Белые цветы
Рыжий. Рыжий как огонь, как кокер-спаниель, с россыпью светлых веснушек по молочно-белой коже. Детская улыбка и постоянно удивленное выражение лица. И когда взгляд выхватывает из толпы девичьих голов этот рыжий сполох, хочется не то кричать от радости, не то запустить пальцы в этот рыжий ежик и гладить-гладить-гладить так, чтобы ладошке было щекотно. Дальше не подумаешь под прицелом семидесяти пар ехидных девчоночьих глаз – как будто они все знают ее жаркий и стыдный секрет, и только и ждут, когда она выдаст себя, неосторожно залившись краской.
На последнем курсе института она сделала каре, как у Мирей Матье. Худенькая выпускница в очках и с густой копной темно-каштановых волос. Не помогло – проклятая застенчивость так и осталась при ней. Тихий голос, опущенные плечики и вечно отсутствующий взгляд – Рабле, Данте, Петрарка, Шекспир... Аспирантура на одном дыхании. И вот она стоит посреди поточной аудитории и отчаянно пытается донести до хихикающих девиц хитросплетения версий сюжета о Тристане и Изольде.
А за окном май – самый пьянящий месяц года. Май, когда хочется сбросить с себя все, чтобы напитаться солнцем до краев – сидеть на поляне с книжкой, не прячась в тень, и впитывать в себя вместе с солнечным светом все новые и новые знания... Хотя, какие уж тут знания, когда взгляд то и дело падает на рыжую макушку... Падает и тут же убегает в сторону, чтобы не дай Бог не встретиться взглядом...
Летняя сессия. Самое мерзотное время в году – время, когда убеждаешься, что сеянное разумное-доброе-вечное если и всходит, то какими-то чахлыми ростками-мутантами, нежизнеспособными, никому не нужными рядом с это цветущей наивной юностью, выкладывающей на преподавательский стол зачетки. В простых и ясных глазах только одна цель – получить наконец заветную закорючку в соответствующей графе, вырваться из этого затхлого кабинета и жить... Жить. ЖИТЬ!!!!!
Она не умеет жить толком: вся ее жизнь – ксерокопии с рукописей, фотографии древних фолиантов... и эта рыжая голова, смешная, вихрастая – как вообще это чудо творения могло занести на душный филфак? И как она могла позволить себе... Что позволить? Смотреть? Желать? Даже на этот вопрос у нее нет такого ответа, который бы не вызывал внутри жгучего чувства стыда и собственной отверженности, отъединенности от мира живых...
Белые цветы... Розы? Каллы? Хризантемы? Уже не вспомнить сейчас, какого же сорта был тот белый ворох лепестков, который он положил на стол рядом с зачеткой.
Не знает. Он не знает ни черта – можно с уверенностью сказать, что если один раз и пробежал глазами список литературы к зачету, то только для того, чтобы прикинуть размер букета... И за те мучительные секунды, что она рассматривает цветы, перед мысленным взором проносится гипотетическая пересдача на кафедре – о да, назначить пересдачу в индивидуальном порядке, надеть белую блузку на пуговицах с глубоким вырезом, смотреть ему в глаза, пока он пытается выдавить из себя что-то связное по теме... Протянуть руку и запустить наконец пальцы в этот огонь. Ощутить себя при этом Муцием Сцеволой... А там... Там... Там его губы потянутся к ее и...
Она берет ручку и аккуратно расписывается в зачетке.
- Знаете, Павел, я догадываюсь, что мой предмет Вам никогда не пригодится, и нет никакого смысла мучить Вас его изучением. Надеюсь, к профилирующим предметам вы относитесь более серьезно.
Вот и все. Не будет никакой руки в огне. Ничего не будет. Будет случайно услышанная фраза в автобусе, где они будут сидеть спиной друг к другу через год: «Эта грымза в очках? Да забей, купи ей белых цветов – она их любит».
Свидетельство о публикации №213041201401