Дед Петюня и брокер

— Слышь, Саня, завтра маманя приезжает…
— Ну?
— Да она… Это самое… Погонит тебя…
— Может, пожалеет?
— Плохо ты ее знаешь… Ума не приложу, что с тобой делать? Слушай, — нашелся Василий, — а ты к Петру Иванычу, соседу нашему, подкати.
— Как это?
— Да очень просто. Он бобыль. Старуха два года как померла. Сын в Афгане сгинул. Ни детей. Ни родных. Один как перст. А дом, скажу тебе… Снашим не сравнить. И, заметь, тоже под снос.
— Как это — под снос?
— Деревня! Карту купи! — засмеялся сослуживец. — Дом снесут, а старику и всем, кто с ним прописан, квартиру в многоэтажке дадут. С ванной. С теплым туалетом. С отоплением. С газом. Красота! Петру Иванычу первому дадут! Вот увидишь!
— За какие заслуги?
— Ты не смотри, что замухрышка и молодые его Петюней кличут.Это он сейчас такой — постарел, поседел, усох. Он, знаешь, каким бравым был! Берлин брал. На параде Победы немецкий штандарт нес. У него боевых наград, как у нашей дворняги блох. Одних орденов — мать твою, скажу тебе… Красного Знамени, Красной Звезды, Славы третьей степени… Медаль «За отвагу»…Маманя ипожилые соседи его Петром Иванычем величают и непременно кланяются при встрече.
Ушлый Саня приободрился. В город к армейскому другу он приехал из небольшой  деревеньки, затерявшейся в лесистых сопках среди разбитых проселочных дорог, непролазных в межсезонье. Копаться в земле — не на того напали. С детства трудолюбивый и покладистый, после призыва Саня быстро усвоил главный армейский принцип: солдат спит — служба идет.
 «Бери больше — бросай дальше» — эта байка не про него. Он-то быстро смикитил, что шоферские корочки на халяву ни в армии, ни на гражданке не помеха. Подал рапорт. Потом еще... А тут, на удачу, и распределение в учебку пришло. Выучился на водителя.
Сначала на хлебовозке продукты по заставам развозил. Освоился — начпрода стал на «газике» раскатывать. Утром увозит его с женой на склады — и спит до обеда в машине под вязом. Выспится — едет на дамбу купаться. После обеда везет начальника к любовнице — в санчасть. Любовь-морковь у них часа на три, не меньше. А у Сани классика — послеобеденный сон.
За два года так наловчился дурака валять, что на родном подворье не захотелось спину гнуть. Избегая глядеть в глаза отцу и  матери, мямлил про город, специальность, семью…
— Так в колхозе сколь техники! — недоумевал отец. — Хоть на комбайн!  Хоть на трактор! Хоть на грузовик садись. Председатель давно про тебя спрашивает.
— Варька все глаза на наши окна проглядела, — вторила простодушная мать. — Чем не пара? Вы ж с детства дружили! Какаишо семья заладится — любо-дорого!
Но  Саня твердо держал нос по ветру в сторону большого города. И, отбыв, как положено дембелю, недели две у родителей, навострился к сослуживцу в областной центр. Уехал, как сбежал. С родителями не попрощался. Мать еще затемно ушла на дойку. Отец — заступилна сутки в кормоцех. Записку оставил: мол, не судите… Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше…
— А вот и Петюня. На ловца и зверь бежит! Это он за хлебом в магазин поковылял. Прибарахлись в военку! Он любит солдат, — засуетился хитроватый Василий.
— Да в деревне военка-то! — засокрушался Саня.
— Что ж ты так! — укорил дружок.
— А на кой она мне в городе?
— Возьмимою по такому случаю, — расщедрился товарищ.
— Слушай, ты не уходи. Дед же тебя знает? — заволновался Саня.
— Как облупленного! С детства, — успокоил  Василий.
— Значит, и мне поверит, — бросил на ходу Саня.
— Резонно, — согласился товарищ, — Давай мухой в дом и обратно! А я покурю пока.
Прошло полчаса. Друзьясмотрели на возвращающегося старика. Тот часто останавливался, опираясь на палку. Пережидал, когда расходившееся сердце угомонится. Отпустит спину. Отойдет онемевшая рука. Так после ранения на Висле и не разгибается до конца.
— Чо замешкался? Действуй! — подтолкнул переодетого Саню бывший сослуживец.
Тот с готовностью кинулся к пожилому человеку.
— Давай, дедушка, помогу. Сумка-то, поди, тяжелая?
— Чижелая, мил человек. Мне счас все чижелым кажется. Силы-то не те. Как из дырявого ведра силушка моя утекает. А ты чей, хлопец, будешь? Чтой-то не припомню.
— Это мой друг. Вместе служили, — вскинулся Василий.
Старик внимательно посмотрел на парня. Глаза его потеплели. Разгладились морщины на лице. Он протянул сумку и сказал:
— Однополчанин, стал быть? Дай-ка присяду. Отдышусь малость. Ты торопишься, хлопец?
— Нет, — сказал Саня, — и помог трясущемуся старику сесть рядом с Василием.
— Пенсию принесли. Скорей надо продухтов набрать… Да сховать куда… А то когда теперь дадут…
— А от кого прятать-то? Вы разве не один живете? — удивился Василий.
— Живу-то один… Да только есть желающие поживиться за чужой счет, — горько сказал старик. Поник белой головой. Ссутулился.
Друзья недоуменно переглянулись.
— А кто вас обижает?
— Есть такие. Жардеев, пьянь перекатная, с зятем… Оне вон за тем поворотом живут. Повадились ко мне за деньгами. Аккурат, как пенсию принесут, вечером и заявляются. Перевернут все — награды ищут…. Потом пенсию забирают — и поминай, как звали. Что успею купить, на том и держусь месяц. А ордена-то свои и сыновы я надежно спрятал.
— Петр Иваныч, — угадал подходящий момент Василий, — возьмите на постой Саню, сослуживца моего. Он в обиду не даст. И по хозяйству подсобит. Забор поправит. Дров наколет… Мало ли?
— Взять-то можно. Места полно. Да только с добром он али с худом? — старик тревожно всматривался в лицо незнакомцу.
— Ну что вы! — с готовностью подхватился Саня, — да я! Да чтоб мне счастья не видать! Чтоб пусто было, если обижу!
— Ну лады, паря. Пойдем, коли не шутишь… А про счастье-злосчастье до поры не зарекайся…
Друзья переглянулись, довольные смотринами. Саня подхватил сумку с продуктами. Помог старику подняться со скамейки. И они двинулись к дому. Вошли через покосившуюся калитку во двор. Поднялись на крыльцо и оказались на просторной светлой веранде. В теплое время года она служила хозяину летней кухней. Здесь стояла газовая плита, крепкий стол. Над ним — деревянный шкафчик для посуды. Пара табуреток. Неширокая кушетка, где старик отдыхал в полдень. Иной рази к вечеру прикладывался. Слабость накатывала внезапно. Ноги подкашивались. Поташнивало. Кружилась голова… Старик впадал в забытье. На ночь уходил в прохладный дом, запираясь на крепкий засов изнутри. Ставни в жару  не открывалвовсе.
Обессилевший с дороги, Петр Иванович едва добрался до кушетки и  провалился в сон.Он не видел, как Саня зажег газ. Нашел в углу ведро с картошкой. Открыл банку тушенки. Из половины сварил суп. А оставшуюся пустил на макароны по-флотски, предварительно обжарив с луком. Получилась вкуснятина. Вскипятил чай и присел на табурет. За окном отцветали, роняя лепестки, старые сливы. Некопаный огород затянуло мокрецом.
Он на цыпочках вышел на крыльцо. Огляделся. Красота-то какая! Вон там, за сопками, его родная деревня. Но и здесь, на окраине города, под сенью старых черемух, сельская тишина. Завернул за дом и оказался в саду. Он все больше ощущал себя хозяином крепкого когда-то подворья. Работы здесь невпроворот. Руки просятся за дело. Уложил свалившуюся на дорожку поленницу. Поправил покосившуюся калитку. Нарвал в палисаднике зеленых перьев батуна. Сходил на колонку за водой. И с полными ведрами поднялся на веранду. Старик проснулся, но продолжал  лежать. Приходил в себя.
— Садитесь, деда, обедать, — позвал гость. Налил в миски пахучего супа. Припорошил первой весенней зеленью. Подогрел макароны и выложил на тарелки. Сели.  Голубые глаза старика потеплели. Он с аппетитом ел наваристый бульон. Прикусывал то хлебом, то макаронами. Иссохшие руки словно просвечивались и слегка подрагивали.
— Вы ешьте хорошенько, а то откуда силам взяться? Ешьте да спите больше. А я все сделаю. Воды принесу. Огород вскопаю. Семена у Василия возьмем или из дома привезу.
— Откуда сам будешь? — спросил хозяин. Его все еще терзали сомнения. Душа тревожилась. Но он не стал к ней прислушиваться. Так намучился одиночеством, страхом и бессилием, которое невесть откуда накатывало.
— Из деревни я. Здесь недалеко, — ответил Саня. — Отслужил недавно. В армии шоферил… Не смог устроиться. Пришлось в город прибиваться, — выдумал он на ходу и отвел глаза.
— Да-а, совсем дело плохо, если в деревне-матушке работы не стало, — задумчиво произнес старик, — Когда такое было?
— Нечего там делать, — не моргнув, солгал парень, вспоминая отца и мать, которые гнулись с темна до темна.
«Это хорошо, что деревенский, — подумал Петр Иванович, — в селе люди порядочнее, добрее. Да есть ли у меня выбор? А он, глядишь, защитит, поможет… Сил-то совсем не стало…». Поразмышляв немного, произнес:
— Ну что, хлопец, переезжай ко мне, а там видно будет…
— Да я, да я… — не находил слов обрадованный  парень, — я платить за постой стану. Сколько скажете. И помогу… И защищу…
— Да не надо мне с тебя платы. Живи так.  Места — эвон сколько…
— Деда, а прописаться у вас можно? А то ведь на работу без прописки не возьмут, — заюлил Саня, хотя уже работал и был временно прописан у Василия.
— Можно, отчего ж нельзя? — просто сказал старик.
Обрадованный, Саня метнулся к другу. Собрал вещички и тем же разворотом обратно. Старик был не один. Рядом с ним на кушетке сидел патлатый мужик. Другой, помоложе, шарил рукой под клеенкой, куда дед хоронил пенсию.
— Ну что — фиг с маслом?
— Сховал черт старый куда-то…
Патлатый схватил старика за грудки, тряхнул его и заорал:
— Где пенсия, старый хрыч? Умыкнуть надумал?
— Да мы тебя в бараний рог согнем, герой ты наш, — хищнооскалился молодой.
Саня в три прыжка пересек веранду и скрутил патлатого. Тот заозирался и заблажил с перепугу:
— Кто такой? Вали его, Митяй!
Но крепкий Саня, не выпуская рук обидчика, откинул ногой подбежавшего ворюгу. Тот взвыл и ломанулся к выходу.
— Запомни, козел, — почти шепотом сказал разъяренный Саня, — еще раз увижу здесь, будешь иметь бледный вид и макаронную походку. Старика в обиду не дам. Он, сука, за нас с тобой с фашистами воевал, а ты его грабить?
Саня вытолкал перепуганного обидчика на крыльцо и спустил со ступеней. Тот  вскочил и, виляя по двору, как заяц, кинулся наутек.
И в доме демобилизованного сержанта Петра Ивановича Воронцова жизнь пошла по-новому. С вечера Саня воды с колонки  натаскает. Печь в доме протопит, чтоб сыростью не пахло. Обед приготовит. В полдень заезжает на грузовике перекусить. Петр Иванович к этому времени все разогреет. Чай вскипятит. Садятся за стол.
Вечером истомившийся от одиночества старикждет Санюу калитки. Потом вместе копаются на огороде или в саду. Ужинают. Телевизор смотрят. Газеты листают. Хозяин рассказывает о войне, о сыне, о боевых товарищах. Саня слушает, не перебивает… Сомневается молча: неужели такоеможно вынести? Да ибыло ли все на самом деле? Не байки ли?
Работал он в фирме, которая начала поставлять продукты из Китая. Привозил коробки с диковинной лапшой. Ее и варить не надо: залил кипятком — и готово.  Появились в доме пакеты и пачки с яркими наклейками. Без гостинца для старика из Поднебесной квартирант не возвращался. Петр Иванович окреп. Повеселел. Поправился. Даже вроде как помолодел. На постояльца не нарадуется. Привязался к парню, какк родному. Так и окликал его — сынок. Саня отзывался…
Между тем расторопность и предприимчивость бывшего армейца приглянулись начальнице. Она перевела его в контору менеджером по продажам. Дела у парня пошли в гору. В армии мечтал о мотоцикле «Урал». А теперь приобрел подержанную «Тойоту». Поездил. Покрасовался. Продал и купил машину престижней — джип «Лэндкрузер». Стал крутым. Преуспевающим. Уверенным в себе. Пообтерся на рынке. Понял, какшальноебабло  рубить, т.е. бабки из ничего делать. И на пару с Василием — чем они хуже? — открыл собственную брокерскую фирму.  Бизнес у друзей процветал.
К родителям ездил редко. Варька такой красавицей стала!Однажды пошел провожать… Дело молодое, горячее…
— Хорошо сеном пахнет, правда Шурик? — прошептала девушка, прижимаясь к нему.
— Травада и трава сухая… — полусонно отвечал он. — Почему не сказала, что я у тебя первый?
— Так я в школе в тебя влюбилась. Теперь еще сильнее любить буду.
— Чудачка.  Байки это все — любовь. Сейчас сэкс в моде. И чтобы это… без последствий.
— Без чего? — не поняла девушка.
— Без киндеров. Ну без детей. Деревня, карту купи!
И захрапел, а Варька заплакала…
Ударили первые морозы. Запахло в деревне свежиной. В каждом подворье — вкусный праздник. Ждали Саню, да он не приехал: дела. Партнеры торопят. Поставки увеличиваются. Решили мясо из Китая возить — там оно куда дешевле местного. А навару вдвое-втрое  больше. Шальные деньги! Торговцев своих  только поставить, чтобы привозное мясо за здешнее выдать. Поди отличи! Мясо — оно и в Африке мясо.
Идут по рынку с Василием и московским представителем, а в мясном ряду — мать с Варькой стоят. Свининой торгуют. Саня отвернулся. Сделал вид, что не узнал. Неудобно как-то перед столичным партнером. Слышит вслед:
— Шурик, сыночек!
И головы не повернул. И в деревню — ни ногой. Не до того.
Минула снежная зима. Приехала как-то мать. Днем по магазинам да в китайские ряды сходила. Прикупила приданное для новорожденного. Вечером к Петру Ивановичу явилась. Саня был дома не один — с долговязой накрашенной девицей в обтянутых джинсах и яркой кофте. А ногти — длиннющие да синие, как у мертвячки. Батюшки-святы! Как же это она с имя стирает да готовит? Но виду не подала. Улучила момент и  зашептала:
— Шурик, а у нас внук.
— Откуда? От сырости?
— Так ведь Варенька родила сыночка. Вылитый ты.
— Ну что вы, мама, выдумываете? Желаемое за действительное выдаете! — зашипел он, оглядываясь на дверь, откуда появилась долговязая.
Утром мать уехала не попрощавшись.
Перебирал Саня девок, пока с Зиночкой не встретился. Китайским худо-бедно владеет. На рынке как рыба в воде. Знает, где купить подешевле да продать подороже. То, что сейчас надо!
— Переходи ко мне. Дед не против.
— Только не в деревяшку, — отвечала капризная Зиночка. — Доходягу твоего на дух не надо!
— А что?  Дед Петюня нормальный старик. Орденоносец. Мы с ним два года вместе.
— Фу, он старый.  От него воняет, — морщила нос девица.
— С чего ты взяла? Аккуратный, чистоплотный. В баньке паримся каждую неделю. Одежду — его и свою — сам стираю в «Малютке».
— Фи, не терплюнемощных! — стояла на своем девица.
— Привыкай. Через месяц дом сдадут. Переедем в двушку.
— Думаешь,  я за ним ухаживать буду? Не дождется. А что двухкомнатная— это хорошо придумано. Молодец!
— Как же быть? — совсем растерялся Саня.
— Поживем — увидим, — засмеялась Зиночка. — Квартиру на тебя оформили?
— На меня. Старик распорядился. Ты мне теперь за сына, сказал. И подписал все бумаги.
— Тогда все окей! Живи проще. Дыши глубже. И люди к тебе потянутся! — засмеялась довольная Зиночка и хитро сощурила накрашенные подслеповатые глазки. Она носила линзы.
— Какая ты умная, Зиночка! С тобой не пропадешь! — восхитился Саня.
Глубокой осенью брокер с молодой женой переехал в новый дом. Обещал и Петра Ивановича забрать, как квартиру обставят и порядок наведут. И дед послушно ждал. Жизнь неумолимо уходила из него, как полая вода в сухой песок. Однажды утром не смог встать, растопить печь, сходить за водой. Закончились продукты. В доме стало невыносимо холодно. Теперь он ходил и спал в стеганом пальто, шапке-ушанке и валенках, укрывшись двумя ватными одеялами. Обнаружили замерзающего рабочие, приехавшие разбирать дом. Старик скорчился под одеялами, прижимая к груди драгоценный сверток.
— Ты откуда здесь, дед? Мы ж тебя под трактор чуть не пустили!
Старик молчал.
— Что у него там? — заинтересовался подоспевший тракторист.
Развернули сверток и ахнули: боевые ордена! Медалей куча — «За взятие Берлина», «За освобождение Праги»...
— Звони в военкомат! Наверняка его знают.
Позвонили в городской комиссариат. Там оперативно навели справки и назвали его  адрес героя-ветерана. Строители соорудили носилки и понесли беднягув новую девятиэтажку. Из указанной квартиры на седьмом этаже гремела музыка. Здесь шумно праздновали новоселье. На стук вышла расфуфыренная Зиночка и замахала синими ногтями. Следом выскочил брокер. Сообразив, что это посланцы военкомата, быстро закрыл двери в зал и велел занести старика в спальню. От яркого света и гама гостей тот пришел в себя. С трудом открыл глаза. Наклонившемуся над ним Сане  прошептал:
— Сынок, я знал… Верил — ты придешь. Пить…
— Давай живей! Гости ждут, — торопил захмелевший Василий. — Куда его? На кровать?
— Да ты что? Зина заругается!
Так, в пальто, ушанке и валенках,  уложили старика на пол в узком проходе около батареи за двуспальной кроватью. И закрылидверь.
— Он пить просил…
— Не маленький, потерпит, —  отмахнулся Василий.
Новоселье продолжалось до утра. От тяжелого рока и топота пьяных гостей многие в нашем доме не могли уснуть. Стучали по батарее, в стены, в дверь — бесполезно. Лихие соседи —новые русские — слышали только себя.
А сержанту Воронцову чудился бой. Где-то рядом гремела канонада. Топали и  кричали солдаты, рвавшиеся в атаку. А потом стало жарко. Нестерпимо хотелось пить. «Блиндаж, должно быть, горит», — решил сержант, собрав последние силы. — Надо пробираться к выходу. Пополз. Уперся во что-то и позвал на помощь. Боевые товарищи где-то рядом. Они помогут. Дадут воды, воды…
Утром в нашу дверь постучали:
— У вас труп? — спросила врач скорой помощи.
— Нет, что вы! У нас все живы-здоровы, — испуганно отвечала я.
— Это двадцать шестая квартира? — уточнил санитар.
— Нет, это рядом, — сказала соседка из квартиры напротив.
Вскоре вынесли на носилках старика в ушанке, стеганом пальто и валенках. Следом шла врач и возмущалась:
— Не могли раздеть пожилого человека! В квартире — жара  двадцать пять  градусов. И двери в комнату закрыли. Уморили несчастного!
Хоронили боевого сержанта Петра Ивановича Воронцова из ритуального зала. Почти до порога вытянулась вереница солдат, державших на красных подушечках боевые ордена умершего и его сына. Военком так распорядился. У гроба стояли офицеры комиссариата и хмурый Саня. «Жаль, ордена в военкомате останутся, — думал он. — Вот упрямый старик. Так и не сказал, где награды прятал. За них в Китае я приличные деньги выручил бы». Военный оркестр играл «Прощание славянки».
И зажил брокер с Зиночкой припеваючи в новой квартире.  С ванной. С теплым туалетом. С отоплением. С газом. Красота!
Через год задумал Саня купить крупную партию мяса. Взял большой кредит под залог квартиры и машины. Рассчитал: продам дармовой товар. Расплачусь с банком. И в прибыли останусь. Дело верное. Зиночкины поставщики прислали несколько фур дешевой замороженной свинины. На таможне груз арестовали: мясо оказалось просроченным. Квартира и машинаотошли банку за долги, а Санину фирму объявили банкротом.
— Бог не Микитка — на пороге не стоит, а все видит — говорили одни соседи.
— Как пришло, так и ушло, — подытожили другие.