Неизгладимый след блокадный...
…Война застала Ниночку Савину (Кондратьеву) двенадцатилетней девочкой. Семья Савиных жила тогда в городе Колпино, в двадцати пяти километрах от Ленинграда.
- Было тёплое лето 1941 года, - вспоминает Нина Андреевна. – Совсем недавно закончились занятия в школе, начались каникулы, и вдруг, по радио, объявили начало войны. Но страха не было, ведь мы, дети, по-прежнему гуляли на улицах и жили, казалось, той же привычной, обыденной жизнью. Страх пришёл потом…
Неподалёку находился Ижорский завод, производивший танки для фронта. На него постоянно совершались налёты немецких самолётов. Под городскими «трёхэтажками», в подвалах, скрывались местные жители во время налёта бомбардировщиков. Когда наступила осень, там же проходили школьные занятия. Уже тогда начались проблемы с продуктами питания, но дети умудрялись на исковерканных взрывами огородах собирать овощи, чтобы компенсировать недостаток еды. На крышах домов они, наряду с взрослыми гасили зажигательные снаряды, которые сбрасывались на жилые здания. В одном из домов, где в мирное время размещалась местная администрация, развернули госпиталь для раненых и однажды вражеские самолёты сбросили на него бомбы. Это было первым страшным потрясением от войны: дети видели растерзанные снарядами людские тела и слышали крики умирающих от смертельных ран солдат. Обнажённая жестокость тех событий заставляла быстро взрослеть детские сердца.
А потом начался голод. Немцы разбомбили склады с продовольствием в Ленинграде, из которых снабжались все населённые пункты области. Семья Савиных была довольно многочисленной: бабушка, папа, мама, братья Шурик (1927 г.р.) и Павел (1919 г.р.), жена Павла, Люба и их ребёнок, которому было всего несколько месяцев, сестра Ольга (1921 г.р.) и Нина (1929 г.р.). Ввели карточную систему, норма отпускаемых по ним продуктов становилась всё меньше и меньше. Электричества в домах не было, не работал водопровод. Разбитые стёкла окон забили досками, но холод всё равно пробрался в дома.
-Мы жили на кухне, - продолжает свой рассказ Нина Андреевна, - разместив два дивана у чугунной плиты. Топили сломанной мебелью, грели на плите воду, пили её с солью, запас которой был дома. Еды не было никакой, кроме хлеба по карточкам, который давали по 125 г на человека в сутки. Первым от голода умер маленький ребёнок брата Павла, потом его жена. Павел после их смерти ушёл на фронт.
Отец и сестра Ольга работали на Ижорском заводе, вскоре их перевели на казарменное положение, редко отпускали домой. Приходил, в основном, папа, приносил продукты и немного хлеба. Мама и брат Шурик были очень слабы, почти всегда лежали, вставали редко. А меня папа ругал, говорил, чтобы я ходила за водой и за хлебом. Наверное, благодаря папе я осталась жить, потому, что он заставлял меня двигаться.
Потом умер папа. Пришла Ольга и сказала нам о его смерти, мы ходили прощаться с ним на завод. Где он похоронен – не знаю. Но были слухи, что умерших сжигали в печи, потому что хоронить их было некому и некуда, ведь была уже зима, а кругом линия фронта. Блокадное кольцо сжимало город и все близлежащие населённые пункты. Только спустя годы я поняла, что все продукты, что приносил отец для нас, он отрывал от себя, недоедал и работал, работал, работал…
Через неделю без вести пропала Оля. Больше мы её не видели. Я думаю, она умерла, как и отец, только некому было сообщить нам эту страшную весть. Затем умер мой брат, Шурик. Перед смертью плакал, просил у меня хлебушка, но мы съели весь недельный паёк, а новый можно было получать только через два дня. Умерший брат пролежал в соседней комнате несколько дней, я приходила к нему, но плакать просто не было сил. Соседка снизу согласилась вывезти тело Шурика, взяв за работу нашу швейную машинку «Зингер». Мы с мамой остались вдвоём. От Павла приходили письма с фронта, в последнем он написал, что был сильно ранен и находится в госпитале города Барнаул, Алтайского края.
Однажды к нам в дом пришли люди и сказали, что открыта «дорога жизни» через Ладожское озеро и нас будут эвакуировать. Мы с мамой собрали вещи, погрузили их на санки и поехали на вокзал. Нам дали паёк, в нём была каша, сосиски, хлеб. Мама, получив продукты, не удержалась после голода, стала много есть, и вскоре почувствовала себя плохо. Подали товарные вагоны, мы разместились в них и доехали до Тихвина, оттуда машинами через Ладожское озеро, по льду. Наша машина проехала, а следующая, вместе с людьми, среди которых были дети, ушла под лёд…
Дальше наша дорога лежала в Ярославль, у мамы началась дизентерия, и её сняли с поезда в Вологодской области, чтобы отправить в инфекционную больницу, мне остаться с мамой не разрешили. Расставание было трудным, я долго плакала. Мама повесила мне на шею мешочек с документами и ценностями, мы простились и я, вместе с семьёй знакомых из Колпино уехала. Мы прибыли в одну из деревень в Ярославской области. Семья из Колпино взяла надо мной опекунство, но воспользовались моей доверчивостью и завладели теми ценностями, которые оставила мне мама. Они плохо ко мне относились, заставляя сидеть целыми днями с маленьким ребёнком. Меня забрали из семьи опекунов и отправили в детдом. В детдоме приняли хорошо, приодели красиво: белый свитер и рейтузы, белая шапочка, платье с красными маками. Это были вещи из американских посылок, которые «союзники» поставляли в СССР. Мне на тот момент было уже 14 лет, и я устроилась работать в совхоз.
В тогдашней жизни Ниночки Савиной было ещё много дорог и встреч с людьми, хорошими и не очень, но главное, она нашла своих родственников, родителей жены брата, умершей во время блокады вслед за своим маленьким ребёнком. Через родственников Любы Нина узнала, что её брат Павел жив и находится в городе Барнауле. Вскоре она уехала к нему и состоялась долгожданная встреча. Вследствие серьёзного ранения Павла больше не брали на фронт, Нина осталась жить у него. Брат и сестра попытались выяснить хоть что-то о судьбе матери и узнали, что её нет в живых, мама умерла от дизентерии в больнице. Нина закончила седьмой класс и, когда наши войска одержали победу, уехала назад, в Колпино…
Ниночку приняли родственники со стороны отца, один из которых взял над ней опекунство. В 16 лет она поступила в ремесленное училище, где проучилась два года на токаря. Практику проходила на Пролетарском паровозоремонтном заводе, там познакомилась со своим будущим мужем, Геннадием Павловичем Кондратьевым. Поженились, родилась дочь Зина. Вскоре муж уехал по комсомольской путёвке на Крайний Север, строить наш город Заполярный. А, в конце декабря 1956 года Нина Андреевна приехала к нему, и 7 января 1957 года уже вышла на работу. Так Н. А. Кондратьева стала северянкой. Круг её специальностей широк и поражает разнообразием профессий: титанщица в бараке, изолировщица, кладовщик, диспетчер в гараже ОТК, токсировщица документов, кассир. Оформив пенсию в 1982 году, работала в ОРСе. У Нины Андреевны и Геннадия Павловича на севере родился сын Александр.
-Дети любят у меня собираться на праздники, - улыбается Нина Андреевна. – Я уже прабабушка. Всех своих люблю, как и всегда любила мою семью. Никогда не забуду тех, кто так и не успел прожить свои жизни, которые унесли война и блокада.
В 1992 году Н.А.Кондратьевой был вручён знак и присвоено звание жительницы блокадного Ленинграда. А 20 января 1998 года ей выдали правительственное удостоверение жительницы блокадного Ленинграда.
События тех далёких дней давно стали историей, заняв место на страницах учебников и книг. Живых свидетелей сурового военного времени тоже становится всё меньше. Поэтому так ценны воспоминания каждого из них. Как пример того, что человек, даже пройдя через череду страшных испытаний, может остаться достойной и светлой личностью. Как урок того, что это никогда не должно повториться...
На фото сверху: семья Савиных перед войной. Пока ещё все живы...
Валентинна Орлова.
Свидетельство о публикации №213040801454