кухня. ч. 3

3. Все бы хорошо, но…

Все было бы замечательно, но… вставали мы раньше всех, ложились позже всех, весь день вкалывали и невозможно сочкануть – или сгорит что-нибудь на печке или не сварится-жарится и  будет сырое,   постоянно хотелось спать, кухня   так придавила, что  готовы были бежать от нее в поле, в кукурузу, куда угодно, только выспаться   и освободиться от кухонной кабалы. Разве можно нашу работу   сравнить с работой в поле или на току, - там трудиться - все равно, что погулять вышел, - делов–то обрывать початки кукурузы и бросать их на кучу, причем, с перекурами большими, чем сама работа.   Борщ сварить попробуй… с перекурами!

 Тут еще дожди зарядили – день, два …  все валяются на топчанах, маясь дурью, и едят, едят, только и дел, что пожрать,  а нам с Витей всё одно - вкалывать, хоть дождь, хоть солнце.   Терпеть такую несправедливость мы никак не могли. Так и объявили Юрию Николаевичу, что, дескать, пусть другие покуховарят, с нас хватит, лучше в Харьков. Шеф сказал, что и слушать ничего не хочет. Хорошо, сказали мы с Витей в след шефу, добром не отпускаешь, уволишь за некомпетентность. «Работаем на вынос», сказал я.  Можно было, конечно, устроить очередь в туалет и бега по кустам, но ребят жалко. Все оказалось проще.

А получилось все почти что само собой. Варили компот на обед. Сушка, что выдал колхоз была буквально пропитана пылью, Неизвестно, где колхозники сушили фрукты, только пыль обильно  села еще на свежие фрукты, впиталась в них и вместе с ними засохла. Вымыть эту грязь было не реально. «Пусть варится,- сказал мудрый Тарасов,- сварится, грязь осядет, сверху пусть пьют». Сказано – сделано, только вся грязь не осела, она теперь смешалась с компотом и совсем не хотела садиться на дно. В обед давать компот мы не решились – уж больно вид у него был  подозрительный. Решили дать на ужин. Влияние компота на человеческий организм я проверил на себе. Тарасов подлец отказался на отрез – он, видите ли, не любит компот. Я выпил пол стакана, походил – ничего, даже не тошнит и в сортир не тянет. Подумал, что мало выпил, выпил еще стакан, что б наверняка, опять ничего - можно давать в народ, решил, тем более, когда стемнеет, не будет виден его болотный цвет. Поужинали, стемнело, все разошлись. Я позвал Тарасова, взяли мы кастрюлю с компотом и снесли в кусты, там его вылили. Вместе с сухофруктами их кастрюли обильно текла жидкая грязь.   

Компот шеф не простил и в тот же вечер в приказном порядке велел двум девчонкам принять кухню. Радость нашу сильно омрачили эти самые две наши девочки – они приказали вымыть всю посуду и сдать им в чистом виде. Невозмутимый Витя не находил слов возмущения, а на мои доводы, что нам никто не мыл посуду, милые создания только ухмылялись. Вот стервочки, а я их в Харькове еще в кино водил и не раз. Но увидите вы у меня кино теперь.
Мы перемыли все: все кастрюли, сковородки, поварешки, множество деревянных приспособлений. «Ну и что, что ты сам их сделал, - сказали девочки, - все равно   мой».

Оставить такое обидное к нам отношение безнаказанным я никак не мог. « Да ну их,- сказал Витя, - идем лучше спать, а то опять не  выспимся». – «Нет уж, я так просто это им не оставлю, они меня завтра весь день со слезами будут вспоминать». – « Как хочешь, а я пошел спать».

Месть моя была жестокая, неотвратимая и не ловленная, как бывает мизер в преферансе. Следы преступления уничтожались самим преступлением. Я собрал несколько газет, смял их в объемные плотные комки и забил в трубу. По бокам дымохода для защиты от ветра стояли на руба два кирпича, для большего эффекта вредности один кирпич я толкнул - он  прикрыл  собой дымоход  – упал кирпич, с кем не бывает, все падают. Расчет был простой: дым из печки пойдет, но не в трубу – будут мешать газеты и кирпич, кирпич заметят и уберут, а вот газеты будут перекрывать дымоход, пока не сгорят, а быстро сгореть они не могут. Дыму деваться некуда и он будет идти в загородку, прямо в светлые глазки наших преемниц. Пусть поплачут. Что б знали.

Хотя и поздно легли, зато вставали уже вместе со всеми, а не на полтора часа раньше. Новые поварихи печь с утра не растапливали, напоили всех молоком с хлебом  - будто так и надо, чая и того не согрели. И шеф тоже молчит, ни слова им не сказал. Его понять можно – откажутся девчонки, - ему хоть самому к печи становиться.  Жаль, что   не топили, не увижу их слез, хотелось видеть в действии свое изобретение, изобретение мести бескровной, но слезной. 

В поле мне была уготована персональная работа – помогать трактористу собирать колоски. Видно, Юрий Николаевич решил сдыхаться меня и оторвать от коллектива, чтобы я не сотворил еще какой подлянки для него и его репутации. Он и предположить не мог, какой непредсказуемый результат даст его решение.

далі буде