Сказки Гни-девятого царства

История первая. Про честь и наговор.

         А было это дело в Гни-девятом царстве. Жили там люди не то мастеровые, не то рабочие, звали которых артельщиками. На жизнь себе они зарабатывали тем, что несли службу царскому наместнику, собирая для него по окраинным землям капусту гни-девятскую. Чем зеленее были её листья, тем более она ценилась. Росла же капуста на склонах высоких гор, опоясывавших Гни-девятое царство со всех сторон, а потому сбор её был делом рискованным. Сорвёшься, неровен час, с опасного склона и поминай, как звали.
         А ещё артельщики боролись с напастью пагубной – саранчой, налетавшей со стороны Иноземья, чтобы поживиться капустой гни-девятовской. Когда стаей эта нечисть нагрянет, когда по одной прошмыгнуть норовит, да только не зря артельщики хлеб царский ели. Дело своё хорошо знали. И капусту наместнику в срок поставляли и саранче прохода не давали. Благо, за это царь их милостью жаловал: то монет золотых подбросит, то орден на грудь повесит. А потому, дело артельное было не только рискованным и благородным, но ещё и прибыльным.
        Народ относился к артельщикам по-разному. Иные за храбрость уважали, а иные завидовали за то, что жили те не бедно, работали с задором и отдыхали весело. Соберётся бывает бригада после смены трудовой и айда силушкой меряться, удаль молодецкую показывать. Кто бочонок браги залпом выпьет, кто шар чугунный дальше всех толкнёт, ну а кто двух красных-девиц разом большой и чистой любви удостоит. Что и говорить. Задорные были хлопцы.
           Верховодил у них малый смекалистый и рассудительный по имени Дженимир, которого в знак уважения иногда называли по батюшке – Иванович. В почёте он был, потому как народ под ним подобрался работящий и лишь один только артельщик Гадомирка в подряд не вписывался. Все на трудодень, а он полоботрясничать норовит. Зацепится с кем-нибудь языком и ну калякать, как баба на базаре: где да что, кто да с кем. И далее в том же духе. Бригада на склоны отвесные лезет, а он на те, что пониже и безопасней. Компаньоны его по десятку голов капусты соберут, а Гадомирка два-три в амбар положит.
           Однако когда приходил срок монеты заработанные делить, он тут как тут. Волнуется больше всех, суетится. Пересчитает долю свою несколько раз, и всё успокоится не может. Потому что страсть как деньги любил, и всегда казалось их ему мало. Избу себе поставил белокаменную, добротную. Телегу самоходную справил ладную, жену – прихожую… А всё не хватало. Хотелось жить лучше, иметь больше. Но не особо обижались на него товарищи, поскольку понимали – все не без греха какого, а горбатого то известно, лишь могила исправит.
         И шла бы жизнь своим чередом, кабы не случилась беда. Помер наместник, на которого артельщики работали, и поставил царь взамен него Чингиза степняка. А тот под шумок за собой весь род свой притащил, чтобы кормиться сподручней было. И пошла у артельщиков пора несладкая. Установит царь норму, а наместник новый сверху ещё одну положит. Хочешь, не хочешь, а выполнять нужно. Работу то хорошую кому терять охота? Вот и стали артельщики вкалывать в семь потов от зари до зари. Не до перекуров им стало, не до веселья. Кто в пропасть в спешке сорвётся, кто спину надорвёт. Но они не роптали и слез из себя не давили, потому что знали, что работу эту за них никто не сделает.
         Меж тем, завелись при чингизовом дворе люди корыстные. Подсказали они наместнику перемешать артельщиков и насадить среди них своих ставленников, чтобы капусту больше не в царские, а в личные закрома собирать. Дескать, окраины Гни-девятские велики, а потому недостачи царь сразу то и не приметит. Начали с той поры среди удальцов артельщиков появляться людишки серые, с глазками бегающими да ладонями влажными. А о чём это говорит вы и сами поймёте. Подлецов то, поди, издалека видать. Гадомирка наш по сравнению с ними выглядел ан как положительно… Почти ангел небесный. Да и трудится он начал, глядя на происходящее, гораздо прилежнее. Не в пример тому, как раньше. Ныл иногда, но норму выполнял не хуже прочих, чем снискал уважение товарищей.
         Наместник же тем временем за счёт левачка обогатился непомерно, да и родня его в обиде не была. Зажили на широкую ногу, не хуже самого царя. Но люди то они не глупые были и понимали, что ежели продолжать в том же духе, то в скором времени придётся им отвечать на хитрые вопросы палачам государевым. Капусты то немало спёрли. А шила ить в мешке не утаишь. И раз так, пора бы и крайнего найти, того значит, кто заместо них виноватым предстанет.
         И начали прихвостни наместниковы интриги плести. Пораздавали они день-другой
 монет направо и налево, и пошли к царю письма с челобитными, от людей, якобы за Гни-девятое царство радеющих. Так, мол и так, отец родной, не вели казнить, а дозволь слово молвить. Воруют твои артельщики средь бела дня без зазрения совести. Забыли про честь мастеровую и о благе своём безмерно пекутся, пуще чем о государственном. Нет у них страха не перед чем и управы на злодеев кроме тебя нам не сыскать…
         Царь в ту пору хандрил. То ли съел чего, то ли в бане просквозило. А как начал ему вестовой письма лживые читать, так и вовсе захворал от обиды. Не стал разбираться, что правда, а что нет и повелел сгоряча всю бригаду в острог запереть, за воровство и предательство государевых интересов. Сказано – сделано. Слово то царское закон. Заковали удальцов артельщиков в кандалы и отправили в казематы мрачные.
         А на место их родня Чингизова встала. Дядья да тётки троюродные, коим чужая слава покоя не давала. Облачились они в зипуны казённые и давай друг перед дружкой красоваться. Да вот только неважные из них оказались работники. Капусту мелковатую собирали, потому как боялись на склоны отвесные лезть, а саранчу иноземную с
мухами навозными путали, отчего и убивали последних в немалом количестве…
         Год прошёл, другой и начало Гни-девятое царство убытки нести. Народ то капусту по банкам разложил, а прибавления всё нет. Иссякла река полноводная… Да и царь, когда со строителями заморскими за новый дворец рассчитался, сообразил наконец, что приход с расходом не сходится. Спустился в подвалы заветные, подбил остатки и задумался крепко – всё ли ладно у него в государстве? А как подумал, так сослался слугам на болезнь. Не тревожьте, дескать старика, опочивать изволю. Сам же оделся неприглядно, вышел тайком через чёрный ход и поехал на окраины, взглянуть, что не так. А там…
          Чингиз-наместник с женой и роднёй своей разжирели, в шелках да золоте ходят, явства неимоверные едят. Арапы черномордые их опахалами из павлиньих перьев обмахивают. Хоромы отстроили столь диковинные, что царь как их увидал, аж дар речи на время потерял. Голову поднял, а на склонах гор саранчи видимо-невидимо. Облепила она достояние государственное и пожирает его безнаказанно, а псевдо-артельщики тостопузые и в ус не дуют. Копошатся себе в низине, трупики мушиные сжигают и отписки царскому казначею шлют. Всё в порядке, мол, изничтожили очередное полчище напасти иноземной. Готовь де, медали за бдение наше неустанное.
        Понял тогда царь, что несправедливость учинил. А поскольку был человеком  добродетельным, поспешил во дворец и повелел Чингиза и весь род его отправить свиней пасти и приставить к ним надсмотрщиков, чтоб ещё чего не своровали. Артельщиков же невинных царь освободил, извинился перед ними и попросил служить царству Гни-девятому как и раньше, верой и правдой. Своим наместником на окраинных землях Дженимира сделал. Знал, что тот не подведёт. А что б закрепить договор, закатил царь пир на весь мир. И я там был, всю ночь кутил. Что слышал, записал. Что мог, вам рассказал. И если что забыл, так не взыщите – пиво пил…

История вторая. О том, как к артельщикам генерал приехал.

           Когда подходил срок отчитываться о собранном за сезон урожае, у артельщиков, добывавших для государевой казны капусту гни-девятскую, начиналась тяжёлая пора. Дело в том, что какой-то ирод окаянный надоумил царя ввести хитроумную форму отчётности. Заполнять её требовалось в нескольких экземплярах на чёрной бумаге и не простыми, а золотыми чернилами. Записи вести следовало сверху вниз, а не слева направо, как издавна привыкли гни-девятовцы. Причём в форме той указывать нужно было подробно всё до мелочей. Сколько капусты крупной было, сколько мелкой; у какой из них листья были более ценные, у какой самые зелёные; кто из артельщиков более других государев амбар пополнил, и чья бригада саранчу иноземную усердней изводила…
           В общем, труд сей, скажу я вам, был ох как нелёгок, но жизненно необходим. Для составления отчёта выбирал наместник из артельщиков малого наиболее головастого и сажал его в канцелярию на хлеб и воду, чтобы тот дебет с кредитом свёл и на бумагу перенёс, как подобает. Ну а после, отправив в столицу гонца с депешей, наместник с тревожным сердцем ждал результатов. А ну как не понравится царю-батюшке его труд? Что тогда? Можно ведь и в немилость впасть, а этого боялся он пуще смерти. Честью то своей, каждый дорожит, и пятнать её не пристало.
            И вот, однажды, когда наместник Дженимир Строев, отрапортовав об итогах года, отдыхал, от царя пришло сообщение. Вскрыв казённый конверт с золотой печатью, и прочитав письмо, наместник опечалился. Государь извещал, что послал к нему с проверкой генерала Шашкина. Деятель этот пользовался в Гни-девятом царстве самой дурной славой, поскольку характер имел прескверный. В артельном деле генерал, мягко говоря, был не силён. Однако в силу своего высокого положения и военного прошлого, мнил себя фигурой значимой и, подтверждая фамилию, любил рубить с плеча, не разобравшись толком в ситуации. 
       – Не генеральское это дело вникать в мелочи! – неустанно повторял Шашкин, – Государь уполномочил меня надзирать за пополнением казны и я лично удавлю каждого мерзавца, пренебрегающего своими обязанностями и уж тем более – внешним видом!
            Вспомнив обо всём этом, Дженимир повелел подчинённым пребывать в готовности номер один. Артель загудела тревожно как пчелиный рой. Из сундуков были извлечены парадные зипуны и треухи, взамен поношенных рабочих. Облачившись в них, артельщики надраили до золотого блеска медные пуговицы и ранги. Грудь иных из них украсили ордена, полученные за неустанный труд. Казённые сараи с амбарами были в срочном порядке перекрашены, кусты подрезаны, а территория, несмотря на постоянный дождь, застелена красными дорожками. Для пущей важности. Вдобавок ко всему из запасников достали новенький царский штандарт и торжественно подняли его над резиденцией наместника.
      – И запомните, – напоследок напутствовал Дженимир своих верных артельщиков, – к Шашкину следует обращаться не иначе, как Ваше высокоблагородие господин генерал! Кто забудет, тому головы точно не сносить.
            Началось неусыпное ожидание. Тягуче медленно, как всегда в подобной ситуации прошёл день, другой, и наконец, на исходе третьих суток специально выставленные дозорные кордоны сообщили о приближении генеральского кортежа.
        – Ну, служивые,  с Богом! – скомандовал Дженимир и построил своих заместителей в шеренгу для торжественной встречи. За спиной наместника в ярких кокошниках и сарафанах стояли две самые красивые девушка округи, в задачу которых входило подать генералу хлеб с солью и цветы. Гул копыт нарастал. Упряжка из шести вороных влекущая карету высокого гостя, стремительно выскочила из-за поворота и, обдав встречающих клубами пыли остановилась у дорожного столба увенчанного щитом с надписью «Добро пожаловать в Гни-девятое царство!»
           Дверь кареты распахнулась, и взору встречающих предстал дородный слегка небритый дядька с сигаретой в зубах и мятом, видавшем многое пиджачке. Только благодаря фотографии прилагавшейся к письму царя можно было опознать в нём генерала Шашкина собственной персоной. Вслед за ним на белый свет выполз невзрачного вида мужичок в сером зипуне, из одного кармана которого торчало  перо, а из другого – бумага.
       –  Здравия желаем, Ваше высокоблагородие господин генерал! – дружно грянули артельщики.
       – Ну-ну, – мрачно ответил высокий гость и, выплюнув сигарету аккурат на красную дорожку, придавил её лакированным башмаком, – ждете, значит, работнички. Шашкин отломил кусок каравая и, щедро обмакнув его в соль, отправил в рот. Прожевав, он подмигнул красным девицам и снисходительно хлопнул Дженимира по плечу – Ну, Строев, показывай, как живёте.          
         – Извольте за мной Ваше высокоблагородие господин генерал! –ответил наместник и устремился в направлении гор, на склонах которых трудились его бригады. Лишь прирождённый ум и выработанная годами службы выдержка помогли ему подавить в себе растущее чувство негодования от столь бесцеремонного обращения. 
        – Ей ты! – крикнул Шашкин артельщику, работавшему ближе остальных, и поманил его пальцем, – А ну подойди!   
        – Здрасьте, – тихо сказал оробевший артельщик вместо заученной формы приветствия. В словах его, равно как и в ногах чувствовалась явная дрожь.
        – Конец! – подумал наместник, моментально побелев лицом, но Шашкин к счастью не заметил оплошности работника, поскольку его внимание привлекла здоровенная саранча. Совершая стремительные виражи, она пыталась прорваться через цепь артельщиков на склоне. Те, ловко размахивая сачками, не давали ей ни единого шанса.
        – Ну-ну, – повторился генерал и, наконец, обратил свой взор на стоящего перед ним несчастного. – Так чем же ты здесь занимаешься голубчик? Может, воруешь у государя?
         – Никак нет, Ваше высокоблагородие господин генерал! – едва не поперхнувшись отрапортовал тот, – Тружусь на благо царя не щадя живота!
         – Вот оно как… Ну, смотри у меня подлец, коли врёшь! – пригрозил ему Шашкин и, обращаясь уже к наместнику спросил: – А как твои работники подсчитывают собранное?
        – Они прилежно ведут журналы Ваше высокоблагородие, и по завершении вахты под роспись сдают их старосте.
        – Хочу видеть, – коротко бросил генерал и спустя несколько минут у него в руках оказался упомянутый журнал.
        – И по твоему это документ? – заорал Шашкин, тыча им в лицо наместнику, – Да здесь же сплошные каракули и обложка грязная!
       – Осмелюсь доложить, Ваше высокоблагородие, что, невзирая на непогоду и отсутствие элементарных удобств мои люди выполняют тяжёлую физическую работу. По нужде вон на семи ветрах, прямо на склоне приспособились, потому как больше негде. В смену столько капусты на горбу переносят, что не только почерк с походкой неровными станут, но и здоровье зашалит. А гляньте на сачки, которыми они саранчу ловят… Совсем ведь износились. То и дело ломаются. Мы уж своими силами их латаем, да клеем. У царя на это золотых не берём. А что журнал потрёпанный, так то не беда. Его не на стол к обеду класть, а казначею раз в год к отчёту…
      – Ладно, не разоряйся! – прервал Шашкин наболевшую речь наместника, – Вы поставлены сюда работать, а не на жалость давить. Некогда пока государю о вас печься. У него знаешь сколько проблем? Вот увеличите количество и качество капусты, может выделим вам средств на обустройство. А пока изыскивай голубчик внутренние резервы. Скажи-ка мне, сколько вы собрали в этом месяце?
        – 200 тонн Ваше высокоблагородие господин генерал!
        – А сколько велено было?
        – 150 Ваше высокопревосходительство господин генерал.
        – Получается, превысили норму?
        – Так точно Ваше высокоблагородие, старались изо всех сил!
        – Видишь, можете, если хотите, а потому в следующем месяце должны будете поставить государю 300 тонн. Писарь! Внеси это в  приказную грамоту.
       Сопровождающий Шашкина мужичок послушно заскрипел пером.
        – Ну вот, – подумал про себя наместник, – плакали теперь наши выходные и медали за хорошую работу. Столько то нам с чего собрать? Разве что свои головы взамен капустных царю отправлять, да и то мало будет…
        – Да Строев, – словно прочитал его мысли генерал, – и не вздумай говорить мне, что не справишься. Напрягись сам, мобилизуй холопов своих. Наконец, внедряй передовые методы. Глянь-ка туда, – Шашкин указал холёным пальцем в сторону склонов, на которых артельщики продолжали отражать налёты саранчи.
        – Почему бы тебе, к примеру, вместо того чтобы сжигать этих крылатых бестий, не заняться их воспитанием? Когда мужики твои на своём горбу капусту носят, да ещё и отвлекаются на саранчу что выходит? Правильно. Глупая трата времени и сил! А ты заставь саранчу на тебя работать. Прикорми малёк, проведи с ней идейную беседу. Объясни пользу обоюдную. Ей жизнью не рисковать, а вам сачки не ломать. Всякая живая тварь Строев доброе слово поймёт, а уж когда зайдёшь через желудок… Я вон в военную бытность с полковыми лошадьми, как с людьми разговаривал…
            Тут Шашкин умолк, видимо предавшись приятным воспоминаниям. По его небритой щеке скользнула скупая слеза старого солдата. Оценив ситуацию, наместник решил действовать проверенными методами.
        – Наверно устали вы с дороги, Ваше высокоблагородие господин генерал! Из столицы ведь путь неблизкий. Может в баньку, да медку липового?
        – Банька это хорошо, – оживился Шашкин, – да и кости мне размять не помешает. Растрясло, знаешь ли, на ухабах старика.
       – Что ж Вы оговариваете себя Ваше высокоблагородие? Какой из вас старик? Или не видели, как на вас наши  хлебосольные девицы смотрели? Только пальцем помани…
       – Пальцем говоришь? – щёки генерала порозовели, а взгляд стал заговорщицким. – Ну, давай тогда Строев в баню. Ходит слух, что у вас тут, на окраинных землях и дрова какие-то особенные, и люди гостеприимные.
       – Вот вы своё мнение и составите, Ваше высокоблагородие господин генерал! – ответил, подмигнув ему Дженимир, – как говориться, лучше один раз увидеть. А после баньки в церковь сходим.  Она у нас красивая. Благословение получим, колокола послушаем. Звонарь то здесь особенный. Как выведет иной раз перезвон, так чувствуешь – мураши по спине и  вот она, благодать Господня.
           Через часок-другой наместник прикрыл за собой дверь бани, из которой доносилось довольное фырканье Шашкина и девичий смех. Строев перекрестился на видневшиеся невдалеке золочёные купола и поблагодарил всевышнего за то, что генералы одинаковы во все времена. И когда приедет очередной, всё будет по-прежнему хорошо. Так уж заведено у нас Гни-девятовцев – и волки сыты, и овцы целы.
        – Дело то государственное, – подумал он – и никто его за нас не выполнит.

История третья. О том, как в артели реформу проводили.

           День выдался на удивление пригожий. Приветливо улыбалось весеннее солнце, и всё живое, радуясь ему,  пробуждалось от накопленной за зимние месяцы медлительности. Наместник Строев оглядел своих артельщиков, созванных на общее собрание по поводу приезда вестового от царя.  Разбившись по группам, они неспешно смолили папироски и обсуждали чего им ждать от посланника. Ходили слухи, что царь решил провести какую то реорганизацию артели, а потому все тревожились по поводу своего будущего.
       - Внимание, братцы! – произнёс вестовой, взбираясь на специально сооружённый по случаю его приезда помост с трибуной, - Дозвольте зачитать вам царскую грамоту!
           Гул голосов стих и перед помостом установилась тишина. Вестовой развернул свиток и, прокашлявшись, начал: - Его царское величество, всех земель Гни-девятовских государь Иван Премудрый повелевает. Во имя процветания и увеличения политического влияния меж стран Иноземья, объявить Гни-девятое царство Империей. Открыть его границы для внешней торговли. Переименовать артели окраинных земель в Особую Государеву Службу. Каждую артель увеличить и разделить на части по роду деятельности. Взамен артельщиков называть теперь особых государевых служащих по классным чинам. Во избежание путаницы следует им носить эполеты с рангами и разноцветные штаны сообразно должности. Гни-девятовские купцы отныне будут сплавлять по рекам в Иноземье лес, а на полученную выручку завозить обратно на повозках иноземные товары. А посему за каждым классным чином теперь закрепят по штемпелю на золотой цепочке, для опечатывания документов на проходящие товары…
           Вестовой перевёл дыхание, отхлебнул из поднесённого ему стакана воды и продолжил: - Для облегчения работы Особой Государевой Службы, царь повелевает поставить на самом высоком холме просторный и тёплый казённый сруб, с трапезной, душевой и отдельными кабинетами. В нём следует разместить служащих, чтобы непогода не помешала выполнению государственного долга...       
            Спустя пару дней после отъезда вестового в артель нагрянула бригада мастеровых в одинаковых костюмах. Вооружённые пилами, топорами и прочим инструментом, они с задоринкой принялись за работу. Ближайший к Иноземью склон быстро был очищен от леса, и на освободившейся площадке началось строительство. Спустя несколько недель взору артельщиков предстало добротно сработанное здание конторы. Площадку перед ним мастеровые разровняли тяжёлыми катками из трёхсотлетнего дуба, а затем вымостили булыжником.
         - Дженимир Иванович! – обратился к наместнику его новый заместитель Проворцев, - куда табличку с гербом водрузить прикажете?
        - Неужели я всегда должен решать всё сам, - шутливо возмутился Строев, - сделайте, наконец, что-нибудь без моего участия. Мне и так забот хватает.
             Дел у него действительно прибавилось. Ему пришлось полностью изменить не только распорядок дня своих подчинённых и их количество, но и распределить задачи между вновь созданными бригадами «Водников», «Обозников» и «Склонников», названных так в соответствии с возложенными на них функциями. Одни круглосуточно замеряли на реке габариты сплавляемых брёвен, пересчитывали их и определяли сортность. Другие контролировали грузопотоки повод с товарами и очерёдность их прохождения через границы новоявленной Империи. Ну а третьи продолжали заниматься привычной заготовкой капусты и попутным истреблением саранчи. Добавилась среди служилых и отдельная бригада «Чистильщиков», следившая за тем, чтобы они не надумали брать с купцов мзду и не грешили в рабочее время употреблением горячительных напитков.
            Канцелярия артели ежедневно принимала десятки гонцов, доставлявших из столицы мешками методические указания и дополнения к ним по новой продуктивной организации труда служащих. Груды инструкций до мелочей диктовали, как, когда и что именно следует делать. Каждое рабочее место было объявлено боевым постом, а труд – боевой задачей, выполнение которой в течение года следовало планировать по минутам, часам, дням, неделям и месяцам. Царский указ строго определил, в какое время государев служащий обязан трудится, в какое есть и в какое спать. В воздухе витала идея столь же детально распланировать отлучения по большой и малой нужде… Однако при обсуждении этой темы столичные мудрецы погрязли в дебатах. И к огромному облегчению служилого люда принятие окончательного решения по данному вопросу затянулось.
           Хорошо ещё, что при наместнике создали «Советную» управу. Её работники занимались тем, что истолковывали поступающие из столицы грамоты, записанные особо хитрым образом, известным как Абракадабра. Прочтёшь Эдак, выходит одно, а прочтёшь Так – другое. Соответственно для ежедневного применения официальных бумаг требовалось перевести их на язык доступный всякому. Потому то и бились «Советные» умельцы с утра до ночи с официальными закавыками. Благодаря их стараниям шкафы в кабинете наместника Строева вскоре были плотно заставлены толстенными папками по всем направлениям деятельности.
            Он и сам не заметил, что стал сведущ в таких сложных темах, как:
- «Сбор особо крупных голов капусты при повышенном боковом ветре»,
- «Мотивация налётов иноземной саранчи и обострение её агрессивности в период весеннего равноденствия»,
- «Метод исчисления массы бревна в условиях раннего зимнего оледенения»,
- «Условная вместимость двухосной подводы при перевозке колышущихся грузов»,
- «Особенности углубленного досмотра тяжеловозов, рысаков и пони»,
- «Борьба с бобрами при сплаве лесоматериалов по реке»,
                и во многих других вещах.
            С открытием Гни-девятого царства для внешней торговли в очередь к Строеву выстроились представители купеческих гильдий и отдельные хозяйствующие элементы. Одни из них просили, другие требовали, третьи умоляли, а четвёртые предлагали что-либо в обмен на ускорение торговых операций. Кабинет наместника быстро был обставлен новой мебелью, на полу сам собой образовался радующий глаз ковёр ручной работы, на стенах – медвежьи и кабаньи шкуры с коллекцией холодного оружия. В дождливые дни адъютант наместника наливал ему рюмку иноземного коньяка и растапливал камин. Все эти нехитрые знаки внимания создавали уют и позволяли Строеву работать на благо государя с повышенным рвением.
          Не прошёл для артельщиков даром и приезд незабвенного генерала Шашкина. – И запомни, Строев, - сказал он перед отъездом, - в первую очередь воспитай командиров. Растолкуй им боевую задачу, поставь цели. Не наказывай, если кто чего сразу не понимает, а веди разъяснительную работу. Заинтересуй каждого подчинённого, обучи и воспитай. Ведь если в голове ничего нет, то что будет на практике? Объясни, что не отпугивать надо купцов и саранчу, а прижимать к себе, словно родных и брать с них в интересах государства всё что возможно. Многие вещи не всегда кажутся законными, но на деле вписываются в законные рамки. Мы с тобой люди государевы и должны более всего печься о процветании царства любыми методами.
          По ходатайству Шашкина из подчинённых Строева имевших опыт воинской службы была создана группа под названием «КПД-100». В её функции входило налаживание контакта с иноземной саранчой под девизом: «Кто не с нами тот против нас». Иначе говоря, вместо того, чтобы уничтожать саранчу, оперативные работники группы отлавливали и вербовали на службу наиболее крупных особей. Для достижения нужного результата их помещали в исправительно-трудовой лагерь при артели. В дощатых бараках, на скудном пайке рекруты саранчиного племени проходили месячный курс перевоспитания. Расписанный поминутно день был целиком заполнен идеологическими уроками и дрессировкой. С целью закрепления полученных навыков до автоматизма, ночами лагерь поднимался по тревоге для вылета на тренировочный полигон. Там саранчу разбивали на рабочие пары и тройки. Запрягаясь в специально сконструированную упряжь, они учились быстро и без потерь переносить капусту по заданному маршруту.
          В целом реформированная Особая Государева Служба работала как отлаженный механизм. С первого взгляда, если не копнуть вглубь. Вот только кошельки у артельщиков, благодаря которым казна Гни-девятого царства изо дня в день богатела, почему-то исхудали. Работы у них стало больше. План, что столичные чиновники увеличивали ежемесячно, подчинённые Строева исправно выполняли раньше срока. Не воровали, не пили, мзду не брали, а денег за неустанный труд получали всё меньше и меньше. Зато начали им то и дело объявлять благодарности, вручать грамоты и медали. Только вот из грамоты каши не сваришь и медалью детей не накормишь. Артельщики, видя несправедливость, один за другим начали уходить с работы. Одни занялись крестьянским хозяйством, другие подались на заработки города, третьи нанимались извозчиками в торговые купеческие караваны. Те же, кому некуда было деваться, стали работать «спустя рукава». Ясное дело нет охоты особо спину гнуть, когда в животе от голода того и гляди заурчит.
         Спустя некоторое время Строеву начало не хватать грамотных работников. Новых то пока наберёшь и обучишь премудростям профессии, сколько времени пройдёт? Да и кто из нормальных мужиков пойдёт работать за такое жалованье, которое в народе успели уже окрестить Зряплатой? Видя столь бедственное положение и опасность скорой остановки работы артели, наместник отправился искать правды. В столицу. Однако до самого государя, увязнув в тине бюрократии, он так и не добрался. Лишь добился аудиенции у царёвых чиновников.
       - Разве мало имеете? - ответили они ему. - Каждый государев служащий, занимая почётную должность, удостоен великой чести. Осознание значимости своего труда для него должно быть намного важнее нездорового интереса к деньгам! 
      - Да уж да…, - с сомнением глядя на них, подумал наместник. Сами то придворные вдобавок к власти, деньги получали немалые. Как раз те, что недоплачивали артельщикам. А потому были все как на подбор – упитанные, розовощёкие и лоснящиеся здоровьем. Сытый голодного, как известно не разумеет и Строев покинул столицу, что называется не солоно хлебавши.
       - Ты, прежде всего о государевом благе заботиться должен, а не о чьей-то корысти, - вспоминал он по пути домой слова царского казначея, - И об артельщиках своих не переживай. О каждом не позаботишься. Господь Бог всё видит и с голоду им умереть не позволит. Сам подумай, птицы вообще не знают что такое деньги, а живут. И холопы твои не пропадут. Если же кому не нравится, сколько Государь им за службу жалует, пускай уходят свиней пасти и хлеб растить. Желающие на их место всегда найдутся.
         В общем, к артели наместник подъехал мрачнее тучи. У здания конторы в этот самый момент царило нездоровое оживление. Двое артельщиков драили с мылом площадку перед входом, ещё несколько укладывали вокруг неё свежепривезённый откуда то дёрн, а иные втыкали в него по периметру заточенные у основания ели.
       - Это что ещё за показуха? – подумал глава Особой Государевой Службы.
       - С возвращеньицем, Дженимир Иванович! А мы вот к приезду очередной комиссии готовимся! – будто прочитал его мысли появившийся, словно чёртик из табакерки помощник Проворцев.
       - Бог с ней с комиссией. Но зачем булыжник то мыть и вот это всё… - у наместника просто не хватило слов, и он лишь беспомощно развёл руками.
       - Ну а как ещё Дженимир Иванович! – ответствовал Проворцев. - Живые то ёлочки пока вырастут, с десяток лет пройдёт, а так мы можем менять их постоянно. Красота страшная сила, а лошадки то обозные корма много не требуют – дотрусят до лесу потихонечку. Ну а что булыжник моем… Неровён час поскользнётся кто-нибудь из гостей на пыльном и зашибёт чего. Вы же знаете, как оно бывает под горячую руку! Вот я и подумал, дай, подстрахуюсь, пока вы отсутствовать изволите…
        Проворцев всё говорил и говорил, бегая в полуприседе вокруг Дженимира и, как услужливая собачонка, глядя ему в глаза. Наместник не слушал его. Он думал о том, что происходящее вокруг ещё один показатель уродливости системы, в которую артель (когда-то гордость государства) превратилась после царских реформ. Системы, для которой важен всё нарастающий вал отписок и отчётов, создающих иллюзию деятельности, а не действительно работа и уж тем более – выполняющие её люди. Наместнику было противно и тоскливо от осознания своей беспомощности что-то изменить в сложившейся ситуации. Он должен был либо плыть по течению и становиться таким как Проворцев – способным залезть без мыла в любую щель, либо уходить со службы, которую любил всей душой и в коей видел своё призвание. Отослав прочь адъютанта, Дженимир закрылся в своём кабинете и открыл бутылку беленькой. Ему нужно было отвлечься.
       - Ничего, прорвёмся! – сказал он сам себе и опорожнил первый стакан, с хрустом закусив солёным огурцом.

г.Багратионовск, 2002-2004 гг.