Глава 14

Атос напрасно сетовал, что обстоятельства не отвечают его желаниям. С некоторых пор ситуация изменилась и ему оставалось только следовать за течением событий.
Подготовка к побегу мятежного Вандома шла полным ходом, и поездка в Париж была неизбежна.
Атос не собирался оставлять Рауля в Бражелоне одного, пусть даже и в обществе бронзовой шкатулки, где, грея сердце графа, постепенно собирались нужные для усыновления бумаги.
Рауля надо определить в армию, а сделать это можно только в Париже.
Все складывалось один к одному – устройство виконта скроет главную причину поездки, можно будет не прятаться, а спокойно появляться в обществе. Да и сам Рауль не узнает о том, чего ради опекун наладился в столицу, о которой за последние десять лет не сказал ни одного доброго слова.
Граф собирался обратиться к Шарлотте де Монморанси с просьбой ходатайствовать перед ее сыном, принцем Конде, когда письмо герцогини де Монбазон разом направило его мысли в другое русло.

«… да, еще хочу сообщить, что в Париже появилось новое лицо. Хотя не столь новое, сколь немного подзабытое. Вы как-то спрашивали, может ли она быть нам полезной, но ее не было в столице. Теперь же я вовсе не вижу надобности обращаться к ее помощи – мы прекрасно справились сами. Вы, конечно, догадались о ком я? Герцогиня де Шеврез в Париже».

Герцогиня де Шеврез в Париже!
У Атоса было чувство, что кто-то взял его за руку и ведет вперед.
Лучшего стечения обстоятельств нельзя было и желать.
Это был прекрасный случай открыться герцогине и тут же дать ей возможность проявить себя – устроить протекцию для виконта.
Если она откажет или будет холодна – тогда придется последовать совету Корлара, удостоверить пока свое отцовство и положиться на провидение.
Если же герцогиня окажется хоть сколько заботливой матерью, то просьба о признании виконта будет совершенно естественной, и можно надеяться на благоприятный исход. 
Итак, поездка в Париж могла разом решить все его затруднения, не считая побега Вандома, ради которого все изначально затевалось.
А в отношении этого дела неожиданную точку поставила Бон.
Атос время от времени возвращался к мысли о том, что они были не до конца искренни с Портосом. Они не обманывали друга, но как ни крути, а сговаривались-то за его спиной, в его доме, пока он – радушный хозяин – не знал, как еще угодить дорогим друзьям.
Привлекать Портоса граф не собирался, но он допускал, что успешное завершение дела может принести им известные выгоды и считал справедливым, если бы и Портос получил возможность как-то этим воспользоваться.
В молодости они делились всем, хотя мало что имели. Сейчас не поделиться стоящим, пусть и опасным делом, выглядело почти предательством.
У Портоса есть стремления и желания, которых он не скрывал. Он прямо сказал, что готов рисковать ради достижения своих целей. Что он подумает о них, когда узнает все?
Атос предполагал, что их разговор о Брасье заинтересовал Портоса. Если Портос купит имение, то они могут устроить так, чтобы после побега Вандом провел несколько дней, скрываясь в доме преданного ему господина дю Валлона. Для Портоса это было бы счастьем – оказать услугу такой важной особе. Да и в глазах местных дворян Портос сразу вырос бы до небес. А там, возможно, и его мечты о баронстве могли стать явью. Атос не слишком рассчитывал на благодарность самого Вандома, но вот его мать вполне могла бы помочь. Ее уважали при дворе не только за знатное происхождение, и если не желали уступить мольбам об освобождении мятежного сына, то тем охотнее выполнили бы мелкую просьбу о даровании баронства.
Если же Портос еще не стал владельцем Брасье, то он мог помочь деньгами. Для этого необязательно посвящать его в подробности, главное, чтоб Франсуа де Вандом знал, кому он обязан.
Граф был готов сам написать Портосу и осторожно намекнуть на открывающиеся возможности, когда Бон между делом рассказала ему о новом соседе.
Она хорошо запомнила его имя – господин дю Валлон. Но даже без этого, Атос без труда узнал бы друга по описанию внешности. Бон отозвалась о нем как о милом, добродушном господине. Немного провинциальном, но неглупом. Он попросил ее позволения написать, потому что хотел заранее наладить связи среди будущих соседей в этих краях. Она позволила и получила от него пару писем. Его дела шли превосходно, уже был внесен задаток, и оставалось решить только некоторые формальности, когда господин дю Валлон перестал писать.
Она чувствовала расположение к будущему соседу, и, когда была в Блуа, сочла возможным заглянуть к Корлару. Тот и сообщил ей печальное известие – несколько месяцев назад скончалась супруга господина дю Валлон, и он отдал распоряжение приостановить все дела на время траура.
Корлар заметил, что, судя по тону письма, это была по-настоящему большая утрата для господина дю Валлона.
Спустя приличный, по мнению нотариуса, срок, он сам написал  в Валлон. Выразил соболезнования, а также готовность вернуться к вопросу о покупке Брасье. Ответ он получил не сразу и написан он был не хозяином Валлона, а его управляющим. Господин Мустон с прискорбием констатировал, что его господин пока не готов посвящать свой досуг делам, но от Брасье он не отказывается, а просит всего лишь ненадолго отложить дело.
Поскольку других покупателей, готовых выложить за имение настолько круглую сумму, не находилось, то Корлар не видел причин спешить. Пусть господин дю Валлон придет в себя. К тому же у нотариуса было подозрение, что советы покойной супруги очень много значили для господина дю Валлон. Слишком часто он ссылался на ее мнение, когда беседовал с нотариусом и потом, когда вел дело, то почти всегда в письмах была приписка от его жены, в которой, как правило, и заключалось главное.
Корлар был откровенен с Бон, потому что Портос открыто сказал, благодаря чьей протекции он отдал предпочтение Корлару. И когда мадам подтвердила, что у них с господином дю Валлон сложились вполне дружеские отношения, нотариус посчитал естественным, что она хочет быть в курсе дела.
Когда Атос узнал эти подробности, со дня смерти мадам дю Валлон прошло уже несколько месяцев, но Портос все еще не возобновлял дел и не писал нотариусу.
Теперь Атос вообще не видел возможности обратиться к другу. Писать ему, как ни в чем не бывало, он бы не смог. А открыто соболезновать – тем более.
Бон рассказала ему эту историю как своему любовнику, уверенная, что дальше это не пойдет. К тому же она так и не узнала, что господ связывает давняя дружба. Поскольку Портос промолчал об этом, Атос тоже посчитал нужным не рассказывать лишнее.
Как теперь, не называя Бон, признаться Портосу, что он знает о смерти госпожи дю Валлон? Но и назвать источником слухов мадам де Виллесавин, не объясняя их отношений, тоже было немыслимо.
Сослаться на разговорчивость нотариуса Атос тоже не считал возможным – это выглядело бы как наглое вмешательство в личные дела Портоса, да и бросило бы незаслуженную тень на почтенного законника.
По этим же причинам Атос решил пока ничего не говорить Арамису о вдовстве Портоса – слишком много щекотливых моментов потребовалось бы объяснить, а Бон не заслужила такого легкомысленного отношения к своей репутации.
Единственное, что оставалось Атосу, пообещать себе, что когда все будет закончено, если они останутся живы, здоровы и на свободе, он обязательно найдет возможность поговорить с Портосом начистоту и все ему рассказать.
Таким образом, мало-помалу разрешились все вопросы, еще недавно казавшиеся столь запутанными. Оставалось только ждать, когда придет время действовать.
Атосу казалось, что дни стали неимоверно длинными, словно кто-то специально растягивал их, давая ему возможность наполнить их всем, чем будет душе угодно. Время, еще недавно бурлившее, как горная река, теперь текло неспешно, важно, как воды Луары в долине. Случались минуты, когда Атос просто сидел, не зная чем себя занять, вернее, не решаясь выбрать из множества удовольствий наиболее желанное и не веря, что может просто читать или мечтать, бездумно глядя в окно.
Правда, в последнем случае его взгляд чаще следил не за причудливыми облаками, а за  легко узнаваемым силуэтом. Рауль теперь часто выезжал один, чтоб выполнить какое-нибудь поручение опекуна или повидаться с Луизой де Лавальер. В последнем случае граф смотрел на сына со смешанным чувством досады и нежности. Но стоило Атосу увидеть радостную улыбку юноши, как любовь вытесняла из его сердца все другие чувства.
В простенке возле окна в кабинете Атоса висело зеркало. Оно служило скорее для украшения, потому что хозяин редко вспоминал о нем и еще реже заглядывал туда. Но порой ему случалось скользнуть взглядом по знакомым чертам, и тогда Атос не мог отказать себе в удовольствии вообразить, что видит лицо сына годы спустя:
«Господи, пусть он станет таким! Проживет длинную жизнь, но не так как я, без моих сумасбродств и печалей!»
Любая река рано или поздно впадает в море, прекращая свой неспешный бег и начиная вновь бурлить, сливаясь с другими потоками. Никто не может рассчитывать на вечный покой в этом мире и граф де Ла Фер спешил наслаждаться прихотью судьбы, решившей сделать передышку, прежде чем вновь взяться испытывать на прочность бывшего мушкетера.
И он был прав – скоро этот покой был нарушен нежданным гостем.
Меньше всего на свете Атос ожидал увидеть у себя на пороге лейтенанта королевских мушкетеров, своего старого друга д'Артаньяна.
Не приходилось сомневаться, что слезы радости, блестевшие на глазах старого вояки, были искренни. Атос и сам не скрывал своих чувств. Он улыбался, глядя на почти детское изумление, с каким д'Артаньян смотрел на  него, Рауля и все, что происходило в Бражелоне, и спокойно воспринял вопрос о былом пьянстве. Вопрос неприятный, но неизбежный. Атосу было противно вспоминать свое состояние незадолго до отставки. У него хватило достоинства не опуститься на самое дно, но и надежд на радужное будущее он тоже не внушал. Тогда д'Артаньян напрасно пытался достучаться до него. Чтоб не ссориться, они даже стали реже встречаться.
Двое из бывших четырех неразлучных.
Сейчас видеть удивление д'Артаньяна было забавно, но и приятно.
Однако Атос не успел еще в полной мере почувствовать, как возвращается к нему открытость и искренность былых лет, как легкое облачко уже омрачило их общение.
Д'Артаньян приехал не просто так.
После того, как они сами обошлись с Портосом, Атос никогда не посмел бы упрекнуть гасконца. Но чем дальше говорил д'Артаньян, тем худшими предчувствиями наполнялось сердце Атоса.
Д'Артаньян больше не был с ним откровенен до конца, он играл…
Атос провел препаршивую ночь. Он поздно лег и до утра ворочался, едва дождавшись первых проблесков зари, чтоб подняться с постели.
Наступивший день окончательно отрезал все пути к отступлению. За обедом принесли письма от Арамиса и герцогини де Монбазон. Оба писали об одном и том же: бежавший из Бастилии граф де Рошфор тут же примкнул к заговорщикам и сразу же доказал свою полезность, предупредив о том, что лейтенант д'Артаньян ищет союзников для Мазарини.
Атос только презрительно скривил губы, читая об этом.
«Видно у кардинала дела плохи, раз пытается потихоньку завербовать тех, кого трудно просто купить. Это не слишком благородно, но, надо признать, может быть эффективно. Некоторые могут и согласиться, особенно если условия будут заманчивыми. Но д'Артаньян! Как он мог решиться предлагать такое мне? Хотя я несправедлив. Ему неизвестны наши с Арамисом убеждения. Похоже, он искренне готов поделиться «выгодным дельцем». Возможно, в своей игре он сейчас даже честнее нас».
Атос мог только печально вздохнуть – события шли своим чередом, и поздно было что-то менять.
Окончательно убедило его в этом полученное д'Артаньяном письмо. Не надо было быть прозорливцем, чтоб догадаться, что оно от Мазарини.
Приходилось принять тот факт, что д'Артаньян-мазаринист. К тому же, у Атоса не оставалось больше времени на вздохи: Арамис ждал его в Париже у Скаррона.
Течение реки донесло воды до моря – пришло время действовать.