XVI Nice women. А что-нибудь изменилось с тех пор?

Роберт Рем
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ
трилогия
© 2009 – 2012

Книга вторая
ВРЕМЯ ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЯ,
или
Ночь могущества

роман

ЧАСТЬ III
ПОСЛЕДНИЕ ЗАПОВЕДИ




XVI
Nice women. А что-нибудь изменилось с тех пор?

     Артур вспомнил, что когда-то записывал выдержки из произведений Бальзака. Он встал с постели и пошел отыскивать свои записи.
     Найдя их, он стал их перечитывать…
     «Под соблазнительной внешностью она скрывала беспечное сердце и непомерную гордость от сознания своего высокого происхождения и красоты, присущую многим девушкам уверенность, что никто еще не поднялся до тех высот, с которых можно оценить совершенства ее души. В ожидании страстного чувства, рано или поздно испепеляющего сердце всякой женщины, она тратила свой юный пыл на неумеренную любовь к аристократии и выказывала глубочайшее презрение к людям незнатным».

     «Восхищение всегда утомительно для человеческой природы».

     «Цените тех, кто вас любит. Знайте, что только бедные великодушны. У богачей всегда найдется повод, чтобы не дарить родственнику двадцати тысяч франков».

     «Тот, кто богат, хочет стать еще богаче».

     «Кто не совершил безрассудств в дни весны, тот совершает их в зимнюю пору».

     «Тот, кто нравится всем, в сущности не нравится никому. Самый худший из всех недостатков – это не иметь их вовсе».

     «Любовь дарует все, но только любовникам. Супругам же нужно нечто более существенное, чем купол небес и ковер лугов».
          «Загородный бал»

     «Счастливая женщина не ведет светского образа жизни».

     «В начале брака мужчина редко бывает требовательным в наслаждениях, если он женился на девушке ради ее красоты. Молодежь отличается скорее пылкостью, чем утонченностью в любви, к тому же первая интимная близость всегда очаровательна. Как распознать в женщине холодность, достоинство или сдержанность, когда наделяешь ее собственными восторгами, когда возлюбленная преображается, одаренная отблеском твоего собственного огня? Только достигнув известной супружеской умиротворенности, можно заметить, что святоша ждет любви со скрещенными руками».

     «Всякое мыслящее существо, даже самое слабое, бывает оскорблено в своих чувствах, если ему приходится совершать под давлением чужой воли поступок, казавшийся до того вполне естественным. Из всех видов тирании самый гнусный тот, который мешает человеку самостоятельно действовать и мыслить: ведь это значит отречься от собственной личности прежде, нежели сумеешь ее проявить. Самое ласковое слово замирает на устах, нежнейшее чувство гаснет, когда нам кажется, что нас принуждают к ним… Если хозяйка дома – святоша, на всем там лежит печать ханжества… Подобно тому как симпатичнейший малый приобретает типическую внешность жандарма, поступив в полицию, так и люди, ревностно соблюдающие церковные обряды, становятся похожими друг на друга. Привычка опускать очи долу и принимать глубоко сокрушенный вид является личиной, которую прекрасно умеют носить обманщики. Чем внимательнее приглядываются мнимые нечестивцы к богобоязненному семейству, тем яснее видят там что-то неприятное: они замечают в доме набожных людей следы скупости и тайны, как у ростовщиков, и ту пахнущую ладаном сырость, которая застаивается в холодном воздухе часовен. Мелочный распорядок жизни, узость мысли, которая чувствуется там во всем, можно определить одним словом – ханжество. В этих мрачных, зловещих домах ханжеством пропитаны мебель, гравюры, карнизы; ханжество там и в словах, и в молчании, и в лицах. Превращение людей и вещей в воплощенное ханжество – необъяснимая тайна, но таковы факты. Каждый из нас имел возможность наблюдать, что ханжи ходят, садятся и говорят не так, как ходят, садятся и говорят обыкновенные люди. У них в доме чувствуешь себя стесненным, у них не посмеешься; неподвижность, симметрия царствует во всем – от чепца хозяйки до ее подушечки для булавок; там не встретишь ни одного искреннего взгляда, люди кажутся тенями, а сама хозяйка словно восседает на ледяном троне. Однажды утром несчастный Гранвиль с болью и грустью увидел у себя дома все признаки ханжества. В свете встречаются дома, в которых одни и те же результаты бывают вызваны различными причинами. Скука заключает эти злосчастные дома в заколдованный круг, внутри которого чувствуется ужас и безграничность пустоты. Семейный очаг похож там не на склеп, нет, а на нечто худшее – на монастырь.

     «Цвет лица г-жи Гранвиль приобрел мертвенный оттенок, а в чертах застыло выражение, убивавшее радость у всех, кто с ней встречался. Чем была вызвана эта перемена? Аскетическим ли выполнением обрядов, которому так же далеко до благочестия, как скаредности до бережливости, или же сухостью, свойственной душам ханжей, – трудно сказать; но красота, лишенная жизни, – быть может, просто обман.

     «Гранвиль, поглощенный службою, лишенный развлечений, удрученный и утомленный одиночеством, к тридцати двум годам незаметно впал в глубочайшую апатию. Жизнь стала ему в тягость. Он был слишком высокого мнения об обязанностях, которые налагал на него занимаемый пост, чтобы явить пример беспорядочной жизни; он решил забыться в работе и начал писать большой труд о праве».
          «Побочная семья»

     «М-да, – задумался Артур словами Шерлока Холмса: – Как это верно, Ватсон». Он провел аналогию между своим состоянием двухлетней давности и этим героем повести. Страшно даже подумать, что нечто в этом, – конечно, далеко не все, но достаточно, – было общего с его тогдашним положением. Но, как писал Толстой в «Анне Каренине», все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. «Конечно, в доме у меня далеко не было ханжества, но было нечто другое – отсутствие уютного семейного очага. Я был удручен и забывался в работе и своих мыслях».
     Затем он продолжил чтение…
     «Этот любящий человек был доведен до равнодушия, до эгоизма – худшего, чем смерть… В довершение всего он избегал знакомств и связей со светскими женщинами, отчаявшись найти у них утешение».

     «…– Богу можно служить по-разному. Иные христиане воображают, что попадут в рай, если станут ходить в церковь, читать “Отче наш”, выстаивать обедни и избегать грехов. Таким христианам, сударыня, уготован ад, они не любили бога ради него самого, они не служили ему так, как он того требует, не приносили ему никакой жертвы; несмотря на внешнюю кротость, они жестоки по отношению к ближнему. Они видят только закон, букву, но не сущность христианства. Так поступили и вы со своим земным супругом. Вы пожертвовали моим счастьем ради спасения своей души, вы были заняты молитвой, когда я приходил к вам с сердцем, преисполненным радости, вы плакали, когда своим присутствием могли бы вносить веселье в мой рабочий кабинет, вы ни разу не пошли навстречу моим желаниям».
          «Побочная семья»

     «А эта Анна мне еще осмеливалась проникновенно заявлять: “Надо жить по-христиански”, – подумал Артур, – сама же попросту надругалась над моими чувствами. Да она просто ханжа и распутница в одном лице… Так вот, что значит по-христиански жить здесь, на Земле?»
     «– Ради будущей жизни, – читал он, – вы изгнали из своей души всякое чувство любви и преданности, которое бог повелел вам питать ко мне, и сберегли для мира только ненависть».

     «– … Я ненавижу все, что говорит о чувствах! Итак, вот уже девять лет, как я перестал удивляться старикам, которые занимаются разведением цветов, посадкой деревьев; жизнь научила их не верить в людскую привязанность, я же в несколько дней превратился в старика. Я хочу любить только бессловесных животных, растения и все, что принадлежит к миру вещей. Мне гораздо дороже танцы Тальони, чем все человеческие чувства, вместе взятые. Я ненавижу жизнь и мир, в котором я одинок. Ничто, ничто, – прибавил граф с таким видом, что молодой человек вздрогнул, – ничто меня не трогает, ничто не привлекает.
     (Мари Тальони – итальянская балерина, выступавшая во Франции в 1827-1847 гг.)».

     «…– У моих детей свои заботы, свои волнения, свои дела. Если бы хоть один из них посвятил мне свою жизнь и попытался своей любовью заполнить пустоту, которую я ощущаю вот здесь, – сказал он, ударяя себя в грудь, – он оказался бы неудачником, принес бы мне в жертву самого себя. А для чего спрашивается? Чтобы скрасить несколько лет, которые мне еще осталось прожить? И чего бы он достиг этим?»

     «– … Когда ты решишь жениться, не совершай легкомысленно этого шага, самого серьезного из всех, к каким нас обязывает общество. Постарайся тщательно изучить характер женщины, с которой ты собираешься себя связать… Отсутствие взаимного понимания между супругами, какой бы причиной это ни вызывалось, приводит к ужасным несчастьям: рано или поздно мы все бываем наказаны за неповиновение социальным законам».
          «Побочная семья»

     «Нет ничего обиднее для девушек, как, впрочем, и для всех людей, чем видеть, что их злобная выходка, оскорбление или колкость не возымели действия, встретили презрение того, к кому они обращены. Тогда оскорбителям кажется, что их ненависть к врагу вырастает настолько же, насколько он сам оказался их выше».

     «…– Если решаешься умереть, надо дорого продать свою жизнь… Жизнь одного честного человека стоит жизни двух предателей и одним ударом кинжала, если направить его с умом, можно заслужить бессмертие».

     «Быть единственной надеждой благородного человека, любить его и покинуть? Такая жертва нечто иное, как измена; молодость на нее не способна».

     «Веселье приходит только туда, где есть полное равенство».

     «Бедность нагрянула внезапно – еще не отталкивающая, пока лишь в простой одежде и почти терпимая; в голосе ее не было ничего пугающего, она не привела с собой ни отчаяния, ни кошмаров, за ней не тащились лохмотья; но она отнимала привычки и воспоминания дней довольства, она выкорчевывала человеческое достоинство».
          «Вендетта»

     «Обе Марии должны были стать дурами или возжаждать независимости; чтобы стать независимыми, они пожелали выйти замуж, лишь только увидели свет и получили возможность сопоставить некоторые понятия, но своей трогательной прелести, цены себе они не знали. Не понимая собственной чистоты, как могли они понять жизнь? Они были так же безоружны перед несчастьем, как лишены опыта для оценки счастья. Только в самих себе находили они утешение, томясь в этой родительской тюрьме.
     Что до мужчин этого круга, то они могли бы погасить все факелы любви, так холодны были их лица, такое печальное примирение с судьбою написано было на них; все они достигли того возраста, когда мужчина угрюм и удручен, когда он оживляется только за столом и привержен лишь к тому, что касается телесного благополучия».

     «Многие мужчины, помышляющие о женитьбе, предпочитают вышедшую из монастыря и пропитанную благочестием девицу воспитанной в светских понятиях барышне. Середины нет: мужчине приходится жениться либо на весьма просвещенной девице, начитавшейся газетных объявлений и понимающей их смысл, наплясавшейся на балах с сотнями молодых людей, побывавшей во всех театрах, проглотившей кучу романов, на барышне, которой учитель танцев обломал колени, прижимая к ним свои колени, которая равнодушна к религии и выработала собственную мораль, – либо на неопытной и чистой девушке… Возможно, что одинаково опасны оба типа невест. Но огромное большинство мужчин, даже не достигших возраста Арнольда, все же предпочитают благочестивую Агнессу скороспелой Селимене.
     (Арнольд – пожилой буржуа и Агнесса – простая наивная девушка, не знающая жизни, – действующие лица комедии Мольера «Урок женам», Селимена – светская кокетка, действующее лицо комедии Мольера «Мизантроп»)».

     «Существуют обойденные судьбой пленительные создания, которым, казалось бы все должно удаваться в жизни, а между тем они живут и умирают несчастными жертвами злого рока и непредвиденных обстоятельств. Веселая невинная Эжени, вырвавшись из материнской тюрьмы, подпала злобному деспотизму выскочки-банкира. Анжелика, предрасположенная к великим борениям чувств, была брошена – хотя на привязи – в высшие сферы парижского общества».

     «…– Женщины, воспитанные, как вы, в строгости и благочестии, жаждут свободы, стремятся к счастью, а то счастье, которое досталось им в удел, никогда не представляется им столь полным и прекрасным, каким было в мечтах. Из таких девиц выходят плохие жены».

     «Он подумывал о женитьбе; ибо как многие мужчины, получил отвращение к любовным связям – этим буйным цветам молодости. Для каждого наступает критическое время, когда общественная жизнь предстает перед человеком во всем своем значении».

     «Граф де Ванденес узнал себя самого в Марии Анжелике де Гранвиль. Вступая в брак с наивной девушкой, непорочною и чистой, этот молодой старик заранее решил соединить с чувствами супруга отцовские чувства. Он сознавал, что свет, политика иссушили его душу, и знал, что в обмен на юную жизнь даст остатки жизни изношенной. Цветы весны – и зимний лед; убеленный сединами опыт – и блещущая молодостью, беспечная неосмотрительность. Здраво обсудив свое положение, он заперся в супружеской крепости с большим запасом провианта. Снисходительность и доверие были якорями, на которых он встал у причала. Каждой матери семейства надлежало бы искать такого мужа для своей дочери: ум – это ангел-хранитель, разочарованность проницательна, как врач, опыт предусмотрителен, как мать. Эти качества – три главные супружеские добродетели».

     «Счастье не нуждается в комментариях».

     «Во многих семьях, с виду дружных, согласных, жизнь протекает так: братья находятся далеко, поглощены интересами состояния, карьеры, службы; сестры вовлечены в интересы мужниной родни. Все члены семьи живут, таким образом, врозь, забывая друг о друге, будучи соединены только слабыми узами воспоминаний, пока их не созовет фамильная гордость, не соберут вместе какие-нибудь материальные интересы, – иногда для того, чтобы разлучить духовно после разлуки, вызванной внешними обстоятельствами. Редким исключением является семья, члены которой живут вместе в душевной близости. Современный закон, дробя семью на семьи, породил ужасный из всех зол: индивидуализм».

     «У двадцатипятилетней женщины сердце уже не то, что у восемнадцатилетней девушки; у женщины в сорок лет оно не то, что в тридцать. Существуют четыре возраста в жизни женщины. Каждый возраст создает новую женщину. Ванденес, несомненно, знал законы этих превращений, обусловленных современными нравами; но в своем собственном супружестве он забыл о них, как самый лучший знаток грамматики может забыть ее правила, когда пишет книгу, как самый великий полководец, обманутый случайными особенностями местности на поле битвы, среди огня, может забыть непреложные правила военного искусства. Человек, способный всегда наложить печать своей мысли на события, – это гений; но самый гениальный человек не бывает гениален каждый миг, иначе он был бы слишком богоподобен».

     «Ванденес, давая всему удовлетворение, подавил желание – этот двигатель мироздания, расходующий огромную сумму духовных сил. Безмерный пыл, предельное несчастье, полное счастье – все абсолютные начала царят над бесплотными пространствами: они желают быть одни, они душат все иное. Ванденес не был женщиной, а только женщины владеют искусством разнообразить блаженство – отсюда их кокетство, строптивость, их страхи, их ссоры и те изобретательные, остроумные глупости, которыми они умеют сегодня сделать спорным то, что было ясным вчера. Мужчины способны утомить своим постоянством, женщины – никогда. Ванденес был по характеру таким добрым, что не мог умышленно мучить любимую женщину, он вознес ее в самое синее, самое безоблачное небо любви… Для Ванденеса послужило камнем преткновения то же, что и для Данте. Честь и слава безуспешной отваге! Его жена в конце концов стала находить несколько однообразным столь благоустроенный Эдем; полное счастье, изведанное первой женщиной в земном раю, так же приелось ей, как приедаются сладости, и, подобно Риваролю при чтении Флориана, графиня почувствовала желание встретить какого-нибудь волка в овчарне. Но положение графини де Ванденес можно объяснить и без помощи библейских образов: она ощущала в своей душе огромную силу, которой не было применения, счастье досталось ей без страданий, оно не требовало забот, не внушало тревог, она не боялась его утратить, оно каждое утро вставало перед нею все в той же лазури, с теми же улыбками, с теми же ласковыми словами… В ее желании было нечто детское, что должно бы ее извинить; но общество так же не знает снисхождения, как ветхозаветный бог.
     (Антуан Ривароль – французский литератор и журналист, отличавшийся скептическим и язвительным умом; Жан-Пьер Флориан – французский баснописец)».

     «Любопытно, что от такого рода бесед (о любовниках между светскими дамами) обычно уклоняются женщины, наслаждающиеся запретным счастьем; в обществе они ведут себя сдержанно, чинно и почти робко, вид у них такой, словно они каждого умоляют молчать или у всех просят прощения за свои преступные радости. Если же, наоборот, женщина охотно слушает разговоры о супружеских катастрофах, расспрашивает о силе страсти, оправдывающей согрешивших, то она стоит в нерешительности на перекрестке и не знает, какой путь избрать».

     «Общество никогда не теряет своих прав: оно всегда требует развлечений».

     «Женщины любят творить чудеса, ломать скалы, плавить бронзовые с виду характеры».

     «Мышление женщины обладает невероятной упругостью: от сильного удара оно сплющивается, кажется раздавленным, но спустя определенное время принимает прежний вид».

     «…– Первая любовь женщины – упоительна. Позже, видите ли, наши ласки, наши заботы отдают искусством. Старая женщина… может все сказать, она уже ничего не боится… Знайте же, в зрелом возрасте мы умеем дарить вам счастье; но в молодости, когда мы любим впервые, то вкушаем счастье, и поэтому доставляем вашей гордости множество удовольствий. Все для вас тогда восхитительная неожиданность, ваше сердце полно наивности».

     «В каждом писателе сидит нелегко глохнущая жажда преклоняться перед духовной красотою».

     «Чем больше жертв приносит мужчина, тем больше растет его привязанность к существу, которое их требует. Светские женщины, как и куртизанки, чуют эту истину; быть может, даже безотчетно пользуются ею».

     «Женщины не позволяют своему любовнику сходить с пьедестала. Божеству не прощается никакая мелкая черта».

     «Журналисты его ненавидели, но были готовы протянуть ему руку и утешить в случае падения, а в случае успеха – обожествить. Таков литературный мир. В нем любят только нижестоящих. Там каждый враждебен ко всем, кто старается пробиться. Эта всеобщая зависть удесятеряет шансы посредственностей, не возбуждающих ни зависти, ни подозрений, прокладывающих себе путь по способу кротов и пристраивающихся, как бы ни были они глупы… между тем как таланты все еще дерутся у дверей, чтобы не дать друг другу войти».
     …
     «Наделенные воображением люди, для которых надежда – основа жизни, не хотят понять, что в делах самый опасный момент – это тот, когда все идет согласно их желаниям».

     «Женщина героична, когда уверена, что в ней – вся жизнь большого и безупречного человека».

     «Только несчастные знают, что способны на любовь!»

     «Женщины, знающие за собой тайную вину, драпируются в тогу женской гордости. Это душевное притворство надо ценить. Обман тогда полон достоинства, если не величия».

     «Все любовники ведут игру одинаково; но не все женщины имеют счастье видеть жизнь в ее истинном свете».

     «– … Тебя оставили в дураках люди, тебя не стоившие. Подумай о том, как бы снова, только по-иному, не остаться в дураках».

     «Если мужчина безразличен женщине, то он кажется ей некрасивым, но мужчина, которого она разлюбила, кажется ей ужасным».
          «Дочь Евы»

     «Тридцать шесть лет – возраст, когда большинство женщин начинает убеждаться, что они были обмануты общественными законами».

     «Разве для добродетельной женщины не значит достичь уже многого, выйдя замуж за человека, не способного на легкомыслие?»

     «Как бы хорош ни был муж, он редко достигает совершенства».
          «Силуэт женщины»

     А еще были «Гобсек», «Полковник Шабер», «Покинутая женщина», «Обедня безбожника», «Дело об опеке», «Блеск и нищета куртизанок», «Шагреневая кожа».
     «Произведения Бальзака католическая церковь включила в индекс запрещенных книг, – думал Артур. – По истине полный идиотизм и ханжество! Святоши. А сейчас, как и раньше, в лоне церкви, монастырях продолжают твориться всякие мерзости. И почему мне эти записи не помогли разобраться в чувствах Анны. Ведь я раньше так все понимал! Но я все забыл, что-то упустил из виду – так я был поглощен собственным семейным несчастьем и так воодушевлен возможностью любви, что оказался полностью обезоружен».
     Но упущенного не воротишь, сделанного не обернешь вспять.

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/04/11/2007

Вернуться к предыдущей главе: http://www.proza.ru/2013/04/11/1941