Опубликован в сборнике рассказов "Арест" в 2013 году, Чехия, Карловы Вары.
Неторопливая подмосковная электричка, освещённая лучами весёлого апрельского солнца, лениво тащила пустые вагоны к столице, застревая на каждой станции и словно оттягивая момент прибытия на вокзал. Чем ближе к городу, тем короче перегоны между станциями, поэтому электричка, похожая на сонную зелёную гусеницу, чуть отъехав от предыдущей, уже сбрасывала скорость перед следующей, подолгу стояла у платформы, призывно распахнув двери, потом недоумённо шипела, двери закрывала и ползла себе дальше.
Была пятница, вторая половина дня, на платформах с противоположной стороны толпились дачники с рюкзаками, сумками на колёсиках, саженцами и лопатами, детьми и собаками; молодые парни с гитарами и шампурами и их подруги в тугих голубых джинсах и ярких топиках, открывающих розовые, обгоревшие ещё в прошлые выходные, животы; деловитые сухопарые старики в штормовках и резиновых сапогах, везущие с собой хорошо упакованные охотничьи и рыболовные снасти; горластые краснощёкие тётки с пустыми вёдрами, удачно распродавшие в Москве нарциссы, тюльпаны, гиацинты, а кое-кто и ландыши, и возвращающиеся домой, к своим грядкам-кормилицам. Электрички из Москвы шли переполненные, на каждой станции в них запихивались новые толпы жаждущих вырваться из города, всеми правдами и неправдами удравших пораньше с работы, чтобы выехать именно сегодня. Вечера теперь длинные, тёплые, успеешь и добраться до участка, и вещи разобрать, и поужинать, и что-нибудь по хозяйству поделать, и надышишься, и спать ляжешь в тишине и прохладе, а утром проснёшься - и сразу в сад! В отличие от тех, кто проснётся в городской квартире по будильнику и только начнёт собираться, а потом, зевая, потащится на вокзал и будет штурмом брать такие же переполненные составы, и доберётся до места дай Бог к полудню. Битком набитые электрички, увозившие на лоно природы нетерпеливых москвичей, шли с короткими интервалами, они часто проносились мимо той, почти пустой и никуда не торопящейся, в которой ехала интересующая нас женщина.
Кроме неё, во втором вагоне расположились три девчушки лет по четырнадцать, одетые и размалёванные так, что выглядели лет на пять старше, направляющиеся из скучного подмосковного местечка Катуар в столицу поискать приключений, и мужчина средних лет, подтянутый и строгий, тщательно выбритый, выглаженный и начищенный, по-видимому, военный. Девицы, искоса поглядывая на него, громко разговаривали и призывно хохотали, демонстрируя полную готовность к вожделенным приключениям. Он удостоил их компанию одним лишь взглядом, когда входил в вагон, после чего сел на другой стороне, спиной к ходу поезда, через несколько скамеек от нашей героини, и время от времени не без удовольствия на неё поглядывал.
Женщину звали Инной. Она возвращалась от тётки, которой отвозила своего кота, и сейчас, подъезжая к Москве, мысленно просматривала список дел, который, написанный маркером на большом листе бумаги, висел у неё в спальне на зеркале. Невычеркнутыми там оставались два пункта - кот и контрольный звонок Лариске. Ну, за кота уже можно не волноваться - тётка просто обожает животных. Когда Инна уходила, чёрно-палевый сиамец с независимым характером и загадочными голубыми глазами, вдоволь налакавшийся жирного парного молока, возлежал на широких и тёплых деревянных перилах просторного крыльца, блаженно жмурился и на прощание с ним хозяйки отреагировал лишь тем, что приоткрыл один глаз и вяло шевельнул хвостом. С Лариской, старинной подругой, тоже договорились, но звякнуть перед сном всё-таки надо - мол, всё в порядке, ничего не отменяется, завтра жду. Получается так, что после всей беготни и сборов сегодняшний вечер у неё совершенно свободен. Ну что ж, замечательно, можно отдохнуть и приятно развлечься. Инна улыбнулась в предвкушении столь заманчивых перспектив, поймала заинтересованный взгляд мужчины напротив, отметила про себя его спокойную солидность и общую ухоженность и открыла плетёную соломенную сумку, состоящую в комплекте с широкополой шляпой, лежащей у неё на коленях. Эти вещи она достала из шкафа только сегодня, перед поездкой к тётке на дачу - так сказать, открыла сезон.
...Сообразив наконец, что мужчина интересуется вовсе не ими, такими молодыми и раскованными, искательницы приключений, пошушукавшись, притихли и тоже уставились на нежелательную попутчицу. Одетая в свободный костюм из небелёного льна, состоящий из брюк и жилета, под которым трепетала на ветру шифоновая блуза изумрудно-зелёного цвета с большим мягким бантом на груди, она выглядела очень стильно и элегантно. Да ещё эта шляпа, которая, как смутно подозревали девчонки, была надета не для защиты от солнца во время пахоты на бесконечных картофельных грядках, а как элемент, составляющий единое целое с костюмом, который выглядит неглаженым. Но они-то не первый раз в Москву едут, поэтому цену жёваным шмоткам из натурального льна примерно представляют. К тому же что-то подсказывало им - костюмчик куплен не на Черкизовском рынке, и вряд ли его обладательница вообще знает о существовании этой торговой точки. И сумка, по мнению девчонок, непрактичная - ни замка, ни кармашков, а ведь там, наверняка и кошелёк, и мобильник, - и кремовые кожаные босоножки на высоких каблуках, и украшения, и макияж, и манера держать себя, и даже выражение лица - всё это легко и гармонично складывалось в определённый образ или, как знали продвинутые девчонки, имидж. Хотя, как известно, имидж - ничто, жажда - всё!
- Столичная штучка, - процедила самая рослая из компании, с красным обветренным лицом, намазанным дешёвым тональным кремом, и достала предусмотрительно купленную у разносчика полуторалитровую бутылку "Спрайта". Передавая друг другу пластиковый баллон, девчонки напились из горлышка липкой пенящейся жидкости, годной, по мнению Инны, лишь на то, чтобы в арабских странах дезинфицировать ею вымытые местной водой фрукты.
- Ясное дело, не из Икши. Наверняка "новая русская", видали, как упакована?
- Она очень красивая. И элегантная, - тихо сказала самая мелкая и невзрачная из подружек, - на артистку похожа. Мне кажется, я её где-то видела, может, в журнале, таком, знаете, глянцевом...
- Гламур, - презрительно бросила первая.
- А может, по телику? Может, она правда артистка или телеведущая?
- Ага, Людмила Гурченко. Или Елена Ханга. Тебе всю дорогу артистки мерещатся. Небось, она любовница какого-нибудь банкира. Конечно, с такой внешностью...
- Да вы чо, сдурели? Такие в наших электричках не ездят. Такие все на "мерседесах" и обязательно со своим мужиком или с шофёром. И ваще, чего ей здесь делать? - дылда махнула рукой, указывая бутылкой на проплывающую за окном станцию, - во, в Бескудниково? - И, отводя взгляд от загадочной пассажирки, пренебрежительно бросила: - да она и старая уже, ей, небось, лет тридцать пять, а всё туда же... - и зыркнула в сторону равнодушного к их молодости мужчины.
- А может, она иностранка, полька или шведка? Может, она путешествует по Подмосковью? Они там демократичные, и на электричках ездят, и автостопом, я читала, - не сдавалась романтично настроенная маленькая, - правда, девочки, посмотрите, у неё и вид какой-то нездешний...
В этот момент предмет их спора - иностранка, артистка и по совместительству любовница "нового русского" - соизволила обратить высочайшее внимание на их возню, как на некий досадный раздражитель, бегло глянула в их сторону, рассеянно улыбнулась, продемонстрировав безупречные зубы и "бриллиантовый" блеск нежно-розовой помады, и, не увидев ничего, достойного внимания, отвернулась, достала из сумки книжку в мягком переплёте, открыла посередине, но читать не стала, а развернула обложкой вперёд и задумчиво посмотрела на вложенную фотографию.
Инна действительно была яркой, эффектной женщиной - высокая, с гибкой фигурой, каждая деталь которой как будто чуть-чуть вытянута - длинные ноги, длинные тонкие руки с длинными пальцами, длинная шея, узкое продолговатое лицо с впалыми щеками, прямой нос, острый подбородок, миндалевидные раскосые зелёные глаза. И прямые длинные волосы цвета белого золота, заметьте - свои, ни разу не тронутые ни краской, ни щипцами для завивки. У всех, кто смотрел на неё, возникало ощущение утончённости, изящества, чего-то летящего, стремительного... и неуловимо переменчивого.
Сегодня у неё день рождения. Сорок шесть лет. А завтра она улетает в Канаду.
На фотографии, которую она нашла в тёткином альбоме, игровая площадка детского сада, лето, ребятишки в панамках возятся в песочнице, бегают, крутятся на карусели. Воспитательница сидит на скамейке на самом солнышке, запрокинув голову и высоко подобрав полы белого халата на вытянутых ногах. Принимает солнечные ванны на рабочем месте. Между площадкой и стеной корпуса - асфальтовая дорожка. На ней двое - девочка в голубом сарафанчике с тоненькими бретельками и в детской соломенной шляпке сидит на большом жёлто-синем тракторе, к рулю которого привязана толстая верёвка; повернувшись лицом к трактору и пятясь задом, за неё тянет крупный темноволосый мальчик. Красивое лицо его серьёзно и сосредоточенно, брови сдвинуты. Детям по шесть лет. Подготовительная группа. Это она и Вадик.
Вадик. Она как раз думала о нём сегодня ночью, когда, закончив собирать чемодан и дорожную сумку, возбуждённая предстоящим отлётом и скорой встречей с сыном, вертелась в кровати и никак не могла уснуть. Потом встала, пошла на кухню и заварила себе мяту с лимоном и ложечкой мёда - верное средство, всегда помогавшее ей от бессонницы. И долго сидела у открытого окна, ожидая, пока остынет волшебное снадобье и борясь с желанием покурить. И думала о сыне. И о Вадике. Почему-то в последние годы, особенно после того, как сын уехал в Канаду, она всё чаще думала о них вместе. Она не хотела этого. Но против её воли рядом с образом сына постоянно возникал образ Вадика. Его отца. Которого он ни разу не видел.
Инна досадливо поморщилась. А ведь день начинался так хорошо... После того, как выпила тёплый душистый напиток, она быстро заснула и легко встала в шесть часов, полностью выспавшаяся и отдохнувшая. Ей всегда требовалось немного времени для сна. Завтракать она не стала, хорошо зная, что тётка первым делом, не слушая возражений, усадит её за стол. Она быстро доехала до нужной станции и к дому пошла не по прямой асфальтовой дороге, а по сухой узенькой тропинке, огибающей жиденькую берёзовую рощицу, к которой выходила задняя сторона тёткиного участка, крайнего на этой улице. Весна в этом году выдалась ранняя, необычайно тёплая, Инна шла одна, ей было весело, она с удовольствием смотрела по сторонам, любуясь молодой кудрявой листвой, свежей, шелковистой, ещё никем не топтанной травой, яркими жёлтыми цветками мать-и-мачехи и с наслаждением вдыхала прохладный вкусный утренний воздух, в котором уже слышался намёк на упоительный аромат распускающейся черёмухи. Инна всегда замечала мелкие детали, различные нюансы, она вообще считала, что жизнь состоит из мелочей, приятных и неприятных; первым она всегда искренне, по-детски радовалась, из-за вторых также непосредственно и бурно огорчалась. Настроение у неё менялось часто и резко, без промежуточных стадий и, как казалось окружающим, без видимых причин. Сейчас она шла лёгким, танцующим шагом, поглядывая вверх, на нежно-зелёные дымчатые верхушки берёз, сквозь которые решительно пробивались горячие лучи рассветного солнца, и в такт шагам покачивая пластиковую корзину-переноску, в которой сидел меланхоличный Тихон. Жить на даче он любил. Инна часто уезжала и каждый раз привозила его к тётке, единственной своей родственнице, которую очень любила. Тётка, несмотря на свои шестьдесят пять, была жизнерадостная, лёгкая, невероятно энергичная и такая же, как племянница, эмоциональная. Наверно, поэтому им всегда было хорошо друг с другом. Она встретила Инну у калитки, расцеловала, отобрала Тихона и потащила в дом. У неё уже был накрыт к завтраку круглый стол в гостиной и витали обожаемые Инной запахи горячей сдобы, ванили и свежемолотого кофе.
- Сейчас, сейчас будем завтракать, - весело приговаривала она, насыпая кофе в старый медный кофейник с длинным изогнутым носиком. Неизвестно где и когда сделанная посудина была весьма помята, но тщательно, до огненного блеска, надраена. Вокруг горловины вился затейливый узор. Тётка уверяла, что арабский.
- Опять уезжаешь? - Не отрывая взгляда от стоявшего на огне раритета, спросила тётка, - на этот раз куда?
- В Канаду, к Димке, он сколько времени уже зовёт, да ты же знаешь, всё как-то не получалось... А теперь собралась, он приглашение прислал, так удачно всё совпало - у него отпуск, и у меня на работе передышка, смогла вырваться. Завтра улетаю. Что тебе привезти?
- Камень с Ниагарского водопада. И фотографии, - не задумываясь, ответила тётка и ловко подхватила нарядной рукавичкой кофейник с поднявшейся шапкой плотной пены. - Я имею в виду, водопада и Димочки. И невесту его сфотографируй, и дом, и машину. Он писал, у него машина новая.
Инна рассмеялась.
- Обязательно.
Тётка вынула из холодильника и сунула племяннице в руки миску с деревенским творогом, горшочек сметаны и велела нести в гостиную. Сама вошла следом и торжественно установила кофейник на столь же древний, но так же заботливо начищенный поднос. Поднос этот был явно русского происхождения и предназначался для самовара. Одна часть его квадратная, туда надлежало ставить самовар, краником к круглой части, где в ожидании чая выстраивались чашки. У тётки был и самовар, а как же, полностью соответствующий своим медным собратьям по возрасту, помятости жизнью и красноватому блеску. Но по утрам тётка пила кофе и за неимением достойного подноса для кофейника пользовалась этим. Но вот уж чем никогда не был осквернён доставшийся от бабушки поднос, на донышке которого было выбито клеймо с непонятным словом " Лиховъ" - то ли название, то ли фамилия - и датой - 1886г., так это чайником. Чай из чайника тётка пила на кухне и только когда была одна. Гостей принимала в просторной, светлой гостиной, куда эмалированному изделию советской промышленности, оскорблявшему её эстетическое чувство усечённым широким носиком и грязно-жёлтым окрасом, вход был воспрещён. Впрочем, и этот унылый уродец не был лишён хозяйкиной заботы и сверкал не хуже, чем вся остальная кухонная утварь. Тётка - патологическая чистюля. Сколько раз Инна наблюдала такую картину - тётка на что-то отвлеклась, и из кастрюли убежало молоко или бульон. Тётка досадливо всплёскивает руками, восклицает:
- Ах, чтоб тебя! - Хватает кастрюлю, быстро переливает варево в другую, опять ставит на огонь, а грязную тащит за угол террасы, где с незапамятных времён сваливали кучу песка, сдёргивает с гвоздика тряпицу, кладёт замарашку на землю и энергично оттирает песочком...
Инна села на диван, раскинула руки по его кожаной спинке, с наслаждением вдохнула радостные запахи и оглядела знакомую с детства комнату. Она была такой же, как и десять, и двадцать лет назад. Инна взрослела, тётка старела, а комната не менялась. Инна любила её за это. Единственное, что изменилось в её облике за последние годы - сильно разрослись две пальмы, одна в простенке между окнами, другая возле дивана, и мелколистный фикус, большая редкость в советские времена. А пять лет назад Инна подарила тётке на юбилей новый телевизор, большой, цветной, с пультом, и он заменил старый полированный "Рубин", купленный дядей по большому блату. А три года назад на дядином портрете на стене появилась чёрная креповая ленточка...
- О чём задумалась, Инночка, детка? - Окликнула тётка, - садись к столу.
Они долго, не спеша завтракали. Инна как в детстве уплетала тёплые сладкие крендельки, румяные плюшки, творог со сметаной и вареньем и весело думала, что обедать ей сегодня не придётся. После такого неправильного завтрака. А лучше, пожалуй, и не ужинать. Придя к такому решению, она со спокойной душой подставила свою чашку для второй порции кофе. Такой кофе она пила только у тётки - очень крепкий, с распущенным кусочком шоколада и большим количеством жирных сливок...
Они всласть обо всём наговорились, тётка вернулась к теме фотографий, достала толстый старый альбом, вытащила из него последние димкины снимки, присланные им за три года из Канады, сказала, что купит новый альбом и переложит их туда, это будет альбом "канадского периода", они посмеялись, потом стали листать плотные листы с прорезями от конца к началу, и вдруг взгляд Инны споткнулся об этот снимок.
- А это откуда? У меня такого нет.
Тётка задумалась, вынула карточку, посмотрела надпись на обороте.
- А это ты в детском саду. Я вспомнила, мы договорились тогда с твоей мамой, что заберём тебя на выходные сюда, точно, была пятница, Миша сказал: давай заберём пораньше и поедем сначала в зоопарк, чего ребёнок в такую хорошую погоду будет в детском саду спать? На даче выспится. Мы и взяли тебя прямо с утренней прогулки. Ты была так рада! А щёлкнул тебя Миша, когда мы только подходили, ты и не заметила. Зато потом ужасно хвасталась перед ребятами и просила всех сфотографировать, но Миша сказал: в другой раз, а сейчас кадров мало осталось, надо поберечь для зоопарка... А вот с этим мальчиком ты дружила, забыла, как зовут... Он всегда так трогательно за тобой ухаживал... А в зоопарке Миша купил тебе красный воздушный шарик и бумажный веер, и мы ели в кафе сосиски и пирожные, и ты попросила булочку и скормила её ламам и всё приговаривала: лама-дочь и лама-мама... Помнишь? А приятеля своего? Такой хороший был мальчик...
Инна кивнула. Вспомнила ту поездку в зоопарк. А мальчик никогда и не забывался, как она ни старалась.
... В группу детского сада Инна поступила самой последней, в середине сентября, и ей там сразу и решительно не понравилось. Другие дети уже привыкли, многие знали друг друга ещё с яслей, Инна же была новенькая, и условия районного детского учреждения, в которых она оказалась после трёх с половиной лет счастливой жизни в дружной семье среди любящих родных, с мамой, всё время которой было полностью посвящено дочке, вызвали у неё стойкое их неприятие. Она не желала есть за одним столом с пятью чужими неопрятными детьми противную скользкую кашу из широкой мокрой тарелки и яростно мотала головой, сцепив зубы, когда толстая грубая нянька с красными распаренными руками пыталась поочерёдно затолкать ей в рот то ломоть серого хлеба, то полную алюминиевую ложку ненавистной каши. Она не хотела играть с другими девочками в песочнице, лепить из грязного, пахнущего кошачьей мочой песка при помощи расколотых пластмассовых формочек куличики, которые тут же растаптывались оголтелыми мальчишками. Она отказывалась ложиться на матрас, многократно описанный её предшественниками, застеленный серой влажной простынёй, пахнущей хлоркой, на раскладушке, стоящей вплотную к другой, на которой спал приставучий мальчишка с зелёными соплями под носом. Первый день поверг её в глубочайший шок. Впрочем, она не плакала. Она подошла к воспитательнице, которая казалась поприветливее, чем нянька, и решительно спросила, когда придёт мама.
- Да уж, мне тоже интересно, когда она придёт, - с неизвестно кому адресованной претензией в голосе сказала воспитательница, глядя куда-то вдаль поверх головы девочки. - Надо же, привели такого неподготовленного ребёнка! Да она совершенно не умеет вести себя в коллективе! А мать ещё расписывала - девочка умная, самостоятельная!.. Непослушная и невоспитанная! Намучаемся мы с ней! - поделилась она своей обидой с подошедшей нянькой, и та немедленно её поддержала:
- Это уж точно! Ребёнок совершенно несадовский. Что ж она, мамаша, ни к чему тебя не приучила? Сбагрила в сад, мол, там воспитают! И вообще, в первый день положено до обеда забирать. Сиди, жди, небось уж скоро придёт.
Не проронив ни слова, Инна взяла детский стульчик, подтащила его к стеклянной двери, ведущей в раздевалку, и уселась на него с твёрдым намерением не вставать, пока не появится мама. Мама скоро пришла, обласкала, утешила и забрала её из этого ужасного места. А дома, после разговора с родителями, Инна вдруг уяснила то, что раньше почему-то не приходило ей в голову: посещение детского сада не было разовым, она должна ходить туда каждый день, потому что родителям нужно работать. Это было последеней каплей. Все накопившиеся за день обиды, страхи и унижения вылились в долгую бурную истерику. Когда, наконец, после продолжительных уговоров, посулов, просьб и заверений в любви голодная и измученная Инна заснула, продолжая икать и всхлипывать, родители, избегая смотреть друг на друга, уединились в кухне. Безумно жаль было ребёнка, но жизнь диктовала свои условия - маме нужно выходить на работу, её бездетная сестра с мужем, обожающие племянницу и всегда готовые помочь, тоже работают, и единственной бабушке ещё четыре года до пенсии. Делать нечего, до самой школы ребёнок обречён на выживание в условиях детского сада, а уж что ждёт его в школе... Об этом пока старались не думать.
Утром, презентовав воспитательнице и няньке по коробке конфет, мама договорилась, что дочку не будут насильно кормить и положат на кроватку у стеночки, как могла успокоила ребёнка, дала ей с собой пупсика в комбинезончике и большое яблоко и с тяжёлым сердцем уехала на работу. Инна опять взяла стульчик, поставила его на то же место у двери и села отбывать срок, с опаской поглядывая на клубящуюся на ковре кучу визгливых ребятишек. Сидеть было скучно. Она стала играть со своим пупсиком. Сняла с него комбинезончик, сшитый бабушкой, и стала подворачивать на нём штанины и рукавчики, чтобы пупсику не было жарко. И тут к ней подошёл мальчик. Он притащил такой же стульчик, как у неё, поставил рядом, молча сел и стал смотреть на её тонкие пальчики, ловко одевающие маленькую куколку. Инна покосилась на непрошенного соседа. Неожиданно он ей понравился. Он был красивый, чистенький и очень спокойный, совсем непохожий на остальных ребят, постоянно возбуждённых и растрёпанных. Они долго сидели молча. Потом мальчик спросил, кивнув на одетую в подвёрнутый комбинезон куклу:
- Как его зовут?
- Шурик.
- А тебя?
- И-ин-на, - не произнесла, а пропела она своё коротенькое имя.
- А меня Вадик.
Инна серьёзно кивнула.
Он достал из кармана сложенный вдвое листок бумаги, встал перед своим стулом на колени и, используя его сиденье как стол, ловко смастерил маленькую бумажную шапочку-треуголку. Протянул Инне. Она взяла и надела на пупса. Чуть-чуть великовата. Вадик загнул уголки и сказал:
- Скоро пойдём на прогулку, ему голову не напечёт.
Инна, ещё пять минут назад не собиравшаяся ни на какую прогулку и намеревавшаяся весь день просидеть на своём посту, опять молча кивнула.
Так в её жизни появился Вадик, который в течение последующих четырёх лет был её верным другом и защитником.
Вадик ходил в садик всё лето. Раньше он жил в другом районе с мамой и папой, и всё было хорошо, но потом родители стали ссориться, хлопать дверью, подолгу не разговаривать друг с другом, но зато высказывать по очереди свои обиды Вадику, перетягивая его на свою сторону и в то же время частенько забывая его покормить или сводить погулять. Приезжала бабушка, уговаривала родителей, увозила внука на выходные к себе. А потом забрала его совсем, но, поскольку тоже работала, оформила в детский садик рядом со своим домом, всегда старалась пораньше забрать, а в библиотечные дни вообще не водила и уделяла ему гораздо больше внимания, чем родители. Ему было очень хорошо с бабой Бэллой. Будучи не по годам серьёзным и рассудительным, он спокойно воспринял необходимость посещать детский сад, быстро привык, приспособился, но в группе держался особняком, не доставляя, впрочем, воспитателям никаких проблем, и терпеливо ждал, когда пройдёт день, и он опять окажется в уютном доме с вкусным ужином, множеством ярких детских книжек и доброй терпеливой бабушкой, которая не отмахивается ни от одного вопроса и очень интересно обо всём рассказывает.
И вдруг в группу пришла новая девочка. Вадик увидел её и обомлел. Она была очень худенькая, прямо прозрачная, с белыми льняными волосиками, распущенными по плечам, тонким личиком, на котором ярко выделялись зелёные глаза и неожиданно тёмные бровки и пушистые реснички. Настоящая красавица! Вадик сразу понял, кто нарисован в книжках про Дюймовочку, про эльфов, про спящую царевну... Это она! Он даже точно знал, в кого она превратится, когда вырастет - в Снежную королеву! И заранее принял это как данность.
Маленький мужчина Вадик был человеком основательным и надёжным. Он встретил свою Принцессу, сразу узнал её и, не ведая сомнений, принялся служить ей, ничего не требуя взамен. Маленькая избалованная капризуля и привередница приняла это служение как нечто само собой разумеющееся, они замкнулись друг на друга и весь дошкольный период прожили своей отдельной жизнью, стойко оберегая свой суверенитет от посягательств персонала и докучливых ровесников.
Впрочем, к концу сентября обстановка несколько изменилась к лучшему. Вышла из затянувшегося отпуска основная воспитательница, детей разделили - тех, кому уже исполнилось три года, перевели в младшую садовскую группу, остальных оставили здесь, в старшей ясельной. Новая группа находилась на втором этаже, она была угловая, светлая, с отдельной спальней, в которой стояли не раскладушки, а деревянные кроватки, и нянечкой здесь работала молодая весёлая женщина. С детьми стали проводить регулярные занятия, и тут выяснилось, что Инна лучше всех танцует и поёт, что она очень пластична и обладает прекрасным чувством ритма, а Вадик лучше всех рисует, лепит, делает аппликации и разные поделки. Причём большую часть своих произведений он дарил Инне, и она складывала их дома в большую коробку из-под куклы, а меньшая украшала стенды в коридоре и кабинете заведующей.. Инна тоже любила рисовать, и у них была своя игра - рисовать на одном большом листе общую картину. Они часами сидели за столом, голова к голове, не ссорясь и не споря. Вадик предоставлял ей право первой начинать какой-то фрагмент или раскрашивать его, а когда ей надоедало, и она переключалась на другой, он спокойно доводил начатое ею до конца, соединял детали, что-то подрисовывал, и получалось замечательно.
Через год Инну записали в кружок хореографии в Доме пионеров, и она ходила туда с огромным удовольствием, но потом их начали ставить в пары, и оказалось, что она категорически не желает танцевать ни с одним из немногочисленных партнёров. Инна была самой способной девочкой в группе, и её капризы поначалу терпели, тем более, что начиналась подготовка к конкурсу и к праздничному новогоднему концерту, и преподаватель сильно рассчитывал на Инну и ещё одного мальчика как на солирующую пару. Но маленькая примадонна, прекрасно танцующая одна, никак не могла или не хотела танцевать в паре, постоянно сбивалась, останавливалась, спорила с партнёром, доказывая, что он делает всё не так, и преподаватель, боясь потерять время, отступился от неё, сделал ставку на другую пару, не столь способную и красивую, но старательную и послушную, а Инну поставил в заднем ряду, где стояли самые неперспективные девочки, создающие фон для солистов.
Этого Инна перенести не смогла. Она устроила дома истерику, суть которой сводилась к следующему: находиться на заднем плане, рядом с "этими" ей не позволяют амбиции; она лучше всех и требует, чтобы это видели и признавали; все предлагаемые партнёры её недостойны; жить без танцев она не может. Родители успокаивали дочку и думали, как быть.
Мама предлагала перевести ребёнка в другой коллектив, но опасалась, что там начнётся то же самое; папа объяснял, что с партнёром не надо спорить, это непродуктивно, нужно работать, стараться, добиваться слаженности и взаимопонимания. Инна всхлипывала и мотала головой, отвергая разумные советы. В глубине души она понимала, что папа прав, то же самое говорил и преподаватель, но она не могла переступить через себя и налаживать взаимопонимание с чужим, навязанным кем-то мальчишкой.
И перейти в другой кружок, и танцевать в последнем ряду для неё одинаково означало признать своё поражение.
Маленькая самолюбивая гордячка не умела признавать своё поражение и не желала этому учиться.
Не придя ни к какому решению, в надежде на утро, которое, как известно, мудренее вечера, родители прервали дискуссию и отправили дочку спать. Укладывала её бабушка. Сидя на краешке постели и гладя ласковой рукой потные спутанные волосики, она задумчиво спросила:
- А ты не хочешь пригласить на танцы мальчика, с которым дружишь в садике? С ним ты хотела бы танцевать? - И, увидев, как радостно сверкнули заплаканные глазки, поняла, что выход найден, и пошла успокоить родителей.
Мама решила поговорить с бабушкой Вадика вечером, но, когда пришла забирать Инну, узнала, что дочка сама всё устроила. Вадик сразу согласился заниматься вместе с Инной танцами, он ходил в этот Дом пионеров в кружок "Умелые руки", занятия там были по тем же дням, что и танцы, на полтора часа раньше. Бабушке просто придётся приходить за ним позже, успеет и в магазин сходить, а он после своих занятий будет подниматься сразу в актовый зал, к Инне. Впрочем, если бы время занятий совпадало, он без раздумий отказался бы от "Умелых рук".
На следующем занятии Инна с триумфом представила преподавателю своего собственного кавалера.
- Вот! - Торжествующе сказала она, - я буду с ним танцевать!
Преподаватель посмотрел на мальчика. Что ж, фактура хорошая. Высокий, длинноногий, спинка прямая, подбородок вверх, держится непринуждённо, глаза серьёзные и пытливые.
- Посмотрим, посмотрим, - пробормотал преподаватель, думая о чём-то, и спросил у Инны:
- А это кто?
Она с гордостью выпалила:
- Это мой подруг Вадик!
Преподаватель засмеялся и предупредил, что ребята занимаются уже два месяца, и нужно очень стараться, чтобы их догнать.
- Я буду стараться, - серьёзно сказал мальчик.
И действительно, Вадик оказался очень работоспособным, ответственным и имеющим определённые танцевальные задатки. Он быстро наверстал упущенное, и они с Инной по праву заняли место ведущей пары. Они танцевали так же дружно и слаженно, как и рисовали; Вадик, более точный в движениях, незаметно и ненавязчиво корректировал свою партнёршу, более, чем он, талантливую и грациозную, но менее терпеливую и дисциплинированную. И смотрелись они очень хорошо: она тоненькая, беленькая, лёгкая; он крупный, крепкий, смуглый, темноволосый, с выразительными карими глазами.
Всё было замечательно. Они принимали участие в концертах, занимали первые места на конкурсах. Вместе выступали на всех утренниках в детском саду.
Сидели за первым столом на занятиях в группе и по уровню общей подготовки заметно опережали остальных.
Не нуждаясь ни в чьём обществе, на прогулках по-прежнему держались в стороне от всех, Вадик плёл для неё венки из разных цветов летом; мастерил смешных человечков из желудей и собирал букеты ярких кленовых листьев осенью; катал на санках, лепил снежные дворцы и отдавал ей свои запасные сухие варежки зимой; расчищал ручейки и пускал по ним собственноручно сделанные лодочки и кораблики с парусами весной.
Никто, и в первую очередь они сами, не сомневался, что они вместе пойдут в школу, сядут за одну парту, будут вместе, голова к голове, делать уроки и, держась за руки, бегать на репетиции...
Но вышло всё иначе.
Вскоре после того дня, когда они с тёткой и дядей ездили в зоопарк...
Инна прикрыла глаза. Она отчётливо вспомнила этот огромный пластмассовый трактор, яркий, совсем новый, с тугими педалями, которые очень трудно было крутить. Находчивый Вадик попросил у бабушки верёвку, привязал к рулю и катал Инну по дорожкам... Так вот, в один из июльских дней их последнего предшкольного лета бабушка забрала его после обеда, Инна немножко поскучала, а вскоре пришла её мама и обрадовала сообщением: больше Инна в детский сад ходить не будет, сегодня последний день, завтра они уезжают на дачу, а через две недели папа пойдёт в отпуск, и они втроём поедут в Крым, в дом отдыха! К морю! Нужно хорошенько отдохнуть перед школой. Инна скакала и кружилась от счастья. Конец детскому саду! Она уже большая! Дача! Море! Школа! Ура!.. На фоне этого ликования как-то незаметно растаяло сожаление о том, что не попрощалась с Вадиком и не поделилась своей радостью...
На следующий день, не дождавшись Инны, Вадик спросил о ней у воспитательницы, узнал, что её забрали насовсем, и загрустил. Он только теперь подумал о том, что у него нет её телефона, ведь они каждый день проводили вместе, и им не приходило в голову обменяться номерами. Ну ничего, успокаивал себя рассудительный Вадик, они встретятся осенью, ведь их записали в один класс. И он терпеливо принялся ждать сентября.
И сентябрь наступил, но встретили они его порознь. Родители Вадика к тому времени давно развелись, и через некоторое время мама снова вышла замуж. Новый муж сразу предлагал забрать мальчика у бабушки и жить полной семьёй, но потом решили не менять детский сад, чтобы не травмировать ребёнка лишний раз, да и самим пожить немножко для себя, пока есть такая возможность. Баба Бэлла не верила в стабильность нового брака и записала внука в школу в своём районе, надеясь оставить его у себя, но в самом конце августа дочь с мужем увезли Вадика.
А Инна пошла в эту школу и села на ту парту, которая предназначалась для них двоих, решительно отгородившись портфелем и локтем от вынужденного соседа.
А потом они переехали в новую квартиру в другом районе, а ещё через год Инна поступила в хореографическое училище. Масса новых впечатлений затмила воспоминания о Вадике. Инна с головой погрузилась в непростую и нелёгкую жизнь богемного учебного заведения.
... Получив диплом, Инна и две подружки-однокурсницы решили отметить это знаменательное событие поездкой на юг. Ехать собрались, разумеется, одни, без взрослых, и, естественно, дикарями. Тогда это было модно - поехать спонтанно и налегке, с одной спортивной сумкой, в которую небрежно брошены купальник, пляжный халатик, шорты, маечка, купальное полотенце, длинное открытое, почти вечернее, платье, и потрёпанный томик Ремарка или Маркеса, обёрнутый в страницу из "Литературной газеты", поехать не в какое-то конкретное место, а просто в южном направлении, сойти с поезда там, где понравился пейзаж, и попытаться в разгар сезона задёшево снять жильё - койку или топчан в сарае или бывшем курятнике, которые на лето превращались в гостевые домики.
Три девочки из благополучных семей, почти ежегодно ездившие с родителями в пансионаты и санатории и привыкшие к комфортному, организованному отдыху, решили разнообразить свою жизнь путешествием сомнительным и рискованным, дружно отвергнув предложенные двумя отцами путёвки.
Девятнадцатилетние, с успехом закончившие девять классов тяжёлой, изнурительной учёбы, они получили приглашение в труппу прославленного театра, будущее представлялось в виде высокой пенной волны, поднимающей их к вершинам успеха, но, поставленные к балетному станку в четырёх-пятилетнем возрасте, они прекрасно знали, ценой какого труда и лишений достигается этот подъём.
И прежде чем впрягаться в лямку бесконечных репетиций, жёсткого режима и всевозможных ограничений, они страстно хотели сделать передышку, оказаться на краю земли, тёплом и солнечном, и пожить одним, без вынужденного соседства с чужими людьми, без соблюдения каких бы то ни было условностей, без подъёма и питания по расписанию, без массовика-затейника и устраиваемых им мероприятий. Они договорились, что будут спать и купаться, когда и сколько захочется, вволю есть шашлыки и фрукты и напропалую кружить головы аборигенам.
Уставшие от строго упорядоченной жизни, постоянного контроля и ставшей привычной училищной муштры, они жаждали вкусить свободы. Хотя бы временной.
Родители, в общем, их понимали, но, естественно, волновались и снабдили своевольных чад адресом приличных людей, у которых отдыхали какие-то знакомые, и изрядным количеством денег, обещая по первому требованию выслать ещё. От адреса и от денег девчонки благоразумно не отказались.
За сутки, проведённые в поезде, они слопали жареную курицу и все пирожки, бутерброды, крутые яйца и яблоки, которые дали им с собой родители, разгадали шесть кроссвордов и положили начало летней коллекции разбитых мужских сердец.
Записка с адресом привела их в небольшой, очень живописный посёлок недалеко от Сочи, в двадцати минутах ходьбы от моря.
Им повезло. Двухэтажный дом и все дворовые постройки, принадлежавшие немолодой супружеской паре, к которой их направили, были до отказа набиты отдыхающими, и ютиться бы нашим девчонкам на деревянных топчанах в худом сарае, отделённым от двух чужих женщин - старухи-матери и не первой свежести дочери, старой девы, - дырявой занавеской, если бы не дочь хозяев, которая с мужем и сыном собиралась приехать погостить и вчера вдруг приславшая телеграмму, что в этом году не получится. Изменились планы.
Таким образом, трём подружкам досталась отличная комната на первом этаже, правда, со входом через общую веранду, но с низко расположенным широким окном. С них взяли плату вперёд, кстати, вполне божескую, показали конфорку на плите и кое-какую кухонную утварь, которыми разрешалось пользоваться, попросили являться домой до часу ночи и не приводить с собой кавалеров. Условия оказались более чем приемлемыми, и подружки не раздумывая согласились. На этом их общение с хозяевами практически закончилось. Девчонки получили ключ и наконец-то остались предоставленными самим себе.
Первые два дня они провели на пляже, купались и загорали, не отвлекаясь на еду, на третий обследовали окрестности, обнаружили несколько красивейших, безлюдных мест, а также два расположенных неподалёку пансионата и санаторий, в которых по вечерам были танцы. Потом прогулялись по городу, осмотрели набережную, открытые кафе и ресторанчики, в один из которых зашли пообедать и где без малейших усилий со своей стороны завязали романтическое знакомство с тремя пылкими жгучими красавцами.
Следующие несколько дней прошли по одобренному всеми плану: с утра шли на пляж, где уже было полно знакомых, плавали, играли в волейбол и сводили с ума как местных, так и отдыхающих мужиков своими точёными балетными фигурками, гибкостью, красотой движений, длинными светлыми волосами, общей атмосферой недоступности и загадочности. Ибо после двух часов красавицы незаметно исчезали, словно испарялись на солнце. Непонятно, почему и куда. По общему уговору место своего проживания они держали в тайне.
Покинув пляж, девчонки шли обедать, потом покупали фрукты и возвращались домой. Повалявшись на кроватях в своей прохладной комнате, отдохнув и переодевшись, бродили одни по окрестностям, любовались природой.
А вечером, приняв соответствующий вид, все вместе отправлялись на танцы или на набережную, где было назначено рандеву с очередными кавалерами, от души развлекались и веселились, но в полночь старались распрощаться, не разрешая себя провожать и не обещая следующей встречи. Распалённые кавалеры всячески пытались их удержать, и пару раз они не успевали вернуться к часу. Приходилось подставлять перевёрнутое ведро, снимать босоножки и, подобрав длинные развевающиеся подолы, влезать через окно. Не зажигая света, укладывались спать и давились от смеха, шёпотом обсуждая своих ухажёров.
Ни о чём серьёзном и речи быть не могло. Девчонки были разумны и практичны. Курорты существуют для отдыха и развлечений. Лёгкий флирт с местными мачо является просто одной из предоставляемых отдыхающим забав. Курортные романы ни к чему не обязывают ни одну из сторон и заканчиваются в день отъезда. В этом вопросе у подружек не было никаких разногласий.
Как-то вечером, когда они собирались в город, вдруг испортилась погода - поднялся сильный ветер, от которого раскачивались и шумели деревья и летел по воздуху мелкий сор, резко потемнело от закрывших небо грозовых туч, забарабанили тяжёлые капли дождя, в отдалении заворчал гром, и полыхнули первые молнии. Наблюдать это из окна красиво, но планы на вечер сорваны.
Девчонки поскучнели, потом Инна предложила пойти в ближайший пансионат на танцы - там они проводились на красивой крытой веранде. Главное - туда добраться. Ветер вроде утих, но дождь проливной, по саду текут бурные потоки грязной воды, скрывая под собой дорожки.
К ним постучалась хозяйка, позвала в "залу" смотреть телевизор. Они отказались и попросили зонтик. Не удивляясь и не отговаривая, хозяйка принесла им два больших старомодных чёрных зонта и мужской плащ с капюшоном. Её сын, любопытный вертлявый мальчишка лет двенадцати, вызвался проводить их самой короткой дорогой.
Подружки подоткнули юбки, как это делала хозяйка, когда мыла пол, забрали волосы в высокие небрежные пучки и решили, что Таня и Люда пойдут под зонтами, а Инна наденет необъятный плащ, в складках которого спрячет пакет с тремя парами босоножек.
Хохоча и перекрикивая мерно шумящий ливень, они босиком двинулись вслед за своим провожатым. Он неожиданно быстро вывел их к пансионату, проводил до веранды и, забрав зонты и плащ, поскольку оставить их было негде, побежал домой. Девчонки сполоснули ноги под водосточной трубой, обулись, оправили юбки, распустили волосы и с привычной грацией и надменным выражением лица впорхнули под сверкающие огнями своды круглой мраморной танцплощадки.
Народу было много - во-первых, дождь, а во-вторых, играл довольно известный в курортных краях вокально-инструментальный ансамбль из Москвы.
Подружек моментально заметили и устремились приглашать. Они разлетелись по залу, время от времени выискивая друг друга в толпе глазами.
Инна автоматически приняла приглашение одного из подскочивших к ней кавалеров и уже через минуту поняла, что поступила опрометчиво. Мало того, что он не умел танцевать и совершенно не слышал музыки, он был намного ниже её, старше лет на двадцать и, как оказалось, явился на танцы с целью найти себе партнёршу на весь отпуск. Увидев Инну, он просто обалдел от такой красоты и изящества, а то, что она из трёх претендентов выбрала его, отнёс на счёт своей мужской неотразимости, в которой не сомневался, и, прижимаясь выбритой до синевы щекой и орлиным носом к прохладной шёлковой коже в вырезе нарядной блузки, поскольку выше просто не доставал, и искренне радуясь, что всё так быстро и хорошо сладилось, он уже прикидывал, куда повести свою красавицу после танцев - в ресторан или сразу в номер - и млел от предвкушения.
Инну же передёрнуло от брезгливости и отвращения. У пузатого коротышки были горячие влажные руки, он источал крепкий запах пота, чеснока и дорогого одеколона и, нисколько не комплексуя по поводу своего роста и внешности, вёл себя возмутительно.
Настроение сразу испортилось. Мужик в возрасте, уверен в себе, такой легко не отстанет.К тому же сильно натирал ремешок босоножки, надетой на мокрые ноги, видимо, прилип песок.
Инна встретилась взглядом с Таней, танцевавшей далеко от неё, выразительно вздёрнула брови и скосила глаза на плешивую макушку любителя плотских утех. Подруга скривила губы и сочувственно кивнула. Инна решительно отстранила партнёра и прихрамывая пошла к балюстраде.
Он не менее решительно двинулся за ней. Она направилась поближе к сцене, сбоку от которой стояла довольно плотная кучка молодых девушек, поклонниц заезжих музыкантов, нервно оглядываясь, пробралась сквозь толпу и оказалась в углу, образованном стеной, широкой мраморной колонной и перилами. Нестерпимо болела натёртая нога. Опершись спиной о колонну, Инна стала расстёгивать босоножку и, опустив глаза вниз, вдруг увидела широкие, тщательно отглаженные белые брюки с отворотами и кожаные сандалии, надетые на белые носки. Сильной горячей рукой с золотой печаткой на волосатом пальце дядька решительно ухватил её за локоть и потянул к себе.
- Щто такое, дорогая? Почему убежал? Артисты хочешь пасматреть? Я их в номер приглашу, в люкс, только для тебя играть будут! Хочешь? Не хочешь?.. А обувь зачем снимал? Нога болит? Я тебя на руках понесу!.. Вах! Такой красавиц!.. Ну, иди ко мне! Завтра тебе новый туфли куплю!..
Инне стало по-настоящему страшно. Бежать некуда. Она сама забралась в эту ловушку. За широкой коренастой фигурой мужика веселились, танцевали, подпевали ансамблю нарядные, беззаботные люди. Где-то среди них её подруги. Может, они заметили, куда она пошла? Да нет, вряд ли... Ах, если бы сейчас оказаться в центре этого яркого, наполненного светом и музыкой пространства, ставшего вдруг таким далёким и недоступным!.. Мимо дядьки не проскользнуть. Прижимая к себе Инну одной рукой, вторую он предусмотрительно положил на перила балюстрады. К тому же она стояла на одной ноге, судорожно вцепившись в снятую босоножку, которую инстинктивно держала на уровне груди, выставив вперёд длинную тонкую "шпильку".
Глаза джигита налились кровью. Инна всем своим существом чувствовала исходящую от него опасность. Она зажмурилась и замахнулась единственным своим оружием, надеясь только на чудо.
И чудо свершилось. Как по заказу.
Она услышала несколько коротких непонятных фраз, быстро произнесённых тихим незнакомым голосом, потная рука отцепилась от неё, моментально пропал страх, и стало легко дышать.
Кто-то перехватил её запястье и осторожно вынул из сведённых пальцев босоножку, вложив в них носовой платок.
Инна открыла глаза и увидела высокого парня, который стоял, наклонив голову, и протирал полой клетчатой рубашки влажные ремешки её туфельки. Потом он присел на корточки, поставил её ногу на своё колено, сухими горячими ладонями стряхнул налипший песок, подул на ранку и осторожно надел босоножку.
Инна машинально оперлась на его плечо, и её пронзило ощущение "дежа вю": она не раз стояла вот так, держась за крепкое плечо, а сильные заботливые руки растирали ноющие ступни, и серьёзный не по годам мальчик дул на её ушибленные пальцы, и рядом было много нарядных танцующих людей, и играла музыка!..
Её охватило блаженное чувство надёжности и защищённости.
Парень выпрямился, взял из её руки платок, которым она так и не воспользовалась, и привычно промокнул покрасневшие припухшие глаза, самые красивые глазки в мире - ярко-зелёные, под тёмными пушистыми ресницами. Наваждение какое-то... Инна подняла глаза.
Перед нею стоял Вадик. Он убрал платок, поправил длинную прядь льняных спутанных волос, упавшую на прекрасное точёное личико, ещё хранившее следы пережитых за последние минуты чувств, и, склонив голову, подал ей руку. Она доверчиво вложила свою узкую прохладную ладошку в его большую и надёжную, и он уверенно, как из кулисы, вывел её из угла на пустующую середину танцевального поля.
Был как раз перерыв между двумя песнями.
Их выход, столь неожиданный и торжественный, привлёк к ним всеобщее внимание. Кавалеры не спешили приглашать дам, хотя во внезапно установившейся тишине уже зазвучал щемящий перебор гитар "Летнего вечера", все смотрели на них, смутно понимая, что на их глазах происходит что-то необычное.
Вадим и Инна остановились в центре, красивым чётким движением он легко развернул её к себе лицом, ещё раз склонил и резко вскинул голову, она положила тонкую розовую руку на его плечо, они постояли, глядя друг другу в глаза и слушая музыку, и в какой-то момент, казалось, оторвались от пола и начали свой ни на что не похожий танец. Они окунулись в него, словно нырнув на глубину тринадцати лет и оказавшись в том счастливом времени, когда были вместе. Они не танцевали, нет, они вспоминали, узнавали, спрашивали и отвечали, обещали и договаривались...
За четыре минуты фантастической импровизации они всё выяснили, всё поняли и всё решили.
Никакими словами они бы не достигли такого взаимопонимания за столь короткое время.
Популярная в этом сезоне песня закончилась, танцоры завершили танец точно с последними аккордами, обменялись поклонами и, взявшись за руки, вышли из круга и растворились в толпе. Их проводили громкими аплодисментами. Большинство присутствующих приняли их за артистов и, довольные неожиданным развлечением, гадали, будут ли ещё какие-нибудь незапланированные выступления.
Таня, встревоженная неприятной ситуацией, в которую попала Инна, бросила своего кавалера и разыскала Люду. Они обошли всю танцверанду, но народу было очень много, они успели только увидеть, как их подруга нырнула в толпу около сцены и как преследовавший её пожилой мужик через несколько минут выбрался из этой толпы один и, по-видимому, очень злой. Они с облегчением переглянулись - слава богу, отстал!- и Таня решительно сказала:
- Быстро хватаем Инку и домой!
Люда согласно кивнула. Их весёлую беззаботность как рукой сняло. Они теперь стояли на одном месте и, вытянув длинные гибкие шеи, всматривались в толпу, и у обеих было какое-то тревожное предчувствие. Кажется, они заигрались.
...Инна восприняла всё случившееся как очередную сцену в спектакле под названием "Отдых на курорте". Да, она испугалась, когда здоровый кавказский мужик, по возрасту годящийся ей в отцы, вдруг грубо и бесцеремонно стал предъявлять на неё права, как будто она дала ему повод!
В какой-то момент её захлестнуло отчаяние, как когда-то в детстве, когда она поняла, что приговорена сложившимися обстоятельствами к ежедневному посещению детсада и деваться некуда!
Но отчаяние быстро сменилось торжеством неожиданной победы и благодарностью к благородному герою, вступившему в действие именно в то время и в том месте, как того требовали законы жанра. То, что героем оказался Вадик, её нисколько не удивило, словно они действительно были персонажами одной пьесы.
Инна с удовольствием представила, как всё это выглядит со стороны. Где бы ни была и чем бы ни занималась, она словно играла на сцене и постоянно была озабочена тем, как смотрится и как воспринимается зрителями. Сейчас, с триумфом покидая танцплощадку, шагая лёгкой балетной поступью под руку с высоченным красивым таинственным незнакомцем, она ликовала. Получилось очень эффектно. На ходу перехватила недоумённый, встревоженный взгляд Татьяны и подумала: интересно, как расценят её эскападу подружки?..
Подружки неподвижно стояли, глядя вслед удалявшейся парочке и не замечая танцующих рядом с ними людей. Таня рванулась было к выходу, но Люда удержала её. Инна с кавалером стремительно вышли за пределы освещённого круга, и их моментально поглотила густая южная темнота.
- Она что, с ума сошла?!. - Растерянно сказала Таня, - куда она с ним отправилась? Зачем? Где её теперь искать?.. Мы так не договаривались!..
Действительно, они всюду ходили вместе и всегда вместе же возвращались. Так было решено ещё в Москве.
- Ладно, подождём её дома. Если до часу не появится, расспросим хозяйку. Мне кажется, парень местный - чёрный, кудрявый, и нос такой... Соседей расспросим, может, его кто знает...
- Ну, Инка!..
Желание танцевать и развлекаться пропало начисто. Дождь утих. Девчонки разулись и побрели домой. Без мальчишки-провожатого дорога оказалась длиннее и страшнее. Они заплутали, пропустили нужный поворот и лишних минут двадцать месили босыми ногами жидкую тёплую грязь, прежде чем оказались в сухой и чистой комнате, где первым делом поставили чайник и сунули в ведро чудовищных размеров кипятильник, чтобы сполоснуться.
Инна появилась незадолго до контрольного срока, когда они, одетые, лежали поверх покрывал, смотрели на часы и изо всех сил старались не уснуть. Люда и Таня набросились на неё с расспросами и упрёками, но возбуждённая Инна кружилась по комнате, хохотала, звонко чмокнула одну в нос, другую в растрёпанный пучок на макушке, обжигаясь, выпила стакан горячего несладкого чая, переломала все сушки, ни одной не съела и, воскликнув:
- Гасите свет, спать хочется, сил нет!.. - Завалилась на кровать и тут же заснула.
Утром за завтраком она была в таком же приподнято-взвинченном настроении, что и накануне вечером, отшучивалась и напускала тумана, когда подруги настойчиво и вполне обоснованно пытались добиться от неё ответа на один лишь вопрос: зачем она столь демонстративно устроила это феерическое в своей откровенности представление на танцплощадке, которое они, понимающие язык движений, прочитали и поняли совершенно однозначно, и, главное, зачем ушла с парнем, которого первый раз в жизни увидела? Неужели не понимает, что такое поведение может породить ненужные проблемы и неприятности? О чём она вообще думает? В конце концов, это касается и их тоже!..
Инна наслаждалась ситуацией. Она намеренно не говорила, что знает Вадика с детства, чтобы не ослаблять произведённого эффекта.
Она уже тяготилась размеренным ритмом их совместного отдыха и была рада представившемуся случаю резко его изменить. Делая вид, что поддалась на уговоры, потупив лукавые глаза, она восторженно сообщила, что это любовь. Да! Любовь с первого взгляда! Она встретила своего принца!
Девчонки обалдели.
- Ты рехнулась? Какая любовь?!. На курорте?!. Инка, мы приехали сюда отдыхать. От-ды-хать! Наша жизнь - в Москве! Работа, карьера, личная жизнь, любовь - всё в Москве, дома! А здесь - развлекайся, веселись, сколько душе угодно, но не создавай себе ненужных проблем! Принца она встретила!.. Тебе что, пятнадцать лет?
Инна загадочно молчала. Подруги знали, что она импульсивна и непредсказуема, любит театральные эффекты, но сейчас они были встревожены всерьёз.
- Что значит, "принца встретила"? - Спросила рассудительная Люда, - ты собираешься продолжать с ним отношения?
- Конечно! - С жаром ответила Инна.
- Но это же неразумно! И опасно! Ты ничего о нём не знаешь - кто он, чем занимается, где живёт? Мне кажется, он местный и наверняка женатый, они здесь рано женятся, и родни у них полно. Узнают, что он с тобой крутит, поймают в тёмном месте и повыдергают твои шикарные волосики. Или ещё чего хуже сделают. Зачем тебе это надо? Одумайся, Инка!
- Поздно, девочки, поздно, - притворно вздохнула Инна, - любовь- это стихия, она вспять не поворачивает. - Посмотрела на висящие на стене часы и вскочила с места. - Пошли на пляж!
Ей было весело. Вот это эффект! Бедные девчонки!.. Им и в голову не придёт, что роман с Вадиком - самое безопасное, самое надёжное и красивое, что может быть на свете! И он действительно её рыцарь! Как в детстве. Ничего не изменилось. Она почувствовала это с первой минуты, как только он появился. С ним по-прежнему спокойно и комфортно, он нежен и заботлив, угадывает каждое её желание и предан ей, как раньше! Как всегда. И он так красив!
Для Инны внешность имела очень большое значение. Вадик был красивым крупным мальчиком, теперь он стал красивым молодым мужчиной. Его бабушка Бэлла была еврейкой, и хотя её муж, а потом и зять, - русские, - Вадик, видимо, пошёл в неё, с рождения был смуглым, кудрявым, горбоносым. Его оливковая кожа быстро покрывалась загаром, поэтому здесь, на море, его легко можно было принять за представителя любой южной национальности. Хоть за итальянца. И глаза остались прежними - большие, карие, с голубыми белками, чуть-чуть навыкате, чуть-чуть печальные, - они ярко выделялись на чётко очерченном мужественном лице. Чёрные сросшиеся брови, длинные густые ресницы, горячий румянец, красиво вырезанные губы и волевой подбородок как нельзя лучше гармонировали с тонким, светлым, словно написанным прозрачной акварелью, личиком Инны, её зелёными глазами, точёным носиком и длинными льняными волосами.
Она с удовольствием думала о том, как выигрышно они будут смотреться благодаря такому сильному контрасту и в то же время не менее заметному сходству - оба высокие, пластичные, одинаково выразительные в движениях...
Подружки, занятые каждая своими мыслями, уже подходили к пляжу, когда увидели на скамейке под раскидистым кустом акации вчерашнего незнакомца, доставившего им всем столько переживаний.
- Сидит! - Возмущённо прошептала Таня, - ждёт! Инка, не ходи!..
- Наоборот, - возразила Люда, - пойдём к нему, все вместе, познакомимся, пообщаемся, составим объективное мнение. Мы-то, в отличие от Инки, головы не потеряли!
Инну на миг пронзило чувство острой благодарности к верным подругам, но её уже несло по ухабам нового сюжета, написанного лишь для двоих. Она остановилась, легко обняла их, сблизив головы, боднула обеих и резко отстранилась.
- Всё, девочки, пока! Я приду вечером. - И лёгкой танцующей походкой пошла к поднявшемуся ей навстречу Вадику.
Люда и Таня, остолбенев, смотрели ей вслед. Мимо них в сторону пляжа шли трое парней с ластами подмышкой. Они тоже остановились и с завистью посмотрели на стройную блондинку, стремительно приближающуюся к загорелому до черноты пижону в белых джинсах. Один длинно присвистнул. Другой восторженно прокомментировал:
- Не идёт, а пишет!..
Третий раздражённо оборвал:
- Хорош глазеть, пошли!..
Девчонки встрепенулись от окрика, как будто он относился к ним, и тоже поплелись на берег.
Вечером Инна примчалась домой, всё такая же радостно-возбуждённая, и покидала в большую спортивную сумку свои вещи, причём сдёрнула с верёвки только что выстиранные Людой трусики и футболку, из чего стало ясно - уходит насовсем. Подружки уже не знали, как реагировать.
- Ты куда? К нему? - Жалобно спросила Таня.
- Где он живёт? Оставь адрес! Мало ли что!.. - Потребовала Люда, но невменяемая влюблённая энергично помотала растрёпанным хвостом волос, крутанулась вокруг своей оси, закинула на плечо не до конца застёгнутую сумку, из которой свисала бретелька сарафана, вытянула губы трубочкой, изобразив два прощальных поцелуя, и выскочила за калитку, где её поджидал Вадик.
…Вадик приехал сюда в гости к своему другу-однокурснику, вернее, к его бабушке. Валерка, друг, ещё с зимы уговаривал поехать.
- Ну чего ты, Вадька, в самом деле, бабуля у меня классная, я у неё каждый год отдыхаю, знаешь, как там здорово! Природа, горы - красотища! До моря рукой подать! Она уж несколько раз звонила, спрашивала, когда приеду, и всё говорит - с другом приезжай, веселее будет! Поехали! Сдадим сессию и рванём! Месяца на полтора! А?..
Вадик был благодарен Валерке за заботу, но ехать отказывался.
- Спасибо, Валер, в другой раз. Сейчас я не могу. Не до развлечений мне, понимаешь? Да и денег на юг нет. Давай потом!
- Ты что, Вадька, какие развлечения? Будем просто жить, бабуле помогать, ну, гулять, конечно, рисовать с натуры, там знаешь, какие виды! И покупаемся, и позагораем, это же не развлечения, просто лето! А денег нужно только на дорогу, бабуля ни копейки не возьмёт. А мы ей крышу подправим, забор, чего-то она ещё говорила, не помню... она знаешь, как рада будет! Хорошо, у нас с тобой практика в этом году в сентябре, мы до неё и отдохнём и накупаемся всласть! По музеям походим. Перемена обстановки - то, что тебе нужно! А после нас мать моя приедет, у неё отпуск, будет варенье варить. У бабули сад знаешь какой! Ну, договорились?.. - Валерка говорил сумбурно, он искренне сочувствовал другу и, стараясь убедить в своей правоте, боялся ненароком напомнить о несчастье.
Под Новый год умерла баба Бэлла. Валерка знал, что она была самым близким и родным человеком для Вадика. Отца он почти не помнил. Да, когда он был маленьким, с ними жил хмурый, вечно раздражённый дядька, который громко кричал и хлопал дверью. Но сейчас Вадик даже не мог вспомнить, как он выглядел. Да и не хотел. Он привык к тому, что отца у него нет.
Правда, перед школой появился новый дядька, пожилой, который желал иметь "нормальную полную семью" и во имя этой благой цели требовал, чтобы мальчик жил с ними и называл его папой. К счастью, никогда не имевшему своих детей мужику быстро надоело присутствие в однокомнатной квартире чужого мальчишки, и он с облегчением вернул его бабушке под тем предлогом, что они оба работают и не могут встречать ребёнка из школы и делать с ним уроки. Баба Бэлла тут же увезла внука, и больше они уже не разлучались.
Время от времени в его жизни возникала мать, каждый раз привнося в неё утомительную сумятицу ненужных ему чувств и событий. Сейчас она жила с четвёртым мужем, моложе её на десять лет, которому недавно родила дочку. В погоне за счастьем в личной жизни она как-то позабыла, что где-то на обочине трассы, по которой она несётся в надежде обогнать всех и вырвать из рук судьбы вожделенный приз, живут своей жизнью её сын и мать. Она появлялась у них только тогда, когда их наличие могло благоприятно повлиять на укрепление этого самого очередного "личного счастья".
Ну да бог ей судья. Вадик, привыкнув, и к этому относился философски. Самое главное - у него была баба Бэлла. Интеллигентная московская бабушка, кандидат наук, не бросая работу на кафедре престижного вуза, сумела так организовать их жизнь, ориентируясь в первую очередь на потребности маленького внука, что он не чувствовал себя обделённым ничем - его жизнь была наполнена играми, книгами, прогулками, любимыми занятиями, общением с умной, любящей бабушкой, её постоянной нежной заботой. Бабу Бэллу Вадик боготворил и, подрастая, становился всё более нежным и заботливым по отношению к ней.
И вот её не стало. Это было первое в жизни Вадика горе. Вместе с ним на него обрушились незнакомые ранее хлопоты. В организации похорон и поминок помогли родители лучшего друга и бабушкины коллеги из института.
Мать приехала на кладбище в короткой серебристой шубке из искусственного меха, маленьком чёрном платьице и сапогах-ботфортах, сильно накрашенная, с чёрной кружевной косынкой на высоко взбитых волосах, под руку с молодым провинциальным мужчиной в драповом пальто с цигейковым воротником. Он всё время поглядывал на часы, недовольно хмурился и что-то тихо говорил матери на ухо. Она льнула к его плечу, смотрела на него снизу вверх и тоже что-то шептала, прикрываясь скомканным платочком. Всем присутствующим было неловко на них смотреть. На поминки они не поехали, чему Вадик был только рад, но на следующий день мать приехала утром, когда он, измученный, полночи проплакавший, спал тяжёлым, нездоровым сном, вздрагивая и всхлипывая, открыла дверь своим ключом и, не раздевшись, прошла в комнату. Вадик от неожиданности подскочил на кровати.
- Ну как ты, в порядке? - Спросила мать, - я на минутку, меня Толик внизу ждёт.
Она подошла к бабушкиному трельяжу, вытащила небольшую шкатулку из слоновой кости и высыпала её содержимое на расстеленный носовой платок. Пальцем с длинным фиолетовым ногтем поворошила небогатую кучку золотых и серебряных украшений и резко повернулась к Вадику, который стоял в дверях и смотрел на неё остановившимся взглядом.
- Перстень где?- Хриплым голосом каркнула она.
Вадик молчал.
- Пропал?!. Где? В больнице? Что за маразм – ехать в больницу с таким перстнем!.. Ты был с ней, когда она умерла? Или тебе потом сообщили? Тебе отдали её вещи? Что ты стоишь, как истукан! Отвечай!
Вадик механически кивнул. Его бил озноб. Мать поняла его молчание по-своему.
- Ты что, похоронил её с перстнем?!. Ты в своём уме? Его же всё равно украли – или санитары в морге, или могильщики! Ты хоть представляешь, сколько он стоит? Своими руками отдал бабкино наследство чужим людям! А у неё, между прочим, внучка растёт! Ты об этом подумал? – Трясущимися от злости пальцами она крест-накрест завязала уголки платка, спрятала тугой комочек в карман шубки и стремительно вышла из комнаты мимо машинально посторонившегося Вадика. Прежде чем выйти из квартиры, обернулась, смерила осиротевшего сына ненавидящим взглядом и процедила сквозь зубы:
- Идиот!
С тех пор Вадик её не видел.
Перстень этот, золотой, старинной работы, с немаленьким изумрудом юная красавица Бэлла получила в подарок от бабушки своего мужа, полвека носила его, практически не снимая, и мечтала, в свою очередь, подарить невесте любимого внука.
…Она лежала в больнице после второго инфаркта, чувствовала себя неплохо, мечтала выписаться до Нового года и обсуждала с Вадиком, как они его встретят, кого пригласят, что нужно купить и приготовить, и вдруг ночью что-то кольнуло в сердце, она проснулась и, словно повинуясь указанию свыше, стала думать о своих делах, серьёзных и мелких, как будто готовила отчёт о сделанном. Мысли её были неспешны и спокойны, ибо, будучи человеком обстоятельным и предусмотрительным, она всё делала вовремя, ничего не оставляя на «потом». Которого, как она трезво понимала, может и не быть.
Итак, пай за кооперативную квартиру полностью выплачен, Вадик прописан в ней с рождения, так что хорошим жильём и всем необходимым он обеспечен. Вклад в сберкассе, на котором лежали гонорары за научные публикации и репетиторство, тоже с самого начала завещан внуку.
Не обделена вниманием и дочь. На её имя оформлена дача, на которой она провела всё детство. Правда, и дом, и участок основательно запущены, поскольку в последние годы туда никто не ездил, но при желании всё можно привести в порядок и вывозить на лето ребёнка, её маленькую внучку, которую она уже не увидит. К тому же дом находится в старом дачном посёлке в пятнадцати километрах от Москвы и даже в запущенном состоянии стоит дорого. Дай бог, чтобы последнее замужество дочери оказалось удачным, и у внучки всегда были любящие мама и папа!..
Вадику скоро девятнадцать лет, он умный, самостоятельный, какое счастье, что ей хватило сил его не избаловать! Он хорошо закончил общеобразовательную школу и параллельно с ней художественную, с детства учил английский, занимался танцами и плаванием. Теперь он студент Строгановского училища, взрослый человек, ответственный и серьёзный… Жаль, она не увидит его избранницу… Бэлла Юрьевна уже засыпала. Обрывки мыслей проносились в голове. Кран на кухне…поменяла, костюм Вадику купила…немецкий, тёмный, хоть на свадьбу… Девочка, тоненькая, светленькая… Ах, да!.. Кольцо!..
И на следующий день, когда Вадик пришёл к ней, она попросила его отнести домой некоторые вещи, ненужные ей в больнице. Среди них перстень. Вадик бережно положил его в нагрудный карман рубашки, застегнул пуговичку.
- Не волнуйся, ба, - сказал он, - я уберу его в твою шкатулку, а ты вернёшься и наденешь.
- Нет, нет, - медленно, с усилием, сказала баба Бэлла, - не надо в шкатулку. Спрячь где-нибудь у себя. Это кольцо для твоей невесты.
- Но, бабушка! – Воскликнул Вадик, - у меня же нет невесты!
- Будет, - улыбнулась бабушка, - будет у тебя невеста. Ты сделаешь ей предложение и наденешь на пальчик этот перстень. Обещай.
- Хорошо, ба, конечно. Спасибо. Но когда это будет… Лучше ты подаришь его сама. Ведь он же твой. Зачем ты его сняла сейчас?
- Оно стало мне тесным, руки отекают. Не забудь, Вадик, спрячь у себя, - настойчиво повторила баба Бэлла, и он согласно кивнул.
Дома он разобрал принесённые вещи и задумался, куда бы убрать кольцо. В шкафу на полках перед книгами и сверху на книгах стояло множество деревянных скульптурок, которыми он увлекался с детства. Он взял в руки одну из них – сказочный медведь сидит на пенёчке, на спине у него берестяной короб, крохотный, но настоящий, с откидывающейся крышкой. Вадик обернул кольцо ватой, скатал тугой шарик, и он плотно вошёл в этот короб. Потом на всякий случай смазал верхний край клеем и крепко прижал крышку.
- Ну что, Мишка, - сказал он, убирая деревянную поделку на место, - это тебе не пирожки, смотри, береги колечко до бабушкиного возвращения!
А вечером ему позвонили из больницы и сказали, что бабушка умерла…
Вадик и Валерка жили на юге уже почти месяц. Вадик не жалел, что поддался на уговоры приятеля. Они облазили все окрестности, рисовали, собирали природный материал для поделок, много времени проводили на море, и Вадик вдруг понял, что жизнь многогранна, оказавшись на краю, ты делаешь шаг, но не падаешь в пропасть, а переходишь на другую плоскость, где проживаешь следующую главу своей судьбы. Его покинуло чувство вины за то, что он укатил на юга, не дождавшись, когда пройдёт хотя бы год после смерти бабушки. Размеренная жизнь в приморском посёлке, в прохладном белом домике, помощь в простых хозяйственных заботах энергичной сухонькой старушке с неизменной белой косынкой на голове, завязанной узелком с торчащими хвостиками на лбу, а главное, постоянная и непосредственная связь этой жизни с природой, которую Вадик любил и понимал, исцелили душу, вселили спокойствие и уверенность, и он был благодарен Валерке за его настойчивость.
В тот день на танцплощадке он оказался совершенно случайно. У Валерки были здесь друзья детства и подружка, и вечерами они уходили гулять то вдвоём, то в компании, время от времени вытаскивая с собой сопротивляющегося Вадика. Тогда был как раз такой случай. Они гуляли, и ливень застал их рядом с пансионатом. В темноте, сквозь потоки воды, крытая мраморная веранда, сверкающая разноцветными лампочками, откуда доносились звуки музыки, заглушаемые раскатами грома, выглядела очень привлекательно, и Валеркина подружка решительно потянула их туда.
В то время, когда Инна искала там приключений, Вадик просто пережидал дождь.
И вдруг увидел её, впархивающую под переливающиеся огнями и звуками своды. Не удивился. И даже не обрадовался. Просто в сердце что-то щёлкнуло и встало на своё место. Свершилось то, о чём он мечтал все эти годы – они снова вместе. Он никогда не сомневался, что так и будет. По-иному быть просто не могло. Он жил с постоянной готовностью к этой встрече.
И наконец неведомая рука в очередной раз раскинула обстоятельства, как карты, и они сложились таким образом, что привели их в одно время в одно место.
С высоты своего роста он смотрел на её гордо посаженную головку с тонким надменным профилем и длинными белыми волосами, которая среди разноцветной толпы выделялась для него так же ярко и отчётливо, как Луна на звёздном южном небе. Смотрел и томительно пережидал последние секунды перед заветным тактом, когда ему следует вступить, дабы вписаться в рисунок действа, поставленного бессменным режиссёром.
Дальнейшее развитие сюжета, развернувшегося перед ошеломлёнными взорами Тани, Люды и Валерки, казалось им безрассудным и демонстративным, но было естественным и единственно возможным для главных героев.
На третий день, когда стало очевидно, что очередного расставания, пусть даже на несколько часов, они не перенесут, Вадик с таинственным видом привёл свою ненаглядную в дом, стоящий на отшибе, у хозяина которого он снял отдельное жильё, что было в разгар курортного сезона просто фантастической удачей. Их провели через большой ухоженный двор в дальнюю, заброшенную и необитаемую часть сада, до которой у хозяев уже много лет не доходили руки.
Там, среди старых, корявых, густо разросшихся черешен, стоял на спущенных шинах… автобус.
Самый настоящий «пазик», выкрашенный ярко-голубой, кое-где облупившейся краской.
Рачительный хозяин, всю жизнь работающий в санатории завхозом, тащил домой всё, что можно, а заодно и что нельзя. Списанный лет пятнадцать назад экскурсионный автобусик стоял на спущенных шинах и внутри был оборудован как номер-люкс для новобрачных. То есть представлял собой одну сплошную спальню, просторную и светлую от неожиданно чистых окон. Большую половину её занимала гигантская лежанка, собранная из мягких кожаных автобусных сидений, на которой при желании могли разместиться человек шесть.
Хозяин при всей своей приветливости и открытости вовсе не был альтруистом и запросил за апартаменты как раз в трёхкратном размере. Вадик заплатил, не торгуясь. На брачном ложе стопкой лежало бельё – простыни, наволочки, покрывала, сшитые из одинаковой, плотной шёлковой ткани, жёлтой в муаровых разводах – из списанных санаторных портьер. А может, не списанных. И шторки на автобусных окошках такие же. Закатное солнце, пробиваясь сквозь усыпанные перезревшей черешней ветви и жёлтые занавески, заливало салон растопленным золотом. Через крышу кабины переброшен чёрный садовый шланг с краником. Сказка.
Через два дня зарядили дожди. Вадик и Инна отсиживались в своём сказочном тереме, не выбираясь даже в магазин. Покупали у хозяйки жирный домашний творог и сметану. И в неограниченных количествах ели черешню и одичавшие абрикосы. Сбитые ветром и дождями, они ровным слоем лежали на земле, на крыше, но много ещё оставалось и на ветках. Вадик собирал их, уже вымытые ливнем, и они с Инной ели, сидя по-турецки на краю своего роскошного ложа и подстелив под миску жёлтое полотенце.
И разговаривали. В эти дождливые дни переговорили обо всём, что накопилось за тринадцать лет, прожитых не вместе. Вадик рассказывал бесхитростно, ему нечего было скрывать – он жил и ждал, учился, подрабатывал, хоронил бабушку – и ждал. Её, Инну. Рассказ о бабушке был грустен и светел. Трагизм и отчаяние ушли. Возможно, потому, что пришла Инна.
Инна некоторые эпизоды своей жизни опустила. Неосознанно, просто чтобы не нарушать гармонию сложившейся ситуации. Она не мыслила себя без Вадика в детстве, она горячо и безоглядно любила его сейчас, но её жизнь в разлуке не была подчинена ожиданию встречи и готовности верно ждать, сколько потребуется. Как здорово, что они встретились! Но то, что для Вадика было закономерностью, для Инны – не более, чем счастливой случайностью. С равной степенью вероятности могли и не встретиться. Пятьдесят на пятьдесят. Инне пятьдесят процентов допуска предоставляли широкие возможности для вариаций на самые разнообразные темы. И она этими возможностями не задумываясь пользовалась. О чём теперь умолчала.
Но боже, как хороши были эти дни и сладостны ночи! Так туго, до гулкого звона в ушах, наполнены счастьем и солнцем, что походили на оранжевый волейбольный мяч, взмывающий над синей волной. Время остановилось. Существовало только «сейчас» - упоительный миг между вчера и завтра.
Поздно вечером они сидели на узкой верхней ступеньке своего голубого автобуса, тесно прижавшись друг к другу и держа на коленях миску с неизменной черешней, слушали, как ворчит и вздыхает уставшее за день от курортников море, и Вадик, смеясь, шептал в маленькое розовое ушко:
- Представляешь, через много-много лет мы расскажем нашим внукам, как необычно началась наша семейная жизнь. Как всё было красиво и романтично. И покажем мои рисунки. И привезём их сюда отдыхать. Да?
- Ты что, представляешь меня бабушкой? – С притворным ужасом спрашивала Инна и откидывалась от него, встряхивая распущенными волосами, мерцающими в густой темноте, как лунный свет.
Вадик счастливо смеялся, прижимал к себе её голову и гладил большой красивой рукой её лунные волосы. Он ясно представлял её своей женой, матерью, бабушкой. А если повезёт, то и прабабушкой. Стройной элегантной прабабушкой с длинными белыми волосами, забранными в высокий пучок, и с одной прядкой, свисающей вдоль щеки. А щека розовая от удовольствия, потому что никто не принимает её за прабабушку, думают, что мама.
У Вадика в голове сложился чёткий план последующих действий. Он обменяет её билет, и они вернутся вместе. Он доставит её домой, сдаст родителям с рук на руки. А на следующий день в костюме и галстуке, с букетом роз, как положено, придёт делать официальное предложение. И наденет ей на пальчик бабушкин перстень. Они подадут заявление в ЗАГС и начнут готовиться к свадьбе. Сошьют Инне роскошное белое платье, как у принцессы. Она пригласит своих подружек по училищу – свиту. Сыграют свадьбу – пышную или скромную, как захочет Инна. Она главное действующее лицо.
Жить им есть где. От бабушки досталась благоустроенная квартира. Не придётся начинать с нуля. Тратить силы на преодоление бытовых проблем. Она будет танцевать, выстраивать свою жизнь в искусстве. Он будет встречать после репетиций, приходить с цветами на премьеры.
А потом уговорит родить ребёночка. Ради этого придётся как минимум на год выпасть из театральной жизни. И неизвестно, удастся ли вписаться в неё обратно. Вадик подозревал, что здесь его ждут большие трудности. Но он уговорит, вымолит этого ребёнка – мальчика или девочку – всё равно, и возьмёт на себя все обязанности. Он может работать и дома. Освободит Инну от хлопот по хозяйству, от ухода за ребёнком. С радостью всё будет делать сам. Он сможет. Создаст ей все условия для профессионального роста, она творческий человек, ей важна реализация. А через несколько лет у неё будет высокий уровень мастерства, имя и здоровый развитый ребёнок лет трёх-четырёх, которого уже можно брать с собой в театр, в мастерскую, начинать приобщать к музыке, танцам, рисованию. Именно так виделось Вадику их семейное счастье.
Инна упивалась красивым страстным романом, стремительно разворачивающимся на фоне роскошных южных декораций. Она безумно любила Вадика. Здесь. Сейчас. И не представляла, что будет, когда придёт время возвращаться в Москву. Натура импульсивная, она жила сиюминутным чувством и ожидала от Вадика решительных действий, а именно: во время прогулки по городу он за руку приводит её в ЗАГС, купив по дороге охапку цветов, спохватившись, спрашивает, с собой ли у неё паспорт, и при помощи взятки и личного обаяния договаривается, чтобы их расписали сразу, без очереди. После чего они вместе едут к её родителям и ставят их перед фактом.
Инна заранее предвкушала удовольствие, которое получит, когда увидит, в какой шок повергло родителей сообщение о скоропалительном браке и потом, когда они узнают, что это не провинциальный охотник за юными московскими красавицами, а знакомый им с детства Вадик, человек надёжный, основательный, имеющий квартиру и сам зарабатывающий на жизнь. Родители обрадуются и устроят им пышную свадьбу. Она переедет к Вадику, родители будут им помогать, а подружки лопнут от зависти. И она никому не расскажет, что Вадик – друг детства. Пусть думают, что это сумасшедшая любовь с первого взгляда, которая стремительно переросла в счастливое замужество.
Но дни летели, быстро сменяя друг друга, их осталось всего ничего, а Вадик не предпринимал никаких решительных мер для укрепления их союза. Инна не могла ему об этом сказать, ей не позволяло самолюбие, а он и не догадывался, каких шагов она ожидает от него. Правда, он купил два билета на самолёт, чтобы лететь вместе, а потом они поехали на вокзал сдавать Иннин билет на поезд. Шли по улице, смеясь и облизывая со всех сторон подтаявшее мороженое, и вдруг Инна углядела над невзрачной коричневой дверью в глубине чахлого палисадничка невыразительную табличку с надписью «ЗАГС».
- Смотри! – Потянула она за рукав Вадика и остановилась.
Он тоже остановился, облизнул снизу прямоугольничек пломбира и непонимающе посмотрел на Инну.
- ЗАГС! - Объяснила она и делано засмеялась, словно заранее сводя свои слова к шутке, - давай зайдём!
Вадик проследил за её горящим взглядом. Табличка была выцветшая, с отколотым уголком, часы приёма не указаны, да и палисадничек выглядел запущенным – весь заросший сорняками и замусоренный. Похоже, ЗАГС давно уже не работал или переехал в другое помещение, а табличку просто забыли снять. А может быть, и работал, но местные жители не спешили оживить своей радостью сие унылое заведение.
Впрочем, Вадика это совершенно не интересовало. Их с Инной ожидало совсем другое – Москва, бабушкин перстень, новый красивый Дворец бракосочетаний, белое платье, кружевная фата, нарядные гости, счастливые родители, море цветов. И он везде будет носить её на руках – из машины в ЗАГС, из ЗАГСа к машине, в их квартиру на пятом этаже, ещё куда-нибудь, всё равно – лишь бы держать её на руках, беленькую, невесомую, как в детстве, на танцах, когда у неё уставали ножки и он относил её на банкетку...
Вадик счастливо засмеялся от предвкушения всего этого и обнял свою любимую.
- Нам сюда не надо, - шепнул он и окунулся носом в водопад белых шёлковых волос, - это не для тебя. Побежали? – Он потянул её за руку, увлекая за собой, шутливо предлагая пробежаться, как они любили, покачивая сцепленными руками, летящим, танцующим шагом, словно не касаясь узкого потрескавшегося тротуара, накрытого кружевной тенью.
Но Инна осталась глуха к его словам и жестам, она доела мороженое, вытерла платком липкие пальцы и, едва завидев здание вокзала, сказала, что ей надо немедленно вымыть руки. Недоумевающий Вадик смотрел, как она решительно идёт сквозь толпу, и вдруг ощутил в душе щемящую тревогу. Он ринулся за ней, но она моментально исчезла.
Вадик провёл на вокзале несколько часов. Он обошёл его весь, нашёл дамский туалет, расспросил уборщицу, отстоял очередь в кассу, узнал, что билет она не сдала, сходил на радиоузел, где ему разрешили самому обратиться по громкой связи к пропавшей и к тем, кто, возможно, её видел. Всё было напрасно. Он вернулся домой, и поникший, враз утративший свою радостную привлекательность голубой автобусик с жёлтыми шторками огорчённо продемонстрировал ему полное отсутствие каких-либо следов Инниного пребывания здесь. То есть, пока он, гонимый страхом и тревогой, разыскивал её на вокзале, она вернулась, собрала свои вещи и исчезла. Почему? И что теперь делать?
Он пошёл туда, где жили подружки Инны. Их не было дома. Он оставил хозяйке записку, в которой просил Инну о встрече. Она не пришла.
Если она не сдала билет, значит, уезжает завтра. Он пришёл на вокзал и пробыл там почти целый день, обежал все поезда, уходящие в Москву, но Инны не нашёл. По каким-то неведомым причинам она решила от него скрыться. Он опять потерял её. И опять не знал ни её адреса, ни телефона. Зачем телефон, когда они всё время были вместе, собирались вместе вернуться и никогда больше не разлучаться?..
Инна примчалась с вещами к подругам, взвинченная, объявила, что сумасшедший роман окончен по причине её отъезда и стала торопить их со сборами. Таня и Люда были рады, что Инка одумалась и что им не придётся объяснять её строгому папе, почему она не вернулась во-время. А так всё получилось очень хорошо. Инка оторвалась по полной программе, и в Москве выскочила из вагона взбудораженная, загорелая, а довольный папа тащил за нею неподъёмную сумку с фруктами и сувенирами.
Очень скоро стало ясно, что Инна привезла с юга не только милые пустяки вроде перламутровых раковинок, засушенных крабов и полосатых камушков, но и беременность.
Известие об этом не повергло семью в шок, а, наоборот, обрадовало, ибо после сделанного год назад аборта врачи намекали на возможное бесплодие. На семейном совете безоговорочно было решено – рожать! Это несколько отодвигало будущую карьеру и успех, но Инну тоже, несмотря на возраст, пугала перспектива остаться в будущем без детей, к тому же она хотела рожать только от Вадика. Во-первых, потому, что он самый лучший в мире мужчина, а во-вторых, чтобы через много лет, случайно встретившись, сказать: ты не хотел на мне жениться и наказал сам себя – лишился счастья вырастить такого замечательного сына - и кивнуть на стоящего рядом красивого высокого молодого человека с тёмными кудрявыми волосами и большими карими глазами, чуть-чуть выпуклыми, чуть-чуть печальными…
В следующий раз они встретились на юбилее режиссёра экспериментального театра, который шумно и бестолково отмечался на недостроенной подмосковной турбазе. Директором турбазы был давнишний друг именинника, он и предоставил для широкого празднования живописную, но не до конца благоустроенную территорию. Народу собралось очень много, гости не были знакомы друг с другом, поэтому после обильного застолья, проходившего в уже отделанном главном корпусе, все разбились на группки и занялись кто чем.
Инна в компании трёх приятельниц, среди которых была уже знакомая нам Люда, и четырёх интересных мужчин разных профессий, один из которых активно за ней ухаживал, пошли к озеру. Стояли последние дни тёплого ясного бабьего лета. Тихо опускались на землю сумерки. Небольшое круглое озеро, в тёмной воде которого чётко отражались золотые макушки высоких деревьев и плывущие по небу облака, было похоже на зеркальце, оброненное в траву сказочной кокетливой великаншей. Забрели в реденький, светлый от берёзовых стволов перелесок. Нашли два огромных бревна, лежащих под прямым углом, в центре – большое пятно выжженной травы. Такие композиции из двух-трёх брёвен были разбросаны на приличном удалении друг от друга по всему перелеску. Видимо, специально для отдыхающих. Присели. Неподалёку угадывалась группа мужчин. Оттуда доносились гитарные аккорды и странно знакомый голос:
- Мне нужно на кого-нибудь молиться…
Все невольно прислушались. В золотистых сумерках разливались грусть и нежность. Неравнодушный к Инне мужчина ощутил непонятную ревность. Он набросил ей на плечи свой пиджак и предложил разжечь костёр. Все обрадовались. С мальчишеским блеском в глазах завернули рукава нарядных сорочек и отправились за дровами. Быстро нашли несколько крупных полешков, уложили, но ни бумаги, ни хвороста для растопки не было. Тогда питающий к Инне нежные чувства авторитетно заявил, что вместо хвороста хорошо использовать бересту и начал отдирать от ствола отслаивающуюся кору.
- С ума сошёл? – Инна вскочила с бревна, уронив на землю дорогой пиджак, и бросилась к дереву. – Ты что делаешь? Она ведь живая! Как она зимовать будет с ободранным стволом?!
- Да ничего ей не сделается. Я немножко, только на растопку. Ты же хочешь костёр?
- Хочу. Но дерево уродовать не дам. – Она оглянулась и увидела старую высокую берёзу, ствол которой на большой высоте раздваивался, и один сук, надломленный непогодой, был совсем высохший.
- Вот его можно сломать, - указала Инна, - там сухих веток на два костра хватит. И дереву польза, в сушняке всегда вредители живут.
Ухажёр оторопело посмотрел в указанном направлении.
- Ты что, серьёзно? Туда же не добраться. Да бог с ним, с костром! Что мы, пионеры? Пошли лучше в дом, выпьем, потанцуем!
- Мы хотим костёр, правда, девочки? – Инна обернулась к приятельницам за поддержкой и немедленно её получила.
Расположившиеся на брёвнах в изящных позах нарядные красавицы жаждали смотреть на огонь и подкидывать веточки, не опасаясь ни за маникюр, ни за капроновые колготки. Но мужчины уже потеряли интерес к этой затее, им хотелось вернуться в помещение, к накрытым столам, музыке, танцам. Дамы дружно не желали двигаться с места. Они настаивали и капризничали, как маленькие девочки, и получали от этого удовольствие.
И препираясь со своими мужчинами, подначивая их, как школьников, они не заметили, что гитара неподалёку от них смолкла, от соседней компании отделился человек, подошёл к старой высокой берёзе, поплевал на руки и как-то очень ловко и легко полез вверх. Инна увидела его, когда он был уже близок к развилке, и сразу поняла, насколько это опасно. Ствол на такой высоте был совсем тонким, он угрожающе раскачивался, вниз дождём осыпались золотые листья, но человек медленно и осторожно продвигался вверх. Инне стало страшно.
- Не надо, не надо! – Закричала она и замахала руками, - слезайте!
Но он уже ступил на развилку и, держась за здоровую часть ствола, потянулся к надломленному сухому суку. У Инны потемнело в глазах. Раздался треск, сильный шум обламывающихся веток, и смельчак рухнул прямо к её ногам.
Она упала рядом с ним на колени, повернула к себе его голову, отвела со лба густые кудрявые волосы. Прямо на неё смотрели большие карие глаза, полные боли. Вадик. Он попытался встать, но не смог. Рядом толпились люди, о чём-то переговаривались, советовались, что теперь делать. Кто-то побежал в корпус звонить. Люде показалось знакомым побледневшее, враз осунувшееся красивое мужское лицо и, посмотрев на подругу, она поняла, что не ошиблась.
Вадик и Инна ничего не видели и не слышали. Она подложила свою руку ему под голову, а другой тихо поглаживала по щеке, ощущая кончиками пальцев лихорадочное биение жилки на виске. Они неотрывно смотрели друг другу в глаза. И этот взгляд, и лёгкая прохладная ладонь держали его в сознании до приезда «Скорой помощи». Потом хмурые, знающие своё дело санитары оттеснили толпу, подняли Инну, передали её в руки подбежавшей Люды и занялись Вадиком. Они быстро его ощупали, осторожно переложили на носилки и, лишившись спасительного взгляда и любимой ладошки на лице, он стремительно провалился в болевой шок.
- Что с ним, доктор? – Спросили из притихшей толпы.
- Перелом бедра и, предположительно, повреждение позвоночника. Больше ничего сказать не могу. Нужно срочно в больницу. Кто едет с ним?
- Я! – Рванулась было Инна, но двое мужчин, видимо, друзья Вадика, уже садились в машину.
Вадик лежал в больнице и в сотый раз перебирал в памяти события их последней встречи. Он сразу заметил её в толпе гостей, но ему показалось, что она не одна, и он выжидал удобного момента, чтобы подойти. А наверное, не надо было ждать. Надо было сразу подойти, взять за руку и увести на глазах у всех. Посадить в машину и привезти в Москву, к себе домой. А по дороге заехать в первый попавшийся сельсовет и, выложив всю имеющуюся наличность, потребовать, чтобы их немедленно расписали. Он давно уже догадался, что их давний неожиданный разрыв был как-то связан с тем неказистым и необитаемым ЗАГСом, на который Инна почему-то старалась обратить его внимание. Именно там, около унылого пыльного палисадничка, абсолютно недостойного того, чтобы по его заросшей тропинке прошествовала принцесса, он, Вадик, совершил ошибку. Что-то сказал или сделал не так. Чего-то не услышал или не понял. И опять её потерял.
Тогда, на празднике, из случайно услышанного обрывка разговора он узнал, что Инна разведена и имеет пятилетнего сына. Всё было правильно. Она сгоряча выскочила замуж, но судьбу не обманешь – её мужем должен быть Вадик – и, поняв это, она развелась, чтобы к моменту их встречи не иметь обязательств перед другим мужчиной. А то, что у неё ребёнок – так это естественно в её возрасте. И очень хорошо, потому что это будет и его ребёнок, он знал, что полюбит мальчика всем сердцем. А потом они ещё родят ему сестрёнку. И всё будет замечательно, как и мечталось. Хоть и с некоторым опозданием.
Нужно только выбрать подходящий момент и подойти. Но в шумной толпе нарядных веселящихся гостей они всё время оказывались далеко друг от друга. Инна и не догадывалась о его присутствии. Вадик был терпелив. Он столько ждал её, что дополнительные минуты и даже часы не имели никакого значения. Главное – он её нашёл! Вадик не спускал с неё глаз и наконец услышал знакомые слова, не произнесённые, а словно пропетые мелодичным капризным голоском:
- Я хочу!..
Принцесса хотела костёр, она любила смотреть на огонь, и требовала, чтобы ухаживающий за нею пижон полез на дерево за сушняком. Пижон, хотя и обладал хорошим вкусом в отношении женщин, себя всё-таки любил больше и всячески пытался отвертеться, ибо моральное падение в глазах женщин, даже таких красивых, предпочитал физическому падению со старого корявого дерева, макушка которого, казалось, обметала облака. С неосознанной жестокостью, часто присущей избалованным красавицам, принцесса и её свита не скрывали своего разочарования и презрения.
Вадик понял – пробил его час, и молча полез на эту проклятую берёзу.
И вот уже почти месяц лежит на больничной койке. В ноге здоровенный железный штырь, туловище до подбородка в гипсовом корсете. Суеверные врачи не делают оптимистических прогнозов. Инна потеряна навсегда. Он больше не имеет права даже мечтать о ней. Возможно, он останется инвалидом. Возможно, никогда не будет ходить. Ни за что на свете он не согласился бы, чтобы она увидела его таким. Хотя точно знал – положи она сейчас на его лицо свою лёгкую прохладную ладошку и обласкай любящим взглядом – и он встанет и пойдёт. И даже побежит, куда она позовёт. Но теперь уже не позовёт. Никогда и никуда. Не надо было лезть на дерево. Мальчишество. Он опять замешкался и не использовал предоставленный судьбой шанс. Надо было сразу увезти её с этого богемного сборища и обо всём спокойно поговорить. Но Инна хотела огня, а никто не мог его зажечь. Хотя и он не смог.
...Инна приехала домой, вычеркнула из списка пункт про кота и позвонила Лариске. Подруга должна была завтра отвезти её в аэропорт. Потом скомкала лист, выбросила его в мусорное ведро, проверила упакованные вещи, бесцельно прошлась по квартире. Всё было в полном порядке. Она задумалась, чем бы занять свободный вечер, и решила прогуляться. Погода прекрасная. Недалеко от её дома красивый старый парк, в котором на днях открылась художественная ярмарка. Инна подумала, что было бы любопытно посмотреть и, может, что-нибудь купить в качестве сувениров.
Она не стала переодеваться, только поправила макияж и повязала вокруг головы лёгкий шифоновый шарф, ярко-зелёный, из той же ткани, что и блуза. Завязала сбоку и оставила свободно свисать его длинные воздушные концы. И, повесив на локоть плетёную соломенную сумку, вышла из дома.
Она побродила по аллеям, с удовольствием вдыхая весенние запахи, полюбовалась на пару лебедей в пруду и вышла на большую поляну, где в свежесрубленных теремах, пахнущих деревом и смолой, разместилась ярмарка. Посетителей было мало. Она не спеша разглядывала выставленный товар, купила красивую палехскую шкатулку для Димкиной невесты и стеклянную фигурку - забавного, очень симпатичного бычка с кудряшками между крутыми рогами, с низко опущенной головой и взглядом исподлобья, словно собирающегося бодаться, - для Димки. Его знак зодиака. Он телец, как и Вадик. Да что же это такое! Инна даже остановилась. Поистине, сегодня весь день проходит под знаком Вадика! К чему бы это?..
Да, Вадик… Сейчас, с высоты своего возраста и женского опыта, после второго развода, она понимала, что самое ценное, самое красивое и дорогое, что было в её жизни – это любовь Вадика. И ребёнок этой счастливой любви – Димка. Как пел в своей песне Окуджава: «А от любови бедной сыночек будет бледный…». Её сын был желанным результатом любови яркой, страстной, взаимной. Он вымахал под два метра, красивый, удачливый, всеобщий любимец. При этом спокойный, трудолюбивый, талантливый во всём, за что ни брался. И у него были большие карие глаза под пушистыми ресницами, чуть-чуть выпуклые, чуть-чуть печальные, и нос с горбинкой. И густые кудрявые волосы, только не тёмные, а светло-русые.
В детстве это был очаровательный малыш, с которым нянчились все по очереди – Инна, её родители, тётка с мужем. А вот отца у него не было.
...Первый раз Инна вышла замуж, когда Димке исполнилось два года. Муж её был красив, как картинка, молодой, подающий надежды сценарист, капризный, самовлюблённый эгоист, маменькин сынок. Инна видела его недостатки, но, как всякая влюблённая женщина, считала, что сможет перевоспитать любимого на свой лад. Она была молода и самоуверенна и не знала, что переделанный, пусть даже и своими руками – это уже не тот, кого когда-то полюбила.
У них был бурный роман, он очень красиво ухаживал, широко, напоказ. И свадьбу сыграли такую же – в новом ресторане, около сотни гостей, сплошь люди искусства, море цветов, подарков, катание по Москве на трёх «Чайках», живая музыка, танцы. И в центре всего этого великолепия – она, Инна. Наёмный, очень дорогой фотограф профессионально запечатлел все моменты - как жених нёс её на руках, как они танцевали вальс, как он пил шампанское из её туфельки...
Шикарная была свадьба, а жизнь не задалась.
Он жил вдвоём с мамой, посвятившей всю жизнь служению сыночку, и хотел, чтобы Инна переехала к ним, перешла из театра в более безопасное место, например, в Дом пионеров, желательно, на полставки, и как можно больше времени отдавала святому делу – обожать и вдохновлять будущего автора гениальных сценариев. Ребёнку в этой ситуации места просто не было. Инна поначалу надеялась постепенно приучить мужа к мысли, что у них есть сын, но скоро поняла, что это бесполезно. Ребёнок требовал времени, внимания, любви, душевных сил – всего того, что должно было безраздельно принадлежать мужу. То есть двухлетний карапуз посягал на часть того, ради чего взрослый себялюбец женился на этой ослепительной красавице. Инна поняла – мужа ребёнок не раздражает, он не ревнует её к сыну, - он ненавидит его за сам факт существования. Инна собрала вещи и ушла к себе – к Димке, к родителям, в любовь и тепло.
Брак их просуществовал четыре месяца. Муж долго не давал ей покоя, предъявлял права, мотал нервы. Но Инна решительно и жёстко оборвала отношения и оформила развод. Мужу не нужен её ребёнок – значит, ей не нужен такой муж. Димка для Инны был превыше всего.
Но хотелось любви. И не коротких ярких романов – они вспыхивали в её жизни регулярно, - а любви супружеской, серьёзной, хотелось иметь статус замужней дамы, чтобы не выглядеть в глазах окружающих ни легкомысленной красоткой, в раннем возрасте нагулявшей ребёнка, ни красивой стервой, коллекционирующей разбитые мужские сердца.
Второй брак случился в её жизни, когда Димка был уже подростком, со всеми присущими этому состоянию проблемами.
Тут всё было солидно и основательно. Муж – на пятнадцать лет старше, важная шишка в министерстве тяжёлого машиностроения, за ним по утрам приезжала чёрная «Волга» с хмурым неразговорчивым водителем. Вдовец. Взрослая дочь и внук живут отдельно. Он подумывал жениться вторично, поскольку за тридцать лет спокойного счастливого супружества отвык жить один, но столкнулся с неожиданной проблемой.
Среди его окружения – коллег по работе, по бизнесу, куда он осторожно, но целеустремлённо ввинчивался, деловых партнёров – стало считаться хорошим тоном появляться на людях с молодой любовницей. Жён не бросали – это был надёжный, выстроенный совместными усилиями тыл, крепость, где за толстыми стенами самое дорогое – опора, поддержка, понимание, преодолённые сообща трудности, дети, внуки, надежда на достойную, не одинокую старость.
Но изменившаяся с перестройкой окружающая действительность диктовала свои условия. В тех кругах, где он вращался, человека в первую очередь оценивали по внешним признакам – марка автомобиля, часы, костюм, молодая любовница. Старые проверенные жёны не годились для представительских целей. Деловые люди заводили подружек – длинноногих, лишённых всех женских прелестей манекенщиц. Клонированных Барби. Он подумал - зачем тратить время, энергию и деньги на то, чтобы выстраивать с нуля отношения с двумя новыми женщинами, тем более, что и необходимого куража уже не было. Куда разумнее и практичнее найти одну - молодую, красивую, образованную, которая для окружения будет являться символом его успешности, состоятельности, крепкого материального и физического благополучия, и в обмен на это дать ей официальный статус жены крупного государственного чиновника. С его точки зрения, такой основанный на взаимной выгоде альянс должен быть прочным и долговечным. Главное, найти подходящую кандидатуру.
А вот это оказалось проблемой. На таких, как он, шла настоящая охота. На всех встречах, презентациях, приёмах, тусовках его осаждала безликая толпа, настойчиво и бесстыдно предлагающая на выбор и на любых условиях свои ухоженные юные тела, выполненные в модном нынче стиле "унисекс". Они раздражали и вызывали брезгливость, как чисто вымытая импортным моющим средством раковина пусть и находящегося в очень дорогом ресторане, но всё равно общественного туалета. Всё-таки он был человеком старой формации, ему хотелось отношений, основанных на уважении, взаимной симпатии, чтобы его спутница демонстрировала не только красоту, но и воспитание, образованность, начитанность, чего в помине не было у всей этой жующей, пьющей и поющей биомассы, непрекращающимся потоком выпускаемой бесчисленными салонами красоты, тренажёрными залами и телевизионными проектами.
Он понимал, конечно, мечты его невыполнимы и даже смешны, но вдруг на фоне иллюминаций и рекламных огней сверкнула острым живым светом Инна.
Слегка за тридцать. Жизненный и женский опыт. Интеллигентность. Независимость и загадочность. Стиль. Шарм. Разборчива и щепетильна. Знает себе цену. Внешность, походка, манеры - непостижимы и неповторимы. Он влюбился, как мальчишка. Помолодел, похудел, в глазах юношеский блеск. Словно открылось второе дыхание. Горы готов был свернуть. Принялся добиваться. Добился. Не скоро. Но тем ценнее. И дела пошли в гору. Словно сама удача взяла его под руку и повела вперёд.
Он боготворил Инну. Был готов сделать ради неё буквально всё. В том числе правильно воспитать её сына. Димку.
Димка в то время был не по годам развитым подростком, раздираемым на части разнообразными увлечениями и попытками осознания себя в этом мире. К моменту второго замужества матери он самостоятельно осваивал привезённый ею из Америки компьютер, кстати, единственный в классе, читал статьи на английском языке о безграничных возможностях компьютерного дизайна, увлекался психологией, читал Карнеги и Кастанеду, писал музыку для лицейской рок-группы и играл в ней на бас-гитаре, носил чёрные кожаные штаны, тяжеленные "гриндерсы", чёрную бандану, длинные волосы и сребряное колечко в левом ухе.
К тому, что мать выходит замуж, он отнёсся спокойно, никак не ожидая, что это как-то отразится на его жизни. И в самом деле, что для него изменится? Не будет каждый день видеть маму? Так к этому он давно привык. Она постоянно в отъездах, на гастролях, а когда в Москве, то приезжает домой поздно, у неё дела, репетиции, концерты. Она работает балетмейстером в довольно известном танцевальном коллективе и сама ещё время от времени выступает. А они живут спокойно и дружно - Димка, бабушка и дедушка, и постоянно приезжают дядя и тётя, к которым они, в свою очередь, часто ездят на дачу. К маминым отлучкам все привыкли и относятся с пониманием - такая работа, такой образ жизни. Но когда мама дома, то всё её время и внимание принадлежат семье и, в первую очередь - ему, Димке, единственному, любимому сыночку. Так было всегда, а теперь он к тому же совсем взрослый, самостоятельный, мама может за него не беспокоиться и устраивать свою личную жизнь.
Так он и сказал растрогавшейся Инне и великодушно добавил, что заранее одобряет её выбор и даже готов время от времени присутствовать на воскресных семейных обедах.
Но вскоре после свадьбы - ещё более дорогой, чем первая, но более респектабельной, с солидными, чиновными гостями, - выяснилось, что у нового мужа есть определённые и весьма жёсткие требования к её сыну! В категоричной форме Инне было сказано, что Димка вконец избалован бабушками-дедушками, что сама она, не имея времени на воспитание, потакает распущенному подростку и позволяет ему ночами сидеть за компьютером и тусоваться с подозрительными личностями, именующими себя музыкантами. И что всё это, вкупе с длинными волосами и проколотым ухом, приведут прямиком к наркотикам и полной деградации личности!
Инна была ошеломлена настолько, что даже не смогла возразить. Но, успокоил её любящий муж, он возьмётся за парня! Димка будет жить с ними, это не обсуждается, мальчишке нужна крепкая рука и постоянный контроль.
На этом всё и закончилось, практически не успев начаться. Инна распростёрла крылья над своим гнездом, над своим птенцом и ценой собственной замужней жизни защитила от вторжения чужака. Никто не смел осуждать и обсуждать её сына. Димка - её ребёнок, её и Вадика, обожаемый внук её родителей. Только они вправе воспитывать и наставлять, ругать и запрещать. Муж из лучших побуждений посягнул на святое, за что был решительно и без сожалений отвергнут. Димка ограждён от вмешательства в его жизнь чужого человека, от конфликтов, от сложностей ненужных ему отношений.
А Инна поняла, что снять с её плеч ставшую уже привычной и удобной лямку матери-одиночки может только один человек, по вине которого она её и тянет столько лет.
Инна заметила на открытой террасе одного из теремов длинный прилавок, заполненный изделиями из дерева, и пошла посмотреть. Она любила фактуру и запах древесины. По эту сторону прилавка стояли несколько человек, по ту - примерно столько же, вероятно, продавцы или устроители ярмарки.
Инна поднялась по широким ступеням и, не обращая ни на кого внимания, стала рассматривать выставку. Ей приглянулся медведь, делающий на турнике "солнышко".
Она подняла голову, чтобы спросить, сколько стоит игрушка, и оказалась лицом к лицу с Вадиком. Поджав губы, понимающе усмехнулась и с мрачным удовлетворением подумала: конечно, чем ещё мог закончиться этот день, полный воспоминаний и напоминаний о Вадике? Только реальной встречей с ним. А может, правду говорят, что мысль материальна? Почему же тогда, тогда он не понял её?..
Они стояли, разделённые прилавком, - глаза в глаза, как когда-то, когда-то...
-С днём рождения, Инна, - сказал он.
- Ты помнишь? - Удивилась она.
- Конечно. Я всё помню.
Инна смутилась. Но он не спросил: а ты? И она поспешно спросила сама:
- Как ты живёшь?
- Нормально.
- Женат?
- Нет.
- Но у тебя кто-нибудь есть?
- Ты.
Она принуждённо засмеялась.
- Боже, столько лет прошло...
- Эта любовь была для меня всем, - просто сказал Вадик, и она невольно опустила глаза.
- Но потом, потом... - она опять смотрела на него, с недоумением и мольбой, - ведь жизнь такая длинная!..
- Того, что было, хватит на всю жизнь, - так же просто и исчерпывающе объяснил Вадик.
Он услышал шёпот за спиной и оглянулся. Приятель, к которому он зашёл по его просьбе, и ещё два мужика, авторы выставленных работ, прислушивались к их разговору, разглядывали Инну и обменивались одобрительными репликами.
Вадик не мог выйти из-за прилавка и поговорить с Инной, прогуливаясь по аллеям. После травмы он слегка прихрамывал и носил ортопедический ботинок. Ему даже дали инвалидность, что совершенно не мешало ни его работе, ни общению с людьми. Но он не мог допустить, чтобы об этом узнала Инна. Пусть теперь ему не место рядом с ней, танцующей и парящей, но она не должна мучиться угрызениями совести, что это из-за неё.
Поэтому он боком сделал несколько шагов к стене, где была какая-то иллюзия уединения.
Инна, не выпуская из рук игрушку, двумя неуловимыми, летящими движениями своих умопомрачительных балетных ног, на которые с нескрываемым интересом уставились все собравшиеся по обе стороны прилавка, тоже переместилась к краю и остановилась напротив Вадика. Она привыкла к вниманию окружающих, но сейчас ей хотелось поговорить с ним без свидетелей. Они так давно не виделись... Однако, странно - он, что, работает здесь продавцом и не может отойти на несколько минут? Даже ради неё?
- Как твой сын? - Спросил Вадик, и она похолодела - откуда он знает?..
- Нормально.
- Уже совсем взрослый?
- Двадцать шесть.
- Вы... живёте вместе?
- Нет, он сейчас за границей, а я в Москве, - и в ответ на его не высказанный вопрос мягко сказала: - я не замужем.
Лицо Вадика исказилось болью. Он обхватил голову руками и тяжело опустился на стоявшую за прилавком скамью.
- Я дурак. Я опоздал. Я опоздал к тебе на двадцать лет, - сказал он, имея в виду срок своей инвалидности.
Она покачала головой, рассеянно потягивая за ниточку игрушки. Медведь с улыбающейся мордой без устали крутил "солнышко".
- Ты опоздал на двадцать шесть лет, - она имела в виду возраст их сына.
- Да, на двадцать шесть, - согласился он, потому что так сказала она, а ему всегда хотелось соглашаться с ней. Во всём. - ...Почему?.. - Он поднял на неё свои большие выпуклые глаза с яркими белками.
Внезапно они озарились догадкой.
Инна отчётливо поняла, какая картинка проносится сейчас перед его взором, обращённым в прошлое, - покрашенный весёленькой голубой краской автобус, по крыше которого барабанят капли дождя и осыпающаяся черешня, и неровное ложе из кожаных сидений, по которым скользит мятая жёлтая санаторная занавеска, исполняющая роль простыни.
- Постой...
Она сказала тихо и решительно:
- Всё. Пока.
Поставила на место игрушку. Свысока окинула взглядом прилавок, величественно кивнула не то ему, не то вообще всем находящимся в поле зрения...
И ушла своей непостижимой походкой, и только лёгкий изумрудный шарф, словно извиняясь за хозяйку, плескался за её плечом. Как будто махал длинными мягкими ладошками - прощай, прощай!..
А может быть, - прости, прости...?
Так они расстались.
В очередной раз.
Возможно - навсегда.
Как легко это выглядело со стороны...
День рождения
© Copyright: Надежда Попова 2, 2013
Свидетельство о публикации №213041100675
Свидетельство о публикации №213041100675
Рецензии