Отбросы

Скучный март перетек в скучный апрель. Пара дней с плюсом, слякотью и бесстыдно оголившимся из-под верхней корочки снега вандализмом сменилась на еще пару месяцев с минусом, все той же слякотью и все тем же стыдливо припорошенным легкими весенними метелями вандализмом. Совсем скоро, дней через сто, в самой последней мокрой холодной старушечьей тени растает последний черный угольный сугроб, после чего совсем скоро, дней через пятьдесят, на его месте появится чистая белая крупа первого снега. Когда это случится, будет казаться, что скучный апрель был не так уж и скучен, а март и вовсе прошел просто по-волшебному замечательно.

Нагрянули выходные, и первым днем выходных была, как ни странно, Суббота. Суббота – время идиота, чем все очень выгодно пользуются, реализуя свои потребительские – и не только – потребности. Время покупок после еженедельного главного человеческого праздника «Пятница» наступило. Мой друг решил не отставать от социума и отправился в Центр на поиски USB-кабеля с каким-то древним разъемом. Я пошел вместе с ним, делать нам обоим в это скучное время больше было нечего, поэтому мы решили, что можно немного пройтись, погулять по городу, обвинив в этом конкретную материальную цель.

Как все люди, живущие на севере, мы ребята немного замороженные, а посему пошли в магазин с самого утра, в три часа дня. Идем по центральному проспекту, через каждые два метра заходим в магазины сотовых товаров и электроники, но раз за разом нас обламывают. Нужного кабеля, как и любой другой нужной вещи, нигде нет. Странно, но иногда USB можно найти в самом неподходящем месте и не найти в подходящем. Нас наполняют совершенно разные ощущения от безнадеги до полного пофигизма.

Что-то подобное можно уловить и у попадающихся нам людей. Все больше и упорней в их энергичных ленивых фигурах начинает напрягать черствая размеренность всеобщей суматохи. На каждом встречном человеке покер-фейс, однообразная одежда и дислайк. Мы продолжаем поиски материального, но все чаще думаем о  метафизическом.

- Нужно будет потом посидеть в парке или тошниловке.
- В парке все скамейки замело.
- Не факт, найдем что-нибудь.

Вышли с пустыми руками из очередного магазина, идем вверх по проспекту, впереди, переминаясь с ноги на ногу, стоят очередные дети и суют прохожим очередные рекламные листовки. Я обычно беру, взял и в этот раз. Почему бы не помочь кому-то заработать немного денег, от меня же ничего особо не требуется. Смотрю на листовку, на ней реклама магазина женских меховых изделий, кручу ее в руках, и от нее отлепляется вторая такая же листовка. Складываю рекламки в брикетик и ложу в карман, переполненный разноцветными бумажными трубочками, брикетиками и шариками.

- Чувак, я похож на человека, который будет покупать женские шубы?
- Тебе даже две дали.
- У них руки, наверное, замерзли, – вот они и не смогли разлепить.
- Может, они просто еще и мне дали рекламку, ну, чтоб ты мне одну отдал.
- Может… Пакет, что ли, в следующий раз для этих штук брать… Главное не забыть их выбросить из кармана где-нибудь подальше.

Продолжаем движение, магазины нужного нам рода на этой стороне дороги закончились, решаем перейти и поискать треклятый кабель в одном вшивеньком магазе по ту сторону. До перехода чапать и чапать. Чапаем. Под ногами мокрый черный асфальт вперемешку с реагентами, впереди серые люди, над их головами серое небо. У обочины замечаем одухотворенного молодого парня в косухе с гитарой наперевес. Случайно подвернувшийся рок-н-рольщик играет что-то заводное, вокруг него бегает что-то не менее заводное с шапкой в руках.

- Пожертвуйте бродячим музыкантам, – весело журчит что-то заводное в шапке и с шапкой для «пожертвований», приставая к равнодушным прохожим.

Нас улыбнуло и обрадовало, я поднял вверх большой палец правой руки, и мы прошли мимо.

- Может, дадим им сто рублей и попросим что-нибудь сыграть для нас?
- Что закажем?
- Фиг знает, есть идеи?
- Может, «Нирвану»?
- Может, «Люмен»? «Сид и Нэнси». Или «Сплин – Выхода нет».
- Фиг знает.
- Давай «Нирвану – Изнасилуй меня».
- Там четыре аккорда – и в припеве, и в куплете. Че там играть? Уверен, что на квинтах играть не будет, а так и я могу сыграть. А если петь по-английски не будет, то это вообще отстой получится.
- Давай «Люмен - Сида и Нэнси».
- Ну, можно, хотя там тоже играть нечего… Да фиг с ним, давай «Сида и Нэнси» или любую другую песню, какую он знает.

В том самом магазине нас обломали так же, как в других, вдобавок мне даже интеллигентно нахамили. На противоположной стороне, как водится, оказалось еще хуже, чем на изначальной, а еще идти туда прилично пришлось. Дорога и поиск – вещи хорошие, но и они утомляют. Особенно если учесть, что конкретно я ничего не ищу. Мы переходим обратно и идем к парку, снова встречаем бродячих музыкантов, останавливаемся.

- Ну че, давай. – говорю я другу.
- Извини, меня Олег зовут, а тебя? – друг прерывает музыканта и тянет руку.
- Коля.
- Давай ты нам «Люмен – Сид и Нэнси» сыграешь, а мы вам сто рублей дадим.
- Я не знаю «Люмен».
- А че знаешь?
- «Кино» могу сыграть или «Чижа».
- Давай, что можешь.
- Я так понимаю, касса здесь. – говорю я, кидая сотку в шапку девушке.

Девушка тает от счастья, она, как маленький ребенок, получивший конфету за старание хорошо себя вести, прыгает, смеется, улыбается, светит и сияет. Ей хорошо. И не ей одной. Рядом с парнем стоят двое бомжей, мужчина и женщина, пара. Оба низенькие, сморщенные, грязные. У мужчины на губе огромная корка герпеса, мокрые глаза, его женщина держит руки на груди и во все лицо улыбается беззубой улыбкой. Блаженное царство на гастролях в реальности. Парень начинает играть «Кино – Перемен». Играет неплохо, не забыл даже про риф вначале, только голос у парня какой-то странный, больше подходит для какого-нибудь рычащего металла, – меня не цепляет. Походу, не цепляет только меня, видимо, здесь один из таких случаев, когда рок-н-ролл жив, а я еще нет. Мой друг подходит к девушке с шапкой и заговаривает с ней, я пытаюсь получше проникнуться в музыку. Не могу. Хочу, но не получается. Бомжиха начинает подпевать, ее спутник поддерживает подругу и берется весело шевелить распухшими губами, парочка пританцовывает. Девушка с шапкой и мой друг включаются в процесс, а я не могу.

- А «Муравейник» можешь? Давай «Муравейник»! – заказывают бомжи.

Парень начинает играть «Муравейник», мужик кидает опухшей черной ладошкой мелочь в гитарный чехол, припаркованный на обочине. Парень ловит кайф от себя и от музыки. Я смотрю на него и не могу понять, что меня напрягает. Мне как-то неловко быть в этой компании. Не по себе. Я люблю музыку, я люблю живую музыку и музыкантов люблю. И этих ребят тоже люблю, нормальные ребята, стоят, кайфуют, получают удовольствие и радуют людей. Парень старается, троих левых людей он как-то же зацепил, а если человек подарил хотя бы трем людям минутку-другую счастья, это все не просто так. А его девушка? Она абсолютно счастлива. Ей круто. Делать то, что хочется делать, а не то, что от тебя ждут. Вот она свобода, вот он полет. Но что-то не так.   

- Молодец, – говорит бомж
- Да… Люди, давайте, люди, ну че вы?! – обращается бомжиха к прохожим.

Никто, кроме нас и бомжа, денег больше не дал. Музыкант энергично доиграл «Муравейник» и начал тихо наигрывать что-то новое. Мы с другом еще какое-то время постояли рядом и пошли в парк.

- Хорошие ребята.
- А о чем ты с девушкой разговаривал? – спросил я друга.
- Да так, о том, о сем… Прикинь, она сказала, что они автостопом путешествуют, так и живут. Круто?
- Мне показалось, что те двое бомжей, как будто эти же бродячие музыканты, только лет через двадцать.
- Есть такое.

Через пару дней я шел в Центр по своим делам, спускался по лестнице, передо мной шла женщина с сумкой в руках. На лестнице, оперевшись на периллу, стоял запыханный испуганный бомж. Женщина подошла к нему, достала из сумки пакет с пряниками, с добродушным видом что-то сказала мужчине и протянула пакет. Бомж посмотрел ошарашенным взглядом и улыбнулся.

Я прошел мимо – спешил по делам. Из-за моей спины выскочили двое еще более спешащих парней, мажористого вида.

- Не понимаю я этого… Это уже не люди. Это же животные. Мусор. Отбросы. Че их жалеть! Нафиг они нужны, давать им еще что-то.  – услышал я обрывок их разговора, брошенный в мою сторону веселым порывом апрельского ветра.

Мне стало стыдно.