Непростая история простыми словами ч. 11

Бесконечные догадки, её противоречивое поведение, жизнь на надрыве с прошлого апреля, гнилой Петербург с небом не выше потолка в хрущёвке и отсутствие солнца...
К февралю он стал похож на скукоженный чернослив и начал отказываться от ужина, что вызвало неподдельное удивление, поскольку в этой семье главным удовольствием считались две вещи: подарить всё свободное время духовке и смачно покушать на ночь. Какая там "культурная столица"! Готовить надо! А потом есть. Некогда просто по вашим концертам ходить...
Здоровье приказало долго жить. Его просто не осталось, несмотря на витамины от сухого красного. Он замечал хрипы в груди, температуру и подозрительную мокрОту. Местный полис сделала любимая и он попёрся по врачам, в надежде на несложный диагноз.
Но рентген показал пневмонию. В его понимании это слово не означало приговор, но было сродни брюшному тифу. Молодая пульманолог, профессионально улыбаясь, прописала таблетки, сравнимые разве что с Чернобылем. И он подумал, что однажды утром найдёт свою печень в унитазе. С постоянной температурой, харкая и задыхаясь от кашля, больничный он не взял и ходил на работу. Отдавать Бабке деньги за набитый холодильник - никто не отменял. Он стал ненавидеть этот тусклый, депрессивный город. Где три дерева на одной поляне - парк, а дома строили марсиане, привыкшие жить в катакомбах.
Зимнее существование тянулось, как гудрон при ремонте крыши. Каждый день был похож на понедельник. И только его выходные, совпадавшие с официальными, доставляли радость. Сохранялась возможность вылезти хоть куда-то вдвоём. Но прогулки, как и то, что творилось под одеялом, становились всё короче и короче. Она запросто могла два дня не выходить из дома, куря сигарету за сигаретой.
Он многое мог терпеть. В его жизни были ситуации, когда выход, казалось, не существует. И сейчас положение не было  безнадёжным. Оно было страшным, страшно бессмысленным. Он ещё любил её, готов был прощать, ластиться, говорить нежности. Но часть мозга, где-то в районе затылка, гудела от напряжения примитивным трансформатором, пытаясь втиснуть в эту любовь колюще-режущие несоответствия. Он вспоминал, что никогда не видел её слёз и только с чужих слов мог представить... Это казалось странным, даже для переученной левши. Там, где обычная женщина защищала свой организм рыданиями, она свой защищала пошлостью и цинизмом. Она свободно говорила на языке торговки из ночной палатки, проститутки с шоссейной обочины и туалетной минетчицы с вокзала. А деловитый цинизм, который она при этом применяла, мог быть приобретен только в клубе свингеров. Нельзя сказать, что ему подобное не встречалось. Ольга из Рязани, с улицы Затимская, просила ночью сьездить за девушкой, поскольку могла отдаваться только совместно с кем то ещё. Она же просила лишить девственности своих дочерей в её присутствии. Но то было случаем глубокой травмы и попыткой закидать чем угодно трещину в душе.
Здесь же это было оружием.
Что-бы оправдать её, он вспоминал про талант, про её шикарный роман. И тут же в голову лезла мысль: в благостном, без сильной ненависти состоянии, она ничего стоящего не написала. Всё её лучшее написано в озлоблении, цинично, матом. И это не мат Юза Алешковского. Он вспоминал её непротивление, когда снимал крупным планом на видео её минеты и оргазмы, что бы потом уговаривать не уезжать. А то получалось, что прилетала для того, что б отдаться, сняться в порно и трава не расти, и всё, отстаньте на х...
И он приходил к выводу, что доминирующим тезисом для осмысления является распущенность, как часть акта презрения к миру мужчин. А вожжи в руках, как всегда, держит дедушка Фрейд. Она всегда была и будет врагом любому мужчине, сознательно называя его любимым, а подсознательно мстя мужскому образу отца - алкоголика, сделавшему ущербным её детство и созревание. Да и то сказать - уже далеко за сорок, а она дома всё в роли девушки лет 15-ти, за которой глаз, да глаз... видимо тогда-то часы и остановились...
Всё это не подсказывало куда идти. Последняя дорога была использована до шлагбаума. Он пытался подлечить её своей любовью. И она могла существовать в нежности, но воспринимала такое существование, как вполне логичный результат своей войны с Мужиком. Отсюда никаких компромиссов. И объяснение почти всех странностей - любовь наполненная, или питаемая реактором с топливом, которое никогда не кончится - ненавистью. Схема проста. Близкие, нежные отношения запускают стартер, а дальше - чем ближе к сердцу, тем циничней за себя отомщу.
Перспектива что-то изменить, вопреки классику психоанализа, казалась невыполнимой. Особенно после её заявлений о том, что делать ничего не будет, к солнцу не поедет, а на кухне у неё и театр и кино и вся культурстолица.
Эта бездарная ограниченность, сопровождаемая под белы ручки недюжинным опытом презрения, сажала его в лужу. Как можно рассказать человеку о прелестях зоопарка, если он там не был, но твёрдо знает, что опилки пахнут мочой.
Тяжёлые мысли особенно сильно одолевали днём. Вечером он готовил или разогревал ей ужин и с умилением ждал её глаза. Она открывала дверь, протягивала губы трубочкой и становилось легче на целый вечер. Но как только наступало утро, наступала и тяжкая работа - опять садиться за круглый стол со своей интуицией и думать, и думать...