Господин Элиадес и зеркала

После своих пятидесяти господин Элиадес стал избегать зеркал. При этом женщин избегать господин Элиадес не собирался. Не было на то никаких причин. Да и зеркал, честно говоря, видимых причин сторониться тоже не было - господин Элиадес выглядел очень представительно. Он был высок и худощав, носил длинные черные волосы, которые ускользнули от седины, как мальчишка от отцовской трепки. Цепкие, как пальцы, карие глаза – казалось, он взглядом мог ухватить за руку.

Женщины находили его очень импозантным, он же находил их всюду и без усилий.
 
«Я не хочу каждый день видеть то, что когда-нибудь единожды увижу в свой последний миг», - сказал однажды господин Элиадес супруге, занавешивая зеркала в доме цветным шелком. Она не поняла, но возражать не стала. У нее было собственное зеркало, серебряное, оно заменяло ей постаревших подруг и даже отчасти – мужа.

Всем нам приходится отворачиваться, встречаясь с неизбежным. Такой неизбежностью были для господина Элиадеса зеркала, на которые он не напасся бы цветного шелка. Он деликатно уклонялся от их навязчивого взгляда - зеркала глядели на него цепко, но то была не хватка хищника, а что-то вроде отчаянной судороги умирающего.

Поэтому в лифте, поднимаясь на свой начальственный этаж, он опускал глаза, сразу проходил вглубь, к зеркальной стенке, и разворачивался к ней спиной. Разглядывая поневоле лица своих сослуживцев, господин Элиадес обратил внимание, что никто из них не может удержаться, чтобы мельком не глянуть на свое отражение.  В этот миг лицо каждого неуловимо менялось, словно выдавая какую-то тайну. Со временем господин Элиадес научился читать эти тайны, и даже стал записывать свои наблюдения в блокнот, сам не понимая, зачем.

***

Деспина вошла в лифт последней, еле успела. Высокая, неправдоподобно стройная, она как-то сразу ссутулилась, наклонила голову вперед, закрыв лицо черными кудрями, словно задернув тяжелые портьеры.  Не поднимая глаз, она отвернулась к дверцам, а когда они раскрылись на ее этаже, в какую-то долю секунды выпрямилась, отбросила локоны назад, обдав господина Элиадеса волной имбиря и лимона.
 
Через три дня, когда господин Элиадес уже знал имя и должность новой сотрудницы, они снова встретились в лифте. Ангелика из отдела расчетов обрадовано взяла Деспину за руку, что-то спрашивая (когда только они успели так подружиться?), но Деспина застыла, глядя в глаза господина Элиадеса, как кошка в аквариум – не на стеклянные его стенки, а на рыбок внутри. В этот миг он догадался, что она смотрит совсем не на него, а насквозь, через его зрачки, через его сознание, в зеркало, нет, еще дальше - в бесконечность зазеркалья. И то, что приоткрылось господину Элиадесу в антикварно-золотых глазах Деспины, заставило его, вопреки обыкновению, обернуться навстречу своему отражению.
 
Сначала он даже не узнал себя. Именно такими господин Элиадес представлял себе богов античности. Идеальное тело, модель Фидия, юная улыбка, вечность во взгляде. Выше людей, выше героев, мир далеко внизу, словно глядишь из той точки в небе, где сходятся воображаемые линии колонн Парфенона.

Внезапно Олимп обрушился. Низвергнутый в Аид, господин Элиадес поспешно обернулся, но сквозь щель в закрывающихся дверцах увидел лишь ускользающее облако имбиря и лимона, густое, тяжелое, шелковистое, как челка пони, с которым он ребенком любил играть в отцовском поместье.
 
***
 
Деспина приняла приглашение неожиданно легко и как-то слегка безразлично. Так принимают свою судьбу, давно ведая ее по предсказаниям авгуров.

Они поужинали в «Лотосе» и пошли прогуляться вверх по улице Дионисиу Ареопагиту.  Храмы Акрополя с каждой секундой меняли цвет в закатном солнце. Сначала их мрамор напоминал дорогую бумагу, затем – старый пергамент, потом внезапно порозовел. Господин Элиадес изумился – нежная кожа Деспины, всегда напоминавшая ему пенку на капуччино, вдруг приобрела в точности тот же оттенок. Он хотел спросить о причине, но не успел.

Деспина неожиданно взяла господина Элиадеса под руку и повела на холм Филопаппа. «Я хочу видеть цвет Парфенона в тот самый момент, как исчезнет в море последний луч солнца, - сказала она, - это как смотреть мужчине в глаза, когда из него извергается последняя капля».

Они поднимались по деревянным мосткам к вершине, но Деспина властно указала господину Элиадесу на южный склон, куда не заходят туристы. Там, среди цветущей акации, она велела господину Элиадесу наблюдать за закатом, опустилась перед ним на колени так, чтобы видеть Парфенон, и совместила оба своих любимых зрелища.

«Как только кто-то другой станет тебе дороже, чем я, ты меня потеряешь», - шепнула Деспина на ухо господину Элиадесу, когда он проводил ее до порога. Жила она с родителями в маленьком доме на Плаке. Этот дом своим фундаментом уходил в античность, а стены помнили запах янычар.

Господин Элиадес возвратился домой пешком, сам не замечая, что шагает в ритме прерывистого дыхания Деспины. В тот миг, когда он почти наяву услышал ее стон, а она издавала стоны и на выдохе, и на вдохе, взгляд его зацепился за объявление в витрине кондитерской лавки. «Сдам комнату на втором этаже». Господин Элиадес решил, что сегодня уже поздно действовать,  записал телефон в блокнот, полный чужих тайн, и продолжил путь уже ровным ритмичным шагом, каким любил расхаживать по своему огромному кабинету.

***

Следующую их встречу господин Элиадес продумал досконально, как выпускник режиссерских курсов. Он пригласил Деспину на урок танго, только для двоих, в маленький зал на Колонаки, недалеко от подножия холма Ликавиттос.

Йоргос, учитель танго, поджарый и седовласый, объездил весь мир в поисках того, что называл «своей манерой». В мечтах стать звездой он как-то пропустил тот момент, когда наступил его рассвет, ведь для звезд рассвет означает то же, что для солнца закат. Прежде, чем ввести своих учеников в зал, классический зал с паркетом, зеркалом от пола до потолка и перилами-станком, он недовольно покачал головой.

«Есть у каждого из вас то, что будет мешать танцевать», - заявил Йоргос, а затем, сняв с крючка две черные шелковые ленты, завязал ими глаза господина Элиадеса и Деспины. Шум уличных кафе, где голуби доедали прямо из тарелок, не дожидаясь окончания ужина, еле долетал сквозь запертые на медные щеколды окна.

Они оба не знали этот танец, но были достаточно музыкальны, чтобы освоить основной шаг. Йоргос сначала вел в паре с Деспиной, затем обнял господина Элиадеса. «Ничего предосудительного, кириас Элиадес, ведь изначально танго было танцем двух мужчин. И двух ножей», - заметил учитель и повел сначала сам, а потом предоставил контроль своему ученику.

И только после господину Элиадесу было дозволено приобнять Деспину за талию, встав с ней рядом, словно прогуливаясь. Они двинулись по залу, меняя темп, медленно, быстро, быстро, медленно. Йоргос сначала громко отсчитывал четыре такта, затем перестал, полюбовался на своих учеников, издал одобрительное восклицание и задернул портьеры. «Не забудьте захлопнуть дверь», - негромко сказал он, думая, что говорит только для господина Элиадеса.

Гул с площади на мгновенье стал громче, затем снова затих. Господин Элиадес развернул Деспину к себе лицом, их бедра сцепились, словно клинок и ножны. Они замерли, прислушиваясь к двум дыханиям, тоже сцепившимся в одно. Казалось, оно, это общее дыхание,  начало задавать свой темп: медленно, быстро, быстро, медленно. Следуя своему ритму, господин Элиадес повел, и Деспина угадывала его мысль до того, как она станет движением. В бесконечном поцелуе их дыхание слилось окончательно. Деспина сначала не могла выбрать, какой из стихий отдаться – танго или поцелуям, но, отдавшись одной, неминуемо оказалась и во власти второй.

Балетный станок оказался очень кстати. Тела обрели опору, но руки продолжали танец, скользя по пуговицам и застежкам. Скинув повязку со своих глаз вслед за галстуком и рубашкой, господин Элиадес увидел, что единственной деталью, которую Деспина не позволила с себя снять, осталась ее черная шелковая лента.

И то, что он видел в те минуты в зеркальной стене танцевального зала (и что Деспина, наоборот, не видела), они оба не забудут до конца своих дней.

***

Иногда они просто обедали вместе, не стесняясь ничьих взглядов. А бывало, проводили час сумерек в маленькой комнате над кондитерской лавкой, где сладкие запахи выпечки сдабривала нотка имбиря и лимона. Деспина объяснила господину Элиадесу, что этот запах намного старше ее самой и достался ей в наследство. А от кого наследство – не объяснила.

А в мае Деспина уехала на остров Кетеру, навестить сестру, которая еще ребенком вышла замуж за винодела. Господин Элиадес воспользовался этим, чтобы сделать в их комнатке небольшой ремонт.

Туту надо оговориться, что в молодости господин Элиадес изучал точные науки. Поэтому ему не стоило большого труда рассчитать параметры специальных вогнутых зеркал, которые стоили пять его годовых окладов каждое. Эти зеркала, тщательно подогнанные друг напротив друга, фокусировали то, что в них отражается, в одной точке. В этой точке господин Элиадес разместил небольшую круглую софу, заменив ей громоздкую кровать.

«Старые друзья не могут заменить молодую любовницу», - подумал господин Элиадес однажды за пятничными картами в компании седоусых собутыльников. Но от Деспины не было никаких вестей. В ту ночь господин Элиадес проснулся от морского ветра и не смог успокоиться до понедельника. Впрочем, в понедельник он с радостью бы вернулся назад, в эту беспокойную ночь, когда он еще не знал, что Деспина вовсе не брала отпуск, а уволилась насовсем.
Нетрудно догадаться, что двери ее дома оказались обезображенными табличкой «Продается».

Господин Элиадес ушел с работы пораньше, чтобы успеть купить вина до часа сумерек. И только когда вкус этого вина смешался со вкусом его слез, он увидел, что произведено оно на том самом острове Кетера, куда морской ветер унес его Деспину, его волшебную Деспину, черноволосую и утонченную.

В этот миг в дверь маленькой комнатки над кондитерской лавкой (а господин Элиадес уединился именно там) постучали. Открыв дверь, он увидел лишь конверт на полу, без подписи, конверт из очень дорогой старинной бумаги, которую, как вино, выдерживали в дубе, между струганных досок, чтобы пропитать цветом и запахом.

Господин Элиадес распечатал конверт, и его обдало такой знакомой волной имбиря и лимона. Эта волна привычно смешалась с запахом кондитерской лавки, куда влился аромат вина с острова Кетера и, непонятно откуда, добавились нотки морского ветра.

В конверте был осколок зеркала. «Как только кто-то другой станет тебе дороже, чем я, ты меня потеряешь», - вспомнил почему-то господин Элиадес. А может, эти слова нашептал ему внезапный ветер с моря. А может, ему вообще это все приснилось, и не было ничего, кроме зеркал, лживых и коварных…

Господин Элиадес, внезапно ослабев под тяжестью того, чего совсем не чувствовал последние месяцы, присел на софу. Совершенно машинально он глянул в свое волшебное вогнутое зеркало, и волна невыразимой тоски, множась в бесконечных отражениях, подобно жгуче-соленым волнам, захлестнула его с головой…