возвращение гл 1

1.
- Что вы хотели? – рявкнул динамик над звонком.
- Новый врач на смену.
После громкого щелчка тяжелая дверь поддалась и впустила меня в поликлинику со стороны черной лестницы.
Сорок шесть ступеней хотелось пройти не спеша, как будто можно в одну минуту уместить десять лет, прошедших с дня первого моего появления здесь.
Срок достаточный, чтобы сделать из криволапого щенка более или менее оформившегося представителя выбранной однажды профессии. Изначальный романтизм сильно усох, милая улыбка скрывала отросшие саблезубые клыки, обнажаемые при первой необходимости, ибо кто, кроме Бога, защитит врача, в одиночку заходящего в очаги инфекций, наркоманские притоны и кабинеты начальников. Единственный неизменный атрибут - совенок на лацкане жилетки – и тот потерся от нечаянных стирок. Глупо было бы думать, что там, наверху, все осталось неизменным. И все-таки я ждала чуда.
Евроремонт, сделанный на станции в год моего ухода, все еще сохранял претензию на себя. В центре холла соорудили стеклянный загон, в котором теснились стол диспетчера, диван, шкаф с медикаментами и оставалось место для тумбы с телевизором. За столом сидела непомерных размеров женщина лет шестидесяти пяти, с яркими короткими кудряшками,  выкрашенными хной, торчащими в разные стороны. Не понятно, как ей вообще удалось втиснуться в узкий вход, но чувствовалось, что организм совершенно не приветствует наличие лишней массы. Даже сидя, диспетчера мучала одышка, и она постоянно промокала блестящее лицо салфеткой. Взгляд больших глаз с опущенными внешними уголками в сети морщин был полон любопытства, какое бывает у детей при рассмотрении давно обещанной игрушки.
- Здравствуйте! Вы, наверное, Евгения Георгиевна?
- Наверное, да…
- Премного наслышаны. Сегодня работаем вместе, а звать меня Зоя Михайловна.
Дверь за спиной скрипнула.
- Женя, здравствуй!
Голос знакомый – властный и приветливый одновременно, заставил сердце подскочить. Не стоило даже оборачиваться, чтобы понять – чудо произошло.
Марина Павловна Немзер нисколько не изменялась. Строгий взгляд из-под неизменных очков на пол-лица плохо скрывал какое-то щемящее ожидание и нежность. Я  бросилась к ней и обняла.
- Ну-ну, - растроганно проговорила она, отстранила, рассматривая снизу, а казалось, что сверху, - Повзрослела девочка. Пойдем, чаю попьем… если успеем.
Чемоданы, укладки и аппаратура немногим отличались от своих собратьев в Н-ском районе, и наскоро ознакомившись с инвентарем, я прошла в маленькую квадратную комнату рядом с холлом, где располагалась раньше диспетчерская. Теперь там стоял диван, пара кресел и журнальный столик с микроволновкой.
Немзер ждала, наливая чай.
- Женечка, ты всегда нашей была, и мы очень тебе рады. Мы так просили старую заведующую после интернатуры тебя взять врачом, а потом видишь, как вышло, как ей семьдесят стукнуло, ее саму попросили уйти. – она помолчала, размешивая сахар, потом решилась задать вопрос, казавшейся ей неприличным, отчего тон ее зазвенел металлом, -
Но скажи на милость, ты что, лучше станцию не могла найти?
- Ну, к дому близко, люди знакомые…
- Знакомых тут человек пять от силы осталось, - горько усмехнулась коллега, - таких как я, пенсионеров…
- Таких как вы, на весь город человек пять, а не на станцию, а что произошло?
- Не что, а кто… Новая заведующая, Мерзлица, фамилия сама за себя говорит…  До того, как прийти заведовала участком, вызвала такую ненависть у подчиненных, что пришлось начальству ее сместить к нам. В медицине она, как баран в апельсинах, а гонору… В общем, решила тут гайки закрутить, как работать поучить наших, заодно показать, что рыпаться не стоит. Почти все и уволились. Кто куда ушел, никто недовольным не остался. Вот только ценой такого кровопускания и удалось ее отсюда убрать  от скандала подальше. Сделали начмедом. Раньше ее только участковые да мы проклинали, а теперь весь район. Пришла гол, как сокол, а теперь вот, за три года квартиру себе трехкомнатную купила.
- А вы, Марина Павловна, почему не уволились?
Немзер подавила вздох, губы ее дрогнули. После паузы она призналась:
- В этом году, Женя, я разменяла девятый десяток, кто меня, старуху, возьмет. Или увольняться уже совсем, или тянуть тут. На место ушедших врачей тут же набрали молодых, сразу после института, дали учебу по скорой, заключили контракт на три года и – вперед. Ребята они хорошие, старательные и светлые, но опыта ноль. Первое время у тех, кто из старых остался, мобильники не смолкали, теперь поднаторели. А как не поднатореть, если вызовов море, много тяжелых, а фельдшер один на всех, сидит на станции и ждет тяжелого вызова. Как он его дождется – непонятно, никто же не будет с другого конца района за ним заезжать… Ничего, отпашут свое и тоже уйдут куда-нибудь. Такие вот дела, Женя.
- Ну, мне не привыкать, я же к вам с Н-ского сбежала.
- Наслышаны мы о нем, как и о тебе. Но ты все же расскажи…

- Всем вызовы - громыхнул селектор над притолокой комнатенки голосом Зои Михалны.
Мы направились к выходу. По коридору из водительской тяжелой походкой вышел Анзор.
Он сильно, располнел, из-под кепки торчали седые редкие клочки. Черты лица стали крупнее, под своей тяжестью обвисли. Теперь трудно было представить старого грузина, ворующим капусту на колхозном поле. Увидев меня, водитель заулыбался, затряс мне руку.
- Сколько лет, сколько зим! Сегодня вместе будем. Давай помогу.
Я отдала ему самый большой короб и сумку с ингалятором. Мне остался кислород и серебристый чемодан.

-Ты что, лучше станцию не могла найти? – повторил вопрос Немзер водитель, заводя мотор.
- Да вы сговорились все, что ли? Или это все из-за вашей Мерзлицы, или как там ее? Так Марина Павловна рассказала, что ее сняли.
- Ну, так что, что сняли? Она вместо себя поставила овцу, которая даже премии делит, как начмеду угодно. Овца ушла в декрет, теперь за нее Федотова исполняет обязанности.
- Да, она меня и принимала, но ничего не говорила.
- А что говорить? Тут суточных машин семь должно быть, а на самом деле три, да еще две неполные. Из машин не вылезаем. Куда деньги идут?
- И по сколько на нос на бригаду?
- В прошлую смену по двадцать восемь сделали, а вообще – по тридцать семь было.
Я похолодела. Мой личный рекорд в Н-ском был тридцать. Мысль о том, что можно запросто вернуться, диверсантом проникла в сознание, но одно представление выражения лица Совы вызывало жгучую злость. Только не туда.
«Я думал, что на дне, когда снизу постучали» вспомнился чей-то невеселый афоризм.
- А чего же вы не уволились?
- Мне шестьдесят.  Кто меня возьмет? - прозвучал знакомый ответ.
Район за последние годы разросся. Комплексы многоэтажек заполнили пустыри кварталов и самые окраины города.  Фасады высоток почти сплошной стеной подступали к проспектам, проложенным когда-то над руслами замороженных рек, теперь потихоньку освобождающихся от ледяного плена.
Под гудящими и задымленными трассами деформации были не очень заметны, а вот трамвайные пути причудливо изгибались, повторяя неровности уходящей почвы.  Черные блестящие змеи рельс в некоторых местах временами плавно уходили вниз и в сторону, обозначая места будущих прорывов.
К пятнадцати часам закончились силы, ампулы и десятый ФИБ, сложенный втрое, с трудом втиснулся в нагрудный карман халата. Мы решили передохнуть.
Вывалив карточки на прилавок стеклянного загона и забежав в туалет, я опустошила последнюю пластинку сиднокарба. Размышляя, где можно взять еще один рецепт, направилась к чайнику в квадратную комнатенку. В кресле, спиной ко мне сидел худой, сутулый тип, вероятно, кто-то из новых докторов.
- Здравствуйте, - окликнула я его.
- А, Женя!
Фигура тут же обернулась и изумленному взору предстала физиономия Брокштейна, состоящая, будто из двух профилей, разделенных рубильником носа. Черная кудрявая шевелюра на висках обильно отливала сединой.
- Израиль Аркадьевич, вас легко со спины принять за юношу!
- А тут все, кто уходят, молодеют, - отшутился врач, - говорила тебе Орлова, не ходи сюда, а ты не послушала. Ну ничего, какие твои годы, найдешь что-нибудь получше… Я вот отчет для категории подписывать приносил, вышел из метро, посмотрел вокруг… Такая тоска взяла, думаю, чего, дурак, ждал, надо было раньше увольняться. Принес вам, болезным, кексик. А Марина Павловна уехала минут пятнадцать назад, перед тем рассказала, что ты вышла. Давай чай пить, рассказывай, как там Н-ский, как ты.
Болтать было особо некогда, да и не о чем, как я поняла, страшилки с моего прошлого места работы здесь бы просто насмешили. Допив чай, я предложила Брокштейну подбросить его до метро.
- Знаешь, Женя, - вежливо отказался тот, - лучше на трамвае несколько остановок подъехать. Я из окна видел пробку в ту сторону. Часа на два будет, не меньше.

Сопли, температуры, жалобы на дыхание, рвоты, судороги, ожидание боксов, ругань с диспетчерами приемных покоев, пара заездов на станцию. В такие сутки лучше не считать, сколько осталось до конца работы.
Один раз за ночь удалось подремать полчаса, тратить время на снятие ботинок казалось кощунством, и ноги согнутые в коленях, чтобы не пачкать обувью тахту, затекли.
Под конец смены мы с Анзором, по пути на вызов, завезли домой Зою Михалну с гипертоническим кризом. Бедная женщина, получив от коллег внутримышечно магнезию, сидеть больше не могла, и по решению ответственного врача Немзер, была отправлена отлеживаться в свою постель. На ее место водрузилась Нина – тот самый единственный фельдшер. Ей довелось скататься на судороги с Мариной Павловной, и после возвращения из больницы она с энтузиазмом принялась давать советы по телефону, спасая тем самым врачей от бестолковых выездов, а нуждающихся в неотложной помощи – от долгого ожидания приезда скорой. За такие советы начальство запросто могло лишить всех надбавок, премий и устроить прилюдное линчевание любому диспетчеру.
С Ниной Сорокиной старались не связываться. В прошлые времена я пересекалась с ней только на пересменках, но рассказы о ее характере восхищали. Вопросов по существу к ней не возникало никогда, а на все идиотские претензии Сорокина, не повышая тона, отвечала «Я повидала многое и многих». От перефразирования классики обвинители сначала впадали в ступор, потом в остервенение, потом, наоравшись, решали, что с глупой бабы взять нечего, лишали премии и запрещали на пушечный выстрел подходить к телефону. Консерватизм и нежелание искать лучшего, качества, вообще свойственные медикам, удерживали ее здесь невидимыми цепями.
Около шести, в очередной раз подъехав первой, и потеряв всякую надежду на сон, я пополняя чемодан, разговорилась с исполняющей обязанности диспетчера.
Настольная лампа причудливо изменяло лицо Нины, делая его более молодым. Короткая стрижка не закрывала довольно высокий лоб, на фоне впалых щек нос картошкой светился неизменными веснушками. Тонкие губы, даже при разговоре казались упрямо поджатыми. От речи ее быстрой, с проглатываемыми гласными странно веяло спокойствием. Наставления родителям по поводу снижения у детей температуры слышались, как советы по поливке овощей – непререкаемые из-за очевидности.
- Если через час не снизится, перезвоните, приедем… всего доброго… - она повесила трубку и покосилась на мои попытки справится с пополненным чемоданом. Металлические дужки застежек никак не хотели вставать на место, и защелкнулись только при надавливании коленом на крышку.
- Скоро развалятся, - заметила Нина.
- Будем перевязывать жгутом. Я такое в начале девяностых на взросляке видела.
- Да. Попадется кровотечение – искать не надо будет.  И чемодан автоматически откроется. Кто только эти гробы придумал… - Сорокина взяла журнал учета рабочего времени, чтобы внести фамилии докторов на следующую смену, - помните Королева?
В памяти всплыл образ врача лет пятидесяти, сухопарого, абсолютно седого, главной отличительной особенностью были ярко-голубые глаза, лучившиеся всегда каким-то обреченным светом.
Кажется, последний рабочий приют он нашел перед самым моим увольнением. Прекрасный врач и запойный пьяница, он не мог удержаться нигде, а здесь вот прижился.
Воспоминания напоминали эпитафию, может быть из-за тона вопроса.
- Помню, но смутно, мы с ним почти разминулись. А что с ним?
- Да в Александровской. Просто завтра вместо него поставить некого.
- Опять старые проблемы?
- Нет, сердце. Сейчас посмотрела и вспомнила, как мы в такое же время вот на живот поехали. Квартира на четвертом этаже сталинки, идем вверх, он сзади чемодан тащит, джентльмен. Он вдруг выдает: «Умру я сейчас, Нина, вот здесь, между этажами. Хорошо, хоть подъезд чистый». Думала – прикалывается, ответила, мол, каждый как может от работы отлынивает, он даже хихикнул вроде, а потом спрашивает: «А какой у нас этаж?», услышала ответ, засомневался: «Нет, - говорит, - если четвертый, то может еще ничего». Добрались до двери, я на него, наконец, посмотрела, чуть не заорала – весь белый и пот градом, а губы синющие. Сама на вызове все быстро рассказала родителям, а в голове одно – надо его в больницу. Он ни в какую. Вы представляете, Евгения Георгиевна, что я передумала, пока мы сюда карабкались. И как на грех, из наших – никого. А он на диванчик в комнатке лег и глаза закрыл. Все, думаю, преставился. Звоню на взрослую, говорю, помогите, нет никого, да и что толку в педиатрах. Приехали, отвезли. Наверное, больше не выйдет. Инфаркт.
- Ужасно, - прониклась я, - и не старый ведь еще мужик, посмотреть хоть на Марину Павловну.
- Из таких, как она, - Нина усмехнулась, - танки льют. Не то, что нынешнее племя… - и сняв подавшую голос трубку, буквально тут же потянулась за бланком ФиБа, - Адрес.. Помедленнее, пожалуйста, записываю.

Утром, выйдя на улицу, я с ужасом поняла, что не понимаю, в какую сторону мой дом.
Монохромный ландшафт резал глаза и расплываясь, качался под мерещащийся полонез Огинского, которым верещал аппарат вызовов.
После пары глубоких вдохов наваждение прошло, направление движения определилось.  Маршрут лежал мимо сберкассы, где  можно было заплатить за интернет.
На первом этаже  красного кирпичного здания располагалась почта, и неровный строй стариков, среди которых затесалось несколько мамок с колясками, настороженно осматривал каждого потенциального нарушителя порядка. Кажется, в этот день выдавали пенсию. Подойдя к ступенькам входа, я задрала голову, и, прищурившись, стала разглядывать часы работы. До открытия оставалось еще около четверти часа. Маленькая бабулька с авоськой, стоящая около самого входа, вдруг почему-то покинула свой пост. Опираясь на палочку, она сделала несколько шагов, поскользнулась и взмахнув руками, полетела вниз. Не знаю как, мне удалось удержать ее и не грохнуться самой. Мы еще немного покачались, удерживая равновесие, потом разомкнули объятья под одобрительный гул свидетелей. Перепуганная старушка, осознав, что падения не произошло, запричитала облегченно:
- Ой, доченька… Ой, спасибо! Знаешь ведь, старость – не радость. – потом посмотрела на меня пристально слезящимися глазами, пожевала молчание почти исчезнувшими в морщинах губами и горестно постановила: -  И молодость – не веселье.
Не глядя на притихшую очередь, я пробормотала что-то невнятное, и, перешагнув через низкий заборчик, проложила одинокую цепочку следов через заснеженный газон.