Директор школы

ДИРЕКТОР ШКОЛЫ

Здание школы на посёлке, сооруженное в период ожидания холодной войны, было построено с толстыми стенами и надёжным бомбоубежищем, в котором при желании можно было спрятать весь коллектив школы. Позже эти просторные, но затхлые подвалы убежища использовались как запасники для оборудования летнего пришкольного пионерского лагеря и как школьная раздевалка. Сама школа в этом здании открылась только к 1955 году, переехав из района шахты 19/20, где ютилась в неприспособленном здании, так как довоенное строение учебного заведения не уцелело.

Частенько, ещё до отрочества, когда мы проходили мимо этого монолитного здания, больше всего меня занимала башенка с флагштоком на крыше школы, на которой, по изначальной задумке, должен был дежурить наряд юных друзей пожарников (ЮДП).  Здание было серо-коричневое, с высоким крыльцом, а по центру фасада стоял бюст некогда «дорогого» дедушки Ленина. Напротив тогда ещё стояло второе здание, двухэтажное, для младших классов, но оно уже было ветхим, а позже его вообще снесли. Я проходил, держа маму за руку, и не подозревал, что настанет день, и мне придётся это серое произведение советской архитектуры именовать своим вторым домом.

Первые посещения школы совпали с моим переходом в подготовительную группу в детском саду «Светлячок».  Каждую субботу мы после садика шли на подготовительные курсы в школу. Там мы условно усердно рисовали крючочки, палочки и кружочки и приучались сидеть за настоящими партами. А школьные годы, тем не менее, подкрадывались всё ближе и ближе.
1 сентября 1982 года это случилось. Я в коричневой школьной форме, с пустым плоским портфелем и с георгинами стою на школьном плацу, рядом мои одноклассники, громко хрипит музыка, пробиваются голоса то Эдуарда Хиля, то Льва Лещенко, то звонкоголосой пионервожатой. К нам подходят старшеклассники, вручают подарки, а самый крупный из них подхватывает нашу Оксану Лифинцеву на плечо, и они бегут по кругу, трезвоня в колоколец с красным бантом. А потом наш первый урок – Урок Мира…

В ту пору директором нашей школы был Андрей Иванович Ступин. На переменах он иногда прохаживался по коридорам с хмурым видом, внушая дикий ужас младшекласникам. Обычно в тёмно-синем костюме, заложив руки за спину, он обходил свои угодья и казался нам коршуном, кружащемся над степью. Когда нас раз в год на проверку техники чтения загоняли к нему в кабинет, мы шли туда, как на эшафот, такой был страх перед этим, как оказалось, милейшим человеком. Помню, что в его кабинет я тогда входил с дрожащими коленями, в полубреду читал, в полубреду пересказывал, и даже умудрялся показывать третий результат среди наших 1-3 классов, но кроме хмурого голоса и кустистых свирепых бровей не запоминалось ничего. Но всё-таки о его мягкости и доброте мы узнали, правда, только в пятом классе. Когда наша классная руководительница Валентина Алексеевна Аввакумова нам объявила, что историю Древнего Мира нам будет преподавать директор, мы взвыли от ужаса и первый его урок ожидали, как обречённые на пожизненную каторгу на урановых рудниках. Но когда этот хмурый и, как нам казалось свирепый, человек вошёл в класс и начал говорить, мы просто заслушались и просидели весь урок, открывши рты и затаив дыхание, очарованные его светлой аурой и обаянием. Андрей Иванович своим красноречием мог потягаться с золотыми речами Ираклия Луарсабовича Андроникова. Урок истории для меня стал праздником, то, как излагал материалы директор, ни один из самых лучших учебников никогда бы доходчиво не объяснил ни одной темы, мне практически не приходилось дома перечитывать параграфы, потому что все, что слышал на уроке, держалось в памяти идеально. А в конце каждой четверти Андрей Иванович, по сложившейся традиции, не проводил урок, а рассказывал удивительные повествования на отвлечённые темы, которые переплетались с литературными произведениями и историей нового мира. Ещё была одна особенность, директор никогда не ставил двойки, не знаешь урока - он спросит в другой раз, но «неуд» не поставит, так что даже наши двоечники Миша Зайцев и Лёша Ленко в тот год с историей справлялись неплохо. Поэтому уход Андрея Ивановича на пенсию я принял, как личную трагедию. Никогда позже, ни в школе, ни в институте не было у меня такого педагога, который мог бы удержать моё внимание на датах, фактах, исторических личностях, разве что в училище преподавательница обществоведения Тамара Дмитриевна Козлова, сумела расшевелить мою латентную тягу к истории. Даже удивительно, что когда я поступал в институт, я к этому предмету практически не готовился, потому что историю ХХ века, как мне казалось, знаю хорошо, что в принципе и подтвердилось оценкой 8 баллов. Но тогда в школе на несколько лет я поставил на истории крест, а она на мне, я думаю, что и Елена Евгеньевна Легостаева и Сталина Ивановна Ревакшина, которые потом читали у нас историю, запомнили меня, как ученика, неспособного к исторической науке и ставили мне тройки просто из жалости.

С Андреем Ивановичем на посёлке мы всё равно встречались, он с нами всегда разговаривал на равных, интересовался планами, а иногда давал советы по-отечески, и был он для нас уже совсем не суровым дядькой, а милым и добрым человеком, с которым было просто приятно встретиться и завести тёплую беседу. А потом его не стало…

Как-то во время подготовки статьи в городскую газету «СейЧас» о 75-летии нашей школы, я навестил свою альма-матер. За полгода до празднования юбилея педагогическим коллективом была проведена огромная исследовательская работа. Следствием проделанной работы стало появление комнаты-музея истории школы – иллюстративные стенды рассказывают историю школы от далёких 30-х годов до сего времени. Немало уделено внимания и руководителям учебного заведения, которые оставили немаловажный след в становлении коллектива и педагогических традиций, и я был приятно обрадован, что Андрею Ивановичу в экспозиции уделено достаточно внимания. А потом я заглянул в кабинет директора, там сейчас полноправный хозяин – Елена Евгеньевна Легостаева, тоже мой учитель истории в 6-м классе, комната–музей – это была её инициатива. Несмотря на то, что прошло столько лет, обстановка в кабинете мне показалась до боли знакомой, родной, может, мебель уже давно другая, но в комнате всё располагается, как и в те 80-е годы, когда здесь был другой хозяин.

Последнее время я на посёлке бываю не часто, а уж прогулки по обветшалым улочкам позволить себе могу крайне редко. Деревья перед школой некоторые одряхлели, а некоторых уже и нету, Ленин отправлен на свалку истории, остался один постамент, здание, которое ещё в наше время было покрашено в зелёный цвет под шубу, с тыльной стороны все такое же серое и неприглядное. И всё равно, когда я прохожу мимо школы, кажется, сейчас выйдет на высокое крыльцо угрюмый человек в синем костюме, осмотрит по-хозяйски двор и зайдёт обратно. Но осознаю – не выйдет, к сожалению, уже никогда. Но он жив, пока память о нём живёт в его учениках, то есть в нас.