12. Примеряясь к судьбе

     После наконец-то полученного разрешения военкомата домашние проводили Аркадия только в формате своего рода тайной вечери, сугубо за грустным семейным столом. А через четверо суток дороги, которая оставила  впервые увиденные Степновым большие и малые города, лесистые горы, реки и моря, он уже обивал пороги подходящих для него райорганизаций и учреждений небольшого кубанского города. Но все впустую, ни одной вакансии нигде не было.
     И только к концу месяца таких похождений, уже мало на что надеясь,  он появился в приемной председателя колхоза-миллионера. Глядя на фотостенды с социально-экономическими показателями утопающего в листве высоченных пирамидальных акаций хозяйства, поначалу даже растерялся. «Ничего себе колхозик, больше миллиона рублей чистого годового дохода, - мысленно сравнивал с казахстанским целинным селом его беженец. -  Все в асфальте, газонах. Как же тут тогда люди живут? Наверняка, точно наши пропахшие степью баурсаки, в масле катаются»…


     Его знакомство-размышление нарушил голос вышедшей от председателя выпуклоглазой секретарши.
     - Велено взять у вас только  трудовую книжку и диплом, - с заметным высокомерием вымолвила она. – А с заявлением зайдете через час на малое правление.
     - Что еще за «малое»? – удивился Аркадий.
     - Раз в квартал проходит заседание правления с участием всех тринадцати его членов, а для текущих вопросов собирается лишь пятерка ведущих, - как-то нехотя пояснила она.
     Эта информация его не столько удивила, как насторожила. Даже заставила  засомневаться в правильности сделанного шага. Но отступать уже было некуда - позади почти четыре тысячи километров и непризнание его контролерских качеств директором целинного совхоза. Никаких шансов к такому отступлению не давали и пустые карманы  обнищавшего в этом кочевье  путешественника. Поэтому он вошел в кабинет колхозного председателя с робостью, какую испытывал лишь при своем вступлении в комсомол. Только там, теперь уже в  очень далеком для него казахстанском городе, такое же количество людей его встретило в маленьком квадратном кабинете. И все они были  в поре его понимания, еще молодыми. А здесь… За длинным, каких он еще не видывал, столом важно сидела та же «пятерка», но уже познавших жизнь колхозных руководителей. Вопросы начал задавать Степнову находящийся в торцовом кресле седоволосый с красным лицом председатель.


     - Зачем же ты сюда приехал, молодой человек? – вчитываясь  в его документы, задумчиво спросил он.
     - На работу, - уверенно ответил переоценивающий свою значимость Аркадий.
     - Да вы только поглядите на него, какая важная птица к нам прилетела! – рассмеялся ведущий заседание правления. – Люди едут отсель на целину, а он им – супротив, лезет туда, где и без него бездельников хватает.
     - Я же в теп…теплые края, - стал от растерянности заикаться Аркадий и почувствовал уже давно не сводившую судорогу ног. «О, мне еще только этого не хватало», - мысленно приструнил себя он.
     - А-а-а, так ты просто погреться сюды приехал? – вмешался в неудачно начавшуюся беседу сидящий рядом  пожилой казак, своими усами схожий с Чапаевым.
     - Ну, ладно, буде тебе! - прервал его ерничество, глядя на сжавшегося в напряжении молодого чужака,  председатель. – Давай, парень, что хотел сказать.
     - Я хотел сказать, - решительно собрался с мыслями Аркадий, - что моя маманька часто болеет, ей нужен теплый климат… Вот я и решил попробовать.
     - Х-м, твоя забота о родителях, конечно, похвальная, - задумчиво произнес главный. – Да только вот денег она здесь требует… А тебе, смотрю, еще и в армию идтить надо.
     - Ничего, я постараюсь… как в семье старшой, - хоть и теряя последнюю надежду на этот кабинет, бойко сказал безработный. И вопросительно посмотрел на председателя.
     - Ладно, парень, выйди и маленько походь, а мы тут посовещаемся, - медленно обвел он его своим внимательным взглядом и показал на массивную, обшитую коричневой кожей дверь.


     «Едри твою мать! – внутренне негодовал Аркадий. – В партию, и то, наверное, проще вступить, чем в этот кубанский колхоз. Хотя их тоже понять можно. Центральная усадьба, считай, в самом райцентре, который по своим размерам вряд ли уступает нашему среднему областному. Значит, и народу тут больше чем хватает, по объявлениям, как на целине, на работу не зовут»…
     А его, по какому-то случайному совпадению, как раз в этот момент разговора с самим собой и позвали. Из приемной председателя.
     - Вообще-то мест у нас, и тем паче, в бухгалтерии, конечно, никаких нет, - без малейшей тени сомнения сказал он.
     - Да  мне и не обязательно в саму бухгалтерию, - уже нервничая от непонимания его, выкатил  глаза Степнов. И сидящие за столом, под портретом дорабатывающего свой исторический срок Хрущева, пожилые люди молча посмотрели в сторону колхозного руководителя.
     -  Понимаю, конечно, – вздохнул тот. – Из такого далья приехать, понести затраты немалые, и все коту под хвост…Парень же ты, глядя на бумаги, еще и активный общественник, в газеты пописываешь… Но рабочих мест у меня от этой характеристики твоей все равно не прибавляется…


     Немного помолчал в раздумье, словно советуясь с самой совестью своей, и добавил:
     - Правда, могу предложить одно, и то с испытательным сроком. Если хочешь, иди помощником учетчика в  пятую тракторно-полеводческую бригаду. Она у нас в пригородном хуторе находится, но часть людей возим туда отсюда, из города… А дальше – на тебя посмотрим.
     - Я согласен, - почти выдавил из себя Аркадий, а сам с горечью подумал: «Вот и еще одна чужбина в моей  жизни…  Начну с должности, какой в казахстанских селах никогда даже в перечне не было. И это после техникумовского диплома и райфинотдела?!».
     А вышел во двор -  настроение поднялось. Хоть  и не до уровня вошедшего в зенит субботнего солнца, но все-таки поднялось. Само сердце подсказывало: только что принятое в отношении него  решение – в этих краях  удача немалая. От постепенного понимания ее у Степнова проснулась даже, как ему казалось, уже где-то навсегда оставшаяся в Казахстане первая радость. И от этой радости  он решил сейчас хоть немного пройтись по райцентру, снять полученную за время трудоустройства усталость перед выходом на новую работу.


     Несколько минут ходьбы, и попал на центральную улицу, которая  походила на сплошной зеленый тоннель из только что снова нарядившихся в листву пирамидальных акаций. На улицу под типичным  для этого края названием – Красная, а не Ленина, как на степной целине. «Красная», вероятно, от цвета людской крови, обильно пролитой здесь в революционно-военном начале ХХ  века. А сейчас на этой образцово заасфальтированной улице разместились самые важные учреждения местной власти и культпросвета.
     Вот впервые открывается Аркадьиному взору  кинотеатр под открытым небом. За ним -  районный дом учителя, приглашающий также в свои кружки и секции начинающих музыкантов, писателей, поэтов.  Дальше – открывающий очередной футбольный сезон небольшой, но хорошо ухоженный стадион. И один за другим - деревянные киоски с короткой и необычной для него вывеской «Ларь», в которых на самом видном месте трехлитровые банки и чайники с виноградным вином, по 15-20 копеек стакан. «Посмотри-ка на них, - удивился Аркадий, - столько почти дармового винища, а пьяных нигде не видно. У нас бы все заборы и кусты поукрашали своими силуэтами». Но только отвел взгляд от очередного такого ларя, как увидел широкие железные ворота колхозного рынка. Подошел, и его словно специально встретил здесь первый просящий милостыню.
     - Подайте, люди добрые, слепому на пропитание, - хрипловато полушептал сидящий на корточках мужчина со шрамом и в черных очках на красном носу.


     Степнов глянул в его лежащую на земле фуражку, в которой  была всего одна монета, и даже раздосадовался: «Что за народ такой черствый! Правда, и у меня всего три полтинника осталось». И долго не думая, один из них бросил в эту просящую фуражку. Ее хозяин, словно зрячий, даже произнес тем же голосом «спасибо» и дальше продолжил привлекать к себе внимание многочисленных прохожих.  А вот и кстати столовая. «Надо, пожалуй, перекусить, - подумал Аркадий. – Как раз до понедельника денег на питание хватит, а там аванс пообещали».
     И вошел уже в открытые с восьми утра для посетителей двери. В издающем кухонные запахи просторном помещении никого пока не было: время завтрака давно ушло, а к обеду только вот готовились. На каждом столе уже было по большой тарелке с горой нарезанного белого хлеба, «женатого» на добавках целинной сильной пшеницы.  До этого он уже держал его булку в руках и понял, какое это необыкновенное чудо. Придавишь ее по верху до самого стола, а она потом, словно вата, медленно возвращается в свою прежнюю форму. А здесь к тому же оказалось, что эти толсто нарезанные ломти полагаются посетителю бесплатно, остальное нужно заказывать у кассы. Такой порядок  Аркадия даже немало обрадовал с экономической точки зрения, и он взял полную миску расхожего здесь супа «харчо» и два стакана сладкого чая. «Сейчас за сутки и наемся до отвала», - глотая слюни нахлынувшего аппетита, подумал он.


     Но едва успел оприходовать половину своего скромного обеда, как вбежала ватага чумазых и не ухоженных жизнью цыганят. Сначала набросилась на столы с бесплатным хлебом, потом подобралась и ближе к нему. А когда он отошел к раздаче за чаем, они стали дружно вымакивать хлебом остатки его супа. Аркадию даже показалось, что эта ребятня вообще отродясь не ела, и он разжалобился  на последний свой полтинник. Набрал им супов подешевле и побольше, чаю и, чуть не сбитый с ног их же радостью, вышел из столовой.
     Счастливый, сытый, но уже без денег. «Что же это за «Кооператор», - подумал он, проходя мимо первого в жизни с таким названием магазина, - посмотрю-ка  хоть в качестве экскурсанта». Увидел, что это обычный продмаг, только с очередью у винно-водочного отдела. И вдруг из нее послышался уже знакомый ему хрипловатый голос:
     - Ну, что ты вошкаешься-то, быстрее никак?
     - Опять насидел полфуражки мелочи! – сортируя и пересчитывая монеты, недовольно бросила продавщица. – И как это тебе, актеришка алкашистый, только люди добрые верют?


     Аркадий присмотрелся и от удивления рот раскрыл. Это стоял перед ней тот самый проситель милостыни, которому он около часа назад отдал, считай теперь, свой последний полтинник. Стоял в тех же черных очках, держа в левой руке уже опорожненную фуражку и показывая правой – на винные бутылки:
     - Да тише ты, - зашипел на нее проситель. - Мне вот это-это, что подешевле.
     - Так вы, оказывается, никакой не слепой! - вырвалось у Степнова. – Даже маленькие ценники на бутылках видите!
     - А я уникум, - не поворачивая головы и надевая фуражку, ответил тот. – Все вижу сердцем и душой, а нервных прошу не останавливаться.
     Шокированный таким бесчестием и оставшийся от него без копейки, Аркадий провел до понедельника время в чтении попавшихся в доме на глаза местных газет и стихов. 
     На работу же собрался ранним утром, когда райцентр едва только начинал уборку замусоренных за выходные улиц. В условленном месте их уже ждал «Беларусь» с охлажденным за ночь прицепом, в котором Степнов, закутавшись в куртку, тоже еще успел вздремнуть. А через час, прибыв на полевой стан, все оказалось понятнее понятного: учетчик здесь – это по функциям бухгалтер бригады, а его помощник – человек, отвечающий за самый первичный полевой учет. Вот и получил еще незнакомый кубанцам назначенец свое главное теперь орудие труда -  двухметровый  деревянный сажень, и соответствующий инструктаж к нему.
     - Складывать ты его можешь только на воскресенье, - с казацкой улыбкой напутствовал бригадир Коломиец. – А так каждый день замеры и замеры, вдоль и поперек. Только не просчитайсь, а то мужики тебя на саму рукоятку этого сажня и посадют.


     Знакомство же с людьми продолжилось и за долгожданным для Аркадия обеденным столом, который повариха Римма Павловна накрыла под большим навесом. Услышав ее имя, он невольно остановился на ней взглядом и тут же поймал себя на мысли, что это лицо ему уже чем-то знакомо.
     - Чаво смотришь, как будто  мы где-то с тобою встречались? – еще более знакомой ему улыбкой одарила  она.
     - Да вот у меня … девушка была, - в раздумье запнулся на этом слове помучетчика. – Очень похожа…
     - Ну, опять пошла брехня гулять по хутору, - перебила его своим смехом повариха. - Неужто и ваши круглоногие казашечки на кубанок похожи, и такие же ладные будуть?
     - Да никакие они не круглоногие. А многие даже гораздо красивее здешних… Но я говорю о девушке, которая похожа на вас, и зовут ее тоже Риммой…
     - А-а-а… И живет в Целинном? – уже посерьезнела повариха.
     - Да, - вконец удивился её осведомленности Аркадий. – Откуда  знаете?
     - Это же моя дочка! Два года назад уехала, глупышка, за романтикой целинной и рублем подлиннее… А получила взамен дочурку с ее убежавшим зайцем-отцом. Тепереча  и  мается на чужбине.
     - Ах, вот почему я  перестал ее видеть! Родила, значит.
     - А это ты и есть тот самый Аркадий, который за ней бегал. Она мне писала. Но больно уж молоденькой для нее, вот и испужалась на свою беду… И вообще я вас, молодых нонешних,  не пойму. Она отсель уехала туда горем мыкаться, а ты  оттель – сюда, где зарплата  почти вдвое меньше вашей и живут в основном своим садом-огородом…  А может вам просто от родителей не терпится убегать? Вот и ездите почем зря…


     Уже к вечеру помучетчика Степнов перезнакомился со всеми сорока механизаторами бригады, которая готовилась со дня на день начать уборку главного своего богатства - озимой пшеницы. Смотрели они на него по-разному: одни, по возрасту своему, - как на сына; другие – с надеждой на справедливость. Оказалось немало и тех, кто воспринял его появление здесь с едва скрываемым недоверием. Аркадию даже показалось, они что-то затаили в себе, недоговаривают. И все же первым своим рабочим днем он остался доволен, запрыгнул в уже взявшую курс домой тракторную тележку с хорошим настроением. Тому еще и способствовало, несмотря на уже вечереющий день, достаточно яркое кубанское солнце. И ведомый его ласковыми лучами, начал присматриваться к дороге и сопровождающему ее ландшафту. «Как-никак, - подумал он, - а теперь это мой рабочий маршрут, надо и  его хорошенько знать».
     И первое, что  привлекло внимание юношеский взор, это асфальтовое покрытие. Оно и на полевом стане, который показался городком по сравнению с целинными перекошенными вагончиками, и на дорогах.
     - Да к каждой ферме, даже к ее базам подходит у нас асфальт, - словно угадав его мысли, дополнил сидящий рядом в тележке казачок.
     - Иначе нельзя, - рассмеялся который постарше. – Земля у нас жирная, как масло будеть, потому без асфальта никак, ноги так и засосет.
     - А это что за деревья такие? – глядя на аккуратно расквадратившие поля зеленые полоски, поинтересовался Степнов.


     - Понятное дело, лесополосы такие, - ответил все тот же старший в черных усах Димитрий. – Правда, состоять они в основном не из лесняка, а жердел наших, которые поспевають даже раньше пшеницы да кукурузы на зерно.
     - Из каких это жердел? Впервые слышу.
     - А ты нам начисляй поболее, ну хотя бы по справедливости, тады все тебе и покажем, - попытался пошутить тот. И когда они выехали на широченную автостраду Ростов-на-Дону – Москва, их оранжевый «Беларусь» подкатил к самому краю дорожной обочины, обрамленной все той же лесополосой. Тракторист подставил правый борт тележки под раскидистый куст похожего на казахстанскую акацию дерева, и Димитрий тряхнул его одну ветку за другой. Несколько таких движений – и пустовавший среди сидящих механизаторов пятачок тележки заполнили уже знакомые Аркадию желтые с красными метами плоды.
     - То же урюк, урюком в Казахстане называется, - удивился он. – Эти самые ранние косточковые у нас только на юге растут… А здесь в лесополосах? Да и намного крупнее эти…
     - Ну и забирай их теперь с собой, - когда подвезли Степнова к дому, дружно настояли механизаторы.
     - А вам что же? – стал, было,  возражать он, но получил категорическое несогласие попутчиков.
     - У каждого из нас свои приусадебные участки с садами, - успокоил его все тот же с закрученными вверх усами Димитрий.
     - Зачем же тогда в такую даль на работу еще ездить? И так ведь, наверное,  с голоду не пухните, - рассмеялся Степнов. Но на эту его полушутку никто не улыбнулся.
     - А ты знаешь, - серьезно ответил Димитрий, - это кто-то где-то глупо пошутил, что «и кони от работы дохнуть». В жизни же все наоборот: и кони без работы тоже жить не могуть. А человек, значится, тем паче… труд ему нужон еще и коллективный, на людя-я-ях и с людьми. Потому и не можется нам сидети дома, у бабьей юбчонки-то. Правда, и вкалывать задарма тоже совестно…


     «Уже второй раз намекает насчет несправедливых начислений, - с какой-то тревогой заметил про себя Аркадий. – Значит, не все у них с этим в порядке, или просто мужики излишне привередливые мне достались?». Получить ответ на свой первый рабочий  вопрос ему довелось уже через два дня, на бригадном собрании по случаю начала массовой уборки урожая. После выступления Коломийца, который дал так называемую вводную и объявил о распределении механизаторов по звеньям и полям, сделал информацию и хромой на правую ногу учетчик. Глядя сейчас на него, Аркадий с улыбкой даже подумал: «Интересное совпадение. Я когда-то ходил с травмированной на сенокосе правой рукой, а он - с правой ногой. Прямо какая-то правосторонняя недостаточность у нас с ним получается».
     Однако комбайнеры, трактористы, шоферы и рабочие зернотока восприняли сообщение учетчика о расценках и системе оплаты, как показалось Степнову, почему-то равнодушно. Даже поджигатели, которым предстояло протопать в дыму десятки километров, превращая в пепел стерневой покров каждого убранного поля, и те никакого внешнего интереса к сказанному не проявили. Но когда слово попросил вставший со скамейки уже знакомый ему Димитрий, многие одобрительно заерзали и загудели.
     - Мы вот тут с робятыми, конечно, булгахтериев никаких не прохо-о-одили, - сделав ударение на втором слоге последнего слова, начал он. – Но в начислениях своёй зарплаты тожеть не дураки, маненько разбираемси. Особливо, ежели нас сплошь и рядом обманывають… Гаворю такую вам неприятность, наши дорогие бугры, еще и потому, шо у нас новый помучетчика появился. Пущай хоть он, как самый молоденький, совесть-то поимееть…
     - Хорошо! – прервал его бригадир. – Давайте, мужики, о начислениях зарплаты, да и еще без цифири, здесь базарить не будем. Пусть сначала учетчик со своим новым помощником все проверят, обмозгуют, а потом и с каждым из вас разберутся отдельно. А сажень у нас, сами знаете, не резиновый какой-то, растягиваться или укорачиваться по желанию каждой бабы не может… Все теперь зависит от Степнова, который и будет удовлетворять вас этим нерезиновым изделием.


     Все рассмеялись, поглядывая на Аркадия, а учетчик побагровел сурово и зашелся кашлем много курящего мужика. Разговаривать  же с ним о технологии и принципах оформления рабочих нарядов оказалось Аркадию еще труднее, чем с незабываемым директором целинного совхоза. Тот хотел обидеть доярку и забрать завезенный по его же распоряжению ей домой чешский гарнитур лишь однажды, а этот бил, получается, бригадных механизаторов своим безразличием постоянно. И к тому же куда больнее, чем директор. Когда Степнов попытался осторожно заметить, что люди просто так вряд ли будут по несколько раз поднимать один и тот же вопрос, он опять побагровел и закашлялся:
     - И вообще, помощничек мой, запомни одно житейское правило: чем больше работяге платишь, тем больше ему хочется; а чем больше он имеет, тем меньше и тебя ценит. Забудешь об этом, и полей бригадных может не хватить для расчета с ними…Есть карта всех площадей, выработка – и все тут, не-е хрена больше свою голову им на запчасти разбирать!
     «Ага-а-а! – подумал Степнов, - пользуется кабинетным среднеарифметическим методом».  Поэтому сделал из его  злобливого инструктажа другой вывод. Если механизаторы и дальше будут недовольны начислениями, всю ответственность за это теперь уже возложат на него, как новенького. И он решил поработать сажнем, который, судя по его длинной чистенькой ручке, давно никто не брал в поле. Потому-то, наверное, комбайнерское звено, на рабочей клетке которого появился помучетчика, и встретило его с запыленными улыбками. Но отвлекать их от дела не стал. Осторожно перешагивая через пышные пшеничные валки скошенной делянки, Аркадий энергично стал отсчитывать оставляемые следы  своего двухметрового сажня.


     Впервые в жизни ритмично вращая ручку этого очень похожего на большой деревянный циркуль инструмента, он переставлял его по ходу с одной ножки на другую и мысленно считал.  «Это Римма не захотела иметь со мной отношений даже как с начинающим бухгалтером, - неожиданно пронеслось в его голове, - а увидела бы сейчас меня с сажнем в поле?»… Он дошел до конца клетки, вытер кепкой проступивший на лбу пот и сделал пометку в блокноте: «500х2=1000 метров».   Развернулся на девяносто градусов и начал замерять длину скошенной площади.
     За этим еще не привычным для него занятием невольно и подумалось: «Иду вот с сажнем по чужому для меня, распеченному южным солнцем полю, словно к судьбе своей примеряюсь. Ради этого тепла и уюта оставил родные до сердечной боли края, открытые лица их людей. И что казалось там порой даже назойливым, здесь его уже не хватает. Радиопередачи, и те без казахского голоса какие-то чужие тут для меня, улыбки тоже не те»…


     Несколько дней таких хождений с сажнем, и Степнов пришел к ошеломившему всех выводу. Фактическая площадь этого поля в полтора раза больше, чем значится на его карте. А значит, и объемы  выполненных здесь с начала года земледельческих операций, и  начисления за них тоже занижены. Перемерил все поля, оплата работ на которых вызывала хоть малейшее сомнение механизаторов.  И нашел еще два. Всего насчитал четыреста гектаров пашни, за весенне-летнюю обработку которых бригаде не заплатили ни копейки положенного.
     - Не может такого быть! - вскипел побагровевший учетчик. -  Думаешь, если на целине контролировал, то и здесь для тебя все нечистые на руку будут… Есть карта полей, и баста!
     - Подожди-ка, не шуми сгоряча! -  остановил его словесный поток вошедший в кабинет бригадир и повернулся к Степнову:
     - А ну-ка назови мне номера энтих полей.
     - Третье, седьмое и десятое.
     - Тьфу ты! – внимательно всмотревшись в бригадную карту, чертыхнулся он. – Мы же осенью тамо перенарезку земли сделали. Как раз эти четыреста гектаров от паров и отстегнули,  к названным Аркадием полям приплюсовали… А ты что изменения на карте до сих пор не зробил?
     - Так это же дело нашего агронома, - растерянно ответил учетчик.
     - А твой контроль тогда мне на хрена сдалси! - повысил голос бригадир. – Выходит,  помучетчика-то поправорнее будеть, подумай…Что ж касается людей, то им надоть отдать все положенное.


     Когда же довели эту приятную информацию до собравшихся в воскресную баню механизаторов, они начали благодарить Степнова. Но он резко остановил их попытку славословия:
     - Не надо! Вы горбом своим эти деньги зарабатываете, а мы их вам только начисляем, отдаем… А если уж очень хочется кого-то обязательно поблагодарить, то и поверните взоры на Димитрия.
     Сам же Аркадий свою выгоду из этой неприятной начальству ситуации тоже извлек. Наладив до автоматизма первичный учет, в котором теперь непосредственно стали участвовать и механизаторы,  быстро заработал так необходимый чужаку авторитет и получил свободное время. Первую из этих «добыч» он словно бы и не заметил, а вот вторую - немедля пустил в дело. Прошел двухмесячные механизаторские курсы и стал работать сменным комбайнером у того же Димитрия. С утра его видели с сажнем на полях, после обеда – за штурвалом красной «самоходки». А вечером он, став к тому же внештатным корреспондентом районного радио, успевал еще и передавать по телефону заметку о делах уборочных. Ночью же по-прежнему пописывал стихи, которые читал по воскресеньям на занятиях городского литобъединения под руководством реабилитированного лишь к концу жизни писателя Копосова.


     Такое его умение жить в режиме многостаночника  заметили не только в бригаде. Первым ему предложил перейти на работу корреспондентом районного радиовещания его редактор, бывший питерец Кольцов. А почти следом приехал на полевой стан секретарь колхозного парткома Малеваный. Он уже не раз наблюдал с шевелюристой головой Аркадия во всех профпроявлениях. Поэтому пригласил его, уже до цвета бронзы загорелого, у которого белели только зубы и памятный с целинного сенокоса шрам на подлокотье правой руки, под навес и начал без «дипломатии»:
     - Есть предложение сделать тебя секретарем колхозного комитета комсомола. Все данные молодежного вожака  и авторитет в глазах людей у тебя есть.
     - Спасибо, - чувствуя неловкость своего двоякого положения, начал привычно потирать затерявшуюся в русых кудрях родинку на высоком лбу Степнов. – Но мне же через пару месяцев в армию, стоит ли?
     - Армию для начала отсрочим, а там вообще поглядим.
     - Ну, что вы! – засмеялся Аркадий. – Если не отслужу, меня даже папанька за мужика не примет…Армия, что школа, и я тоже должен ее пройти.
     -  Ну, как знаешь, - разочарованно резюмировал информированный парторг, немного подумал и как бы на всякий случай выложил свой последний аргумент: – Но если только перейдешь на радио, тебя сразу и постригут.
 

     Теперь, когда о его позиции узнало даже руководство колхоза, Аркадию ничего другого не оставалось делать. Только прощаться. Хотел как можно потише, но словно по чьему-то умыслу прошел ливневый дождь, и уехать незамеченным ему не удалось. Собравшиеся на полевом стане механизаторы  от такой новости даже растерялись. Расселись под навесом и молча смотрели на бьющие по лужам слегка косые струи кубанского ливня. О чем они сейчас думали, уходящий от них Аркадий не знал. А вот что хотели сказать – услышал, благодаря всё тому же усатому Димитрию. Он стянул пятерней с головы свой коричневый берет, подошел к Степнову, крепко обнял его и затем, похлопывая по плечу, сбивчивым от волнения голосом произнес:
     - Дюже жалко прощеваться-то. Добрый ты и правильный хлопец. Иди же с Богом по жизни своёй дальше, не сидеть же тебе тут вечно с нами да с сажнем энтим деревянным.  Иди, конечно, и прощай ежели чё не так.
     И напоследок уговорил его взять на память эту кепку-берет, которую Аркадий накидывал на ручку сажня в качестве вешки для первого прохода комбайнов по пашне.
     - Будешь с ним, как заместо сажня, который с собой не заберешь и к судьбинушке своёй не примеришь…