Приговор Глава 5

Обычно Алиса сердилась, когда заставала мать молящейся. Всегда немногословная и безразличная, она вдруг раздражалась, начинала нервничать и разражалась потоком колких, болезненных для матери замечаний. Алиса высмеивала мать, называя ее занятие бесполезной тратой времени. Потом вдруг стала без всяких колебаний врываться на кухню, прося мать срочно что-либо для нее сделать: приготовить поесть, заварить чай, помочь найти затерявшуюся вещь. Она не отдавала себе отчет, что нарушать молитвенный момент - тоже в некотором роде святотатство. Алиса же делала это без стеснения, будто бы мать дежурно читала газету.
 
Когда мать не выдержала и рассказала обо всем батюшке, он молча выслушал ее, сосредоточено глядя на иконы. Она не знала, как поведать ему о своей тревоге, не могла определить конкретно причину этой тревоги и думала, что батюшка ее не поймет, не воспримет всерьез. Но, к ее величайшему удивлению, батюшка воспринял ее слова более чем серьезно, но сказал немногое: "Продолжай молиться, ни в коем случае не бросай! Бог любит материнскую молитву за детей, тем более, если дети больны". Он не называл диагноза, но матери показалось, что он без слов понял ее опасения.
 
И она продолжала молиться, проглатывая горечь от обид, наносимых ей собственной дочерью. Насмешки сменились настоящей злобой. Но однажды вечером, после того, как они выпили по чашке согревающего чая, Алиса вдруг ненадолго замерла, уставившись в стену невидящим взглядом, а потом дала волю словам. Размышления вслух потекли, потекли, словно потоки слез, обращенные не к матери и даже не к самой себе, и, казалось, Алисе было все равно, будут ли они кем-то услышаны...

- Молишься за меня? - спросила Алиса не своим голосом.

- Конечно, молюсь, доченька! - ответила мать, удивленная таким вопросом. - Как я могу за тебя не молиться? Ты же мой ребенок...

- Ну, молись, молись, - согласилась Алиса и утвердительно покачала головой. - Может быть, Бог мне поможет... А то я ведь... потеряла себя. Да, мам! Я потеряла себя: ничто меня больше не радует, ни от чего мне не становится хорошо: ни от людей, ни от встреч, ни от успехов, ни от признания. Все вроде бы хорошо, только мне нехорошо... Да... может быть, Бог мне поможет... Я хожу, как отупевшая. Где нужно улыбнуться, я не улыбаюсь, где нужно плакать, я смеюсь, где нужно проявить доброту, я злюсь, а где помочь, я обвиняю людей за их безалаберность и ничтожность... Во мне нет... сострадания... и любви тоже нет. Я не люблю мужчин. Но я также не люблю и женщин. Мужчины слишком слабы, мелочны, женщины же слишком властны, бесчувственны и вульгарны... Я не люблю детей... я не знаю, почему, но мне кажется, что мои дети будут несчастны. Я не сумею сделать их счастливыми. Мне безразличны чужая боль и чужое горе.

Молись за меня, молись... Может быть, уйдет тот черный человек, который начал приходить ко мне с недавнего времени. Однажды... я проснулась, и он... лежал со мной рядом в постели. Я так испугалась, что не смогла даже закричать...

Я не спрашиваю тебя, мама, кто это такой. Потому что ты его не видишь, - его никто не видит, одна я... Это галлюцинация. Возможно, я больна... Потом я подумала, что смогу убежать от него... уехать... на мотоцикле! Знаешь, на какой скорости я гоняю? - Алиса тихонько рассмеялась. - И до поры до времени это работало. Я мчалась, мчалась, и его не было... А потом он начал появляться на обочинах дорог! Я мчалась на такой скорости, что не видела ни деревьев, ни дорожных знаков, а его видела... Это человек без лица, просто весь черный, будто обуглившаяся головешка. И он ничего не делает, а просто следует за мной повсюду. И мне по-прежнему очень страшно!

Хоть он ничего не делает со мной, его присутствие пугает меня, раздирает меня на части, как некая ударная волна. Мне очень нехорошо... Как будто бы само Зло заглядывает мне в глаза, и я уже не понимаю, то ли оно по-прежнему взирает на меня извне, то ли уже проникло внутрь, и это я смотрю на мир его глазами!

А несколько дней назад, знаешь, у меня появился повод для радости, - он вдруг исчез! Перестал донимать меня. Я его больше нигде не видела. От переполнившего меня счастья я давила на газ, как ошалелая... Это было так здорово - наконец, почувствовать себя освободившейся из лап этого странного, вездесущего преследователя! Но вдруг я почувствовала жуткий холод во всем теле. Я сказала себе, ничего особенного, учитывая то, с какой скоростью я мчусь. Я сказала себе, что просто замерзла и что нужно притормозить, выпить чего-нибудь горячего. И... не смогла пошевелиться! Ледяной холод сковал меня, я вдруг почувствовала, что кто-то, как будто бы пассажир сзади, крепко обхватил меня за талию...и...мама! я... снова увидела его, и не просто увидела - я чувствовала его всем своим телом! - чувствовалось, что Алису душат рыдания, но слезы так и не полились из ее глаз, голос звенел хоть и напряженно, но как-то отрешенно. - Я чудом затормозила, потому что из-за страха ни руки, ни ноги не слушались меня. А когда обернулась, то его уже не было. Я не знаю, что он сделал со мной тогда, как не знаю, зачем он приходил до этого много раз. Он на меня не нападает, ни душит меня, не угрожает мне, а, напротив, даже как-то нежен со мной, пытается подластиться, как черный кот. Но после каждого его «посещения» я чувствую себя все хуже. Я как будто задыхаюсь от своей злобы, которой становится все больше! И злоба эта все как будто без причины… Я злюсь на него, на свою слабость, что не могу просто прогнать его, на то, что не знаю, как все это объяснить, на людей, потому что никто из них не знает, как мне помочь. Мне твердят одно: галлюцинация. Может быть, они и правы… Ты прости меня, что я все это тебе наговорила. Не хочу, чтобы потом, если вдруг что-то произойдет, ты винила во всем себя, - мамы ведь зачастую так делают…

Эта незапланированная исповедь очень напугала мать, первое время она не знала, как поступить, - а это очень мучительно, особенно если материнская любовь подвигает тебя сразиться с целым полчищем демонов, только бы уберечь свое дитя. Как она могла столь долгие годы не молиться за своего ребенка, оголить его, собственноручно раздеть его перед силами зла, лишить его спасительного щита!? Теперь она пожинала плоды своего неверия, своей безбожности, лени, безразличия. Она теряла дочь вслед за мужем, причем при таких же страшных из-за своей нелепости обстоятельствах.

И она опять же пошла за советом туда, куда обращаются немногие, - в храм. Батюшка встретил ее сердечно, по-доброму, и первое, что сказал, было: «Правильно сделала, что пришла». А, выйдя от батюшки, первым делом подумала: «О, бедные, бедные люди! Идут к психологам, по врачам, пьют успокоительное и снотворное, чтобы как-то забыться от своих проблем. А истинное утешение и поддержку можно получить только здесь. Воистину, узок путь ко спасению, похож он на маленькую тропку среди гигантских скал, - и не каждый вступит туда, боясь быть заваленным и раздавленным двумя сомкнувшимися каменными стенами. Но это единственный путь, и истинная давильня ожидает тех, кто по нему не пройдет. О, Господи, веди нас своими узкими тропами, с Тобою ничего не страшно! Ты, главное, не оставляй нас, милостив буди нам, грешным…» Так, ее размышления постепенно приобрели форму молитвы; она вышла из храма настолько утешенной, даже какой-то окрыленной, что уже не думала о собственном горе, но о бедах всех людей, - и жалела их. Она говорила себе, что есть люди, у которых все гораздо хуже, чем у нее, а она… Бог дал ей много сил и средств, чтобы бороться.

Как и предостерегал батюшка, после того, как Алиса открыла, возможно, даже в некотором бессознательном состоянии, свою беду, она стала еще более далекой, настороженной и неласковой с матерью. Не всегда, когда мы открываем душу, мы становимся друзьями, потому что бесы не дремлют, они разводят и разделяют нас, восстанавливают нас друг против друга, сея в наши души дурные, а, главное, ошибочные помыслы. И не помыслы даже, а домыслы, ибо люди склонны додумывать про ближнего то, чего нет на самом деле. Но мать была предупреждена об этом через земного Ангела-Хранителя, - батюшку, - который в буквальном смысле слова вооружил ее, надел на нее броню, рассказал про ожидающие ее ловушки. Главное, устоять в молитве и проявить духовную крепость, что бы ни происходило, какие бы на ее голову ни посыпались оскорбления, нападки и угрозы.
 
На следующий день после их разговора и далее Алиса вела себя так, как будто бы никакого разговора и не было. Она снова надевала обтягивающие кожаные штаны и куртку, распускала волосы и уносилась на своем мотоцикле. Она снова издевалась над матерью, называя ее монашкой, бессмысленно бьющей поклоны перед своими иконами, жалкой фанатичкой, состарившей себя прежде времени всеми этими глупыми старушечьими обрядами. И в этот вечер она опять вошла на кухню без стука, не испытывая ни малейшего стеснения от того, что прерывает мать.

- Опять ты молишься, - тоскливо протянула Алиса. Накануне она перекрасила волосы в глубокий черный цвет, и глаза ее снова засияли, - так нравился ей ее новый образ! Теперь она вся представляла из себя смешение ярких и контрастных пятен. Черные волосы и яркая помада еще больше выбелили ее кожу. Куртка, слишком низко расстегнутая на груди, обнажала кусочек нижнего белья из черного кружева.

- Я пошла покатаюсь, - бросила девушка.

- Скоро вернешься? – тут же отозвалась мать.

- Когда вернусь, тогда и вернусь. Не заморачивайся на эту тему. Мне уже двадцать девять лет!

«Царице Небесная! Спаси мое дитя!» - прошептала мать.

Хлопнула дверь, щелкнул замок.

«Владычице! Помоги!»

Взревел и заработал мотор.

«Господи, вразуми нас грешных!»

Железная машина встала на дыбы и сорвалась с места.

«Господи, спаси нас от пагубного змия, зияющего пожрети нас и свести во ад живы»…


Продолжить чтение http://proza.ru/2013/04/12/2175