Бунтарская Русь-9

БУНТАРСКАЯ РУСЬ-9

Сцены пугачевской смуты

Лето, осень, зима  1774 года, зима 1775 года. Поражение Пугачёва на
105-й версте от  Царицына. Михельсон и Суворов. Измена. Попытка освободиться. Встреча со старейшинами и яицкими жителями. Разговор Суворова с Пугачёвым.

Пугачёв узнает, что в Царицыне Михельсон. Отступает к Сарепте. Михельсон преследует его.

ПУГАЧЁВ

(в окружении военачальников)

Вот высота, на которой мы встретим отряд Михельсона.
Нас тридцать тысяч почти, у противника тысячи две.
Всех новичков, новобранцев – на первый рубеж обороны,
Всех казаков – на второй, пушкари  с Ильиным во главе
Третий составят рубеж – по овражкам, чуть ниже вершины.
Пусть своим малым числом по холму погусарит герой.
Да ведь они позагнутся у нас от одной матерщины –
Думаю, чёрные тучи сгустились над нашей горой.

(Объехав позиции, возвращается на прежнее место; отсюда хорошо просматривается вся долина с островами леса)

Что-то не очень спешит с нами встретиться злобный гонитель.
Пороху, что ли, в Царицыне-батюшке взять позабыл?
Вот уж и вечер спустился на горную нашу обитель,
Нет Михельсона! Как будто по следу за мной не спешил.

(Проверяет посты, проезжает по вершине холма, навещает семью в обозной роте)

СОФЬЯ

(очень тихо)

Ох, Емельян! Надоела игра в эти вечные прятки.
Сын уж подрос, да и надобен дочкам семейный покой.

ПУГАЧЁВ

(тоже очень тихо)

Ежели войско моё снова смажет мужицкие пятки,
Вместе с моими друзьями умчимся к стране голубой.
Деньги я спрятал в надёжное место в селении южном.
Много их, Софьюшка. Хватит нам всем до скончания лет.
В Персии дальней, забыв о прошедшем, спокойно и дружно
Мы заживём. Потерпите. Не вечно нам жить среди бед.

Ночь проходит в странной тишине. Начинает светать. Из соседнего леса появляется колонна Михельсона,  выстраиваясь в боевом порядке.

ПУГАЧЁВ

(очнувшись от короткого сна)

Ах ты, подлец! Ты опять, словно рыжая кошка, подкрался
К самому краю позиций моих. Оборона, подъём!
Я своей жизнью и честью своею казацкой поклялся,
Что мы твоих казаков разнаряженных вдрызг разобьём.

(командирам рубежей)

Первый рубеж! Всею мощью ударить в казацкие фланги!
Вся кавалерия! Дружно за мной! Берегись Михельсон!

Гремят пушки Михельсона. Среди атакующих чугуевский и донской фланги – паника. Основной удар генерал наносит в эти места. Мятежники бегут, бросая пушки и обозы. Преследование длится 40 вёрст.

ПУГАЧЁВ

(на скаку своему окружению)

Здесь нам, друзья, не уйти. Крепко лошади наши устали.
А в деревнях не сменить – эскадрон казаков на хвосте.
Вижу рыбацкие лодки. Проверим-ка их. Ведь едва ли
Станут здесь рухлядь хранить. Вон и вёсла, кажись, в ивняке.
Кто посмелее из вас с лошадьми через Волгу плывите.
Там, за рекою, пустыня безлюдная. Нас без коней
Вмиг переловят. К тому же... К тому же, братишки, учтите,
Посланы нас изловить генералы различных мастей.
Всюду пути нам отрезаны. Надобно нам затаиться
Где-нибудь в месте глухом...

Пугачёв с тридцатью казаками переплавляется через Волгу.

Суворов, назначенный руководителем пугачёвской операции в Поволжье, прибывает в Царицын, встречается с Михельсоном.

СУВОРОВ

Поздравляю тебя, генерал!
Крупная вышла победа. Но где эта вёрткая птица
Нынче летает?

МИХЕЛЬСОН

За Волгой, фельдмаршал. В пустыню удрал.

СУВОРОВ

Сколько коней у смутьяна отбили?

МИХЕЛЬСОН

По данным неполным,
Тысячи три с небольшим.

СУВОРОВ

Замечательно, милый ты мой!
Срочно пехоту на них посажу. И в догонку крамольным
Нехристям двинусь теперь же. До встречи. Прощай, дорогой.

ГУБЕРНАТОР

А закусить, Александр Васильич? Столы уж накрыты.
Десять, пятнадцать, ну двадцать минут ничего не решат.

СУВОРОВ

Что вы! За двадцать минут Михельсоном не раз были биты
Орды мятежников.

(Михельсону)

Где тут, любезный, казармы солдат?

Пугачёв со старейшинами укрывается в убежище преступников Узени. В ставку атамана приходит группа казаков.

ОДИН ИЗ КАЗАКОВ

Слышали мы, что к посёлку Узени на наших лошадках
Движется с войском фельдмаршал Суворов.

ПУГАЧЁВ

Я тоже слыхал.

ТОТ ЖЕ КАЗАК

Царь-государь! Положение наше ни валко ни шатко.
Он ведь, пожалуй, не мало уж вёрст по степи отмахал.

ПУГАЧЁВ

План мой всё тот же – из смертного круга прорубимся в Гурьев.
Там либо в степи киргизов уйдём, либо в Персию мы
Купленный парус направим – подальше от русской, от дурьей,
Бесчеловечной, кровавой, тупой и нахрапистой тьмы.

ДРУГОЙ КАЗАК

Нет, государь! Извини. За тобою мы долго ходили.
Мы предлагаем другое. Сегодня ты с нами пойдёшь.

ПУГАЧЁВ

Я замечаю давно, что вы в душах своих затаили.
Государю изменяете?

КАЗАКИ

Что же нам делать?

ПУГАЧЁВ

Ну что ж!

Набрасываются на атамана, но он легко расшвыривает их.

ПУГАЧЁВ

Ладно. С друзьями своими рубиться не буду. Вяжите.

(протягивает руки своему любимцу Творогову; тот хочет завернуть локти назад; Пугачёв не даётся)

Разве я, братец, разбойник? Завязывай так, как даю.
Да на коня моего боевого в седло посадите,
Может, в последний разочек я душу потешу свою.

Связанного Пугачёва старейшины везут в Яицкий городок. Остальные разъезжаются по степи. Перед атаманом длинная степная дорога. Вдруг он сбрасывает путы, выхватывает саблю и пистолет.

ПУГАЧЁВ

Так, дорогие! Вяжите смутьянов! Иначе стреляю!
Творогов! Быстро соседа вяжи, да не так, как меня!

ОДИН ИЗ КАЗАКОВ

Больше не внемлем, дружок, твоему пугачёвскому лаю.
Бейте царя-самозванца! Сбивайте, собаку, с коня!

Пугачёв стреляет в него, ранит в руку. Другие набрасываются, выбивают саблю, вяжут на земле, от души пиная атамана.

КАЗАКИ

Мы бы тебе показали, Емелька, где раки зимуют.
Долго бы помнил казачьих сапог поцелуи-пинки.
Но ведь пойми нас и ты – свою жизнь сохраняя земную,
Каждый из нас тебя должен беречь, как седло казаки.

ПУГАЧЁВ

(уже, связанный, с седла)

Как-то сбежавший попище поведал мне чудо, не чудо,
А христианскую быль о Христе, вот теперь и смотри –
В тридцать три года властям был он предан продажным Иудой,
А ведь, родные мои, дорогие, – и мне тридцать три...

В Яицком городке собирают на площадь жителей, выводят в круг Пугачёва, в колодках, и группу ранее задержанных старейшин.

МАВРИН, член следственной комиссии

Граждане! Знает ли кто-то из вас человека в колодках?

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ

Это Емелька-бунтарь. Пугачёв. Это ихний главарь.

МАВРИН

Разве не Пётр он Третий?

ГОЛОСА ИЗ ТОЛПЫ

Не вышел лицом и походкой.
Он ни писать, ни читать не умеет. Какой же он царь?

МАВРИН

(Пугачёву)

Слышишь, о чём говорят казаки? Может, скажешь нам правду?

ПУГАЧЁВ

Правду скажу. Я казак Емельян Пугачёв. На Дону
Детство провёл. В Зимовейской станице. Держался обряду
Предков своих. Был раскольником. Только вот сердца струну
Этот обряд не затронул. Мой бог был особого свойства.
Власть и дворян ненавидел. Грабёж крепостной не терпел.
Но благородней всего он считал удальство и геройство
И неизбежную месть за обиженных – главным из дел.
Может быть, сам виноват я, что выбрал жестокого Бога
И лишь недавно узнал о спасающем Боге любви.
Если бы верил в Него, то была бы другая дорога,
Но весь мой нынешний путь захлебнулся в грязи и крови.
Ненависть, хитрость, обман, бесконечные битвы и пьянство,
Казни, кощунство и ухарство – вот моей жизни штрихи.
Господу было угодно, чтоб через моё окаянство
Русь приняла наказанье за все вековые грехи.

(обращаясь к старйшинам-сообщникам)

Но я скажу и о вас, дорогие старейшины, правду!
Это ведь ваша задумка – царём мне воскреснуть и стать.
Несколько дней и ночей надо мной издевались вы кряду
И принуждали меня, угрожая в колодники сдать.
Это ведь вы, прикрываясь моим коронованным званьем,
Штаб учредили армейский, но чтобы не армией – мной
Было удобней командовать. Это ведь вашим стараньем
В действиях наших отрядов такой процветал разнобой.
Это ведь вашим стараньем копилось и зрело бесчестье
Мной расплатиться за бунт, что давно уж готовили вы.
Всё у нас разное было. Единое то лишь, что вместе
Всех нас в цепях да в колодках теперь повезут до Москвы.

Бунтовщики молчат, опустив глаза.

Суворов, приехав в Яицкий городок, посещает камеру Пугачёва.

СУВОРОВ

Весь прошлый год я по карте следил за цепочкой баталий,
Брошенной волей твоей от Урала до Волги. Скажу,
Лучше бы эти сраженья, фельдмаршал, провёл я едва ли,
И об одном лишь сегодня от чистого сердца тужу.
Как же, ответь мне, коллега, с твоим полководческим даром,
Ты мог поверить, что с войском насквозь неумелым своим
Всю необъятную Русь ты охватишь разбойным пожаром
И мы, послушные Богу и Правде, в пожаре сгорим?

ПУГАЧЁВ

Что ты, – не липовый, а настоящий фельдмаршал, – считаешь
Правдой и службою Богу? По мне эта Правда в одном –
Либо ты счастью забитых людей свою жизнь посвящаешь
Либо всей жизнью своей защищаешь дворянство и трон.
Да, мне хотелось забитых людей повенчать со свободой.
Жаль, что не вышло. И я тебе честно скажу – почему.
Лишь потому, что единой, сплочённой нет воли народной.
Этому – опохмелиться позволь и в дрезину надраться – тому.

СУВОРОВ

Вот отчего никому из людей и служить невозможно.
Ты ему служишь сегодня, а он тебя завтра продаст.
Службы не может быть массе безбожной и власти безбожной,
Только лишь Господу Богу – надёжная служба для нас.
Если ты в чём-то неправ – Он подскажет, поможет, направит.
Только ты честно служи и в заветы небесные верь.

ПУГАЧЁВ

Поздно, фельдмаршал. Я грешен. И грех мой меня и раздавит.

СУВОРОВ

Нет, не раздавит. Покайся. Лишь в этом спасенье теперь.

Симбирск. Суворов привозит Пугачева во двор графа Панина, возглавляющего общее руководство в борьбе с Пугачёвым. Граф подходит к самозванцу.

ПАНИН

Кто ты, колодник?

ПУГАЧЁВ

Казак Емельян Пугачёв с Зимовейской.

ПАНИН

Как же ты, вор и разбойник,  посмел называться царём?

 
ПУГАЧЁВ

Нет, государь, я всего воронёнок над хатой донецкой.
Ворон высоко летает над степью,  в паренье крутом.

Собравшийся народ с любопытством прислушивается. Панин яростно бьёт атамана по лицу, выдирает клок бороды. Пугачёв падает на колени.

ПУГАЧЁВ

Ты уж помилуй меня, государь, за язык мой колючий!
И прикажи своим слугам, чтоб шибко не били меня.
Боли боюсь. Начинается что-то навроде падучей.
Уж пощади ты раба, за признанья прямые ценя.

ПАНИН

Ладно, учту. Но не жди от меня, самозванец, поблажки.
Цепи заместо подушки, из каменой тверди кровать.

Пугачёва уводят в карцер.

ПУГАЧЁВ

Да ведь колоднику – что? – пожирнее похлёбки да кашки.
В гости ко мне приходи. Очень важное надо сказать.

Панин приходит к закованному Пугачёву.

ПАНИН

Ну, лиходей? Ты доволен цепями, похлёбкой и кашей?

ПУГАЧЁВ

Но до похлёбки ли мне, государь! Не побрезгуй, пойми.
Я виноват перед Господом и государыней нашей,
Всею оставшейся жизнью исправлю злодейства мои.
Сделаю всё, что возможно, и то, что совсем невозможно.
Мне ведь, ты знаешь, любое из гибельных дел по плечу.

ПАНИН

Я передам государыне. Мне это будет несложно.

ПУГАЧЁВ

Пусть напоследок поверит, как другу, врагу  Пугачу.

Париж. Вольтер за столом в рабочем кабинете пишет письмо Екатерине Второй.

ВОЛЬТЕР

Ваше величество! Снова пишу вам на зыбкую тему:
О Пугачёве, который себя называет царём.
Мы, в просвещённой Европе, горячую эту дилемму
Дружно решаем и устно, и письменно, ночью и днём.
Есть среди нас и такие, которые мыслью премудрой
Всё для себя уж решили, и тайны для них – никакой.
Ваша в России война им давно представляется пудрой,
Скрывшей явления суть нагловато-умелой рукой.
Спросите: чья же рука? И ответ их на три разобьётся.
Турции – скажут одни. Только Польши – другие в ответ.
Самый же умный из них над ответами их улыбнётся:
Польши и Турции – скажет – меж ними различия нет.
И поначалу, сударыня, трудно в ответах подобных
Ложь усмотреть. Интересы вам чуждых по сущности стран –
Крупно России вредить в неудобных, а проще в удобных
Случаях. Зная ужасные беды российских крестьян,
Дескать, они отыскали и к вам в приуралье заслали
Гения бунтов и смут. Потому больше года идут
Страшные войны в Прикаспии вашем. Я слышал, поймали
Вы Пугачёва. Но нет ли подмены обманчивой тут?
Он говорил, что считает себя небольшим воронёнком,
Ворон же в небе летает. Так, может, главарь Пугачёв
И не главарь никакой. А за этим казачьим царёнком
Тот дирижёр гениальный, который и жив и здоров.
Вот посмотрите, сударыня. В клетке везут самозванца,
А ведь в губерниях, где он недавно победно прошёл,
Снова бунтуют крестьяне, ничуть не желая смиряться,
И полыхают поместья и стонет расправами дол.

Помните, в «Экономическом обществе», что вы открыли
Лет этак десять назад, мы вели замечательный спор,
Что нужно делать, чтоб в бедной России скорее забыли
Гнёт крепостной – этот дружно изжитый в Европе позор?
Я предлагал (а свои предложенья я помню даныне),
Чтобы крестьяне владели землёй и поместьем своим,
Чтобы в общественной жизни считались, как с братьями, с ними,
Чтобы налог назначали крестьянам, как всем остальным.
Что, дорогая моя оппонентка, явилось препоной
Смелых земельных реформ? Ведь начни их в России тогда,
Не было б нынче всей этой сермяжной толпы обозлённой
И не горели бы сёла, поместья, сады, города.
Но ведь дворянство – родимая кровь, родовое сословье!
Как же урезать, хотя бы немного, дворянам права?
Вы не посмели. И вот совершенно предвиденной кровью
Залито всё Предуралье, а с казнью воров – и Москва.

Может, в моём далеке я неправильно что-то увидел,
Но, как мне кажется, этот пробел не особо большой.
И извините меня, если я вас хоть чем-то обидел.
И напишите мне. Преданный вам и умом и душой.

Московский Монетный двор. Пугачёв прикован тяжёлыми цепями к стене. За железной решёткой вереницей идут люди, москвичи и приезжающие из других мест посмотреть на самозванца.

ПУГАЧЁВ

Вот уже месяц-второй пробегает, как я в этой клетке
Целыми днями сижу на виду у нарядных господ,
Служащих пёстрых, замызганной черни московской. Нередко
Кто-нибудь едко, убийственной силы, вопрос задаёт.
«Что ты добился, несчастный, своим мятежом неразумным?» –
Лысый чиновник спросил. Я смиренно ответил ему:
«Только лишь то и добился, чтоб вам москвичам-толстосумам
Дружно идти на нижайший поклон торжеству моему».
Я ему про торжество по гордыне проснувшейся ляпнул.
Нету во мне торжества даже в самом молейшем ни в чём.
Мой офицер-конвоир острым ножиком сердце царапнул:
Четвертованье – на этот удел я судом обречён.
Панин сказал, что мои предложения императрице
Он передал. И выходит, я в главном надеялся зря.
Лишь одного я сумел немудрёной уловкой добиться –
Освободила до казни от пыток пройдоху-царя.
Тысячи раз моё глупое счастье от смерти спасало,
Время настало – теперь только смерть атамана спасёт.
Но для бессмертия душ человеческих этого мало.
Там бесконечное горе лихого разбойника ждёт.
Друг мой Хлопуша! Нам вместе в мученьях Суда дожидаться.
Вот уж, действительно, тяжко, когда ни просвета нигде.
Как бы хотелось на грешной земле хоть в цепях, но остаться.
Радость – удар по лицу и кровавая плешь в бороде...

Утро 10 января 1775 года. Москва. Болотная площадь. Жестокий мороз. Высокий помост для казни. Вокруг выстроены пехотные полки. Множество народа. Люди на крышах домов и на деревьях. На высоких санях подвозят Пугачёва, сидящего без шапки. Тут же духовник и чиновник Тайной экспедиции. За санями – толпа остальных осужденных. Всю дорогу Пугачев кланяется на обе стороны.

Пугачёв и Перфильев в сопровождении духовника и двух чиновников входят на эшафот.

ПОВЕЛИТЕЛЬНЫЙ ГОЛОС

На караул!

ОДИН ИЗ ЧИНОВНИКОВ

(зачитывает Манифест о казни преступников)

... по решенью судей зачинателей смуты:
Четвертовать – Пугачёва с Перфильевым; голову снять –
Чике Зарубину; вместе повесить разбойников лютых –
Торнова и Падурова с Шигаевым; порки задать –
Оным, числом восемнадцать; а всех остальных подсудимых
Миловать именем Императрицы...

Перфильев, высокий, сутулый, свирепый по виду, стоит неподвижно, потупя глаза в пол настила. Пугачёв во время чтения манифеста молится на окрестные храмы.

ПУГАЧЁВ

О, Боже, забыл!
Что же мне надо сказать этим толпам людей, оборимых
Злым любопытством – каким я при жизни недавнишней был
И после смерти наставшей – каким, обезглавленный, стану.

Чтение закончено. Духовник, перед тем как уйти с чиновниками с эшафота, обращается к мятежникам со словами ободрения.

СВЯЩЕННИК

Дети мои! Да смирит вас  Господь, да исполнит вас силой
Встретить своё наказанье – как высшее благо Христа.
Кайтесь, пока еще живы. Ведь там, за холодной могилой,
Для нераскаянных – вечные муки, огонь, пустота.

ПУГАЧЁВ

Да! наконец-то я вспомнил.

(крестясь и кланяясь сначала соборам, потом народу на четыре стороны, торопливо и задыхаясь)

Российский народ православный!
В чём пред тобой согрубил, отпусти. В окаянстве виня,
Помни, что жить для тебя – был завет мой, пусть глупый, но главный.
Всё-то я сделал не так, как хотел. Помолись за меня.

Экзекутор даёт знак. Палачи срывают с Пугачёва белый бараний тулуп, раздрирают рукава малинового полукафтана; атаман всплескивает руками, и он уже без головы; отрубленные руки и ноги его разносят по углам эшафота; потом показывают голову и втыкают на кол.

В НАРОДЕ ПЛАЧ И ГОВОР

Господи, как это страшно!.. Да, вишь, палачей подкупили.
Надобно руки и ноги сначал рубить, а они
Наперво голову с плеч Пугача незаметно срубили...
Хоть и преступник, а жаль человека... Господь, сохрани!..

Руки и ноги четвертованных разносят по московским заставам, потом сжигают вместе с телами и прах развеивают со стен кремля.

Петербург. Екатерина Вторая пишет письмо Вольтеру

ЕКАТЕРИНА ВТОРАЯ

Милостивый государь! Я охотно на ваши вопросы
Нынче отвечу в письме. Вы считаете, что Пугачёв
Турцией или же Польшей подброшен инкогнито к россам,
И оттого, мол, успех всенародного бунта таков.
Мне вам, любезный, сегодня ответить тем более просто,
Что ваш подосланный гений недавно своей же братвой
Схвачен, в колодки закован, в столицу под стражей отослан,
И осуждён и казнён по российским законам Москвой.
По опознаниям, это казак Зимовейской станицы,
С нижнего Дона, известный бунтарь Пугачёв Емельян.
За тридцать три своих года он так и не смог научиться
Даже немного писать и читать. Как же этот смутьян,
Спросите вы, обучился искусству ведения боя?
Трудно поверить, но дьявольской силы военный талант
В этом безграмотном типе, со всеми законами споря,
Так и блистал, как в бездарной оправе блестит бриллиант.
Может быть, он в самозванце успел благодатно развиться
В годы, когда Пугачев свою срочную службу служил
В Польше, Молдавии, Турции. Как на Руси говорится,
В самое полымя трёх этих войн наш герой угодил.
Но, как мы знаем теперь, дезертирством подпортив геройство,
Тайно бежал он на Дон, по разбойной натуре своей,
Видимо, с этой поры укрепилось в воителе свойство
Бегать и прятаться в гиблых местах от суда и властей.
Несколько раз был закован он в цепи и даже в колодки,
Даже на каторгу был уж направлен, но, дюже удал,
(Это вам, сударь любезный, для общей, конечно же, сводки)
Снова и снова, и снова и снова, и снова бежал.
Вот ваш злодей гениальный! Турецкий и польский посланник!
Тут и родили его, в Зимовейской станице, чтоб он
Всё Приуралье прошёл, как какой-нибудь беженец-странник,
И наизусть изучил колорит тех казацких сторон.

Видите, сударь вы мой, как чудачит старушка-Европа?
Всё-то ей кажутся сложности в том, где в помине их и нет.
Но расскажу вам ещё о великих делах остолопа,
Чьими «большими победами» так очарован весь свет.
Самой же большей из них и для автора самой желанной,
Видимо, надо признать в нескончаемой славе своей
Ту, что со времени крупных и громких побед Тамерлана
Лишь Пугачёв уничтожил значительно больше людей.
Он убивал всех подряд – офицеров, солдат и гражданских;
Женщин, мужчин и детей; земледельцев, бояр и дворян;
Дьяков, попов, прихожан и монахов. Таких окаянских
Уничтожений людских не осилил бы сам Тамерлан.
Но ведь и это не всё! Разнесчастные наши селенья
Крепости, сёла, деревни, поместия и города –
Были предметом сначала разгрома, потом ограбленья,
Ну а потом уже и всесожженья. Ещё никогда
Так не пылали казацкие степи и денно и нощно,
Так не кружило повсюду рассыпанный пепел седой.

Но до чего человек сам себя обольщением мощно
Может подвергнуть – судите, мой друг, по уловке такой.
Панин, ответственный за подавленье восстанья, нежданно
К вору находит подход. Самозванец ему говорит:
«Я виноват перед богом и нашей царицей». Жеманно
Вор из воров принимает весьма доверительный вид:
«Ты подскажи уважаемой нашей царице. Я делом
Жизни оставшейся смою грехи. Пусть поверит в меня».
Я, услыхав этот бред, содрогнулась и духом и телом.
Кровь расходилась по жилам, сильнее, чем сабля, звеня.
Если бы это касалось меня, я бы, может, простила.
Но окаянство разбойника душу пронзило страны.
И всё равно, хоть в немногом, но я сатане уступила.
Четвертованья прошли, но иначе, чем были должны.
Надо сказать вам и это, пожалуй, – закованный в цепи,
Здесь уж, в Московском Монетном дворе, «европейский герой»
Вдруг проявил небывалые трусость, смятенье и трепет,
В обморок падал при каждом допросе от боли любой.
Я приказала, чтоб, правила все нарушая, сначала
Головы им отрубили, ошибку от зрителей скрыв.

Ну, а теперь моя очередь, мудрый философ, настала
В область устройства российского маленький сделать прорыв.
Вы говорите, что беды в крестьянской забитости нашей.
Дайте, мол, землю селянам, права, да поменьше налог.
Вот и заплещется жизнь благодатной наполненной чашей.
Только отвечу я вам по-другому – закон наш не строг.
Русский крестьянин безграмотный, пьющий, ленивый, жестокий.
Он и сейчас-то от голода лишь оттого и не мрёт,
Что дворянин, а иначе помещик сторукий, стоокий,
Глупым своим подопечным заснуть ни на час не даёт.
Русским селянам давать надо землю, права и свободу
Лет через сто – пусть сначала в достаке культуры хлебнут.
Ну а пока неучёному, жадному этому сброду
Нужен железный порядок, а будут пошаливать – кнут.
Я, мой философ, особого рода готовлю реформы.
И обещанья мои далеко не звенящая медь.
Скоро, дворяне, мы будем иметь, что в стране до сих пор мы
Только хотели завистливо, только мечтали иметь.

4.03.13 г., день