Диалоги без особого смысла

Примечание 1: текст является вбоквелом к "Таким его видят..."
Примечание 2: фото памятника Орленку выше.

Текст закончен.

№ 1
– Привет, Смерть, – сказал Орленок, переступив с ноги на ногу.
– Привет, – задумчиво отозвался жнец, стряхнул пепел с сигареты и спросил: – А с каких пор памятники стали заговаривать первыми?
– А с каких пор ты куришь?
– Попрошу без намеков! – проворчал Смерть, сделал последнюю затяжку и с сожалением выбросил окурок. – Это просто табак!
– А я и не намекаю. Просто ты куришь, сидя на моем постаменте, а это нарушение общественного порядка. – Орленок снова переступил на месте.
– Тебя это раздражает? – спросил Смерть, вертя в руках бело-синюю сигаретную пачку. – Я могу слезть.
– Меня – нет, но я вижу патруль во-он там. Вот и решил предупредить. Ты же не хочешь, чтобы тебя арестовали?
– А, – с некоторым даже разочарованием сказал жнец, засунув в рот незажженную сигарету и закрывая глаза. – Тогда можешь не переживать: меня все равно видят только мертвецы и памятники...
Они помолчали. Орленок слегка передвинул правую ногу назад, чтобы собеседнику было удобнее сидеть, спросил осторожно:
– Тебя это огорчает?
– Бывает иногда, – вздохнул Смерть. Поболтал ногами, заставляя забрызганный понизу черный балахон вздуваться колоколом, и добавил: – Правда, потом я вспоминаю, что кошки меня видят тоже. И это примиряет меня с ситуацией.

№ 2
– Привет, Орленок, – сказал Смерть, усаживаясь на постамент у самых ног памятника.
– Пчхи!.. И тебе не хворать, – мрачно отозвался Орленок, зачем-то пытаясь потереться лицом о свое плечо.
– Что-то ты не слишком весел для такого ясного дня, – удивился жнец.
– Будешь тут веселым! Стоишь целыми днями – и под дождем, и под снегом, и под солнцем, птицы гадят, листья опадающие липнут...
– Тут одни лиственницы кругом, какие листья?
– Тем более! Иголки знаешь как щекочут? А я даже нос почесать не могу, потому что руки связаны! Что за дурацкая идея – ставить памятник связанному человеку?
– Ты олицетворяешь героев гражданской войны, а им приходилось порой и в плену сидеть... – Смерть задумчиво откинулся назад, оперевшись спиной на теплую бронзу памятниковых ног. Орленок снова ожесточенно потерся лицом о плечо, едва не потеряв папаху, сказал тоскливо:
– Но они-то сидели порой, а я всю жизнь связан!.. Слушай, Смерть, а может, ты меня заберешь, а? Может, хоть в следующей жизни мне полегче будет...
– Не-а, – сказал жнец рассеянно, пытаясь пристроить длинноносую маску так, чтобы она служила козырьком.
– Не-а – не заберешь, или не-а – не будет? – уточнил Орленок.
– И то, и другое. Жизнь вообще штука не простая, и смерть – не выход. К тому же, у меня на тебя разнарядки нет. Так что извини.
– Черт... ну неужели ничего нельзя сделать?
– Ну... – Смерть приоткрыл один глаз, задумчиво посмотрел на памятник. – Я могу почесать тебе нос.

№ 3
– Привет! Давно тебя не было видно, – с некоторым укором сказал Орленок, когда явившийся среди ночи жнец бесцеремонно разлегся на постаменте и принялся раскуривать мятую сигарету.
– Работа, все работа... – Смерть неопределенно помахал сигаретой, отчего ее горящий кончик отпал и падающей звездой канул в темноту. Смерть, чертыхаясь, принялся раскуривать заново. – Люди как с ума посходили: то взрыв в Японии, то ураган в Америке...
– Наводнение в Тайланде, – подсказал Орленок.
– Ага... А ты откуда знаешь? – Смерть удивленно взглянул на него сквозь дым. Глаза у жнеца были красные от недосыпа.
– Прохожие болтали, – пожал одним плечом памятник. Вздохнул, глядя поверх крыш напротив на редкие звезды в разрывах облаков. – Печально, конечно, что столько людей умирает, но зато ты везде бываешь, столько всего видишь... А я вечно стою тут, как болван, да разговоры подслушиваю. Не знаю даже, в какой стороне тот Тайланд. И чем он от этого города отличается.
– Да ничем, – в сердцах буркнул жнец. – Те же дома, те же люди, те же глупости... И помирают все одинаково, на каком бы языке ни говорили.
– Так что, совсем никакой разницы? – изумился Орленок. – А чего ж тогда все так стремятся туда поехать?
– Ну... как говорят, «на чужом берегу трава зеленее». – Смерть пожал плечами, потом повернул голову, тоже взглянув на звезды, и добавил со вздохом: – Правда, звезд там видно больше. Да только кто на них смотрит, кроме астрономов да памятников?..
– Да смотрят наверняка, что уж ты так! Люди разные есть.
– Чтобы на звезды смотреть, нужно время, а его в последние века полтора даже у меня почти нет, – вздохнул жнец, садясь и натягивая маску обратно.
– Что, опять пора?
– Угу... Хочу быть памятником, – буркнул Смерть, растворяясь в воздухе.
– Ну и дурак, – сказал в пустоту Орленок.
Впрочем, без особой убежденности.

№ 4
– Ты сегодня странный, – сказал Смерть, болтая ногами в тяжелых ботинках.
– Как ты можешь это определить, если сидишь спиной ко мне? – хмыкнул Орленок. – И не пачкай постамент.
– О, не стоит беспокойства! Даже прах этого мира на моих ногах метафизичен настолько, что простым смертным его не узреть...
– Ну да, ну да.
– Зануда. Я протру потом.
– Уж будь добр!
– Вот! Вот это я и имел в виду, говоря, что сегодня странный. Что не так?
– Сегодня годовщина открытия Кировки. Мне сорока сказала, что все статуи этой улицы ночью собираются праздновать, приглашают желающих присоединиться... А я должен тут стоять. Как дурак.
– А, вот оно что! И что тебе мешает пойти?
– Но ведь люди заметят же!
– Пфф, смешной  ребенок! Если уж они вечеринку статуй не заметят...
– Те статуи все на одной улице стоят, и никто не помнит, какая где именно. А я тут один.
– Ну, если хочешь, могу за тебя постоять, – подумав, сказал жнец.
– Но ты же невидим!
– Ничего, создам видимость видимости.
– И ты на меня не похож.
– Ха, еще как похож! Ты высокий и черный, я – высокий и в черном, никто и не обратит внимания, уверяю. Люди страшно ненаблюдательны в массе своей...
– А как же твои клиенты? – почти сдаваясь, вздохнул Орленок.
– А что они? Чай, не помрут без меня, – засмеялся Смерть. – Давай, иди, пока я добрый!
Орленок, внутренне обмирая, спрыгнул вниз, жнец, натянув капюшон поглубже, встал на его место, сказал:
– А с этого места все выглядит иначе...
– С этого тоже, – отозвался памятник. – Ну, я пошел.
И гулко топая бронзовыми сапогами, двинулся вниз по улице.

Жнец, кстати, оказался прав – никто не заметил.

№ 5
– Что она делает? – спросил Орленок, глядя на девушку, пристроившуюся напротив на складном стульчике.
– Рисует тебя, – ответил Смерть. Сегодня ему не сиделось, и он, балансируя руками, ходил по самому краю постамента вокруг статуи.
– Зачем?
– Скорее всего, она студентка-художница, а ты – ее задание. – Жнец пожал плечами  и едва не навернулся вниз.
– Ну вот... – огорчился Орленок. – А может, я просто кажусь ей красивым?
– Может, – подумав, сказал Смерть. Остановился, задумчиво глядя на художницу. – Даже наверняка. Хороший рисунок получится.
– Откуда ты знаешь? Предвидишь?
– Пфф, я что, похож на пифию? Я просто разбираюсь в людях... И в картинах. Знаешь, сколько я их забрал, сгорающих, сгнивающих, пока служил смертью вещей?..
Орленок не стал отвечать – да жнец и не ждал ответа. Раскинув руки в широких рукавах, он встал на угол постамента одной ногой, отставив вторую в сторону.
– Простите, – внезапно сказали сбоку. – Вы не могли бы хоть пару минут постоять спокойно? А то и сами мельтешите, и памятник головой вертеть заставляете.
– Черт бы побрал чуткие творческие натуры... – беззлобно проворчал Смерть, поднимаясь с земли и потирая отбитый локоть. – Сказали бы сразу.
– Ну, признаться, сперва мне хотелось на вас посмотреть, – улыбнулась художница, подавая жнецу его маску.

№ 6
– Экхм, – сказал Смерть, глядя на Орленка высоко задрав рыжие брови.
– Что? – спросил тот, стараясь не шевелить головой.
– Ты решил брать пример с Урала?
– С какого Урала? Ты о чем вообще?
– Ну каак же! – шутливо протянул Смерть, вскакивая на постамент, и, оперевшись на плечо Орленка, дотянулся до тощей черно-белой кошки, спящей на плоском верхе бронзовой папахи. Кошка, не просыпаясь, перевернулась пузом кверху, позволяя себя почесывать. – Известная история была, году этак в... не помню каком. На плече памятника «Сказ об Урале» обнаружили кошку... А если учесть, что памятник ростом в двенадцать метров и для кошачьего альпинизма подходит мало, неудивительно, что люди изумились.
– Что ж он так... неосторожно? – Смерть утянул-таки несопротивляющуюся кошку на руки, и Орленок смог неодобрительно покачать головой в довесок к словам.
– А ты? – спросил жнец.
– А на меня она сама залезла. Это видели двое прохожих и дворник!
– А Урал кошку от бродячих собак спасал, – сказал Смерть внезапно поскучневшим голосом, спрыгнул на землю и пошел прочь. – Какая уж тут осторожность...
Орленок смотрел ему вслед, недоуменно моргая.
Кошачий хвост почему-то растаял в воздухе последним.

*Примечание: история про кошку на 12-метровом памятнике "Сказ об Урале" - настоящая. Только теперь, записав этот диалог, автор поняла, как кошка там оказалась.

№ 7
– Кажется, теперь моя очередь говорить «Кхм!», – сказал Орленок.
Непонятно на что обидевшийся жнец таки вернулся – почти две недели спустя. И в каком виде...
– Что не так? – хмыкнул Смерть, усаживаясь прямо на нагретую солнцем гранитную плитку у подножия памятника и задирая голову.
– Ты в футболке...
– Ну да.
– Белой!
– С рисунком.
– С бабочками!
– Символ души в Древней Греции.
– И ты в джинсах.
– Удобно.
– И в темных очках.
– Практично.
– И что это за... кукиш у тебя на голове?
– Не кукиш, а пучок! Заколебали эти патлы, знаешь, как мешают?
– Смерть!
– Я не Смерть. Я в отпуске.
– Вот оно что... – протянул Орленок. Окинул жнеца-в-отпуске еще одним взглядом – и отвернулся.
– Хэй, ты чего?
– Почему памятникам не дают отпуск?..
Смерть вздохнул, поднялся на ноги, отряхнул пыль со штанов и, с привычной нечеловеческой легкостью вскочив на постамент, положил на бронзовое плечо тяжелую руку.
– Потому что Смерть – это моя работа...
– Все равно не понимаю.
– ...а памятник – твоя суть. Увы, от себя отпуска не возьмешь.
Орленок снова вздохнул, подумал и сказал:
– Ну... по крайней мере, я не барельеф. Они-то даже отвернуться не могут!

№ 8
– Слушай... а куда ты ее тогда дел? – задумчиво спросил Орленок. Была глубокая ночь, и они со Смертью сидели рядышком на приступке у основания постамента, глядя на звезды.
– Кого? – не поворачивая головы, уточнил жнец.
– Кошку. Которую ты с меня снял.
– А. Ну куда я мог ее деть – конечно, убил и съел...
– Я серьезно.
– Я тоже.
– Смерть!
– Да ничего особенного: отмыл, накормил и подкинул какой-то девчонке. На балкон, словно бы кошка откуда-то сверху упала.
– И что?
– Ничего. – Смерть пожал плечами, и принялся шарить в складках балахона в поисках сигарет. – Девочка поискала кошкиных хозяев, естественно, не нашла и оставила кошку себе.
– А если бы она ее на улицу выкинула?
– Неужели ты думаешь, что я стал бы подсовывать кошку человеку, способному ее выгнать?
– Но как ты можешь быть в этом уверен?
– Люди, которые любят кошек, в большинстве своем, не боятся моего визита.
– Почему? – Орленок поерзал, удобнее пристраивая связанные руки, привычным движением головы поправил сползшую на лоб папаху. – Не вижу связи.
– Ну... кошки с давних времен считаются сакральными животными, они способны пересекать грань между мирами живых и мертвых, видеть незримое для людей, присутствие кошек отгоняет злых духов и смиряет иррациональные страхи... Хотя, скорее всего, причина в том, что я тоже люблю кошек. Как можно бояться того, с кем у тебя есть общие интересы?

№ 9
– Привет, мой бронзовый друг, – с облегченным вздохом сдирая маску и падая в сугроб у подножия памятника, сказал жнец. Его рыжие волосы солнечными лучами раскрасили снег вокруг головы. – Чего это ты так не весел?
– Размышляю...
– И о чем же?
– Да вот... скажи, Смерть, ты знаешь, что значит любить?
– Кха, кхм! – Жнец резко сел. – Тебе не кажется, что вопрос несколько... не соотносится с тем, кому ты его задаешь?
– Но с кем еще я могу поговорить об этом?
Несколько мгновений Смерть смотрел на Орленка удивленно и насмешливо, но потом его лицо чуть смягчилось.
– Да, – негромко сказал он, поднимаясь на ноги. – Когда-то я знал. Когда еще не был Смертью.
– И... каково это?
– Это счастье. Это танец на проволоке. Это невыносимая нежность, а иногда – невыносимая боль. По-разному. – Жнец пожал плечами. Скрывая неловкость, наклонился за отброшенной маской, повертел ее в руках. – Любовь... она еще более непознаваема, чем смерть. Разумеется, если это любовь, а не что-то около.
Они помолчали. Орленок стоял, глядя сверху на склоненную рыжую макушку и блики фонарей на глянцево-белой маске, и пытался представить ту, кого мог полюбить Смерть.
– А почему ты вдруг задумался об этом? – прервал его бесплодные попытки голос жнеца.
– Я... да сам толком не знаю. Просто задумался, и все. – Орленок переступил на месте и еще тише, чем раньше спросил: – А как ты думаешь, памятники умеют любить?
Смерть поднял на него удивленный взгляд, запустил пятерню во взлохмаченные волосы, отводя их с лица:
– А я-то откуда должен знать? Это, друг мой, ты сам должен решить. Только сам.

№ 10
– Надеюсь, я тебе еще не надоел? – по обыкновению устраиваясь у ног памятника с сигаретой в зубах, спросил Смерть. Взгляд его устало и почти с отвращением скользил по торопящимся мимо прохожим.
– А что, ты планируешь пропасть куда-то? – не без беспокойства спросил Орленок.
– Я – нет. А вот меня вполне могут пропасть...
– Кто?
Смерть молча потыкал пальцем куда-то наверх, видимо, подразумевая высшие силы, и принялся раскуривать сигарету.
– За что?!
– Да... – Жнец длинно выдохнул, окутавшись дымом, откинулся назад, запрокинув голову и закрыв глаза. – Сегодня еще один... нехороший человек подкинул мне работу. Убил ребенка. Но не сразу. А сперва...
Смерть осекся, сжал зубы так, что перекушенная сигарета упала вниз, рассыпав искры. Несколько секунд жнец старательно дышал носом, беря под контроль свой гнев, такой тяжелый и плотный, что шедшие мимо люди невольно начали шарахаться от памятника, сами не понимая причины.
– О, небо! – тихо, тоскливо сказал Смерть, когда смог взять себя в руки. – Кто бы знал, как я иногда ненавижу людей! И какой у меня был соблазн забрать этого подонка и отправить в ад без всяких разнарядок и очередей!..
– Но ты этого не сделал? – так же тихо спросил Орленок.
– Нет.
– Из-за правил?
Смерть невесело хмыкнул.
– Ну... врать не буду – и из-за них тоже. Просто... этот мальчик, которого... который стоял рядом со мной, пока я бесновался и размахивал серпом, он попросил не делать этого. Попросил за своего убийцу.
– Он? Попросил? – изумился Орленок. – Но почему?
– Знаешь, что он мне сказал? Он спросил: «Если вы его заберете сейчас, вас накажут?» Да, говорю. И он заявлет: «Тогда не надо этого делать. Он все равно потом умрет и будет наказан. А так получится, что он убил не только меня. А вы хороший, я не хочу, чтобы вам было плохо». Я – хороший, представляешь?.. – Смерть издал странный звук, похожий на всхлип. – Я, Смерть – хороший!..
– А разве это не так?.. – мягко ответил Орленок.

№ 11
– Знаешь, я заметил странную вещь... – задумчиво сказал Орленок, с большим удовольствием болтая ногами. Они с жнецом сидели на постаменте рядом. Смерть с аппетитом жевал блинчик с джемом из ближайшего киоска («Я же говорил, что умею создавать видимость видимости!»), а Орленок просто наслаждался сменой положения – не то чтобы он уставал стоять, но однообразие всегда порождает скуку. Особенно – однообразный угол зрения.
– И какую же? – не дождавшись продолжения, уточнил жнец. Блинчик кончился чуть раньше джема, и теперь последний пришлось оттирать с балахона.
– Я заметил, что сильно изменился с тех пор, как мы познакомились.
– Это естественно, любое общение меняет, причем взаимно, – пробормотал Смерть рассеянно, с отвращением разглядывая затертое пятно на ткани. – Я тоже многое узнал, стал иначе относиться к памятникам...
– Я не совсем про это. Просто я раньше... ну, раньше я стоял и все. Слушал людей, смотрел на машины, на дома и небо... и все. А теперь я постоянно думаю, пытаюсь понять то, что вижу и слышу, представить то, что не смогу увидеть. Понять, что чувствую другие, и каково это – быть не-памятником? Я чувствую себя более... живым. Да, именно так: теперь я более живой.
– Ты не забыл, что общаешься со Смертью? – улыбаясь, приподнял брови жнец.
 – Не забыл. Наверное, поэтому мне и кажутся такими странными эти перемены, – Орленок тоже улыбнулся, не отводя взгляда от носков своих здоровенных, не по размеру сапог. – но мне кажется, я знаю, как это может быть.
– Да? Ну делись, мне прямо любопытно узнать твои выводы!
– Мне кажется, дело в том, что жизнь, на самом деле, как раз и есть – вечный диалог со смертью. Вопрос-ответ. Причем спрашивают по очереди, как шаги делают – левой ногой, правой ногой, левой, правой... А однажды у жизни не находится ответа... и она заканчивается.
Орленок умолк, задумавшись. Смерть тоже помолчал, глядя на собеседника со странным выражением. Потом сказал:
– Иногда я забываю, что ты старше, чем тот подросток, чей облик тебе придали... Но в твоем рассуждении есть небольшая ошибка. Однажды ответа не находит не жизнь, а смерть, и потому жизнь не заканчивается – она просто ждет, когда смерть сможет ответить. А потом будет новый шаг.

№ последний, с другим собеседником
В комнате стояла тишина, разгоняемая только тихим гудением компьютера и доносящейся из спущенных на шею наушников музыкой. Мама легла спать, а потому единственным источником света остался монитор, с открытым окном «ворда». На листе стояло – «№ 12», больше там не было ни слова. Я медитировала над клавиатурой, дожидаясь вдохновения.
– Привет, – шепотом сказала темнота справа.
Это было настолько неожиданно – чей-то чужой шепот в темной комнате, – что я даже не вскрикнула, только обдало холодом кожу, и напряжением свело мышцы, не пошевелиться.
– Ну, тише, не пугайся так, – снова шепнул тот же голос, и, с трудом заставив себя повернуть голову, я наконец рассмотрела говорящего: темный силуэт человека в плаще, у самого стола. А потом незнакомец неторопливо наклонился, опираясь руками на столешницу (обычно страшно скрипучая, она не издала ни звука), и попал в свет монитора: небрежно собранные рыжие волосы, худощавое лицо, темные глаза, длинный нос, сейчас чуть наморщенный в широкой усмешке.
И мне стало по-настоящему страшно.
– Ох уж эти чуткие творческие натуры!.. – тихо рассмеялся Смерть, глядя мне в глаза, наверняка стеклянные от ужаса. – Не бойся, я пришел не за твоей прядью, твоя очередь еще не пришла.
– Этого я и не боюсь, – тоже шепотом, ляпнула я, прежде чем успела поймать себя за язык.
– Да, а чего же тогда? – ничуть не обидевшись, удивился жнец. Бесцеремонно сдвинув в сторону стопку скиданных вперемешку книг, бумажек и каких-то коробочек с мелкими нужностями, присел на край стола, глядя на меня сверху вниз с выражением искреннего любопытства на лице.
– Что ты... в смысле вы... – я запнулась, закашлялась, пробормотала какое-то совсем уж невнятное извинение, вжав голову в плечи и договорила почти беззвучно. – Что вам не понравилось то, что я писала про вас и... ну... кхм... вот.
Смерть не отводил от меня взгляда на протяжении всего этого поражающего красноречием монолога, и я смешалась окончательно, чувствуя, как от стыда полыхают уши и щеки. Опустив глаза, увидела огрызок сушки и конфетный фантик рядом с испачканной кофейной гущей кружкой, и поняла, что умение проваливаться сквозь землю – это самая желанная суперспособность на свете. Даже более желанная, чем способность летать.
– Глупый ребенок, – сказал жнец. – Мне приписывали куда худшие высказывания и поступки, и ничего.
Я шмыгнула носом. Действительно, навоображала – было бы из-за чего, а то писульки эти, пфф! Но...
–Но тогда почему?.. – не поднимая взгляда выше шейной пряжки балахона (две сплетенные змеи, похожие на печать из «Бесконечной истории»), едва слышно пробормотала я.
– Почему я пришел?
– Ну да...
– Просто так.
– ...
– Не все же умирающим являться, а тебе, по крайней мере, не пришлось объяснять, кто я и зачем.
– Не думаю, что я одна такая... подготовленная, – пробормотала я.
– То есть, ты мне не рада? Совсем? – трагически заломил бровь Смерть – слишком трагически, чтобы это было всерьез.
Несмотря на все свое волнение, я не удержалась от сдавленного смешка.
– Рада, просто я... ну... не знаю, как себя вести, что говорить, и вообще...
– «Незваный гость хуже татарина», я понял, – улыбнулся жнец. Вскинул ладонь на мои попытки что-то возразить, и продолжил: – Ты боишься произвести «не то» впечатление, так?
– Ну...
– Не бойся.
– Легко сказать...
– У всех свои недостатки. Кто-то неловко шутит, кто-то постоянно все роняет, кто-то вечно опаздывает... я вот всегда приношу смерть, – жнец иронически усмехнулся, – но у них – у нас – все равно есть те, кому мы нравимся. Так?
– Ну да, но... иногда очень важно понравиться кому-то конкретному. И почему-то именно перед ним выставляешь себя не пойми кем, – пробормотала я, мрачно глядя на мятые фантики.
– Ты удивишься, как часто мелкие неловкости только добавляют обаяния. А знаешь почему? Потому что неидеальность...
Голос Смерти внезапно оборвался, я удивленно вскинула голову... и едва не свалилась со стула, когда онемевшая от неподвижности спина отказалась распрямляться.
Но на краю стола никто, конечно, не сидел, с кухни слышались шаги и звяканье посуды – мама встала попить. Видимо это меня и разбудило.
Я потерла обеими руками лицо, вздохнула в ладони. Надо больше спать – засыпать сидя мне еще не доводилось. Потянувшись закрыть «ворд», я с удивлением наткнулась взглядом на строчки, которых там, под надписью «№ 12», не должно было быть:

– ... неидеальность – первый признак настоящести. Жизни. Вспомни тех, кто тебе нравится, и убедись.
ЗЫ: Я еще загляну к тебе как-нибудь. Не по работе, я имею в виду.
ЗЗЫ: А «Диалоги», пожалуй, стоит закончить, просто чтобы не затягивать текст.

И я засмеялась.