Капкан для оборотня 38

Капкан для оборотня 37

Портрет Генерального секретаря ЦК КПСС Черненко будто провожал неподвижным взглядом лихорадочно прохаживающегося мимо человека в синей прокурорской форме, но без кителя. Прокурор области большими шагами нервно вышагивал по своему кабинету. Его энергичное, волевое, слегка полноватое лицо было нахмурено.
Закончился, предусмотренный законом, пятилетний срок пребывания его в этой должности. Бумаги же на его представление на новый пятилетний срок осели где-то в недрах обкома партии.
Не то, чтобы он не ладил с обкомом — это было просто невозможно, но партийные чинуши на каждом шагу старались показать, кто в области хозяин. И на каждом бюро обкома старались ущипнуть главного областного «законника», как они называли его с пренебрежением и даже презрением.
К прокурорским работникам любая местная партийная и советская власть вообще относилась как к какой-то неизбежной, но не очень существенной, помехе.
— Что Вы тычете всюду свои законы! — мог заорать и, действительно, орал на прокурора даже завотделом обкома, не говоря уже о секретарях областного комитета партии или председателе облисполкома.
«Свои законы» — каково?
И прокурор вынужден был брать под козырек и снимать обоснованные и, главное, основанные на законе, претензии или требования к органам исполнительной власти и хозяйственникам.
Зазвонил телефон. Прокурор подошел к столу и взял трубку.
— Слушаю Вас, — произнес он. — …Здравствуйте, Василий Борисович… Да, мы проводим расследование… Пока неясно… Нет, никто не задержан… Почему не милиция занимается?... Это чисто прокурорская подследственность… Закон так определяет… Да, я, конечно, доложу о результатах… До свидания.
Прокурор положил трубку и хмыкнул.
— Почему не милиция…, — раздраженно повторил он, передразнивая собеседника, — …какой еще такой закон…
К милиции отношение было совершенно иное — милиция была цепным псом партии и служила ей верой и правдой, не оглядываясь ни на какие законы. Единственным законом для нее была воля партии, а, точнее, воля соответствующего партийного бонзы. Иногда начальник милиции был членом бюро обкома или райкома партии и, поэтому, фактически стоял в иерархии выше прокурора, хотя его деятельность была поднадзорна прокуратуре.
Прокурор области нервничал не зря. Он, в общем-то, был не из тех, кто чересчур прогибался перед партийной верхушкой области, и старался честно исполнять свой государственный долг. Конечно, это было видно невооруженным глазом и ему, похоже, собирались показать его место. Поводы к этому были, а найти основания…
Он взял со столика желтоватую брошюрку «Закон о Прокуратуре Союза ССР» и стал рассеянно листать ее.
Формально, в соответствии с Конституцией, прокуратура была централизованным органом, не подчинявшимся местным органам власти. Прокурора области своим приказом назначал Генеральный прокурор СССР. Но, фактически, ни одна номенклатурная должность и, уж, тем более, прокурорская, не могла быть занята без согласования соответствующего партийного комитета.
Вначале этот вопрос рассматривался на бюро райкома, обкома, или ЦК партии, в зависимости от того, прокурора какого ранга назначали. И уж если бюро не согласовывало кандидатуру, то и речи о его назначении не могло идти. Таких случаев история не зафиксировала. Кто мог пойти против мнения партийного органа?
Генеральный прокурор? Только, если ему самому надоела его должность.
На столе прозвенел звонок внутренней связи.
— Заходи, — коротко произнес в трубку областной прокурор и набросил на плечи китель без погон, но с двумя вышитыми золотом большими звездами в черных петлицах, висевший на спинке кресла.
Вошедший был высок, худощав и одет в аккуратный коричневый костюм и светлую рубашку с галстуком. Большие, не по возрасту, залысины, скрашивали его простоватое угловатое лицо, придавая ему интеллигентный вид. В руке он держал уголовное дело, скрепленное желтовато-коричневыми корочками, которое тотчас же и раскрыл, дождавшись приглашения присесть.
— Здравствуйте, Константин Сергеевич.
— Ну, что у тебя с этой утонувшей девушкой, — хозяин кабинета пожал вошедшему следователю руку, но не смог скрыть досады, хотя видимых поводов к этому не было.
— Она не утонула. Согласно заключению судебно-медицинской экспертизы Елена Болышева была сначала задушена, а потом сброшена в Неман. А, кроме того, очень сильно избита перед этим и зверски изнасилована. Говоря языком эксперта, смерть наступила в результате механической асфиксии, от сдавливания шеи руками. Свежий разрыв девственной плевы. На теле и на лице — семнадцать ушибленных ран…
— Вот как? Подозреваемые есть?
— Есть. И, по-моему, их даже несколько.
— Рассказывай.
— 21 августа в Заводской РОВД, ночью, около двух часов, обратился студент нархоза, то есть института народного хозяйства, — уточнил следователь, — некто Крастонов. Он пояснил, что поздним вечером, во время свидания с девушкой, которая и была затем обнаружена убитой, на них напало пятеро неизвестных парней. Если коротко, то его избили, оглушили и сбросили в реку.
— То есть, он мог утонуть?
— И наверняка утонул бы, как говорят эксперты. Ему просто повезло. Да и организм молодой, к тому же он спортсмен, серьезно занимается бегом.
— Значит, налицо — покушение на умышленное убийство?
— Да. Именно так я квалифицировал бы действия нападавших, в зависимости от степени участия, конечно.
— Что было дальше?
— Перед тем, как его оглушили, он слышал крики девушки. Очнулся, как показало наше расследование, в двухстах десяти метрах, вниз по течению, на другом берегу реки. Парень вновь переплыл реку, но на месте нападения уже никого не застал. Нашел лишь свою куртку, которую накидывал на плечи девушки.
— Место происшествия осматривали?
— Увы, всего лишь через пять дней. Материалы находились в милиции, и нам об этом не сообщили, посчитав, что потерпевшему причинены побои в обычной драке.
— Безобразие. Грамотеи, — прокурор, казалось, выплеснул свою злость. Он закурил сигарету и тотчас же закашлялся, так как курил редко.
— Что дал осмотр места происшествия?
— Почти ничего. Едва видимые следы борьбы на почве и на траве. Есть и следы ног, но снять с них слепки и идентифицировать не представилось возможным, ввиду их давности и обильно выпадающей ежедневно росы. Небольшие осколки пивной бутылки. Сломанные ветви кустарника. Следы стоявшей автомашины. Вот и все.
— А что по девушке?
— Места, где над ней совершены насильственные действия и где она была сброшена в реку, установить не удалось.
— Автомашина хоть установлена?
— Это оказалось проще всего. Протекторы принадлежат спортивному итальянскому автомобилю «Фиат-Z». Такой ширины шин нет ни у одной из иномарок, состоящих на учете в областном ГАИ. Да и всего иномарок в области меньше пятидесяти.
— И кому он принадлежит?
— Числится на сестре начальника управления торговли облисполкома Плеткевича Иосифа Казимировича. Но фактически постоянно ездит на ней его сын Павел, тоже студент нархоза, факультет торговых отношений, второй курс.
— Крастонов с ним не пересекался?
— Нет, они не знают друг друга. Да и поговаривают, что этот Павел, или как его зовут дружки, Пашот, занятия в институте посещать не изволит — занят другими делами.
— Какими?
— Ошивается в окрестностях валютного магазина «Березка» и возле гостиницы «Неман», где и заканчивает обычно день гульбой в ресторане. Неоднократно задерживался милицией, но …
— Что «но»?
— Вы же понимаете, кто у него отец. Все дефициты под его началом. Тут, если потребуется, обычную водку не всегда купишь, да кусочек колбасы сырокопченой на закуску, а там…
— Да-а-а, — протяжно вздохнул прокурор, — и что, этот самый Павел отрицает, что был там в тот вечер?
— Ничуть. Равно, как и остальные четверо.
— Вот как? — хозяин кабинета от удивления промахнулся уже потухшей сигаретой мимо хрустальной пепельницы и досадливо поморщился.
— Все они утверждают, что пили вечером пиво на берегу Немана и случайно видели, как парень, похожий на Крастонова, сбрасывал девушку с берега.
— Вот же, мразь, какая … Крастонов их опознал?
— Да. Он утверждает, что это именно те молодые люди, которые напали на них вечером 21 августа.
— А Вы точно уверены, что это они совершили преступление?
— Почти стопроцентно. Характеризуются все крайне отрицательно, ведут, по существу, паразитический образ жизни, в своих показаниях постоянно путаются. И, главное, следственный эксперимент, проведенный в том месте, где по их уверениям, Крастонов, якобы сбросил девушку, показал, что это невозможно.
— Почему?
— Берег реки в том месте пологий и глубина у берега небольшая. Чтобы сбросить что-то, а, тем более кого-то, нужно войти в воду, как минимум, выше колен.
— Автомашину осматривали?
— Да, сразу же, как только ее установили. Она тщательно вымыта. Эксперты утверждают, что никаких следов нет вообще, поскольку в салоне произведена химчистка.
— Не пытались выяснить, где она могла быть произведена?
— Розыскникам отправлено отдельное поручение на этот счет. Результатов пока не получено.
— Вы уже предъявили кому-нибудь обвинение? — прокурор встал с кресла, приготовившись закурить еще одну сигарету, что на него было совсем уже непохоже.
— Нет, Константин Сергеевич. Нужна серьезная доказательная база. Жду результатов экспертиз. Всего их назначено восемь. Вчера дактилоскопическая экспертиза показала, что отпечатки пальцев на осколках бутылки, которой оглушили Крастонова, принадлежат одному из подозреваемых.
— Кто же он?
— Его фамилия Ступенев. А зовут — Игорь.
Прокурор области рухнул в кресло. Его рука слепо ткнула в пепельницу незажженную сигарету. Волевое лицо исказила гримаса горестного недоумения.
Фамилия Ступенев принадлежала второму секретарю обкома партии, курировавшему, по распределению обязанностей, экономику, торговлю и правоохранительные органы. И его единственного сына звали Игорем. Об этом знали все областные чиновники, и прокурор не был исключением.
И именно он, Ступенев, только что звонил прокурору, интересуясь ходом расследования и негодуя, что до сих пор не установлены преступники.
Осведомлен был о принадлежности хорошо известной в области фамилии и следователь, который прекрасно понимал сложность положения, в котором оказался его руководитель. Он молчал, отведя взгляд в сторону. Но он не мог и представить себе все нюансы, связанные с делом, которое он расследовал.
— Ну, давай, Зотов, занимайся, — наконец сумел выдавить прокурор, — докладывай мне регулярно о результатах следствия…

       ***

Просторная приемная второго секретаря обкома была обставлена новой и стильной мебелью, выдержанной в светлых ореховых тонах. Шторы на окнах висели свежие и строгие, длинный ряд телефонов на столе выглядел устрашающе, но современно.
Оттенок старости в окружающую обстановку привносила лишь солидных лет секретарша, пережившая уже нескольких владельцев этого кабинета.
— У себя? — солидный седовласый мужчина с дипломатом в руке кивнул в сторону двери кабинета со сверкающей табличкой посередине, указывающей на ранг его обитателя.
— Да, но он сейчас занят, — насупленная секретарша, напоминала своим видом старую сову, которой, для полноты картины, хотелось вставить в покривившийся уголок рта папиросу «Беломор». Заметив, что вошедший направился было в сторону двери, она привстала и протестующе подняла руку.
— Он меня ждет, — не обращая на протест рьяной телохранительницы, пришедший, одетый в элегантный светло-серый, в едва видимую полоску, костюм, уже касался  первой двери «предбанника».
— Василий Борисович, к Вам Плеткевич, — успела каркнуть вдогонку в микрофон громкоговорящей связи ретивая секретарша.
В громадном кабинете Ступенев был один. Над столом на стене висел большой портрет Черненко. Ступенев сидел за столом и задумчиво перелистывал дефицитный, богато иллюстрированный журнал «Америка».
— Приветствую Вас, Василий Борисович.
Не дождавшись ответа, вошедший без приглашения плюхнулся в кресло, стоящее возле приставного столика для посетителей.
Хозяин кабинета, перевернув еще пару страниц, наконец, соизволил обратить на него внимание.
— А, Иосиф Казимирович собственной персоной, — лениво проронил он, демонстрируя даже голосом пренебрежительное отношение к гостю.
Еще бы — тот был всего лишь начальником управления облисполкома — мелкая сошка, по сравнению со вторым секретарем, и, фактически, уже первым лицом в области.
— Живут же загнивающие капиталисты, — как бы пожаловался хозяин, тыкая пальцем в фото роскошной двухэтажной виллы с голубыми бассейнами, ухоженными лужайками и газонами с цветами. Впрочем, в голосе его не прослушивалось ни особого восхищения, ни явного сожаления или зависти.
— С чем пожаловал? — журнал был отброшен в сторону, и немигающие глаза, (один из них слегка косил) требовательно уставились в лицо посетителя.
— Вот, — коротко ответил тот и, положив дипломат на краешек массивного дубового стола, уже щелкнул одним из двух замков.
— Ту-ту-ту-ту…, — всполошенно хлопнул губами обкомовский руководитель и поднял руку, махнув ей вниз.
Грузно колыхнувшись тучным телом, он поспешно привстал с кожаного кресла и накрыл дипломат своей полной, покрытой короткими густыми волосками, кистью руки.
Вторая рука ткнула назад, в сторону искусно задрапированной занавеской двери, едва заметной в массивных дубовых панелях, обшивавших стены кабинета, — пройди-ка в комнату отдыха.
— Софья Андреевна, ко мне — никого, — буркнул он в селектор и поспешил за посетителем, уже скрывшимся в потайной комнате.
— Ты чего это… — злобно зашипел секретарь обкома в лицо бесшабашного гостя, — совсем всякую осторожность потерял?
— Да кто Вас посмеет подслушивать, Василий Борисович? — тот по-прежнему оставался безмятежен, но попыток открыть принесенный с собой дипломат пока не предпринимал.
— Кто-кто? Дед Пихто!
— КГБ, что ли? Так им еще в шестьдесят шестом году секретным цековским постановлением запретили вести слежку за руководителями партийных органов.
— А, ты кто — партийный руководитель, что ли? Следить могут за тобой, а попасть рядом могу и я…
— Понял, понял, понял…, — рассыпался в нарочитых извинениях посетитель.
— То-то же. Что у тебя там? Давай, показывай.
Плеткевич сел за небольшой столик и положил на него дипломат. Затем открыл второй замочек и ловко откинул крышку кверху. В недавно вошедшем в моду дипломате лежали две бутылки марочного армянского коньяка «Ани», большой футляр, обтянутый синим сафьяном, и скромный сверточек, обернутый обычной упаковочной бумагой.
— Это Вашей супруге, Веронике Сергеевне, — футляр был извлечен гостем и осторожно раскрыт, — у нее через две недели день рождения.
Внутри футляра на синем бархате тяжело золотилось колье со сверкающими подвесками.
— Брильянтики, — зашептал Плеткевич, — как говорится, чистейшей воды.
— Спасибо. Непременно передам и приглашаю сразу на день рождения, чтобы не забыть.
— А — это…, — гость ногтем пальца надорвал упаковку и показал две пачки серо-зеленого цвета, — денежки. Ваша доля по дагестанским делам за это полугодие.
— Валюта?
— Точно-с, двадцать тысяч североамериканских долларов.
— И, что я с ними буду делать? В сберкассу положу? — деланно осерчал Ступенев.
— Можем поменять и на наши. Нет проблем. По курсу черного рынка это составит около ста семидесяти тысяч рублей. Ваша заработная плата аж за шестьдесят лет. На эти деньги можно приобрести шестнадцать «Волг» последней модели. А если перепродать их на Кавказ…
— Ну, хватит, хватит, — голос секретаря обкома стал действительно раздраженным, — торгаш и есть торгаш, тебе бы только махинации крутить, да людей обманывать.
Он сунул сверток в карман своего пиджака, не замечая недоброго прищура в сузившихся глазах Плеткевича.
— Открывай коньяк, отметим это дело по славянскому обычаю, — Ступенев достал две рюмки и большую плитку шоколада из стоящей рядом приземистой тумбочки.
Оба выпили и блаженно прикрыли глаза, как бы прислушиваясь к проникновению благородного напитка в организм.
— Хорош коньячок, — отломив дольку шоколада, оценил хозяин, — люблю армянский, ни с какими «Наполеонами» не сравнить. Ты это… Завез бы ящичек-другой на дачу, а то закончился…
— Сделаем, Василий Борисович. Правда, «Ани» двадцатилетней выдержки не обещаю, туго с этим сейчас, но «Арарат» будет точно.
Ступенев налил еще по рюмке, завинтил пробку на бутылке и поставил ее в тумбочку.
«Вот жмот, — поморщился Плеткевич, — хоть бы по третьей налил, раз по славянскому обычаю».
Но вслух, конечно, сказал совсем иное, подняв рюмку на уровень глаз и любуясь слегка дрожащим цветом темного янтаря:
— Ваше драгоценное здоровье, Василий Борисович, — пожевал немного губами и добавил, — оно нужно не только Вам и не только всем нам, но и нашей славной партии, нашему могучему государству, нашей великой Родине. Верю, что Вы далеко пойдете. Большому кораблю — большое плавание.
Секретарь обкома лишь кивнул головой, восприняв сказанное, как должное и как вполне заслуженное.
Немного посидели молча. Затем Плеткевич, пользуясь моментом, решил некоторые вопросы выделения фондов на дефицитные товары. Ступенев наложил нужные визы без всякого согласования и обсуждения.
Видя, что гость уже собирается уходить, секретарь обкома, помявшись, вдруг перевел разговор на совершенно иную тему.
— Погоди. Тут такое дело… Скажи своему сыну, Пашкой его зовут, по-моему… Чтобы отстал от моего Игоря. История эта темная с утопленницей… Наркотой, замечаю, стал баловаться…
— Василий Борисович! — вспыхнул собеседник, — только без обиды! С девкой-то Ваш Игорь затеял, и пацана он пытался пришить — точно знаю. Не в курсе, как там и что произошло, но мой Пашка удержать его пытался…
— Ну, ты полегче, ты соображай чего…
— Да соображаю я. Дайте сказать. И наркотики мой не употребляет. Хранил — знаю, угощал друзей — да. Но сам — ни-ни. Я, конечно, скажу ему, но и Вы… Надо меры какие-то принимать. Следак настырный попался, копает, рыщет…
— Слушай, если ты еще хоть раз, кому-нибудь об…
— Все. Молчу, молчу. Это ж я по-свойски…
— Свояк нашелся. Ты смотри мне, этой паленой водкой дел не наделай. Людей не потрави. А то «по-свойски» и южную сторону камеры обеспечу.
— Василий Борисович! Господь с Вами! Водка вполне нормальная. Спирт из Дагестана поступает качественный, в цистернах. Здесь только разбавляют, как положено по Менделееву — сорок градусов, и разливают в заводском цеху, на нормальном оборудовании. И торгуют этой водкой только…
— Мне твои подробности не нужны. Я сказал, смотри — доиграешься. Все иди.
И хозяин встал, давая понять, что разговор закончен.