Бунтарская Русь-8

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-8

Сцены пугачевской смуты

Лето 1774 года. Пожар и грабежи в Казани, огненная буря. Молитва архиерея Вениамина и крестный ход. Неожиданное бегство Пугачёва из города. Разгром мятежников Михельсоном.

На крепостной стене.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Слава те Господи! Снова атаку бандитов отбили.
Эта пожиже была. На уме их теперя грабёж.
Вишь ли, коробки с мешками с базарных складов потащили,
Шибче, чем в праздник на ярманке, слышен их пьяный галдёж.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

(молодому солдату)

Ну-ка, сынок, поскорей поспешай к пушкарю-бонбардиру,
Пусть угостит этих жадных ворюг потяжеле ядром.

Пушкарь удачно бьёт по толпе грабителей.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Как тараканы от яркого света бегут. Не до жиру!
Ажно мешки побросали сустатку.

(Молодому солдату)

Айда подберём!

МОЛОДОЙ СОЛДАТ

Так, вить, чего там, отец? Я бы сбегал с великой охоткой.
Только в осаде едва ли нам кто отворит ворота.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Ну да ведь мы по верёвке, – пожалуй, немного короткой,
Но мы привяжем другую. Так что же – пойдём?

МОЛОДОЙ СОЛДАТ

Без труда.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ

Ладно болтать понапрасну. Видали таких мародёров.
Он ведь, Пугач-то, из пушек не хуже умеет стрелять.
Так что шустрей крохоборов с базару устроите дёру,
И уж не знаю, кто в эти минуты вас сможет догнать.

Солдаты смеются. Но начинается массированный обстрел крепости –
с Гостиного двора, из-за церквей и от триумфальной арки.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Вот паразиты! Видать, на Урале все пушки собрали.
Ядра по крепости нашенской шпарят и в лад и не в лад.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Так ведь и мы самозванцу куда как чудно подыграли.
Бросили пушки свои – вот из них они в нас и палят.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ

(размышляя)

В лад-то, мои дорогие, палят они, кажется, больше.
Вон ведь как в стену подгнившую Спасского монастыря
Долбят и долбят, как будто бы жертву подмятую коршун.
Кто-то из наших в подсказчиках у самозванца-царя.

Пожар в городе усиливается. Со стороны Арского поля налетает пронзительная буря. Ветер сбивает с ного. В крепость несёт пылающие головёшки. Загораются дома.

КОМЕНДАНТ КРЕПОСТИ

Ну-ка, ребятки, давайте со мной, кто смелей и проворней.
Надо пожары тушить, а не то ненароком сгорим.

(Несколько солдат спешно уходят с комендатном)

ТРЕТИЙ СОЛДАТ

Господи! Дым-то какой повалил – завихристый и чёрный!
Рухнула всё же стена. Кто со мною? Пролом заслоним.

(бежит по стене, созывая других к пролому)

Во дворе крепости движение. Солдаты бегут к пролому. На стену подымается  генернал-майор Потёмкин, начальник тайной комисси по делу Пугачёва.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Здравья желаем!..

ПОТЁМКИН

Отставить, солдатик. Ты лучше скажи мне,
Что это ворог на штурм не идёт. Там пролом угловой...

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Так, господин генерал! Получилась у злыдней ужимка.
Ветер сбивает их с ног. Даже бросили, черти, разбой.

ПОТЁМКИН

В точку попал. Молодец! В пору быть тебе, брат, генералом.
Буря и нам навредила, да вот передышку дала.
Всем передай – в Благовещенском храме, в отместку пожарам,
Служба идёт о спасенье. Военные бросить дела
Бог не позводит, но, думаю, быстро сходить помолиться
Каждый обязан. Скажи офицеру, что я разрешил.

В храме горят свечи, голубоватый дымок ладана, царские  двери открыты, у алтаря на коленях с многочасовой молитвой стоит архиерей Вениамин. Входят и выходят офицеры и солдаты.

АРХИЕРЕЙ ВЕНИАМИН

... Господи Боже! Неведомо грешникам, сколько продлится
Тяжкий урок Твой, который, любя, Ты на нас возложил.
Горем безмерным Ты лечишь предательство наше лихое.
Мы заслужили его. Но прошу Тебя, Боже, прости
Этих в шинелях крестьян, офицерство России святое,
Что не считаясь ни с чем, самозванцу встают на пути.
Слава Тебе, что Своею сегодняшней огненной бурей
Сбил самозванца опасный жестокий безудержный пыл.
Господи вечный! Своею Божественной волею мудрой
Сделай великое чудо, чтоб путь он в Казань забыл.
Пусть все грехи горожан на мою зачерствелую душу
Жерновом лягут смертельным, я всё без укора стерплю.
Боже! Помилуй меня. Я законов Твоих не нарушил.
Я земляков, как Тебя, своей смертной любовью люблю.

Моление заканчивается. Вениамин, священство и народ с чудотворными иконами, хоругвями и молебным пением совершают крестный ход
вдоль стен внутри крепости. В начале на идущих сыплются искры и горящие головёшки. Внезапно ветер стихает.

На крепостной стене.

ПЕРВЫЙ СОЛДАТ

Помню, в засушливый год мы вот так же всем миром ходили
К сельским полям. И, бывало, еще не закончится ход,
Как неизвестно откудова тучи уже понаплыли,
Как неизвестно откудова дождик холодный польёт.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Я, между нами, братишки, не оченно в боженьку верю.
И крестный ход я каким-то хитрющим обманом считал.
Что и подумать об этом, не знаю, братишки, теперь я,
Страшный ветрище, как будто и не было, дуть перестал.

Через час огненная буря начинает дуть в противоположную сторону. Пугачёвцы, тащя награбленное, поспешно покидают горящий город.

ВТОРОЙ СОЛДАТ

Ну, а вот это моей голове  и совсем непонятно.
Дрался за город, как лев, а теперь покидает его.

ТРЕТИЙ СОЛДАТ

Как бы он  с новой ордою не кинулся в город обратно!
Ну, а не кинется, – это покуда важнее всего.

В палатке Софьи Пугачёвой в лагере у Троицкой мельницы.

СОФЬЯ

Ты же нас бросил с детишками малыми в годы такие,
Что и припомнишь-то их, так мороз пробежит по спине.

ПУГАЧЁВ

Может быть, я и не бросил бы вас, дорогие родные,
Если бы ты зимовейской верхушке в ночной тишине
Спящего мужа за так не сдала. Как бы мог я вернуться?
Я не прощаю изменников. Доля их – пуля, петля
Или же сабли удар. На ветру только слабые гнутся.

СОФЬЯ

Может, и слабая я. Притянула сырая земля.
Только землёй той была атаманская шайка. Пойди-ка
Против неё. Не согнёт, а сломает былинку она.
Как издевались над нами они – упоённо и дико!
Знал бы ты, муж мой, об этом. И жизнь мне была не нужна.

ПУГАЧЁВ

Значит, и здесь виноват я. Такая бунтарская доля.
Но уж теперь вы, родные мои, от меня ни на шаг.
Ты извини и прости меня, Софья. А выпадет доля,
Станешь царицей Руси. Задохнётся от зависти враг.

СОФЬЯ

Господи! Да и зачем нам с тобой это страшное царство,
Нам бы избу в Зимовейной, да хлебное поле, да сад.
А, уж поверь мне, извека так было – казачье бунтарство
Только лишь горе одно приносило. Так все говорят.

В палатку, предупреждая кашлем, входит казак.

КАЗАК

Царь-государь! Не суди, я к тебе с неприятною вестью.
Можно ли тут говорить?

ПУГАЧЁВ

Раз вошёл – говори.

КАЗАК

Михельсон
В полдень разбил наш отряд, вёрст за тридцать отсюда, в поместье
Графа какого-то. Рад доложить, что никто уже он.

ПУГАЧЁВ

Граф-то никто, но и ваше недавно шумливое войско
Тоже ничто!.. Ну, до вечера, Софья. Спешу по делам.

(выходя с казаком из палатки)

Господи, боже ты мой, как всё это знакомо и плоско!
Вновь этот чёрт Михельсон объявился на горюшко нам.

Пугачёв спешно собирает войска, ведёт их под  Царицыно,
закрепляется на возвышенных местах. Михельсон вместе с майорами Хариным и Дуве вновь идёт к мятежникам через лес.

ХАРИН

(улыбаясь)

Эх, чуть подальше бы выйти, да всею гусарскою силой
В спину ударить ворюгам! Вот было бы смеху, братва!

МИХЕЛЬСОН

Смеху-то было бы много. Да только и перед Россией
Было позору не меньше. Незря о гусарах молва
Издавна бродит в народе – красавцы, вояки, герои.
Мы ведь и в лоб их ударим – как зайцы в кусты побегут.

ХАРИН

Это я так, не всерьёз. Ну а если серьёзно, не скрою,
Жаль мне безумную рать Пугачёва. Несчастную бьют
Слева и справа, от южных предгорий Урала до Волги.

ДУВЕ

Бьют по заслугам. По-Божьи живи, не пускайся в разбой.
Бедные или богатые – это же люди, не волки,
Пусть и решают, как жить им по-Божески между собой.

МИХЕЛЬСОН

А не по-Божески если, ну нет в них ни капельки Бога?
Что же, позволить безумцам друг друга на нет изводить?
Я уже сам наловчился снимать эту злость понемногу.
Но – мы у цели уже. Господа – перестать говорить!

Колонна Михельсона на рысях вырывается из леса на близком расстоянии от противника.

МИХЕЛЬСОН

Харин! Веди своих орликов противу левого фланга!
Противу правого – Дуве! Я – центром с пехотой пойду!
Бог вас, ребятки, храни!

Гусары Дуве с ходу оттесняют пугачёвцев, отбирая несколько пушек.
Основной бой завязывается в центре и на левом фланге. В центре, перед батареей, -- болотные кочки.

МИХЕЛЬСОН

(пережидая за кочкой дружные залпы пугачёвцев)

Хороша ты, болотная влага,
Если от пуль защищаешь хотя бы разочек в году.
Кажется, выстрелы реже. А пушки не столь и опасны.

(подымая солдат из укрытий)

Рота, в атаку! За мной! В палаши самозванца! В штыки!
Так. Первый ряд обороны не выдержал штурма. Прекрасно.
Но против Харина пушки поставили. Там мужики,
Вроде, готовят атаку. Ну что же, поможем гусару.

(устремляя часть пехотинцев на поддержку Дуве)

Вот вам и зайцы в кусты сиганули. Ведь я ж говорил.

(отдавая команду Дуве)

Дуве! Бросай эскадрон на высотку! Хорошего жару
Всыпь пугачёвцам. Да там уж и Харин жарку подпустил.

Гусары Харина, Дуве и пехота Михельсона выбивают мятежников с последнего бастиона. Они бегут, бросая пушки. Конница преследует их.

Перед многолюдным строем пленных.

МИХЕЛЬСОН

Дома вас дети и жёны заждались. Пора сенокоса.
Вы же здесь против Христовых законов затеяли бой.
Или с казнённым Хлопушей хотите остаться без носа?
Плёток бы дать вам хороших! Да ладно, идите домой.

Бежавший в село Сухая речка Пугачёв быстро набирает по округе войско в 25 тысяч, глашатаи читают перед бунтовщиками манифест о походе на Москву. Пугачёв объезжает пёстрые полки.

ПУГАЧЁВ

Я пол-России прошёл, и повсюду народным страданьем
Жись, словно кровью, сочится. Лишь только людей позови,
Вспыхнут, как сено в стогу, беспощадным кровавым восстаньем,
И ничего не поделаешь, ежели кровь – на крови.
Мой манифест зачеркнул этой драки кровавой причину,
Нету в нём места богатым – дворянам, боярам, царям.
Вот и пойдём на Москву, чтоб отпраздновать вражью кончину,
Чтобы в честь воли народной московским греметь звонарям.
Но перед этим сегодня же, с этого самого места,
Мы устремимся к Казани, чтоб кучку заезжих гусар
С пылью дорожной смешать и с пожарною гарью окрестной.
И на Москву! Мы еще не такой им устроим пожар!

Михельсон решает встретить их на прежнем, хорошо знакомом, царицынском поле, разбив 800 гусаров, чугуевских казков и карабинёров на три отряда.

ПУГАЧЁВ

Вот они. Все тут. Их малая горстка. Мы быстро их кончим.

(тихо яицкому сотнику)

Ты со своими отстань и коли беглецов, не жалей.

(всем)

Пешим и конным! Татарам, узбекам, башкирам и прочим!
На Михельсона! Народною силой разгневанной всей!

Многотысячная толпа, с криком и визгом, бросается на михельсоновы отряды.

МИХЕЛЬСОН

(подскакав к Харину)

Разом ударим по флангам толпы, не от гнева кричащей!
Крики и визги – примета того, что ударь – побегут.
Сами отряд казаков, для резерва поодаль стоящий,
Шумной потопной безумной волной захлестнут и сомнут.
Я начинаю атаку – и ты начинай! А пехота
Встретит всех этих несчастных людишек повальным огнём.

Всё решается за какие-нибудь минуты. Мятежники бегут, сминают своё казачье загражденье, рассеиваются по окрестным лесам. Харин приследует Пугачёва, не отрываясь ни на шаг.

МИХЕЛЬСОН

(слезая с коня и вытирая саблю пучком травы)

Так. Снова бой отгремел. И опять за злодеем охота.
Как же талантлив он, чёрт, в бесконечном побеге своём!

Кашкарская дорога. На переменных лошадях, с семейством, близким окружением, с тремястами яикцих и илецких казаков, Пугачёв пытается оторваться от погони.

ПУГАЧЁВ

Ночь уже скоро. Гусары от нас не отстанут, покуда
В лес не свернём. Мы успеем в него углубиться. Но враг
Сунется вряд ли в ночные чащобы. А нашему люду
Шаг и ночной и дневной – всё такой же размашистый шаг.

(священнику, в пасторской одежде, скачущему рядом)

Здраво ли я рассуждаю, отец мой?

СВЯЩЕННИК

По-моему, здраво.
Да и пора уж оставить седло. Так, похоже, в аду
Сковороду накаляют, чтоб грешников жарить на славу.
Ох, не дай Бог нам с тобою попасть в эту сковороду!

Остатки армии Пугачёва углубляются в лес, расставляется охрана, разжигаются костры, готовятся к ночлегу шалаши. У одного из костров – Пугачёв и священник.

ПУГАЧЁВ

Что ты подумал, отец мой, когда из горящей Казани
В лагерь тебя притащили ко мне?

СВЯЩЕННИК

Я подумал, мой сын,
Что уж чертовка с литовкою перед глазами,
И уж пора собираться в полёт в поднебесную синь.

ПУГАЧЁВ

Да, недалёк ты от истины был, боевой мой товарищ.
Думал – пущу длинногривого вместе с другими в расход.
Только припомнил, как ты мне, колоднику, в городе даришь
Гривну потёртую. И обернулась душа на испод.
Ты объясни мне, отец, ненароком засевшую думу.
В бога уверовать мне не пришлось, но я вижу порой,
Как непонятные силы, с каким-то упорством угрюмым,
Правят душою моею и ловко орудуют мной.
Сколько уж раз эти силы из смертной беды выносили,
Сам по себе я не смог бы от шквала напастей спастись.
Но, сохраняя меня, предо мною они возводили
Непроходимые стены, и с них обрывался я вниз.

СВЯЩЕННИК

Сын мой, незримые силы, которые ты ощущаешь,
Это могучая и непреклонная воля Христа.
Раз эту волю ты чувствуешь сердцем, то значит и знаешь.
Ну а коль знаешь её, то и мыслишь о ней иногда.
Ты говоришь, эта воля порою тебе помогает,
А иногда супротив твого устремленья идёт.
Стало быть, воля Христова с твоей иногда совпадает,
А иногда отвергает твою и взойти не даёт.
Тут, дорогой государь, по Своим чудотворным законам
Зло наш Господь превращает в добро.

ПУГАЧЁВ

Погоди, борода!
Значит, на смену сегодняшним нашим губительным войнам
Всё же придут золотые деньки, золотые года?

СВЯЩЕННИК

Дни золотые придут, но не вскорости после кровавых
Вихрей бунтарских. Десятки жестоких диктаторских лет
Русь переможет, пока не очистит от правых-неправых
Память свою. И пока над Россией Божественный свет
Не засияет, как в лучшую пору отеческой веры.

ПУГАЧЁВ

(с иронией)

Медленно что-то Господь горы зла превращает в добро.
Что-то не вижу я в этом могучего разума меры.
Да и никак не смиряется с этим казачье нутро.
Мы по-земному решим. Нашим злом зло дворян уничтожим.
Большее – за год с российской земли дармоедов сведём.
Ну а наш спор, милый отче, до новой ночёвки отложим.

СВЯЩЕННИК

(с ироническим смирением)

Ладно, отложим. Помолимся Богу. Авось доживём.

Кокшайская переправа. Правый берег Волги. Крестьяне встречают Пугачёва хлебом-солью.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН

Батюшка-царь! Поотведай-ка нашего скромного хлебца.
Хоть ты и царь-государь, но стоишь за сермяжный народ.
Мы тебя любим, спаситель, от самого чистого сердца.
Каждый с тобою до самой Москвы златоглавой пойдёт.

ПУГАЧЁВ

(отведав хлеба-соли)

Всем вам за хлеб и за соль, и за доброе слово спасибо!
А расскажите-ка мне, как волжане голубят дворян?

ВТОРОЙ КРЕСТЬЯНИН

Жгут  паразитов с семействами вместе и слугами, ибо
Твой нам приказ-мунифест в лучшем виде посланцами дан.
Видишь, в дыму вся округа, как будто в осеннем тумане,
А по ночам, словно кто-то повсюду разводит костры.
Любят под хохот и свист кровопивцев таскать на аркане.
Мы веселей и разгульней еще не видали поры.
Или еще. На плотах понавадились ноне по Волге
На перекладинах висельных трупы казнённых пускать.
Путь у помещиков бывших выходит и славный и долгий,
Вот и плывут, и плывут – кто же будет треклятых снимать?

ПУГАЧЁВ

Ну, а скажи-ка ты мне, где же вашей деревни хозяин?

ВТОРОЙ КРЕСТЬЯНИН

Да вить утёк, государь. Лишь местами затлелся мятеж,
Ночью обозы собрал и куда-то умылился, Каин,
Только лишь этим побегом сберёг своё пузо и плешь.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН

Батюшка-царь! Наш мужик, он ведь тоже к добру не приучен.
Лишь сковырнули господ – как пустились в грабёж и разбой.
Ноныча шайки бродяг обложили селения тучей,
Всё растащили подряд, не минули избы ни одной.
В прошлом приволжская степь, а теперича гарь и пустыня.
Это, спаситель, учти. Запасайся продуктами впрок.

ПУГАЧЁВ

Но города, отбивая бродяг, сохранились доныне,
С них и возьмём мы на армию нашу законный налог.
Так. А разбойные шайки пускай вас теперь не пугают.
Я призову их на службу. Пойдут вдоль по Волге со мной.
Вас же, друзья, кто со мною идти на дворян пожелает,
Полной отменой налогов пожалую, волей, землёй.

ПЕРВЫЙ КРЕСТЬЯНИН

Наша тебе благодарность! Вот справимся лишь с сенокосом,
И всей деревней к тебе.

ПУГАЧЁВ

Хорошо. Принимаю ваш план.
Ну а пока подзаймитесь моим опустевшим обозом,
Чтобы не знать нам нехваток в боях против здешних дворян.

На дороге к Царицыну. Пугачёв во главе своего сильно разросшегося войска.

ПУГАЧЁВ

Ах, ты, попище, попище, и ты меня бросил, проклятый.
Так и остался не конченным наш неожиданный спор.
Мы ли, дворяне ли в этой кровавой войне виноваты,
Нам или им бросят наши потомки суровый укор.
И не решился, принёсший мне столько забот и мучений,
Главный вопрос мой. Смертельно разгромленный, снова бегу.
Но в эти  горькие дни столько к нам пристаёт ополчений,
Что вдруг покажется – всё в этом мире капризном смогу.
Город за городом нам на приволжской дороге сдаётся,
Сброд и служивые  вместе мне клятву на верность дают.
Но лишь опять Михельсон с малой горсткой бойцов подвернётся,
Все мои тысячи пёстрыми зайцами в лес сиганут.
Вижу всё чаще косые, трусливые взгляды старейшин,
Видимо, ищут минуту, чтоб недругам выдать меня.
И получается, нету врагов наиболее злейших,
Чем одноверцы, с кем выехал вместе, пришпорив коня.
Значит, поход на Москву, если трезво смотреть, отпадает.
Значит, и Дон недоступен – Москве там продался казак.
Значит, нет места в преступной России дворянской. Кто знает,
Может быть, в Персии мой навсегда затеряется шаг.
Персия, Персия! С давнего детства я бредил тобою!
Вот и сбывается этот нелепый мальчишеский бред.
Ну а пока надо снова готовиться к трудному бою.
Или же к лёгкому, как повелось уже. Выбора нет.

27.02.13 г., ночь