Луч света в диске луны. Барханы времени. Глава 22

Глава 22. Рассвет.

Утро воспряло из дыма и зарева догорающих остатков леса. К тому времени я уже обдумал, что делать дальше. Так, чернолесье я прошел. Значит до города нынче рукой подать. Или я уже не хочу в город? Кто меня там ждет, мне не было ясно. Но только туда мне и следовало бы вернуться. Черный Огонь я не могу никому оставить. Странно, когда доверяешь зверям больше, чем людям — это тень моего прежнего мира, но здесь ведь люди немного другие. Здесь всё совершенно другое. Один я — всё тот же.

Следующие леса были не столь дремучи и непроходимы, что стал подумывать, не скинуть ли меч . Но чувство скупости взяло верх, до судорог заклинив кисти рук. Через два дня я оказался на Заставе. Никто не встречал одинокого сгорбленного путника: ни на воротах, ни в дозорных башнях не заметил не единого человека — все как будто повымерло. Только зайдя за стены обнаружил слабое шевеление промерзших людей, что основное время ютились по баракам.

Зашел в один из таких, места лежанок были полупусты. Я свалился на пустующую, отцепил от ноги цепи, и устало откинулся на оскудевшую поклажу. Всё — для всех я умер на недельку.


Проснувшись, решил засвидетельствовать своё почтение старосте. Как там его зовут, и кем я ему представлялся? Черт! После того, как столько времени был отморозком, всё позабылось. Ну да ладно, по пути вспомню.
-- Привет, старик! Смотрю, тут почти все люди поди повымерзли?
-- А, ты кто? - Старик подслеповато щурясь уставился на мою обросшую, заросшую ледяной бородой морду лица.
-- Хагич.
-- Хагич, Хагич, Хагич... А! Кажется я тебя вспомнил. Ты один пожаловал?
-- Один. А что-то на улице ни охраны, ни людей. Что случилось?
-- Что случилось? Посмотри на улицу — зима случилась. И так каждый год случается.
-- Но ведь караваны не перестают ходить?
-- Вот с ними весь люд и ушел, что некому стражу нести. Да в общем то мы никого и не ждем ближайшее время. А ты хотел в наймиты? Думаю недели две еще никого не будет. После и народ из ближайших деревень подтянется, что ныне харчеваться остался там. Но тогда на хорошую оплату уже вряд ли сможешь рассчитывать — мороз да снег от бандитов и огня защищают лучше лишних рук. Зимой вообще в людях недостатка нет. Если только луком владеешь, можешь рассчитывать на изрядный прибыток. А так... Нечего здесь делать. Или ты в долг пришел просить?
-- Нет. У меня проблемы не с деньгами. Добраться до Чейндра мне действительно необходимо, потому коня я бы присмотрел, вроде они здесь не плохи. - Насквозь стал пробирать озноб невесть откуда взявшейся простуды.
-- Лошадей как и людей — на перечет. Даже продать не могу. Ты посмотри, вдруг кто поедет в нужную тебе сторону. - Старик надолго умолк, видно советуясь с головой. - Хагич, я вот только что вспомнил, что поговаривали, что вроде в Чейндра ты нашел свою погибель?
-- Ну что сказать: слухи в том оказались несколько преувеличены.
-- Вот что. Спустившись позови мою охрану, если ты их не встретил внизу, значит они на кухне заперлись — скажи, чтобы несли снедь. За столом я выслушаю подробные рассказы о твоих делах, и что тебя привело на Заставу. В прошлый раз помню, мы так с тобой и не поговорили как следует.

Действительно, двое охранников дежурили на кухне у котелка с разварившейся кашей. Уже скоро остатки перекочевали наверх, где со старостой в спокойствии отобедали. Из страшной напасти я как будто свалился в какой-то кисель, что вяжет по рукам и ногам. Но может так и надо, а то мне хочется все время куда-то бежать, не отпускает еще страх чего-то не успеть. Весь предел уже давно в этой субстанции варится. Или нет, тогда что это? Сейчас это больше походило на то вымерзшее село, что за темным лесом. Вместе с холодом разум как бы омывается в мертвой воде загробного мира, и душа закупоривается в своей келье одиночества. Мне тоже уже никуда не хотелось бежать, лишь бы хотя бы один бок был бы в тепле, а ворочаясь можно добиться равномерного прогрева всей тушки. Апатия, почерпнутая всего лишь в одним разговором, вдруг прижилась в моем духе, как будто то было её давно забытым обиталище. Это замечено мною только сейчас, но скоро буду думать, будто жил так вечно. Будто зима — это просто годичные ночь и предшествующие ей сумерки. Надо с собой что-то делать. Но с другой стороны выдерживать свой прежний темп — это смахивает на безумие.

Разговор со старостой бежал так же безразлично, скорей поддерживая его в надежде найти рычаги, чтобы переменить в себе хотя бы что-то, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Но мой ровный голос, с безразличием подводящий итоги прошлого года мне давал время с таким же беспристрастием оценить, насколько все мои дела мне стали безразличны. Всё умерло в моей душе, и как отражение в напоминание мне остались пустынные улицы заснеженных кварталов.
-- ... где пропадал все время после этого?
-- Сам видишь, что хромотой судьба меня не наградила, а для этого пришлось ей на время покориться.
-- Отлеживался? Ну и правильно. Стало быть тебя Лель-Еран не смог нагнать. На него это не похоже, но хорошо все же, коли так. С ногой ты вряд ли захочешь снова отправиться в поход, а работы здесь, увы — немного. Башни сейчас пустуют неспроста, посты сейчас больше разведывательные. Мне следопыты нужны. А с больной ногой — какой из тебя разъездной? Разве что на реке проходчиком — там как раз нужно осторожно ходить в некоторых местах, где течение лед до тонкой корки вымывает.
-- Так значит коня не дашь?
-- Нет у меня лишних. А у тех что есть, и так по пять хозяев. Нет, не дам. А в казарме без дела никто не сидит.
-- У меня есть, чем платить.
-- А у меня нечем лишние рты кормить: либо работаешь, либо иди пешим до своего города. Но вряд ли тебя там примут. Это там твои дела что-то значат. А здесь через черте через что каждому второму проходить приходилось, и ты их ничем таким не удивишь.
-- Разве сюда чудеса показывать пришел?
-- А разве не чудо, что ты отделался всего лишь одной царапиной. Вот в своё время я с отцом перебирался сюда, поскольку только мертвой да живой водой можно было загнившую ногу излечить. Я лет десять после этого приходил в себя, и то после этого хромота навсегда осталась со мной. Твоя рана по сравнению с тем, что пережил я — царапина. Из-за такой можно было бы никуда не уезжать, а остаться под рукой властителя. Ведь клан Лягушачьей Кожи не стал бы вмешиваться в дела градуправления. Так что ты мне лжешь — это я вижу по твоим глазам.
-- Лгу. Действительно, все было несколько иначе: не понимаю, зачем затягивать рассказ. Но сейчас я весь перед тобой. У меня почти ничего нет, служить я не хочу, мне нужно чуть теплое место в одном из твоих домов, чтобы хотя бы немного прийти в себя, и всё.
Тогда скажу по другому: то, что я нахожусь у власти, то это потому, что я никогда не принимал на службу никого из так называемых «своих». У меня нет «своих». Либо ты служишь наравне со всеми, либо ступай вон. Что выбираешь?
-- Ты выбрал за меня — я скоро уйду.
-- Три дня можешь побыть здесь, подумать, взвесить все еще раз, - староста сжалился, - а после я не хотел бы, чтобы на мне числился ещё один голодный рот. Придет караван, можешь попытать счастье, подрядившись в наем, но в эту пору у нас набор не ведут. Вот как слух пронесся, что Белой Кости не стало, так все разом осмелели. Не знаю, останется ли от нашей славы что-нибудь лет через пять, но через десять это место точно все позабудут. Черная топь уже давно перестала быть так опасна, как только дорога туда заросла. Воинство становится ненужным. Не нужно становится и владение мечом. Лучники — вот кто нынче в цене.
-- Может к лучшему?
-- А что хорошего? Нет, раньше я чувствовал себя настоящим, потому как занят был делом нужным. А сейчас — кому я нужен? Кому нужны здешние люди, если они ничего другого не умеют, кроме как биться? Сейчас только золото да серебро звенит, а мы и слава наша — кончаемся. Добрых воинов скоро не останется совсем.
-- Что плохого, что зла в мире стало меньше?
-- Если сегодня зло оскудело, то завтра добро перестанет быть в цене. Останутся только купцы, да ловкачи одни, что умение вести беспроигрышный счет почитают за благость.
-- А ты разве уже не занимаешься торгашеством, раз тебе один лишний рот в тягость?
-- Что ж ты такое? На деле мне прокормить даже сотню лишних ртов не будет в тягость. Но через год так уже не будет. Насмотрятся на таких вот лентяев, что ничего не делает, только лежит на боку, да каше не дает остыть на тарелке, и будет такой тут всем заправлять. Нет, лучше тогда уж Черной Топи возродиться. Ты ведь знаешь как говорят, что в отсутствии врага крепостей пало намного больше, чем их вообще было построено. Ведь если люди забывают, что значит — нужда, то сразу после этого они забывают, как остаться человеком.
-- Я очень хорошо знаю и помню, что значит нуждаться. Просто сейчас мне хочется побыть в довольстве, иначе неподалеку от того, где заканчивается Черная Топь заканчивается, сразу после этого закончусь и я. От всего этого устал, что хоть прям здесь ложись и помирай.
Может и вправду тебе надо дать несколько дней, чтобы отоспаться? Может и говорить станешь по другому.

Мы расстались почти друзьями. В отведенные мне три дня я только и делал, что только отсыпался: до самозабвения, до пролежней и ломоты в суставах, до распухших красных глаз. Под конец третьего дня, я понял, что сделал всё, что мог, и внезапная смерть от взорвавшейся на лбу вены мне уже не угрожает, что я перешел от партизанской тактики укрытия под буркой к более смелым шагам — в буквальном смысле этого слова. Но как от наркоза не так легко отойти, так и бывшая усталость надолго оставляет следы уныния. Работать не хотелось по прежнему. И вид у меня был как у солидного бомжа, с рельефно проступающим единым кубиком, брюшком.

Вот я и стал нормальным человеком. Такими темпами еще неделю, и буду лосниться весь. И передвигаться даже под горку буду с отдышкой тяжеловеса на этапе «жим». Есть, есть ещё куда расти моему пузу. В своем развитии на этом направлении трудно достичь совершенства за столь короткий срок, как трудно и остановиться на достигнутом: моим тренировкам надо уделять больше внимания, и не шляться где ни попадя понапрасну.
-- Эй, двигай давай! - В узких торговых переулках было не протолкнуться. Рефлекторно я ухватился за кошелек.
-- Проходи, толстяк. - Хотя повод для драки уже был подан, мне не хотелось нарушать своё благодушие.
-- Ты кто такой? Что-то я тебя здесь прежде не встречал?
-- И я тебя тоже в первый раз вижу. - Что-то происходит вокруг. Это кажется только, что все вокруг замерло, но всего одна встреча меня заставила насторожиться. Это ведь торговец, а не страж — что ему за дело до приезжих?
-- Мне позвать стражу?
-- Зови хоть маму.
-- Стража! Сюда! - Истеричка какая-то. Я быстрым шагом пошел к бараку. Так и не прикупил ничего. Чертовщина какая-то. Чего жрать то в пути буду?
-- Эй! Стой! - Вот блин! Стража в лохмотьях один в один похожа на бандитов с большой дороги — поди их отличи. Да и в моем мире бандитов от их преследователей тоже тяжело отличить, но там все одеваются представительно, чтобы их одежда говорила вместо их лживого языка. Здесь хоть все по честному — до последнего не ясно, с кем свела дорога. А вот меч надо всегда брать с собой, здесь если без него — сразу вызывешь подозрения.
-- Что вам?
-- Ты кто такой?
-- Вы кто такие, черт вас побери?
-- Я — здесь главный страж, руковожу здесь всеми постами стражей, и в это время года здесь сложно найти кого-то другого, кроме стражей. Повторяю вопрос — ты кто такой?
Понятно. Значит вот кто выставлял посты, которых не было на воротах, когда я сюда пришел? Что это за стража такая, что сама себя способна проспать?
-- Ты миновал стражу на воротах? - Некоторые будут юлить до последнего.
-- Да. Это нетрудно, когда люди не на своих местах ошиваются.
-- Пройдем со мной.
-- Еще чего... У меня свой путь, и я не хочу здесь задерживаться. - После равнин любая остановка воспринимается как покушение на убийство. Я сделал попытку развернувшись уйти, но страж перехватил меня за рукав.
-- Стой, или поплатишься. - Тут приметил нескольких других, что уже обошли меня со спины, и не очень дружелюбно выставили ограду из копий. Влип. Да что ж такое!

Ведомый конвоирами дошли до ямы, запираемой сверху переплетенными жердинами. Лестница ушла вниз. Там, кстати, оказалось холодно и проморзгло. Видно, что тюремщики были рады в кои веки кинуть кость этой пасти — следов пребывания людей не наблюдалось совсем. Персональный номер люкс. Не задумывался раньше, где тут держат заключенных пока, вот, не окажешься перед свершившимся фактом. Не со скалы хоть мордой вниз. Впрочем, этим стоит только намекнуть, и с них станется. Поэтому вместе с моим звериным происхождением сидим тихо, и не высовываемся.

Если б знал, что одну дыру променяю на другую, наверное дождался бы Лель-Еран-а. Вместе и сидеть веселей. Понятно, что при продолжительном сидячем марафоне, раздвоения личности станет своеобразным спасением от одиночества. Хорошим началом стала бы выпивка на брудершафт с зеркалом. Атрибутику возможного застолья хорошо бы разнообразить светом от свечи, чтобы не ограничиваться лишь тактильными ощущениями от завершающего поцелуя.
Высотой три метра, яма стала неприступным стаканом. Повесится не получится, но зато вдоволь напрыгаешься, попытавшись накинуть веревку. Тут, если задуматься, с чего это пришли такие мысли? Вроде недавно было и хуже, но тогда всё время занимали попытки вновь научиться ходить на двоих. Можно попытаться ходить по кругу, чтобы ноги совсем не окоченели. Тюфяк с накидкой, это если надоест, или окончательно задолбаюсь мерить шагами вдоль стен из мелкой опоки. Что и случилось достаточно скоро.

Сон, здоровый и всевосстанавливающий сон — вот что пришло ко мне первым. Вторыми стали ножки лестницы в небо, что отсюда казалось резной серебряной монетой. Внезапно догадка озарила меня: теперь я понял, что за клякса узора была на железной разменной монете. Изумленно лежал, приходя в себя, пока стражи не прокричали в пятый раз. Небо — вот что было изображено, с линиями, обозначающими, должно быть, созвездия. На монетах разного достоинства было изображено разное небо, видимо, сопряженное с фазой ночи. Это ж атлас древних миров, если б можно было бы отыскать похожие и на других монетах! Как вновь стало интересно жить!

Это при том, что меня здесь поторапливают, дескать задерживаю всех. А тут как в обсерватории — угол зрения на небо можно менять совершенно произвольным образом. Надо будет потом еще раз вернуться. Обязательно еще хотя бы раз пройти по этой лестнице вниз и вверх. Когда стану богатым и знаменитым обязательно позабочусь о том, чтобы вырыть похожую конуру.
-- Что ж ты все время спотыкаешься? Гоэрнэх-Путешествующий тебя уже заждался. Сейчас ты ему расскажешь, как стражу обошел.

Староста встречал на пороге своей «роскошной» виллы.
-- Вы про этого лазутчика говорили? Тьфу на вас! Отпустите его и займитесь делом. Хагич, а ты может составишь мне компанию в застольной беседе?
-- Спрашиваешь! Конечно же да! - Я передернул плечами как бы освобождаясь секундой раньше отпущенных рук. - Что в десерт?
-- Пошли, сам в нетерпении ожидаю, может что нового в погребе кашевары смогли раскопать.

Надежда оказалась несбыточной, но желудок протест заявлял только о недостатке объёма тарелки. Хорошо, что чан оказался в полном распоряжении только нас двоих.
-- Ты вырядился, как купец какой-то. Где только нашел такую рубаху?
-- Это бурка. Подарок.
-- Вот и не обижайся, что тебя здесь все за вора воспринимают.
-- В прошлый раз претензий не было.
-- Ну так ты здесь ночуешь, ничего не делаешь — ясное дело, что честный человек не станет лоботрясничать. Всё куда-нибудь руки приспособит. На базаре вообще люди подозрительные: караванов уже и след простыл, а тут под видом купца кто-то по лавкам шарит.
-- Шарит? По лавкам? Да покажите мне того...
-- Ты бы себя видел со стороны, также привел бы на острее ножа.
-- Дурацкая история.
-- Смени наряд, или вали отсюда поскорей — хоть ты тут и примелькался, но люди завистливы. Тебе ещё повезло, что не очутился за краем ограды в раздетом виде.
-- Что ты меня делаешь виноватым в том, что у меня одежда поприличней, чем у иного другого стража.
-- И ограду как преодолел незамеченным?
-- Было не совсем так...
-- Ну может и не было, да только кто тебе тут поверит? И когда ты прибыл, тоже загадка даже для меня. Если б не вести из Чейндра, то я тебя бы тут же бы вздернул за ребра на ограду. А если б не отправил людей, чтобы за тобой присматривали, то меня смогли бы убедить даже в том, что ты зомби с Черной Топи.
-- То есть мне пора уезжать?
-- Да. Уходи. Так будет спокойней всем.
-- Никто не собирался в Чейндра?
-- Нет. Попутчиков у тебя не предвидится.
-- Черт!... Черт, черт, черт!
-- Смотри, еще накличешь себе.
-- Может сани есть у кого?
-- Что ты собрался отсюда увозить с собой?
-- Да так, поклажа, что с собой всю дорогу нес, теперь кажется неподъемной. Мне бы еще недельку сил поднабраться?
-- Ты, говорят, и так трое суток продрых. Не стану я тебя здесь больше пригревать.
-- Жестокий ты человек. - По морозу вновь не знаю как обернется удача. Бр-р-р... Не хочется, ой как не хочется.
-- Этот край не располагает к жалости. С едой только помочь могу.
-- Уже кое что. А сани?
-- Что сани?
-- Сани я видел у ворот. Те, что по дрова возят? Я возьму одни? - По пояс проваливаться, больше не могу так.
-- У стражей поторгуйся, может и продаст кто.
-- Коли так говоришь, то наверняка — никто. - Понимаю, выгляжу, как попрошайка в новых одеждах. Продадут такому, ага. Да пошли вы все! Все тут шиворот на вы ворот. - Я могу оставить у тебя одну вещь, очень важную для меня.
-- Что?
-- Меч-колодинец.
-- Что за меч такой?
-- Деревья в колоды рубит на счет раз.
-- Проверял?
-- И не раз.
-- В оружейной найду ему такой уголок, чтобы его никто не зацепил. - Староста уже давно приценился — его выдавал радостный вид и нежелание посмотреть на вещицу.
-- Значит ты уже знаешь, где вещица лежит?
-- И очень плохо лежит. Такие нельзя оставлять на виду, и просто необходимо перепрятать.

Мой арест — это был наезд. То есть просто ограбление на законном основании. Все таки от стража до бандита иногда: очень сложно понять, что разделяет эти два вида от слияния. Это как отношения волка и собаки. Сделаю вид, что заметил виляние хвоста — у волков этот вид эмоций для половозрелых атрофируется, или работает только на поджатие под задние лапы.
-- Да, я заберу на обратном пути или пришлю за ним.
-- Не торопись особо — он здесь будет дожидаться твоего возвращения в полной сохранности. - Это при том, что старее меня на Заставе трудно было сыскать вольнонаемного. Это к вопросу о к обычной продолжительности жизни.

В ответ я вежливо улыбнулся, или же оскалился? В раздумьях об этом вопросе постоял немного, и не прощаясь, отправился собирать свои вещи. Тут действительно — делать мне больше нечего. Стремительно же порой происходят изменения в окружающей действительности.