Ентилегент

Сидим в отделе кадров с начальницей, подругой моей,  пьём чай.  Она угощает меня замороженной в  пластиковом стаканчике лесной земляникой.  Это в феврале – то!  Отодвигает подальше документы и вдруг спохватывается:
- Ты взгляни,  тут  мне один товарищ анкету принёс.

Беру в руки анкету,  всю переправленную красным карандашом.   Социальное происхождение – « из ЕНТИЛЕГЕНТОВ».  Да, была в советское время такая графа  в анкетах.  И выше – Луничкин Геннадий Фёдорович. 
Взволнованно читаю: Родители - «Отец,  мать» …  Ну, так и есть! Генка!  «Ентилегент»  -  Генка Луничкин.  Даже сейчас заколотилось  сердце  и стали  мокрыми ладони. Это он в 7 классе украл мой дневник, мою тайну, моё  первое  робкое чувство, которое я  для себя ещё не решалась назвать  любовью.

Толстую общую тетрадь  принесла с работы мама.  «Умыкнула, - как она сама выразилась, - из-за блестящей, словно лакированной обложки».  Страсть к изображению буквенных знаков на бумаге у меня к тому времени явно обозначилась.  Не было клочка ,  к  которому не тянулась бы моя рука, чтобы запечатлеть какую-нибудь ерунду, будь то  имя моё или фраза, сию минуту  прозвучавшая по радио.  Тетрадь была мне вручена  с наказом – записывать в неё мудрые мысли, хорошие стихи и слова песен, как делали, в своё время, мамины подружки и она сама,  украшая, бывало, страничку с любимой песней  переводной картинкой.

С трепетом открыла я тетрадь.  Белоснежные до голубизны  листы  манили  желанием  немедленно разместить на них всё мудрое, что могла отыскать я в литературе, меня окружающей.  Но на полке моей были только учебники, «мудрость»  которых   от бесконечного повторения уже  казалась обыденной , угнетающе скучной  и недостойной помещения  в эту великолепную тетрадь.

Надо признаться, что,  будучи  круглой отличницей,  я не слишком баловала  школу любовью, с удовольствием прогуливая, если предоставлялась  возможность.  И детям своим потом позволяла, если назревала такая необходимость ( а она, таки, периодически назревала), пропускать уроки. Правда,  не бесплатно, а за уборку квартиры.

Источником  мудрых мыслей мог служить только « Политический  словарь» , который я притащила домой  из рассыпавшейся связки  книг  «Красного уголка», приготовленных для сдачи в макулатуру   на  маминой  работе, как теперь понимаю, не подходящих  к  новым веяниям  оттепели 60-х.  А заодно,  был принесён томик  Пушкина, валявшийся там же, совершенно новый, может быть, даже не  раскрытый ни разу.

Это теперь неутолимая страсть к собиранию книг  заполнила  ими и квартиру,  и дачу, а  тогда. . .

Открыв наугад – «Империализм»,  «Инквизиция»,   я обнаружила, что толкование терминов простирается на 2-3 страницы,  отчего  мой энтузиазм по конспектированию  "мудростей"   поубавился.


Вот  тут и должна  я поведать  самое  важное. В  ту зиму   коснулось  души моей  первое  робкое чувство.  Но. . . так уж случилось,  избранник мой  был взрослым, семейным  и, конечно,  как полагалось в романах,  не должен был ни о чём догадываться. Он и не догадался  никогда. Откуда ему было знать о фантазиях  девочки из 7 класса,  то с восторгом,  то с тоской, провожавшей  его взглядом.  Это было  моей  тайной, которой  впервые  нельзя было поделиться   с  мамой  и  с подружками.  А хотелось  говорить  и говорить о  своей  любви. Мой  дневник оказался тем единственным, искренним другом, которому без утайки поверяла я свою тайну ,  свои мечты  и  надежды. Вот  когда  впервые  взяла  я   в руки  «А.С. Пушкин. Избранное» и  прикоснулась  к  страстному пушкинскому  слову   неопытным  своим сердечком.

               
Без вас мне скучно,- я зеваю;
При вас мне грустно,- я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!
               
                ***
О жизни час! лети, не жаль тебя,
Исчезни в тьме, пустое привиденье;
Мне дорого  любви  моей мученье -
Пускай умру, но пусть умру любя!
                ***
Тебе смешны мучения мои;
Но я любим, тебя я понимаю.
Мой милый друг, не мучь меня, молю:
Не знаешь ты, как сильно я люблю,
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.

               
Даже сейчас, перечитывая   строки   дневника  того времени,  смущаюсь своей искренности и откровенности, до сих пор не решаясь посвятить в  них дочь.  Тогда и написались  первые несмелые, глупые и несчастные  мои стихи.
         
Я  признаться себе готова
В невозможной своей вине. . .
Но, зачем ему  уже сорок,
И пятнадцать лишь только мне! 
          ***
А  листья падают и падают,
И небо серое, и – дождь.
И ничего тебя не радует,
А ты надеешься и ждёшь.
Глядишь в окошко, невезучая,
А  он с женой пошёл опять.
Скажи, зачем себя ты мучаешь,
Чего ты продолжаешь ждать!
          ***
Облака наклонились хохочут,
Солнце - огненная башка,
Видно, тоже смеяться хочет,
Да никак - масса губ велика.
И деревья от смеха качаются,
Каждый лист в насмешке немой,
Воробьи и  те  улыбаются,
Ухмыляются надо мной.
В поле рожь кивает согласная,
В мутной жиже лягушки хохочут,
Даже ветер ехидный, ясно, мол,
Почему ты не спишь все ночи.          


Я оберегала свою тайну, как могла, надеясь, что мой портфель, который никогда не позволяла себе проверять моя мама,  и есть -  тот самый надёжный сейф. Глупая была  девочка. Но настал  страшный день, когда моего дневника в портфеле  не оказалось.  Я обнаружила это в школе  и  помертвела. Надеясь, что  забыла его дома на столе, в панике  убежала я  с последнего урока,  но дневника не было нигде. Я не спала эту ночь. Я плыла в кошмаре разоблачения.  Когда же,  наутро  я  пришла в класс,  на моей парте  верхом сидел двоечник Генка Луничкин и, кривляясь, размахивал моим дневником.  Гы-ы-ы!  А кто этот -  АСТ ?  Ха-ха! В сорокалетнего влюбилась!  Ой, умираю!


Если бы  я была современной девочкой,  я бы знала, как в отчаянии подростки режут вены.  Что выбрасываются  из  окна 19 этажа. . .  Но я этого не знала.  Да, и высоток в нашем селе  не было.  Поэтому, у меня просто потемнело в глазах и  я, наверное,  потеряла  сознание. А когда   пришла в себя,  второгодник Вовка Шубин  и самый здоровый парень в нашем классе Борька Ткачук, за шиворот, как щенка выволокли негодяя в коридор и, наверное, хорошо «вломили»  ему, успев  до прихода учительницы  втащить и швырнуть  на место. Его соседка,  Тайка   Савченко,  схватила свой  портфель и  торопливо  пересела  на пустую  последнюю парту.     Так и сидел он один,  мелкий, со  злобным  взглядом,  похожий,  как мне казалось,  на  хорька  с картинки.  До конца учебного года он трусливо обходил  меня стороной ,  опасаясь  выволочки  от наших  классных  рыцарей.


Он плохо учился и ушёл из школы после седьмого класса,  и вот, через столько лет, мне предстояло с ним встретиться и, хоть  нечасто,  но общаться .   Но судьба, на этот раз, щадила  меня.      Я думала  -  его подвела  неграмотная анкета, в которой он  так помпезно  именовал себя «ентилегентом».    Нет,   допуск  на  спецобъекты,  где  я работала, он не получил, когда   выяснилось,    что  у  него была судимость ... за кражу.