Кухня ч4. В стране нет хлеба

4. В стране нет хлеба.

Сидя в колхозе, мы ничего не знали, что творится в стране, не было даже радио, хотя если бы и было, мы его все равно не стали  слушать и  даже не включали бы – последние известия интересовали нас меньше всего. А в это самое время в стране был жуткий неурожай хлеба,   не уродили зерновые. В городе даже убрали хлеб со столов. Эту вот самую пшеницу, которая не уродила, я должен  был собирать вместе с трактористом  Мыколой. Трактор ждал меня прямо здесь, рядом с нашим домом, он трясся, дергался и чихал, выкашливая при этом сизые газы, совсем не полезные для пищеварения.

Выпив литр молока и съев четвертуху хлеба, который выпекали здесь же в колхозной пекарне, я сел рядом с Мыколой и он повез меня осваивать новую специальность. Профессию ломщика кукурузы, а также повара я уже освоил.

Поле, куда мы с Мыколой приехали, было устелено жидким ковром скошенной пшеницы. Пшеница выросла настолько слабой и редкой, что комбайн не мог ее убирать и сразу молотить, техника была рассчитана на более мощные растения, поэтому пшеницу скосили, как траву, и теперь нашей задачей было собрать разбросанные по всему полю колосья в валки.   

Мы прицепили к трактору грабли – эдакое приспособление, похожее на согнутые пальцы для того, чтобы сгребать лежащую на земле пшеницу. Грабли имели два железных колеса и такое же железное сидение, сидение было сделано под форму ягодиц, сидеть было довольно удобно. Когда  грабли полностью набивались пшеницей, я должен был дергать за ручку, грабли тогда задирались, пшеница вываливалась, образуя валик. Дергать за ручку надо было в тот момент, когда грабли равнялись с предыдущими валиками, таким образом вдоль всего поля образовывалось много длинных валков из пшеницы, потом ехал комбайн,  подбирал валки и вымолачивал из них зерна. 

Только позже, когда приехали в город, мы почувствовали масштаб трагедии, которая следовала за таким вот неурожаем пшеницы. До этого времени на столах во всех столовых в специальных вазах стоял нарезанный хлеб – черный и белый, можно было взять стакан сладкого чая за 2 коп. и   съесть с ним сколь угодно хлеба, так студенты иногда и делали. Так делал даже великий русский поэт Некрасов в годы своего бедственного положения, когда отец его лишал всякой финансовой поддержки – об этом нам рассказывали еще в школе. Получается, что в крепостной России в столовых тоже хлеб стоял на столах.   Убрали со столов хлеб – еще ладно, так ведь каким он стал ! Его ели только потому, что другого не было, выпекался один вид хлеба на всю страну, он был темно серого цвета и даже свежий оцарапывал слегка рот. Однако в Прибалтике, как был белый хлеб и булки, так и остался, боялись власти  будоражить прибалтов.

Мне моя новая работа нравилась.  С Мыколой  я договорился, что он сядет на мое место, а я буду за рулем. Он показал мне, как управлять машиной, за что дергать и на что нажимать и я поехал. Мыколе    трястись на граблях тоже было каким-то разнообразием,  и, видно еще, он был нормальный мужик и понимал, как мне, пацану, по кайфу поуправлять машиной. А здесь, в поле, ни столбов, ни деревьев,  ни ям, ни гаишников,   и захочешь, врезаться некуда.

Лихо, верхом на тракторе, я подкатил к нашему стойбищу, лихо затормозил и под изумленные взгляды товарищей выпрыгнул из кабины. Тракторист пересел на мое место и уехал к себе домой обедать.   Юрий Николаевич, он тоже был здесь, - должно быть удивлен тем, что именно я, разгильдяй и нарушитель,  не считаюсь с личным временем, даже на обед опоздал, во имя общего блага, которое неизбежно получит все наше советское общество и благодаря моему труду тоже.

-  Стой, не двигайся, я сейчас - это Вадим, тот самый повар, теперь плотник, которого я сменил на кухне.
Он заскочил в наше жилище и тут же назад с фотоаппаратом.
-  Повернись-ка к свету… так… улыбнись – готово.  Вадик был заядлый фотолюбитель и, конечно, потом, когда я увидел снимок, не трудно было понять его азарт сфоткать меня, потому что не часто среди бела дня даже на просторах наших полей встретишь лицо, как маслом намазанное толстым слоем пыли, на лбу виднелись бороздки от ручейков пота, стекающих к густым  бровям, превратившимся в плотно забитые грязью плотины, отводящие потоки пота со лба, и только глаза, продолжали блестеть, как две лужицы среди густо запорошенного пылью рельефа лица.
Больше, чем есть, хотелось узнать, как сработала моя месть. Спрашивать не хочу, чтобы не заподозрили меня, начинаю из далека:   
- Ну как  первый день, девочки? – обращаюсь к той, что наливала мне совсем невыразительный суп.
-  Было бы хорошо, если бы он был последний.
-  Что так?
-  А то не знаешь. Сам так сбежал.
-  Не сбежал, меня выгнали.
-  Рассказывай.
-  Мясо будет?
-  Тебе что мало, смотри какой кусок.
-  Я справлюсь еще с одним.
-  Еще Юрий Николаевич не ел.
-  Вот это да! Ему что хозяйка отказала в кормлении?
-  Мы не спрашивали.
-  У нас он не ел. Наверное, кухня хозяйки ему надоела.
-  Нет, нам он сказал, что она денег не берет, а так ему неудобно.
-  Второго – то нам хватит?
-  Хватит, не бойся, Юрий Николаевич предупредил, что тебя нет, и чтобы оставили тебе еду, а то ты же знаешь – наши ребята добавку любят, им, сколько не дай, – все оприходуют по желудкам.
-  Это я знаю, - сказал и пошел за стол есть  суп.
Ничего не узнал, думал, сама скажет, поплачется, ан, нет. А вот вторая повариха, стол начала мыть. Я к ней.
-  Танюха, хорошо мы кастрюли вам помыли, претензий не было? – с Танюхой у меня отношения немного натянуты после того случая на  току, где я сравнил ее с акулой, потому что та, когда заглатывает добычу, переворачивается на спину.
-  Нормально. Ты вот лучше мне скажи, что это за печка такая у вас была?
Вот оно! Сама начала и просить не надо. Я весь внимание.
-  А что? Печка, как печка, правда, дымила немного иногда. 
-  Ничего себе немного!
-  А что такое?
-  Да мы тут с  Инкой замучились, весь дым на нас, слезы текут, пока не заметили, что кирпич упал и закрыл трубу.
-  У нас тоже так было, черти чего  тот кирпич падает.
-  Так если бы  только кирпич, после кирпича час целый все в дыму было, пока дым не пошел, как надо в трубу.
-  Но сейчас ничего, нормально?
- Сейчас–то нормально… но дыма наглатались. Не зря же мы не хотели идти на эту кухню.
- Ничего, приспособитесь. Нам с Витей тоже поначалу трудно было, сказал и пошел за вторым.
Дошла месть до адресатов,   хотя удовлетворения нет, даже жаль стало девчонок.  Вот так всегда – сделаешь какую пакость, потом клянешь себя. Казалось бы – так не делай больше, а с другой стороны – это что терпеть все обиды и оставлять их безнаказанными? И так плохо и так не хорошо. Девчонок все равно жалко –   до сих пор глаза красные.
 
Подошел на раздачу Юрий Николаевич. Я его пропустил вперед себя.
-  А что это Вы бросили свою хозяйку?
- Да, неудобно, - денег не берет, а она что мне – родственница? – сказал Юрий Николаевич и ушел со своим супом.
-  Мне со дна пожиже, - протянул свою миску Инке.
-  Это у вас было пожиже, у нас погуще, - парировала Инка, наваливая мне полную миску каши. Видно, каша не особо пользовалась спросом. То-то же, будут помнить мои подливы.