Командиры

                КОМАНДИРЫ

                1. Капитан Филиппенко

- Да, молодой человек, вот закапаете вы из нас последнего ветерана и начнете забывать вообще, что означала та война. А дети ваши и вовсе не будут думать, что родились только благодаря тому, что мы дали возможность родиться их родителям. Спасибо нам, что пока напоминаем о себе и мельтешимся несколько человек среди вас.
- Ну что ты, Федор Иванович? С чего ты взял? Спасибо, конечно, за «молодого человека», но мне самому больше полвека и отец мой тоже был участником войны. Вот я и позвал тебя, чтобы поговорил со мной, вспомнил случаи из фронтовой жизни. 
Федора Ивановича Свалухина я пригласил к себе после небольшого митинга на площади нашего небольшого городка, посвященного ко Дню  Победы. Их последнюю горстку оставшихся  в живых ветеранов угощали «фронтовыми сто граммов», настроение у него располагало, и приглашение он принял  без оговорок. С ним мы знакомы давненько, поскольку Федор Иванович длительное время является бессменным председателем нашего гаражного кооператива. К тому же мой гараж, где держу старый «Жигуленок» находится рядом с его капитальным гаражом.  Встречаемся часто. Когда был помоложе, со слов  старых автолюбителей, он был мужиком деятельным, всегда держал территорию в чистоте, протянул электричество раньше других гаражных массивов и зимой не было такого, чтобы автолюбители ,как сейчас, кивали друг на друга прежде чем нанять грейдер. Он часто проводил собрания, собирал деньги для благоустройства территории и следил за чистотой.  У него и сейчас был порядок, но его всегда переизбирали  и держали,  скорее всего,  как талисман кооператива. Казначей был другой, мужики выбрали небольшую группу  активистов и делали вид, что советуются с ним по всем вопросам гаражного кооператива. Старик тоже доживал последние годы своей нелегкой жизни, и ему нравилось быть полезным.
- Я, Федор Иванович, может тебе известно, немного пишу и печатаюсь, хотя нынче такие никому не нужны, и вернее будет говорить «печатаю», а не «печатаюсь». Меня  тоже тревожит тот факт, что подрастающие поколения и вовсе перестали читать, не говоря  о тех  книгах, в которых  так хорошо  описана Великая Отечественная.  Эти книги, которые еще не выброшены и не сданы в макулатуру, никого не интересуют и считаются «старьем». Теперь модны детективы, где все преступления раскрывают:  у нас Мухтар, который возвращается  с  Каменской, а у них-  Рекс с лейтенантом Коломбой.  А еще сейчас  предпочитают читать  про секс. 
Федор Иванович смеется от этого слова, ибо  их поколение  до сих пор не воспринимает это слово вслух. С одной стороны, вроде, обделены чем-то, а с другой приятно видеть, что еще есть люди, воспринимающие  это действие, как интимное и личное, о чем не орут за каждым углом. Лицо его от смеха, и без того маленькое, становится почти детским, но с такими морщинами, что я начинаю смеяться вместе с ним.
Потихоньку я настраиваю его на воспоминания о годах войны, обещаю  что писать буду о войне много и печатать не жалея свою мизерную получку, поскольку переиздавать те старые книги, навеянные патриотизмом никто нынче не будет, пока у власти стоят люди, которым, видимо наплевать, какая растет молодежь. Если, что и напишут о войне,  или снимут какой фильм, то нет в них такого, чтобы прочувствовать  огромную трагедию  миллионов уничтоженных людей. Там обычно супермен такой же, как у них, но в советской военной форме.
Ругаться он почти не умеет, но чуть ли не после каждого пятого предложения повторяет привычное ему слово , которое я здесь не приведу. Выясняется, что Федор Иванович служил танкистом на Воронежском  и 1-м Украинском фронтах,  и мне кое-что удается у него выудить.  От первого лица излагать не буду, ибо повторяю я не документальный рассказ бывшего танкиста. Есть тут и вымысел, дополнительные герои, измененные имена, но  время и место действий, события постараюсь  оставить  такими, как их передает рассказчик.  Память у него еще отменная и, надеюсь,  большие «ляпы» с ним не допустим.  Пишу,  как умею и могу только сказать, что эти  события именно в таком виде, может, и не происходили, но вполне могли  происходить  примерно  так.
 
Стоял август 1943 года. Командир танковой бригады полковник Хорошев Лев Семенович, наступая в составе Воронежского  фронта под командованием генерала Ватутина, укрепился на правом берегу небольшой реки.  Форсировать водную преграду сходу «на плечах» отступающего врага не получилось. Его танковые батальоны с оставшимися после Курска 48 танками перебросить на левый берег не получилось. Единственный в этом месте деревянный мост был взорван отступающими силами немцев. Саперная рота, укрепленная  ротой управления,   пытались было наводить понтонный мост, но от него мало что осталось с предыдущей переправы. К тому же фрицы заняли на левом берегу заранее подготовленный рубеж и вели прицельный огонь.  Лев Семенович приказал взводу танков командования следовать за ним, а сам на головном танке КВ проехал с остановками вдоль по линии, параллельно реки и вернувшись обратно обнаружил, что начштаба и все трои командиров танковых батарей оборудовали место дислокации и возможный  наблюдательный пункт. Танки были собраны в небольшом лесном массиве южнее НП и , насколько это было возможно, замаскированы.
-«Пятый» на связь выходил, Лев Семенович. Приказывает форсировать реку любыми силами и оборудовать на высотке в квадрате три корректировочный пункт.
Начштаба Проханов был переведен в его бригаду перед самым наступлением в связи с ранением предыдущего, а потому смотрел вопросительно. Не выскажет ли командир недовольство по  выбору места НП и дислокации бронетехники.
Хорошев посмотрел, как начштаба направляет танки взвода командования к месту дислокации, и остался доволен. Они прошли в НП, где еще шли работы по его оборудованию. Рядом обустраивали небольшой блиндаж в один накат. Все знали, что засиживаться все равно не дадут, но  вряд ли обойдется без подготовки выполнить приказ «пятого».
- Разведку ко мне, Филиппенко и батальонных командиров! – негромко проговорил Хорошев помощнику начштаба, повернулся к Проханову – Чайку бы сейчас а, майор?
- Есть чай, сейчас подадут Лев Семенович, - начштаба, как было видно, и сам не прочь испить кружечку после такого аврала по устройству места дислокации.

В так называемый штаб в блиндаже, оборудованном силами комендантского взвода трофейными складными столом и несколькими стульями  и просто пустыми ящиками из-под снарядов,  собрались все три командира танковых батальонов, командир разведроты старший лейтенант Стальнов и  командир мотострелкового батальона капитан Филиппенко. Видно было, что бригадный до их прихода успел переговорить с начальником штаба, и глаза у них горели одинаково заговорчески,  выдавая  уже общий ход мыслей.
- Поступил приказ из штаба армии форсировать водную преграду и оборудовать вот на этой высотке пункт по установлению огневых точек врага, мест дислокации его живой силы, техники и для корректировки огня нашей артиллерии по всем этим точкам.  С танковым взводом командования я проехал некоторое расстояние, но так мало что увидишь, а потому слушай приказ для разведки.  Тебе, Стальнов, до наступления темноты, не особо выдавая свои планы обследовать берег севернее вот этого пологого участка на расстоянии около  двух километров напротив высотки и вместе с Филиппенко подготовить там все для начала переправы с наступлением темноты, а точнее - ровно в 2 часа ночи. На Вас будет работать вся саперная рота. Они в курсе.  Теперь, командирам бронетехники сосредоточить технику напротив  указанного пологого берега на расстоянии этих двух километров южнее от места переправы. Начинать с 23.00 часов. Вам, напротив, следует не скрывать желание переправиться, мельтешиться не переставая,  выгружать на глазах у врага остаточные звенья от понтонного моста  и чтобы враг поверил в подготовку к переправе. Танкам маневрировать, отходить и приближаться к берегу и никаких перестрелок. Думаю, что враг, если поверит нам, не будет особо крыть нас своей артиллерией, а будет ждать момента переправы, чтобы бить наверняка, на мосту, лишенных возможности оказывать сопротивления и маневрировать.  Стрельбу, вместо ожидаемой немцами переправы, начать из всех танков ровно в 2 часа, что бы Филиппенко под этот шумок переправил свой батальон  из двух рот. Одна рота  остается здесь. Пригодиться.  Ждать времени нет, уже завтра немцы укрепят весь берег и подтянут резервы. Пока основные их силы заняты нашими соседями, которые так же пытались переправиться, и продолжают свои попытки.  Время работает на врага. А теперь до наступления темноты всем накормить личный состав и приготовить доппаёк ротам Филиппенко. Все свободны, кроме Филиппенко.  Стальнов, передай свой первый взвод Филиппенко.  Там для разведки , пожалуй, тоже найдется работа до наступления утра. Теперь все.
В штаб армии, откуда шли бесконечные напоминания,  была передана радиограмма  «В гости отправимся в темноте за несколько верст к северным соседям,  как доедем, сообщу дополнительно».  Хорошев был уверен, что штабе армии поймут местонахождении будущей переправы  и ничего на этом участке не предпримут. Ибо случались нестыковки, когда авиация или артиллерия начинали бить по своим. Филиппенко, кроме взвода разведки он передал трех человек с двумя рациями из взвода связи. 
- Должно получиться, - проговорил он вслух глядя на начштаба,- лишь бы фриц сам не надумал начать артподготовку и переправу.  Если начнет, придется устроить дуэль, ибо в штаб армии уже всё доложено. Только в таком случае Стальнову с Филиппенко будет тяжелее  переплавляться во время боя.
Так для его бригады началась Богородско-Харьковская операция под кодовым названием  «Полководец Румянцев» силами двух фронтов: Воронежского и Степного. Конечной целью операции являлось уничтожение 4-ой танковой армии и группы «Кемпф», состоящей из 18 дивизии противника. Фашист еще был силен, но после провала своей операции «Цитадель» на Курской дуги, имели вид не особо бравый.  Левее его готовились вступить в бой ещё две бригады  их танкового корпуса, но они должны переправиться и вступить в бой уже после артподготовки по наводке корректировщиков Хорошева с высотки.

Переправиться удалось без особых происшествий, если не считать мелкие ошибки, когда два бойца провалились в воду и утопили ручной пулемет, который ох как бы пригодился на месте. Действительно, плавсредства готовились на месте дислокации,  переносились и собирались саперами уже на месте переправы, не создавая шума. Тем более недалеко, в районе основных сил немцы выстреливали сигнальные огни на парашютах и освещение, как всегда в таких случаях, пугало бойцов и они часто останавливали работу, и некоторую её часть пришлось доделывать уже в темноте. « Обошлось как нельзя лучше, - считал  Филиппенко,- теперь нужно подобраться поближе к высотке и ждать там наступления рассвета". Танки и артиллерия, как было слышно, ещё лупили по вражеским позициям через водную преграду, и немцы, догадавшись , что переправы никакой не будет, стали отвечать из своих орудий. Однако танки, отстреливаясь побатальонно,  отходили на задний рубеж и возвращались  отдельными экипажами, чтобы повторить свои три выстрела и уступить место другим. Так продолжалось около сорока минут, и Хорошев остановил дуэль и приказал собрать танки к месту дислокации. «Должны были успеть за это время, - думал он о Филиппенко, - Лишь бы они не наскочили на укрепрайон с ДОТами.
 Едва вступив на первом плоту в правый берег, взвод разведки Степанкова занялся изучением местности, оборудованием секретов для ночных дежурств охраны. Ими же были изучены подходы к оврагу, где можно разместить бойцов. Двигаться вглубь вражеской территории было опасно. Ночь была  темной, а враг наверняка неоднократно простреливал все подступы к высотке и мог бить при любой видимости. Однако рассветать начало быстро, хотя ещё стоял туман. Командир взвода разведки Степанков повел своих где пробежками, а где по пластунский,  в сторону высотки, разделив на два отделения на расстоянии 70 метров друг  от друга, пока передний боец не предал сигнал остановиться. Продвигаясь осторожно поближе, Степанков увидел силуэты немцев, ползающих по земле на подступах к высотке. Немцев было трое, но позже обнаружили, что левее их копошатся еще трое немцев. Нужно было их обезвредить первыми, пока сами  не обнаружены. Светало быстро и внезапность имело большое значение. В обеих группах немцы, увидев  товарищей,  заколотыми  штыками и направленные на них ППШ подняли руки и сопротивляться не собирались, а препровожденные к Филиппенко охотно давали показания, не забыв при этом поставить в известность, что они из рабочих, взятых по мобилизации, что дома у них семьи, а  Гитлер, по сути,  капут. Так было выяснено, что на высотке немцев всего около двух рот, вооружены минометом, двумя крупнокалиберными пулеметами и автоматами. Немцы укрепиться там не успели, но и бросить такой выгодный пункт наблюдения тоже не хотели, а потому эта группа оставлена ими в качестве смертников. Фашисты минировали высотку, как со стороны реки, так и  с тыла, снизу вверх, чтобы самим, в конечном итоге, остаться окруженными минным полем со всех сторон.  Отступать они не могли, предварительно не разминировав  подходы.
Минеры и сопротивляться броску группе Степанкова не успели, поскольку автоматы висели за спиной, а руки были заняты установкой мин, которых они тащили по земле в скользких поддонах с кармашками для мин.  Такое количество бойцов, как посчитали немцы, достаточно  до прибытия помощи основных сил. «Продержатся, ибо подходы нашпигованы минами. Большевикам подарок приготовлен хороший».  Не могли немцы знать, что именно до наступления зари советские разведчики поспешат сами навстречу, не дожидаясь сюрпризов. Филиппенко видел, что самый разговорчивый пожилой фриц явно не из эсесовских фанатов, и решился взять его провожатым по минному полю к высоте, а остальных оставил под охраной в овраге.  «Рискнем! Вроде на Сусанина не похож». Да и время шло, минеров могли спохватиться.
«Фрицы гарнизона  высотки», как их окрестил для себя Филиппенко, без того чувствовавшие себя камикадзе, не были готовы что при  таком раскладе на них набросятся  в рукопашную  непонятно откуда взявшиеся русские, а потому сопротивления почти не оказали.  В действительности, понимал, Филиппенко их спасло и помогло только время, выбранное для переправы в момент минирования. Так близко подойти  к «гарнизону» после окончания минирования не получилось бы никогда. Пришлось бы вызывать огонь на себя. Ну как тут не перекреститься.  О такой удаче он мечтать не мог.
Посмотрев с высотки, Филиппенко понял, почему командование обратило на неё такое внимание. Панорама вокруг, к тому же с установленной стереотрубой подходила  для   корректировки огня артиллерии идеально.  Уже через пятнадцать минут он сообщал по рации, что в квадрате 2 на глубине 5 километров напротив первой бригады сосредотачиваются танки противника. Было видно, как застилается сизый дым работающих двигателей.  Артиллерия противника, расположенная в подлеске  напротив между двух советских бригад, была замаскирована и с воздуха можно не заметить. Они не дадут переправиться остальным, если вовремя не уничтожить. Эти сообщения и другие подробности передал в первую очередь.
Хорошев отвечал с ответным приказом, чтобы Филиппенко  «вжился в окопы и не высовывался ближайшие 5-10 минут. Оказалось, что командарм для их корпуса «выторговал» у штаба Фронта гвардейские минометы «Катюши», оказавшиеся в это время поблизости.   Двух залпов хватило, чтобы понять какое это было грозное оружие. В районе скопления немецких танков стоял хаос, а артиллерия выгорела с подлеском вместе.  Деревьев, где они маскировались, почти не осталось, догорали последние. От самих орудий остались лишь металл, который так же горел, как дерево. Реактивные мины летели туда с таким воем, что страшно было высовываться из окопов.  От взрывов стонала земля, было понятно, что снаряды фашистской артиллерии детонируют от попадания мин и пожара.
Когда был переправлен весь корпус, начали разминировать подступы к высотки. Отряд Филиппенко был отмечен наградами не только потому, что он обеспечил переправу основных сил, а потому что операция считалась удивительной.  Сравнивать это переправой  Днепра или другой большой реки не приходится, масштабы не те, но уникальность операции состояла в том, что группа Филиппенко не потеряла ни одного бойца. Пленные у них -правда- оказались.


2.   Полковник  Хорошев
            В ноябре 1943 года гвардейская танковая армия , входящая  в  состав  1-го Украинского фронта  наступала за освобожденным Киевом и вклинилась в глубь вражеской обороны между группами войск «Юг» и «Центр», образовав опасный плацдарм.  Наступление их было остановлено по приказу самого командующего фронтом Конева. Было видно по скоплению войск противника, что ожидается большое контрнаступление фашистов. Советское командование уже не раз убедилось, что немцы, едва заметив, образовавшиеся советские клинья, всегда старались ударить с двух сторон по основаниям, чтобы окружить хоть какую-то войсковую единицу русских. К тому же стали известны планы Вермахта начинать  на этом участке крупное наступление, цель которого заключалось в повторной оккупации Киева и восстановление  своего фронта по линии Днепра.  Первоначальное, как казалась, обыкновенное сопротивление немцев переросли в тяжелые и кровопролитные бои. Началась Киевская оборонительная операция, которая продолжалась целых полтора месяца.  Против 1-го Киевского фронта (бывшие Воронежский и Степные фронта),   противостояли:   4-я  танковая армия врага, 1 и 25 танковые дивизии и танковая дивизия СС «Лейбштандарт  Адольф Гитлер».  Враг наступал за частями выходящих из окружения 38 армии и 20 ноября занял город Житомир, а еще через три дня Брусилов и вышел к шоссе Житомир-Киев, развивая свое наступление дальше. 25 ноября танковая бригада Хорошева в составе третьей гвардейской  танковой армии завязала бой северо-восточнее Брусилова.  Лев Семенович в своем тяжелом танке КВ-1 наступал среди танков своего второго батальона, а 1 и 3 батальоны шли слева и права от них. Рядом среди танков КВ («Клемент Ворошилов») шли более скоростные новые Т-34. Хорошев не захотел менять свой танк, хотя ему советовали начштаба, командиры батальонов и даже знакомые из штаба корпуса. Танков КВ-1 в его бригаде осталось уже мало,  и он выделялся среди тридцатичетверок , как белая ворона. Ему нравился этот танк, хотя не раз попадал в переплет. Броня была усеяна вмятинами от снарядов, но пробить не смогли ни разу. Слухи дошли до штаба армии, и ему звонили из политуправления, что не нужно выделяться и стараться вообще не лезть в пекло, что его дело руководить из НП  и что немцы имеют специальные службы, охотящиеся на офицерский состав. Непосредственно участвуя в наступлениях Лев Семенович знал, что с боков его броню защищают такие же КВ-1 из взвода  командования, идущие словно истребители  прикрытия возле бомбовоза. Только на этот раз не обошлось. Получилось так, что пехота осталась позади, и Лев Семенович услышал в рации голос командира танка Дмитриева, прикрывающего его слева:
- Смотрите за люком, чтобы не кинули гранату. У вас на броне немецкие автоматчики.-
Оказалось, что воспользовавшись отсутствием нашей пехоты, немцы запрыгнули на броню командирского танка. – Держите прежний курс. Сейчас зайду сзади и расстреляю их из пулемета.
Танк Дмитриева снизил скорость, пристроился немного сзади и действительно расстрелял немцев , которые, похоже сами не знали, что дальше делать на броне чужого танка. Однако этим маневром Дмитриев открыл  бок командирского танка, куда и угодил снаряд. Танк загорелся. Это было удивительно. Словно  немцы слышали слова начальника политуправления и действительно караулили командирский танк и ждали этого  момента. Конечно же,  такого быть не могло, но и в действительности до передовой линии врага оставалось всего 100-120 метров, а с такого расстояния  немецкая противотанковая 50 мм. пушка броню КВ пробивала. Немцы это уже знали и применяли эти пушки везде, где участвовали танки. Комбрига удалось вытащить из танка невредимого, но чуть не задохнулся его механик-водитель Георгий Джалахава из  солнечной грузи. В этом же бою участвовал молодой механик-водитель тридцатичетверки  Свалухин Федор Иванович, который так же горел в танке, но остался жив, похоронив командира танка и стрелка-радиста, а его лучший друг и земляк Захар Полетаев, так же механик-водитель второго батальона совершил таран, направив горящий танк фашистскому «Тигру».  Хороший был дядька, один из первых трактористов своего колхоза в Зауралье.  Взрыв тогда был такой мощности, что качнуло танк Федора, стоящий  рядом, горящий с перебитыми траками.
Случай этот Хорошев считал чуть ли не позорным и хотел бы скрыть от высшего командования, но начштаба успел передать в штаб корпуса. Генерал Погодин разразился по телефону такой тирадой, что Лев Семенович только и успевал повторять «Так точно, товарищ генерал», «Есть, товарищ генерал», «Понял, товарищ генерал».  После этого случая он передвигался на другом танке, но снова отказался от среднего танка Т-34, а пересел в  скоростной КВ-1С  со своим механиком-водителем Джалахавой.  Правда в пекло он после этого особо не лез, но не из-за боязни быть снова подбитым, а не хотел выслушивать такие нравоучения. И с начальником штаба отношения малость попортились.  Ведь мог он промолчать. Мог, а вот не стал.
Восстановить оборонительную линию по Дунаю немцам не удалось, хотя потрепали они силы танковой армии изрядно.

Так получилось, что четвертая   танковая армия 1-го  Украинского фронта участвовала  вместе с 1 Белорусским фронтом в Берлинской операции, а основные силы их фронта  ушли далеко на Запад. Встретились командир танкового корпуса генерал  Хорошев Лев Семенович и командир танка ст. лейтенант Свалухин Федор Иванович в Берлине, после подписания капитуляции случайно. Хорошев, имея теперь, как командир корпуса, три танковых бригады всегда уделял особое внимание «своей» бригаде, где он прошел длинный  путь от самого Курска до Польши, пока не был назначен на более высокую  должность.  Проходя мимо выстроенных в ряд танков с экипажами, вместе с новым командиром бригады Анохиным пожимал руки многим, кого помнил уже в лицо.  К тому же Победа ровняла их в эти дни в одно великое братство и субординация особо не соблюдалась.
- Что теперь с бригадой и корпусом, Лев Семенович? - спросил его Свалухин, - Что с нами  будет дальше?
-  Похоже, что расформируют весь 1-й Украинский фронт, - отвечал генерал, который и сам почувствовал себя каким-то ущербным,  еще не представляя до конца свою учесть.- Главное, что мы победили, верно, Федор Иванович.
«Удивительно. Не  после того ли случая он помнит меня по имени и отчеству, - подумал Федор,-  что вместе были вытащены с поля боя под Брусиловым».


Сидя в данный момент у меня  на кухне  ветеран Свалухин, с котором малость выпиваем, бьет себя в грудь и уже дважды повторяет, что генерал Хорошев  действительно помнил его имя и отчество, хотя я поверил ему  с первого раза и не собирался спорить. И еще меня умиляет последнее, что он рассказывает  уже заплетающимся малость языком:
- А вот встреча у нас была в  Киеве  к 50-летию Победы. Вот. И   кого я там встретил, как ты думаешь? Никогда не догадаешься, - он снова хитро улыбался. – Филиппенко я там встретил, вот так. Не поверишь, вот так. Правда, он меня не узнал, потому что в Берлине с нами не был. Он, видишь ли, встречался в это время на Эльбе с американцами. Не узнал он меня. Ну да ладно. Пехота же, в танках не горел.
Я, проводив Федора Ивановича до дому, ещё долго оставался, как заблудший во  времени. Не хочется даже для красоты слога заниматься словоблудством  о той частичке внутри меня, пришедшей с тех времен, но все же…