Трофейная выставка Глава 24 Роман Безотцовщина

В Москве в Центральном парке культуры и отдыха разместилась трофейная выставка. На огромной территории парка были выставлены различное вооружение, технические средства военного назначения, предметы быта, средства пыток и умерщвления жертв, а также другие предметы, используемые фашистами во время ведения войны против СССР.

Мы с Клопом могли целыми днями находиться на выставке и знали любой закоулок, размещение каждого экспоната. Мало того, что мы знали, где что находится, мы даже могли проникнуть в танк, в кабину машины, в «душегубку», посидеть на мотоцикле с коляской и даже стащить что-нибудь понравившееся.

 При желании мы на спор забирались в гильзы снарядов, которые были весьма внушительных размеров, как, например, от берегового оборонительного орудия диаметром в 60 сантиметров. Когда люди подходили к этому экспонату и заглядывали внутрь, мы неожиданно высовывались из просторного чёрного пространства внутри цилиндра, а испуганные посетители чуть не падали в обморок.

 Иногда за такие шутки нам давали подзатыльники, а чаще хохотали вместе с нами и вытаскивали из огромных гильз, удивляясь их размерам и нашим шалостям. Обслуживающего персонала на выставке не хватало, и это давало возможность нам, ребятишкам, вести себя вольно и озорничать безнаказанно.

Свои путешествия по выставочным аллеям мы начинали с правой стороны парка, где в ряд были выставлены противотанковые пушки, гаубицы, зенитки, установки, улавливающие звук. Мы лазили по орудиям, крутили наводящие механизмы, смотрели в прицелы, заглядывали в стволы. Открывая зарядные устройства и дёргая пусковые ручки, представляли, как бы здорово было из этой немецкой пушки выстрелить по врагам нашей страны…

Далее мы подходили к небольшим танкеткам, предназначенным для разведки. В одной из них мы после больших усердий внизу, под брюхом машины открыли аварийный люк и пробрались внутрь. Там для нас было столько нового! Мы крутили механизмы наводки, и пушка вместе с башней поворачивалась в любую сторону. Через оптический прицел, увеличивающий предметы как подзорная труба, нам было интересно наблюдать за посетителями выставки.

 Ничего не подозревающие редкие посетители вели себя непринуждённо и иногда попадали в поле зрения не совсем в благовидном виде, учитывая, что территория большая, а туалет один. Мы смеялись и продолжали осмотр через всемирно известную оптику, созданную Карлом Цейсом, не подозревавшим о том, в чьи руки она попадёт. Вертели всякие ручки, рычажки, исследовали каждую полость и щель боевой машины и иногда находили интересные вещи.

 Так, в каком-то неприметном «бардачке» мы обнаружили две банки галет и несколько плиток шоколада, а под сиденьем механика-водителя нашли пистолет с полной обоймой патронов. Правда, у нас его отобрали взрослые парни. Находили часы, ножи, фашистскую награду в виде креста. Однажды кто-то решил наши шалости прекратить. По корпусу башни, где мы находились, нам постучали и предложили выйти. Мы закрыли люк, через который забрались, и затаились внутри. Тот, кто хотел нас выселить, видимо, не знал конструкции танка и предполагал, что мы забрались в него через верхний люк.

 Потоптавшись вокруг, двое мужчин не дождались нашего выхода и ушли. Мы долго сидели в танке на удобных сиденьях, выспались и, убедившись, что нас уже не караулят, незаметно выбрались через нижний люк. С той поры стали осторожничать и если залезали в танк, то медленно крутили ручки прицела, чтобы нас опять не заметили, не поймали, не наказали. Мы с Клопом пытались проникнуть и в другие танки, бронетранспортёры, но больше всего нам хотелось пробраться в один из самолётов, стоящих на отдельной площадке.

 Небольшие истребители были недоступны своей компактностью, обтекаемостью форм и отсутствием аварийных люков, за которые можно было бы зацепиться, что не позволило исполнить задуманное. Изучив всё предлагаемое на выставке, мы нашли подходящий объект – большой бомбардировщик, то ли это был транспортный самолёт, стоящий в стороне из-за своих больших габаритов.

Привлекало нас открытое окно, через которое торчало дуло пулемёта, находившегося в руках стрелка. Стрелок – это муляж человека в немецкой форме, весьма похожего на живого гитлеровца. Фюзеляж имел рифлёную обшивку светло-серого цвета с матовой поверхностью, и там, на поверхности корпуса проглядывались выступающие детали, за которые можно было зацепиться.

 Мы с Клопом запаслись бельевой верёвкой, срезанной под окном у ненавистной нам старухи. Так уж вышло, что с ней мы давно не конфликтовали. Вынужденное перемирие получилось из-за нашей занятости, разумеется, а тут – потребность в верёвке. Впрочем, заодно пора было напомнить о себе ответной пакостью.

В общем, к добытой верёвке мы приспособили металлический крюк и, припрятав на себе это добро, прибыли на выставку с намерением подробнее ознакомиться с экспонатом. На нас никто не обратил внимания, и тогда я, закинув крюк за какой-то торчащий элемент, подтянулся на верёвке к окну. Ткнув в морду фашистскому стрелку, обвалил его в брюхо самолёта вместе с пулемётом и пробрался внутрь.

 Мы с Клопом представляли себя в качестве партизан, пробирающихся в логово врага, и это чувство делало нас ловкими и проворными. Вслед за мной поднялся по верёвке Клоп. Мы воткнули обратно в окно фашиста, а Клоп от души дал ему по металлической голове пулемётом.

 Каска глухо звякнула, но удар выдержала. Он посмотрел на муляж пулемётчика и сказал:
– Сиди спокойно, гад, а то ещё получишь!

Я пробирался вперёд, цепляясь глазами за каждую интересную деталь самолёта, а Клоп всё ещё возился со своим «клиентом». Потом он меня окликнул:
– Серёга, иди сюда, погляди – наш фашист от страха обгадился!
Я отвлёкся от интересного обзора самолётного пространства и подошёл к Клопу, который стоял около «фашиста» и хохотал. Оказалось, что чучело пулемётчика было набито опилками, и попадавшая через открытое окно влага по пулемёту стекала вниз. От её длительного воздействия внизу «фигуры» набитая труха прогнила, провоняла и вылезла наружу массой, обозначенной тем определением, которое Клопу пришлось назвать подходящим к случаю словом.

Мы с другом, встряхнув обгадившегося пулемётчика за воротник, усадили его на прежнее место без церемоний, смело влепив его в коричневую массу, вывалившуюся из штанов, и продолжали осматривать самолёт. Нам предстояло увидеть многое внутри вражеской машины, и мы проследовали вдоль фюзеляжа, изучая объект нашего интереса подробнейшим образом.

Чувствовалось, что как самолёт, так и ранее «обследованные» нами танки, машины, самоходки доставлялись в Москву в спешке. Никто как следует не посмотрел, что в нём находится. Его поставили на место, закрыли наглухо двери, так он и стоял до нас необследованный, а в нём было много необычайно интересного. Приборная панель располагалась во всю ширь кабины, тут же находились два больших сиденья пилотов в окружении всяких рычагов, кнопочек, педалей, ручек в таком большом количестве, что глаза разбегаются.

На сиденьях вместо мягких подушек были большие, как корыта, ниши. Сначала мы не разобрались, почему они такой неудобной формы, но, обнаружив лежащий в стороне парашют, поняли, что лётчик, закрепив его на теле, усаживался на парашют и чувствовал некоторый комфорт. Мы уложили парашют на место, а затем по очереди развлекались, дёргая рычаги управления, представляли своё путешествие на воздушном судне.

 В пространстве между приборами я обнаружил фотографию, на которой были изображены: мужчина в форме немецкого лётчика, красивая женщина и двое детей – мальчик и девочка в опрятной, необычной одежде. Они сидели, обнявшись и прижавшись друг к другу, между счастливыми родителями. На фотографии все улыбались. Мы некоторое время рассматривали фотографию симпатичных людей, и впервые в моё сознание пришла мысль:

– А ведь эти немцы в мирной обстановке, в семье совсем не страшные люди. Почему они напали на нас? Разве этим людям плохо жилось? По фотографии видно, что они жили не хуже нас. Так что же их заставляло уничтожать наш народ танками, бомбами, пулемётами? Непонятно. Сидели бы дома и наслаждались жизнью, так нет же, полезли не туда, куда надо, – рассуждал я, поглядывая на фотографию.

Покрутив её в руках, ещё раз посмотрел на изображённых счастливых людей и прицепил фотографию на прежнее место.
– Клоп, посмотри на фотографию. Смог бы ты уничтожить этих людей или нет?
Клоп нехотя мельком взглянул в их сторону и заметил:
– Так это ж немцы! Чего их жалеть? Они наших уничтожали, и мы не должны их жалеть!
– Да ты посмотри на них внимательней.

– Не хочу я на них смотреть! Это тебе всех жалко, а мне нет! Этот счастливый папочка бомбил наших людей и, наверное, не спрашивал у своего товарища, жалко ли уничтожать нас с тобой или таких, как мы.

Потом, помолчав, Клоп взглянул внимательней на фотографию и тихо сказал:
– Не слушай меня, Серёга. Это я так только говорю, оттого, что отца жалко, маму, тебя, моего друга, и всю нашу безотцовщину. Не стал бы я никого уничтожать просто так. Если в честном бою – буду, и только врагов, но детей – никогда!

Далее, осматривая кабину пилотов, мы нашли следы сквозных отверстий в кабине и тёмные пятна. Мне показалось, что это были засохшие пятна крови. Клоп не очень-то задумывался, что и к чему. Кровь это или краска – на это он смотрел равнодушно. Его не трогали такие мелочи, а я всё воспринимал эмоционально.

Мысленно я восстанавливал картину происходивших в самолёте событий. Видимо, пилот, изображённый на фотографии, погиб, раз не забрал её с собой, а второй пилот довёл самолёт до аэродрома. Мне стало грустно от такого вывода. Не хотелось верить, что приличный на вид, красивый и счастливый человек имел желание оторваться от благополучия, чтобы бомбить население чужой страны, чтобы погибнуть и оставить несчастными своих детей и жену.

 Ради каких интересов? Я вновь взял в руки фото. На обратной стороне было что-то написано и указана дата: апрель 1941года. Наверное, дети погибшего пилота тоже, как я, ждут своего отца в надежде, что он вернётся? – подумалось мне, и я вновь поместил фотографию на прежнее место и сказал Клопу, что мне расхотелось находиться в самолёте.

– Серёжка, ты так рвался сюда попасть, а теперь не хочешь здесь полазить? Не спеши убираться отсюда. Другого такого случая никогда не будет. Ты только посмотри, что я нашёл! Какие-то карты.

Клоп держал в руках кожаный планшет, который вытащил из нижнего стеклянного отсека самолёта, предназначенного для штурмана. Через прозрачную сторону открытого планшета просматривались выцветшие, запылённые карты с расчерченными линиями и нанесёнными цветными карандашами условными знаками.

 Находка была интересной, и мы, упираясь друг в друга головами, склонившись над ней, как полководцы, разглядывали настоящую военную карту, по линиям которой прокладывались смертоносные рейсы боевых вражеских машин. В ней, очевидно, были запланированы жертвы и слёзы сотен людей…

– Больше не хочу смотреть такие картинки, – сказал я и, глядя через кабину пилота вдоль виднеющейся аллеи парка, заставленной трофейной техникой, предложил:
– Клоп! Давай поставим на этой карте чёрный крест, которого немцы не ожидали, на месте теперешнего пребывания самолёта.

С этого места он попадёт только на свалку со всеми его потрохами! Я, склонившись над картой, у слова «MOSKАU» нарисовал самолёт, а Клоп, наслюнявив химический карандаш, поставил на его контурах жирный крест! Всё! Мы его приговорили! Больше этот самолёт ни на кого бомбы не сбросит! – сказал Клоп и вложил карту в планшет.

Мы вылезли через аварийный люк в днище самолёта, прихватив планшет, и заторопились домой. Потом эту находку отнесли в школу, не объяснив, откуда она у нас.