Уотсон и снежный человек

Случилось так, что однажды Уотсон впал в глубокую депрессию.
Впрочем, это не имело каких-то ярко выраженных внешних признаков, просто, как это принято понимать, Уотсон, несколько более обычного, был замкнут, и находился в рассеянности. Любой человек случайный и посторонний, которому Уотсон прежде не был представлен, мог бы при первом знакомстве отнести эти неброские странности такого его поведения к строгости раннего воспитания.
Но, для близких ему людей, вниманию которых ничто подобное не могло остаться не заметным, такое его поведение давало серьёзные поводы к беспокойству.
После нескольких тактичных намёков, высказанных миссис Хадсон, но, адресованных Холмсу, в качестве консультанта был привлечен университетский товарищ Уотсона, профессор Венского университета, - светило мировой психиатрии. Встреча, которая, по замыслу её организаторов, должна была внешне выглядеть неформальной, и, что самое главное, не раскрывать Уотсону действительных её причин, к сожалению, так и не произвела яркого положительного эффекта, на состояние его духа.
Да и странно бы было ожидать другого результата! Профессор не задал ни одного вопроса по существу, а всё более, странным образом интересовался детством Уотсона, его взаимоотношением с отцом и самого отца с его матерью.
Потом, когда он, наскоро простившись, оставил товарищей наедине, Холмс, который во время беседы с профессором, не проронив ни слова, очень внимательно наблюдал за поведением Уотсона, внезапно, задал ему прямой вопрос, - уж, не сердечной ли природы причина его внезапной тоски? При этом, его внимания не миновало, и он с удовлетворением отметил то, как зарделись румянцем ланиты его друга.
- Так, что же, вы, всё это время молчали, мой дорогой Уотсон!? – уже с нескрываемым торжеством в голосе продолжал спрашивать Холмс.
- Это было в Восточных Гималаях три или четыре года назад, - после не долгой паузы, тихо зазвучал голос его друга. Медленно, и, как бы исподволь, рождался его рассказ.
- Взвод сипаев, бывалый сержант Пауэр из Уэльса, и ваш верный друг, - вот, тот небольшой отряд, который, командование послало разведать это, густо поросшее лесом предгорье. По нашим данным здесь можно было встретить недружественных нам пуштунов.
- В какой-то момент нашей экспедиции, я оказался один впереди всего отряда. Однако, мне было отчётливо слышно, как сержант, на некотором удалении позади отдавал голосом команду к перестроению. Внезапно! – Уотсон, едва заметно, протяжно вздохнул, - из зарослей, прямо на моей тропе, возникло чудовище вдвое выше меня ростом. Свирепого вида троглодит, с головы до пят покрытый бурой шерстью, какое то время внимательно изучал меня взглядом. Затем, издав пронзительный свист, а надо сказать, что это был мужчина с явными признаками пола, он грубо сгрёб меня и увлёк в свою чащу. Мои солдаты не имели возможность тут же отбить меня. Пауэр, говорил после, что лес буквально дрожал весь, а эхо раскатами носило в горах обрывки его неистового рёва.
- Нет! Я не могу вам это рассказывать дальше, мой друг!...
Повисла короткая пауза, но, уже через какое то мгновение Холмс, нисколько не обращая внимание на изумлённого Уотсона, разразился чудовищным хохотом.
- Нет, конечно, я смеюсь не над вами, Уотсон! – позже говорил он, немного успокоившись, но, ещё продолжая при этом смеяться.
- Просто!... Просто, я никак не мог предположить, что такова будет причина вашей депрессии. А ведь, по настоящему сильный интеллект, никогда не пасует не перед какими трудностями.
- Простите меня, друг мой! Зная, восприимчивые особенности вашей чувствительной натуры, я бы никогда не позволил себе дерзко насмехаться над этим… но… но, я был буквально сбит с толку… я ни как не мог предположить, что…
- Предположить, что причина вашей депрессии будет такова!
- В самом деле, любой человек, имеющий рационально организованное сознание, не стал бы так долго истязать себя этим воспоминанием, травмирующим его психику.
- Давайте, прямо сейчас взвесим все баллы!
- И так, первое, что мы имеем, - Холмс отогнул мизинец, - это чудовище,  возникшее, как по воле дьявола, и причинившее вам такую несравнимую боль, всегда можно умозрительно низвергнуть до черты простого обстоятельства непреодолимой силы. Немыслимо… несравненно шокирующего обстоятельства, но, всё-таки, не более чем просто злой рок. Реакция психики при таком восприятии, поверьте мне, будет уже совершенно другой, Это бы вам повторил и австрийский профессор, но ему, к сожалению, не хватило терпения и наблюдательности.
- Продолжим!... – и Холмс отогнул следующий – безымянный палец.
- Чудовище немыслимо надругалось над вами, мой друг, нанеся тем самым вашей психике тяжёлую травму. Оно поселило в сознании страх, основанный на боязни быть узнанным и опозоренным. Стать после этого изгоем в обществе. Однако, так ли уж много этому реальных причин. Сипаи были напуганы и мало что помнят. Сержант Пауэр проявил себя джентльменом. В своём друге, ручаюсь, вы можете не сомневаться. Вы не имели никакой возможности оказать сопротивление этой силе, посланной вам судьбой, но, ведь, та же судьба и сохранила вас в живых.
- И, наконец, последнее! – сказав это, Холмс торжествующе отогнул средний палец на своей левой ладони. События эти, как вы сами, только что упомянули, произошли с вами несколько лет назад. И только одна память, всё это время терзает вас воспоминаниями, - при этих словах со стороны расположения Уотсона, послышался звук, напоминающий приглушённый всхлип.
- Вы человек, являясь представителем передовой культуры на планете, сейчас счастливо проживаете под защитой Его Величества и ничто вам, поверьте, здесь не угрожает. А где же сейчас находится этот свирепый троглодит!? Он в Гималаях! Его местопребывания отделяют от нас многие тысячи морских миль и тысячи миль на суше.
И хотя, Британское колониальное владычество в Южной Азии принесло тамошним народам плоды передового технического прогресса, но, я не многим ошибусь, предположив, что не в каждом их городе действует телефонная станция. И не на каждом почтамте знают о существовании телеграфа, да и работа почты, возможно, ещё далека от совершенства. И всё это я говорю сейчас только лишь за тем, что бы подвести итоговую черту. Твой страх никогда не приедет к тебе из-за моря, не телеграфирует тебе никогда ни о чём. Он не напишет тебе письмо полное угроз, и не напугает тебя внезапным звонком. Реально он для тебя не существует! – этими, торжественно, с особым чувством, произнесёнными словами, Холмс, наконец, закончил свою речь. И, будучи, несомненно, уверенным, в несокрушимости её силы, и мощи, произведённого от неё эффекта, лишь краем своего взгляда отметил потерянное выражение лица своего друга, губы на котором, беззвучно шептали сейчас, лишь ему различимые и понятные по смыслу слова,
- Никогда… никогда… не напишет… и не позвонит…