В нас стреляли...

Земля сливалась с небом. Город казался мёртвым. Тишина. Ни огонька.
Последний рассвет уходящего тысяча девятьсот девяносто четвёртого года наступал с
востока.

За тысячи километров отсюда Москва жила предвкушением праздника.
Предновогодняя суета была в разгаре. До полуночного боя курантов оставались считанные
часы. Последний двенадцатый удар предназначался им — солдатам великой страны, грозе
мятежников всех мастей, защитникам единства и целостности Родины.

Глаза и уши армии, утюжа грубыми ботинками первый снег, разведка выполняла
боевую задачу.

Недостатка в боезапасе не было. Окрылённые потаённой надеждой они были
вооружены до зубов. В канун Нового года не умирают. Начинают жизнь заново. Так
повелось с малых лет — отчаянной детской верой в счастье и доброе всемогущее
волшебство.

По данным местной агентуры их ждали на бензоколонке. Фугасов — как изюма в
кексе. Плюс бензин. Достойная иллюминация проводам жизни. Но не в этот раз. Хотя путь к
мосту в обход получался вдвое длиннее, это был единственный безопасный вариант из всех.
Двигались молча. Врагу, что таился впереди, не стоило давать шанса различить в
них людей. Слово теряло своё значение. Сила шла на силу.

Вблизи заброшенный мост походил на зверя. Прямое попадание авиабомбы, едва
не подняв на дыбы, лишило его привычного облика опоры. Притаившись, словно в отместку
он ждал своей жертвы. Прямо на ходу, под защитой нехитрой светомаскировки, рассеивая
тьму фонариком, командир склонился над картой. Жилой сектор, кладбище, консервный
завод. Другой переправы на тот берег не было. До прямого открытого боестолкновения
первым страшным испытанием был он – железобетон, зияющий раззявленным ртом на
высоте птичьего полёта.

Путь на заклание, если ты не птица. Смертельный аттракцион. Мгновения
наедине с ветром, одним воем уносящим душу из тела вон.

Говорят, трюкачами не становятся – рождаются. Без магии здесь не обойтись. Но
иногда, в отсутствие выбора, канатоходцы открываются и среди обыкновенных людей.
Они перешли мост без потерь, в состоянии искусственной невесомости, в угоду
духу, лишившись на время тяжкого бремени тел.

Шальными, полными хмельного безумия глазами начали опознавать себя на том
берегу.

- Память на предохранитель, - привлекая внимание и остужая страсти, сказал
капитан. - Проверить оружие. Рассредоточиться.
- Что это было, товарищ капитан?
- Мы родились заново. У нас нет прошлого.

Вряд ли слово имеет особое значение в экстремальной ситуации. Работают иные
механизмы. Но изменённым сознанием стая слышала вожака. Их голосом был он. Быть
первым обязывало имя, данное от рождения. Ориентиром в пути служила говорящая
фамилия. Моисей Рыбак. Невысокого роста человек с большой буквы.

Инстинкт подсказывал – самоотречения не избежать. Безликость сродни пустоте.
Стёртым лицом ты и в гостях дома. Неприкасаема лишь пара меток. Белая, да синяя полосы.
Тату тельняшки – код личной волны, идущей от пояса к сердцу.

Слева кладбище, справа консервный завод, прямо – жилые высотки. Мало было
уцелеть и выжить здесь. Любой ценой следовало обнаружить тайные укреплённые огневые
позиции.

Из трёх дорог предпочтительней казалась прямая. Уходя, жизнь оставила на ней
свои приметы. Следы эвакуации мирных жителей встречали их. Остовы мебели, детские
игрушки, книги... Обходя их, солдаты всматривались в призраки домов. Стоящие группами и
по-одиночку многоэтажки. По мере сближения, вырастая в глазах, они принимали облик
немых исполинов. Стражи ночи, взирающие свысока на простых смертных пустыми
глазницами-бойницами. Мёртвая зона. Казалось, у тебя нет кожи. Все врата – до уровня
атомов, были открыты.

Капитан остановился перед кирпичной школой. Знаком призвал последовать его
примеру. Пять этажей безмолвия.

- Проверить и заблокировать ход в подвал, - начал он. - Снайперам занять
позиции на предпоследнем этаже. Радист со мной. Остальным прочесать здание снизу
доверху.

Поднимаясь по ступеням на крыльцо, вполголоса добавил – уже для себя:

- Прости нас, Господи. И мы всех прощаем...


Свод потолка нависал над головами. Под ногами хрустело битое стекло. Першило
в горле от пыли. Лучи фонариков клиньями уходили вглубь подвала. Ни души.

- Что тихий такой, Борисов? - нарушил немое движение голос.
- Письмо из дома получил, - прозвучал ответ. - Личное.
- Что-то серьёзное?
- Сердечная недостаточность. Чтобы выжить, любимая разбивает сердце мне.
- Разлюбила, значит... Нашла же время. Слушай. Они все такие! Одно коварство
на уме. Наша беда в том, что мы принимаем игру за чистую монету, подпускаем слишком
близко, открываемся и ...
- Мне сейчас свет лишний. Темнота в самый раз. Я тут на своём месте.
- Типа спрятался?
- Да.
- Правильно. Забудь про неё. Какие наши годы! Встретишь ещё своё счастье.


Укатанная колея вела на кладбище.

Никаких препятствий. Путь прямой – не сбиться.

- Капитан приказал быть на виду до первого шороха. Потом раствориться.
- Мы так и сделаем.

Свет угасающих звёзд скользил по памятным знакам и аллеям. Куда взгляд ни
кинь – всё чужое. Кроме ягод рябины. Две тени, крадучись, подошли и остановились перед
ней. Чудо завораживало. Древо жизни. Корнями зима, лето – кроной. Лик судьбы, сокрытый
во времени. Красный или чёрный?

Земля встрепенулась – тучей взлетело с насиженных мест вороньё. Кладбище
просыпалось. Глаза были открыты. Два тела лежали лицами в небо у ограды. Рябина была
красной. Цвета крови на снегу.

Человек в камуфляже поднялся с корточек. Документов не было. Чисто. В
качестве удостоверения личности – новые, в смазке, АКМ и ножи.

- Кто такие? - спросил проходящий мимо близнец.

Человек утёрся ладонью, бросил взгляд на лежащих безусых юнцов и нехотя
обронил:

- Парашютисты.


Лаз в заборе был слишком узок. Пришлось снять бушлат. Сначала преграду
одолел один, за ним другой.

Лёжа на той стороне, встретились взглядами.

- Как далеко ты готов пойти?
- Пока ты рядом – не спрашивай.
- Это хорошо. А чего нам бояться? Ещё вчера тут консервы делали. Мирные
люди.
- Земля перепахана...
- Мародёров боятся. Время такое. Надо защищать своё добро.
- Хорошо, если так. Как бы не спутали. В руки к ним попадать не хотелось бы.
- Не бойсь. Яблоки в детстве воровал? Сколько раз попадался? То-то. И вора, и
лазутчика спасает быстрота реакции.. Бежать будем через этот же лаз, если что.
- Ага.

Заводоуправление, складское помещение, цех. Терра инкогнито. Они играли в
первооткрывателей, пока не услышали шум дыхания за спиной. Обернулись. Добыча
предстала перед охотниками. Путь назад был отрезан. Первый солдат осел наземь с
перерезанным горлом. Второму, поставленному спиной к ближайшей стене, дали
возможность выговориться.

- Кто ты? Кто послал? Где остальные?
- Не знаю о чём вы? Заблудился я.
- Часть какая? Кто командир?
- Местный я. Эвакуироваться не успел. Голодаем. Думал, с братом здесь
консервами разжиться... За что вы его?
- Раздевайся.
- А?
- Снимай одежду. Что, скрывать есть что?

Растерянный и подавленный, он медлил с ответом, понимая, что полосатая
материя под бушлатом и робой выдаст его с головой. Бросил взгляд на товарища,
истекающего кровью. Поднял глаза на стоящих перед ним людей.

- Закурить дайте...


Звук автоматной очереди поднял капитана с места. Он бросился к окну. Замер,
прислушиваясь. Стреляли на западе. Со стороны завода, куда были посланы под видом
местных свои.

- Товарищ капитан! - окликнул его радист.
- Да?
- Пеленгатор настроен. Прямой эфир. Можем работать на перехват.
- Работай.
- Есть.

Капитан сосредоточил своё внимание на непроницаемой тьме. Тишина вновь
воцарилась вокруг. Верить в худшее не хотелось. Возможно, послышалось, то были не
выстрелы, мнимый звук – колебания натянутой до предела струны внутри.

Светало. По мере приближения утра тайное становилось явным. Пеленг
фиксировал растущую активность. Живая сила, обмениваясь скупыми сообщениями,
двигалась по подземным ходам. Где-то рядом общался с экипажем танка миномётный
расчёт. Снайперы предупреждали своих о секторе обстрела с высоток...

Местное ополчение было всюду.


Всё началось с подвала. Школа содрогнулась от взрыва. Бросились вниз, открыли
дверь, задыхаясь от дыма, приняли одного из своих с угольно-чёрным лицом.

Чужие шли следом.

Оказывая сопротивление, попытались вступить в огневой контакт. Уступая в силе
и натиске, отступили. Не помня себя, бегущей ордой поднялись на площадку между вторым
и третьим этажами. Попали под прицельный снайперский огонь. С утратой возможности для
манёвра заняли позиции на ступенях.

Выстрел из противотанкового гранатомёта поразил учительскую. Вторая граната
ушла этажом выше. Два взрыва сдетонировали боеприпасами. Рухнули междуэтажные
перекрытия. Вылезая из-под обломков, капитан потащил радиста к выходу. Смерть настигла
раненого в коридоре, прямо на руках. Уложив тело в укромном месте у стены под батареей,
капитан замер. Ожесточённый бой шёл где-то на уровне первого этажа. Оживая и шатаясь,
он побрёл по коридору на звук стрельбы.

Они встретились на лестнице. Половина группы, оставшаяся в живых дюжина,
жмущиеся друг к другу, осиротевшие, испуганные, дезориентированные птенцы.
Не имея возможности стоять прямо, он согнулся и опёрся ладонями о колени.
Закрыл глаза. Разведка в строю перед заданием. Открытые родные лица. Средний возраст
двадцать лет. Пацаны.

- Вы, товарищ капитан? - не веря себе, окликнули они его.
- Я, - ответил он, открывая глаза. - Я, братья-славяне. Один из вас – монгол
корнями.
- У нас патронов нет.
- Кто стреляет внизу?
- Борисов.
- Один?
- Да.

Капитан позволил себе улыбнуться.

- Расступись.

Спуститься удалось всего на один пролёт. Внезапный перекрёстный огонь бросил
капитана на колени, рикошеты – лицом на пол. Минуту он лежал не шевелясь. Затем,
пытаясь слиться со стеной, продолжил движение ползком по ступеням.

Тела лежали ниже. Большинство – свои. В поисках признаков жизни капитан дал
волю чувствам, входя в контакт пальцами, дыханием, голосом... Тщетно. В ответ – покой и остывающее тепло. Ни отклика.

Перед самым подвалом он наткнулся на тяжелораненого. Черёмушкин. Метр с
кепкой. Ниже ростом только костыль – смеялся он сам над собой. Лежащее тело было
неподвижно. Голова каталась от плеча к плечу. Глаза блуждали под веками. Боец был
далеко. Самый пик болевого шока. В отсутствие промедола наркотиком была сама жизнь,
уходящая нечеловеческой тратой – годами в минуту.

Боясь вмешаться, нарушить что-либо и оборвать раньше срока незримую нить,
капитан оставил все на своём месте, как есть.

- Дыши, Черёмушкин. Дыши.


Подвал. Воздух был горяч и едок. Дым от пороховых газов ел глаза. 

Ориентируясь по вспышкам и свету слуховых окон, капитан попытался
обнаружить центр сосредоточения огня. Его не было. То был классический вариант уличного
боя. Каждая одушевлённая пядь пространства воевала сама за себя.

Сердце работало молотом. Внезапно на очередном ударе маятник дал сбой.
Набрав воздуха в лёгкие и оживляя себя, капитан закричал:

- Борисов!

Вибрация сотрясла его с головы до пят. Крик застрял внутри – пальба была сильнее связок. Капитан повторил попытку. Ещё раз, ещё... На четвёртый раз звук преодолел барьер, до ушей долетело эхо:

- Слышу...

- Ко мне! - дал волю голосу капитан, срываясь. - Я у входа. Берегись окон.

Борисов вынырнул из темноты внезапно. Хозяин иного измерения, с автоматом в руках, двумя за спиной, подсумком патронов на плече.
 
Глядя в чумазое, сверкающее белками бешеных глаз лицо солдата, капитан на
мгновение утратил контроль над собой.

- Хорош...Если бы не твоя фамилия, подумал, ты – один из них.
- Я не виноват, товарищ капитан. Не виноват! Они первые начали.
- Верю. Ты – герой. Награду получишь. Домой напишу.
- Нет у меня дома...
- Это временно. Твои товарищи наверху тоже бездомные. Пошли, будем искать
приют вместе.


Сквозь прорехи в крыше небо касалось голов. Пол под ногами, две стены по
бокам, сзади и спереди амбразуры в человеческий рост. Живые и мёртвые, они держали
оборону до темноты. Ближе к полуночи выстрелы, взрывы, блеск штыков и устрашающие
крики сошли на нет. Небо разверзлось – начиная бить по обнаруженным целям, в бой
вступила армейская артиллерия.
 

Утро. Комета прошлась по окраине своим обычным путём. Армия штурмовала
центр города.

- Старший кто? - раздался голос в подвале.

Капитан встрепенулся. Среди стонов и криков раненых обращались к нему.

Превозмогая шум в ушах и головокружение, он ответил:

- Я.
- Пошли наружу. Разговаривать будем.
- Пошли.

Воронки, руины, гарь. Местность была под стать текущему
моменту. Противостояние достигало апогея. Две руки человека в камуфляже, правая и левая,
были бородачами до пояса. Сам он – лицом сродни демону. Три ипостаси одного образа,
вышедшего на свет из собственной тени.

Дистанция ближнего боя.

Ни щита, ни меча.

Вера в безотказную работу пистолета, да личное хладнокровие.

- Топчешь чужую землю, наёмник... Сколько тебе заплатили?

Капитан утёр лицо рукавом.

- Я по паспорту интернационалист. Земляк ваш. У меня чистые руки.

Истина была дороже спора.

Двум правдам было не разойтись.

Стрельба в упор неизбежна.

 - Хлипковат ты для войны, сынок, - услышал капитан далёкий голос матери. - Весь в деда нашего – писаря. Но для меня это большая отрада. В живых останешься – моим богатырём.

Разряженный пистолет, опускаясь, уткнулся стволом в землю.

Эхо выстрелов билось о полуразрушенные стены.

Волею свыше в поединке между жизнью и смертью устоял он один.

До эйфории был всего один шаг. Владея собой, капитан помотал
головой, сел на корточки и начал перезаряжать оружие. Знакомая вихрастая голова
мелькнула перед глазами.

- Борисов! Что стряслось? Тесно укрытие?
- С Новым годом, товарищ капитан.

Капитан бросил взгляд на часы.

- И правда, - бесстрастным голосом заметил он. - Первое января.
- Так точно, - подтвердил солдат.

Приближаясь, с опаской покосился на распростёртых врагов.

- Улизнуло вместе с праздником наше счастье, товарищ капитан?

Капитан задумался.

- Это вряд ли.
- Почему?
- У счастья два пути, - сказал капитан. - Короткий и правильный. Первым мы
вступаем в договор со случаем. Вторым – обретаем заслуженную награду.

Командир посмотрел на солдата.

- Если счастье – это венец пути, я бы предпочёл не останавливаться. Счастлив тот,
кто идёт вперёд, тратя себя и веруя.
- Все, что было с нами здесь, зачтётся?

Капитан поднялся. Скользнул взглядом по дымящимся руинам и устремил
внимание на зарево вдали.

- Поживём-увидим. В нас стреляли. Мы стреляли в ответ.