Под крохотным серым небом

***
Когда я закончил эту повесть, то долго думал, о чем же она. Я чувствовал, что есть какое-то специальное слово, которым можно описать то ощущение, которое я вложил в этот текст. Я так и не нашел его. Может быть, в русском языке и вовсе нет такого понятия, а, может быть, я просто плохо искал.
Я не люблю искусство, вот что я осознал. Каждый раз, когда я смотрю фильм или читаю книгу, рамки сюжета и каноны режут мое восприятия. Эта повесть - манифест бессмысленности и бессюжетности в псевдореальности. Наверное, это очень плохое произведение. Я им глубоко недоволен. В любом случае, самое главное в том, что оно ожило. И тут уж я ничего не могу поделать.
Свят Элис


Туяне

                1

Лиле было четыре года, и она любила много разных вещей. Больше всего ей нравился час после обеда, когда все уже помолились и отправились за работу, а до скучных вечерних проповедей было еще очень далеко. На целый час Лиля была предоставлена сама себе, и она использовала это время на полную катушку. Она могла бегать по всей территории общины, валяться на солнце, наблюдать за жуками и играть сама с собой в бесконечное множество игр.

Это было по-настоящему волшебное время. Она ждала его целый день и просыпалась с мыслью о нем в пять утра, когда звенел тревожный колокол, пробуждающий всех жителей общины от снов. Лиля думала об этом часе во время утренней молитвы, механически повторяя за взрослыми непонятные слова про "отца небесного", "дарованные испытания" и "пучину искушений". И лишь на время завтрака Лиля забывала о том, как будет играть после обеда.
Как и другие дети в общине Лиля была вечно голодной, так что, когда перед ней ставили картошку, кашу и редиску, - обычный завтрак в общине - все мысли исчезали из ее головы. Лиля просто старалась поскорее набить себе живот, хотя и не забывала следить за тем, чтобы не испачкать себе платье. Взрослые всегда наказывали ее, если одежда становилась грязной, хотя сама Лиля не видела ничего страшного в том, что на платье появлялись участки другого цвета и не понимала, почему взрослые придают этому так много значения.
 
После завтрака большинство взрослых уходили работать в поле, с ними шла и лилина мама. Дети собирались все вместе у выхода из столовой, к ним подходил брат Анатолий и вел в небольшую рощу, которая начиналась прямо за покосившимся деревянным зданием столовой. Дети послушно шли по тропинке вслед за братом Анатолием, пока минут через пять все процессия не доходила до небольшой полянки, окруженной березами. В пути все весело разговаривали, однако Лиля молчала и старалась держаться поближе к брату Анатолию.
Она была самой младшей из всех, так что никто не обращал на Лилю внимания, не замечал ее. Не сказать, что это так уж расстраивало Лилю, ей и самой не слишком-то хотелось болтать с этими шумными мальчишками и девчонками. Просто ей становилось немного не по себе, Ее захватывало какое-то ощущение собственной нереальности, будто она бесплатный призрак, который зачем-то оказался в компании шумных людей.

Это ощущение приходило к ней каждый день, когда приходилось идти вместе со всеми. А не идти было нельзя - если Лиля не присоединялась к другим детям возле столовой, ее начинали искать. А когда находили - ругали. Вот почему она каждый раз нехотя плелась вместе со всеми.

Дети рассаживались на поляне вокруг брата Анатолия, который начинал рассказывать разные истории, от которых Лиле хотелось спать. Сидеть на траве было жестко и немного холодно - по голым коленкам бегали мурашки, а иногда - муравьи.

Брату Анатолию было около сорока. Он всегда был гладко выбрит, так что кожа подбородка выглядела такой же беззащитной, как и его залысины. Как и все члены общины, брат Анатолий был очень худым, но, в отличие от остальных, он был совсем не мускулистым, а наоборот, каким-то обмякшим и осунувшимся. Из-за болезни он не мог работать в поле вместе с другими, поэтому ему и поручили обучение детей.

Посиделки на поляне тоже начинались с молитвы, но, в отличие от утренней, совсем не долгой, а какой-то дежурной. "Благослови нас, отец небесный, и помоги нам пройти путем истинным и огради от искушений", - нестройно бормотали дети. После этого брат Анатолий вздыхал, обводил детей пристальным взглядом погасших глаз и начинал рассказывать. Чаще всего, говорил он о чем-то скучном или непонятном, хотя иногда в его речах проскальзывало и нечто интересное.

- Мы не просто община, не просто место, где живут люди. Наши поля - это фундамент божьего царства, - говорил брат Анатоль все тем же безразлично-усталым голосом, - Только здесь мы сможем сохранить настоящие человеческие души, не испорченные алчностью, жаждой наживы, лживыми желаниями и идеями капиталистического мира. Мы потребляем ровно столько, сколько нам нужно и не выбиваемся из сил, чтобы потреблять больше. У нас есть время, чтобы заботиться о душе, расти нравственно и искать в себе Бога. Мы отгородились от внешнего мира, обнесли себя стеной. Конечно, несмотря на все это, мы остаемся частью системы, частью капиталистического общества. Однако мы должны понимать, что мы - другие. Мы не растрачиваем себя в погоне за сиюминутными удовольствиями, а сохраняем духовность.
Лиля любила, когда брат Анатолий рассказывал про общину.

Лиле нравилось представлять себя особенной, хранительницей духовности (пусть она и не до конца понимала, что это значит). Ей было жалко людей снаружи, которые живут рабами своих желаний. Пока брат Анатолий ораторствовал, Лиля представляла, как она приходит к людям снаружи и рассказывает им, как они неправы. И люди снаружи начинают стыдиться своей жизни и все приходят в общину, строят себе дома и тоже начинают работать в поле и становятся счастливыми.

К сожалению, брат Анатолий редко рассказывал о внешнем мире. Куда чаще он говорил о занудных вещах. Когда он описывал животные и растения или рассказывал, как испорчены экология, его еще можно было слушать. А вот когда он погружался в рассуждения о животноводстве, земледелии или физике - тут Лиле оставалось только пощипывать себя за ногу, чтобы не засыпать.

Несколько раз брат Анатоль упоминал про книги, о том, что они могут быть интересны и познавательны. Правда, читать их он не советовал. Детей в общине вообще читать не учили, да и сами книги здесь были запрещены. Братья и сестры не читали не только книг, но и газет и даже религиозных текстов. Все молитвы заучивались и устно передавались новым членам общины. Правда, Лиля, в отличие от других детей, читать умела, ее научила мамина подруга. Это оказалось несложно. Брат Анатолий об этом знал, но нисколько не укорял за это ни Лилю, ни сестру Алину.

После занятий на поляне дети бежали в поле, чтобы помогать своим мамам до самого обеда, бежала и Лиля. Мама всегда работала на ближнем поле, прямо за баней. Там она полола и поливала бесконечные ряды свеклы. Лиля помогала чем могла - вырывала сорняки, придерживала шланг с водой и пропалывала землю. Мама Лили была невысокой, но очень сильной женщиной. Ее кожа всегда была смуглой, будто немного запекшейся от солнца. Этот загар немного сходил зимой, но все равно ее кожа оставалась смуглее, чем у других в общине. Все называли ее сестрой Анной, но Лиля всегда называла эту женщину просто мамой. Это, конечно, не по правилам общины, но никто Лилю в этом не упрекал - кому же придет в голову запретить четырехлетней девочке называть маму мамой.

Лиле нравилось наблюдать, как мама работает. Ее движения всегда были резкими, отточенными почти до автоматизма. Казалось, это работает не человек, а какая-то совершенная машина , настолько все движения были быстрыми, экономными и эффективными.

В работе мама забывала обо всем. Наверное, поэтому ее поле редиса давало больший урожай, чем у других. Все относились к ней с уважением. Взгляд ярко-черных глаз лилиной мамы был резким, но при этом немного потупившимся. Будто она не придает значения ничему из того, что видит.

Мама почти никогда не разговаривала с Лилей за работой,  да и вообще была крайне молчалива. Но Лиля все равно чувствовала к ней какое-то притяжение. Вообще-то, в общине дети не принадлежат своим родителям, а считаются общими, каждый брат и каждая сестра заботятся о них наравне. Как только дети выходили из грудного возраста, все отличие "мамы" от "сестры", как правило" заключалось лишь в том, что именно маме приходилось помогать на поле. А вот отца знать и вовсе было неположено.
 
В 11 часов Лиля бежала в столовую, где на большом столе лежали термосы и деревянные коробки с едой. Она хватала один из термосов, обычно самый крайний, брала две коробки под мышку и бежала обратно к маме.

Лиля вместе с мамой мыла руки под шлангом с водой, шли на край поля, садились на траву и отодвигали крушки самодельных деревянных коробок. Обычно внутри оказывались еще теплые, а то и горячие пирожки с капустой или картошкой. Лиля поедала их с поразительной скоростью, изредка прерываясь, чтобы отхлебнуть из термоса сладкого черного чая. Последние пирожки в Лилю уже не лезли, но она все равно через силу продолжала запихивать их в себя. Мама тоже ела быстро. Неотрывно глядя в какую-то несуществующую точку перед собой, она в равномерном быстром темпе откусывала одинаковые кусочки пирожка и жевала их, будто это было частью ее работы.

Когда пирожков уже не оставалось, Лиля с мамой вытряхивали из деревянных коробок крошки, закручивали крышки и возвращались на поле, где работали еще несколько часов до обеда. А после обеда и наступало волшебное время. Время, когда Лиля была одна, время, когда она встретила свою первую подругу.

В тот день после обеда в главном корпусе поставили пластинку с музыкой. Пусть Лиля этого и н знала, но играл Бах. На всю общину пластинок было всего пятнадцать, так что за долгое время Лиля выучила наизусть все композиции, хотя и не знала их названия. Незнакомую музыку она слышала очень редко - только когда взрослые уставали слушать одни и те же пластинки и включали радио. Ни новостей, ни ток-шоу они не слушали, только станции с классической музыкой, да иногда джазом.

В тот день было солнечно. Наполненный музыкой просторный холл будто ожил, из окон падали лучи, в которых играли пылинки. Уставшие от работы братья и сестры поплюхались в кресла, пили чай с овсяными печеньями и разговаривали о том о сем. Кто-то играл в шахматы на ковре, две сестры играли в карты. Это не одобрялось, но и не осуждалось, в конце концов, азартные игры без денег не так уж и азартны. Лилина мама пила чай и смотрела в одну точку, видимо, полностью погрузившись в музыку.

Дети на улице играли в кегли и прыгали на скакалке. Лиля к ним не присоединилась. Она выпила чая со взрослыми, сгребла побольше овсяных печенек и убежала исследовать разные места. Обычно она забиралась в сараи, на чердаки, в подвалы, чтобы почувствовать себя первооткрывателем. Несмотря на то, что Лиля занималась этим почти каждый день, ей всегда удавалось отыскать что-то новое. Нередко она пачкалась и получала нагоняи, но ее это не особо волновало.

Часов у девочки не было, но внутреннее ощущение времени всегда верно подсказывало ей, что свободные часы закончились, и нужно вернуться.

Сегодня Лиля собиралась проникнуть в стойло коз, пока сами козы паслись на лугу. Конечно, там было темно, неприятно и пахло навозом, зато, если поставить приставную лестницу к дальней стене, то через небольшой люк в потолке можно выбраться на крышу и оттуда, свысока, смотреть на все вокруг, сидя на прогретом железе.

Пока Лиля шла через всю общину к сараю, солнце продолжало светить, а птицы распелись. Воздух был теплым и нежным. Ничто не предвещало того, что сегодняшний день будет чем-то отличаться от сотен других теплых летних дней, которые были и будут в жизни Лили.
Около сарая с козами сидела незнакомая девочка примерно лилиного возраста. Она рвала тростинки травы и связывала их в какую-то причудливую конструкцию, отдаленно напоминающую браслет. Это занятие настолько поглотило девочку, что она, казалось, не замечала ничего вокруг. Ее волосы были светло-русыми, выгоревшими на солнце, и от того почти бесцветными. 
Волосы самой Лили были черными и очень-очень длинными. Может быть, поэтому Лиле показалось странным, что у девочки волосы пострижены очень коротко, почти как у мальчика. Если бы не скромное платьице, почти такое же, как у нее самой, Лиля приняла бы девочку за мальчишку.

Все это было так необычно, что Лиля замерла. Девочка ее возраста. Незнакомая. Такого просто не может быть, ни на завтраке, ни на занятиях, ни на обеде ее не было. Откуда же она взялась, и почему стоит рядом с секретным сараем?

Лиля почувствовала легкую досаду из-за того, что ее планы оказались нарушены, однако уже через секунду это чувство было вытеснено жгучим любопытством. Лиля постояла несколько секунд, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу, резко выдохнула и нарочито шумно пошла к не обращающей на нее внимания девочке. Лиля подошла к незнакомке вплотную, браслет из травы оказался в тени, однако девочка продолжала гнуть стебельки, и даже не подняла голову.

- Как тебя зовут? - спросила Лиля, чтобы привлечь к себе внимание.

Девочка медленно подняла голову и с интересом посмотрела на Лилю.

- Богдана, - ответила она очень тихо, почти одними губами. Глаза у девочки оказались неестественно голубыми, будто нарисованными краской.

- Какое странное имя. Я никогда такого не слышала, - пробормотала Лиля, все еще играя в некоторую отрешенную настороженность.

- А как тебя зовут, - спросила девочка.

- Лиля, - ответила она и присела на траву рядом с Богданой, - Почему я тебя не видела раньше? Ты не отсюда?

- Отсюда. Просто из другого отсюда.

- Как это - из другого отсюда?

- Это когда нужно сначала долго подумать, а только потом оказаться.
 
Лиля понимающе кивнула головой, хотя ничего не поняла. Новая знакомая ей очень понравилась, и она не хотела показаться глупой.

- Что ты делаешь? - перевела тему Лиля.

- Я делаю кольцо, - ответила девочка, - Когда смотришь на вещи через кольцо, их можно увидеть по-другому. Оно еще не доделано, но, думаю, сработает.

Девочка протянула Лиле браслетик, сделанный из травы.

- Вот, попробуй.

Лиля с интересом взяла кольцо, закрыла один глаз и посмотрела через него на стену соседнего амбара. Он и впрямь показался девочке каким-то неуловимо другим, на крохотную йоту отличающимся от привычного. Лиля перевела взгляд на стоящее неподалеку одинокое дерево. Оно тоже будто бы незаметно переменилось.

- А знаешь, откуда будет интереснее всего смотреть на все через кольцо? - спросила Лиля.

- Откуда?

- С крыши. Оттуда можно очень много всего увидеть.

- Давай, - согласилась девочка и чуть заметно улыбнулась.

Лиля взяла Богдану за руку и повела ее за собой. Девочка ловко открыла двери в сарай - они были тяжелыми, но никогда не запирались. В общине двери вообще почти всегда были открытыми - ни воров, ни посторонних тут не боялись, а приватность уважали настолько, что войти в чужую комнату без стука, а, тем более, в отсутствие хозяина, никто себе не позволял.

Девочки прошли сквозь темное стойло, пахнущее навозом. Без коз оно казалось каким-то бесполезным и неправильным. Дети осторожно придвинули тяжелую и пыльную приставную лестницу к люку в потолке, убедились, что она крепко стоит, и полезли по ней на крышу.
Когда люк был сдвинут, и дети выбрались на прогретое кровельное железо, глаза Богданы округлились, и она восторженно сказала Лиле, забавно растягивая гласные:

- Как же здорово!

Лиля постаралась не показывать того, как она рада, что смогла произвести впечатление. Она сжала руку Богданы покрепче и уверенной походкой повела ее к краю крыши. Девочки сели на горячие листы металла.

Высота сарая была метро семь, не больше. Но ни одна из девочек в своей жизни не видела, не то что небоскребов Москвы-сити, но даже и самой банальной пятиэтажки. С крыши сарая были видны все дома в общине, простирающиеся поля и кромка леса за ними.
- Давай посмотрим на все через кольцо? - попросила Лиля.

Богдана улыбнулась и протянула свой травяной браслет. Лиля с готовностью сощурилась и поднесла его к глазу. Поначалу она не почувствовала никаких изменений, разве что солнечный свет, казалось, ложился чуть по-другому. Лиля смотрела на дома, на поля, и ей начинало казаться, что все вокруг слишком маленькое, ненастоящее.

Девочку вдруг поразила мысль о том, на каком крохотном клочке мира она существует каждый день. На горизонте начинался лес. Он заворожил Лилю. Ей казалось, что весь мир - это сплошной, бесконечный лес, а община затеряна посреди него. Да что там затеряна, ее вообще не существует. Она тоже часть леса, все эти дома растут из под земли и впиваются в почву гигантскими пульсирующими корнями, а по стенам домов текут вонючие соки.

Лиле вдруг стало так страшно, что она вскрикнула, вскочила с места, уронив браслет, и заплакала. Заплакала, ни о чем больше не помня, полностью отдавшись этому занятию - так умеют только четырехлетние дети. Богдана обняла Лилю:

- Успокойся, не бойся ничего. Я не успела его доплести, так что он может обманывать. Ничему не верь.

Еще десять минут Лиля продолжала беззвучно плакать. Все это время Богдана обнимала ее. Наконец, Лиля перестала рыдать, и ее захлестнуло чувство стыда за то, что она ни с того ни с сего разревелась перед новой знакомой.

Но в то же время Лиле было приятно. После слез все тело словно горело, а какая-то стена, разделяющая ее с этой незнакомой девочкой, словно бы рухнула. Лиля вдруг ясно и четко поняла, что у нее впервые в жизни появилась подруга.


                2

С тех пор Лиля и Богдана виделись почти каждый день. Богдана никогда не ходила на занятия к брату Анатолию, не ела вместе со всеми в столовой и никому не помогала в поле. Зато каждый день в тот самый заветный час после обеда Богдана ждала Лилю около колодца на самом краю общины.

Девочки весело играли вместе, забирались на деревья и дома, а иногда даже уходили в лес. Там они отыскали родник, спрятавшийся среди густых деревьев. Девочки пили холодную и вкусную воду, кидали в нее камешки, запускали по ручейку щепки и палочки, прислушиваясь к мерному и мелодичному журчанию.

Жизнь текла, практически ничего не менялось. За летом наступала осень, за осенью зима, за зимой весна, а потом - опять лето. Время в общине будто бы топталось на одном месте, скатавшись клубочком в одно сплошное дежавю. Зимой никто не обрабатывал поля. Женщины делали сувениры на продажу, шили одежду на заказ. Мужчины делали на продажу простую мебель: стулья, табуреты, кровати, столы. Детям приходилось практически круглый день сидеть дома, помогая родителям.

В свободное время Лиля с Богданой играли в снежки, строили снежных баб и катались с высокой деревянной горки, которую брат Сергей и брат Алексей построили для детей на той самой полянке, где летом проходили занятия.

Да, жизнь текла очень быстро, не привнося никаких изменений. До общины не докатывались никакие возмущения внешнего мира. Без СМИ, без книг, без кино не менялось ничто. Так проходили зеркально похожие друг на друга месяцы, складывающиеся в года. Лиля росла, становилась выше Богдана. К братству присоединялись новые люди, время от время строились новые деревянные корпусы, все более лысой становилась голова брата Анатоля. 

Единственное разнообразие в жизнь вносили праздники, их в году было всего два: один - в середине зимы, другой - в самом начале лета. Они посвящались Старшему брату. В эти дни музыка играла в холле целые сутки, весь день никто не работал, а на завтрак, обед и ужин подавали много вкусной и необычной еды. Тут были и заправленные сметаной салаты, в оторых курица соседствовала с консервированными ананасами, и вазочки с мороженным, и мясная запеканка, и круассаны с джемом. Вечером выкатывали восхитительный торт, такой большой, что по несколько кусочков доставалось каждому члену общины. Лиля всегда ждала эти дни с нетерпением.

В праздник все менялось, все было по-другому. Некоторые взрослые выстраивались в ряд и начинали петь песни хором. Эти песни они учили заранее, за несколько недель, каждый год новые. Все смеялись и хлопали в ладоши, Лиля тоже смеялась, искренне и громко. Ей было очень весело видеть поющими всегда серьезных братьев Григория, Дмитрия и даже Анатолия.
Правда, вечером все веселье притуплялось. Под конец праздника в центр холла откуда-то выходил незнакомый лысый человек, который появлялся в общине на несколько часов только в дни праздника. Он приезжал на большой серебристой машине, на которую приезжали посмотреть все дети общины.

- Братья и сестры, - обращался он ко всем неуместно будничным голосом. Взрослые напрягались и замирали, ловя каждое слово этого человека, - Я приехал к вам как посланник Старшего брата, нашего лидера, единственного человека на земле, который слышит истинный голос Бога. Старшего брата, которому открыта вся мудрость и свет божий. Старший брат доволен тем, как вы живете, он рад, что к братству присоединяется все больше и больше людей, которые через молитвы и работу очищают свои души. Мы оградили себя от внешнего мира, чтобы стать его спасителем, последним уголком планеты, который живет по воле его. Старший брат передал мне, что мы уже почти готовы к исполнению нашей великой миссии, ждать осталось уже совсем не долго. Он призывает всех нас копить силы и совершенствовать свою душу. Рождение света вот-вот произойдет, и тогда мы станем ангелами этого света, защитниками и покровителями всего живого.

Лиле не нравились эти речи, они продолжались слишком долго и были слишком запутанными и отвлеченными. Мужчина произносил эти слова ничего не выражающим тоном. Казалось, что все его эмоции прогорели и стлели, как головешки в костре. Все взрослые же слушали речь так внимательно, что никто не двигался с места, не производил ни звука и даже, кажется, почти не моргал.

Когда Лиля возвращалась вечером в свою комнату, ей казалось, будто в животе поселились странные животное, которое носится там по кругу, стараясь найти выход. В такие секунды ей хотелось, чтобы Богдана или хоть кто-нибудь еще оказался рядом. Но это было невозможно. По ночам всем членам общины, даже детям, полагалось быть в одиночестве, чтобы на едине с собой думать о Боге, о жизни и крепко спать, ни на что не отвлекаясь, чтобы на следующий день хорошо работать.

В комнате - лишь самый минимум мебели, сделанной братьями общины - кровать, два стула, крохотный столик и шкаф. На белых стенах нет ничего, кроме нарисованной спирали - символа братства. Перед сном Лиля смотрела на эту спираль, освещенную лунным светом, и ей казалось, что голова начинает крутиться, а тело уносится куда-то далеко-далеко, к звездам. Лиля почти сразу проваливалась в сон.

Лиле исполнилось семь, потом девять и, наконец, одиннадцать. Сама девочка об этом не задумывалась, не знала этого - в общине не отмечали дней рождений и никогда не говорили о возрасте.


***

Летнее солнце заходило за горизонт, окрашивая поля и верхушки деревьев нежным красноватым светом. На душе у Лили было тяжело. Сегодня после обеда Богдана не вышла с ней гулять. Лиля прождала ее около колодца все свободное время, но та так и не пришла. Конечно, такое случалось и раньше,  но сегодня это особенно расстроило Лилю. Девочка смотрела из окна своей комнаты, как заходит солнце. Спать ей не хотелось, наоборот, в животе будто бы завели пружину, и телу хотелось двигаться, его пронизывала вибрация, похожая на ту, которая возникает, когда выпиваешь много зеленого чая.

Было очень тихо. Взрослые уже легли спать. В общине вообще ложились и вставали с солнцем, совсем как крестьяне когда-то. Новые братья и сестры с трудом к этому привыкали, большинство из них в прошлой жизни были не крестьянами, а образованными людьми, которым не нравилось их место в мире. Кого попало в общину не брали, желающих присоединиться сначала пристально изучали. Особенно ценили людей с нужной профессией - аграрной, медицинской или строительной.

Последний лучик солнца закатился за горизонт. Осталось только мерное розовое свечение, напоминание об ушедшем солнце. Лиля все-таки заставила себя лечь в кровать. Больше всего она ненавидела не высыпаться. Как ни крути, а вставать придется вместе со всеми, в пять.
Мозг девочки этого не понимал и продолжал лихорадочно производить мысли и образы, играть обрывки мелодий и чьих-то слов. Лиля старательно пыталась очистить разум, но чем больше она напрягалась, чтобы перестать думать, тем больше образов приходило в голову.

Больше всего в голову лезли мысли о месячных. Это слово она узнала только на прошлой неделе. Она жутко перепугалась, когда обнаружила, что у нее идет кровь "оттуда" (слова "вагина" девочка не знала, взрослые всегда эфемизировали в разговорах.

Лиля лежала в кровати, и перед ее глазами проносились события того утра. Поначалу она подумала, что кровь - это сон, ведь ей часто снились кошмары. На то, чтобы осознать реальность происходящего, ушло полминуты. Мышцы живота болели, будто бы она сильно обо что-то ударилась. Сначала Лиля заплакала от страха, картина окровавленных трусиков показалась ей ужасной. Но уже через секунду она взяла себя в руки.

- Мне надо к врачу! - твердо сказала она себе.

Лиля стянула окровавленные трусики и, не зная, куда их деть, кинула их в щель между шкафом и стеной. Неприятно и пряно запахло кровью. Девочка нашла в шкафу чистые трусики, подложила в них несколько носовых платков и какую-то тряпку, быстро оделась и побежала искать брата Евгения. Он был одним из двух врачей в общине. Второй была сестра Елена, но ее Лиля почему-то сильно боялась. Было в этой женщине что-то пугающе-неприятное.

В общине была специальная медицинская комната с инструментами. Однако врачи не находились там все время. Люди здесь вообще болели редко, так что врачи работали в поле вместе со всеми, отрываясь от земледелия только в случае необходимости. Сейчас брат Евгений, скорее всего, в своей комнате, потому  что подъема еще не было. Лиля не знала, в какой комнате он живет.

У девочки вдобавок к животу сильно заболела спина. Она встала посреди коридора, облокотилась на стену и заплакала. В ее голове мелькали самые страшные предположения. Что, если ее, как всех тяжело больных, отправят к внешним людям лежать в больнице? Что, если она умирает? Слезы пополам со всхлипами выливались из девочки потоком.

Через несколько минут дверь соседней комнаты отворилась, и оттуда вышел заспанный, помятый и как-то по-особенному осунувшийся брат Анатолий. Глаза его были красными и усталыми. Брат Анатолий  явно не ожидал увидеть перед собой рыдающую Лилю. На несколько секунд он замер в замешательстве, а потом молча взял Лилю за руку и повел за собой в комнату, усадил девочку на кровать.

Лиля почему-то почувствовала сильное облегчение, но плакать не перестала. Внутри нее все словно наэллектризовалось, и от того слезы текли сами собой.

- Ну в чем дело? - ласково спросил брат Анатолий и погладил Лилю по голове. С него будто бы слетела вся учительская официальность, и он предстал перед девочкой таким, каким она его еще не видела - усталым, больным, но добрым и заботливым слабым человеком. Лиля сделала глубокий вдох, вытерла слезы и рассказала брату Анатолию про кровь, про боль в спине и животе, про то, что ее могут забрать в больницу и про то, что она, может быть, умирает.

Слушая эту тираду, брат Анатолий сначала с облегчением улыбался, а потом он, будто вспомнив о чем-то, нахмурился. Даже его лысина, казалось, чуть потускнела.
Он взял девочку за руку.

- Это всего лишь месячные, - сказал он, - это случается с каждой девочкой в твоем возрасте. Это признак того, что ты взрослеешь. Месячные означают, что ты можешь иметь детей. Теперь они будут появляться у тебя каждый месяц. Несколько дней подряд будет идти кровь, это не страшно.

- И всегда будет так больно? - ужаснулась Лиля.

- Не думаю, - ответил брат Анатолий, - конечно, приятного в месячных мало, но сильная боль, думаю, возникла из-за того, что это в первый раз, да, к тому же, ты испугалась и перенапрягла мышцы.

Брата Анатолия, кажется, сильно взволновал этот разговор. Он смотрел на Лилю с нескрываемой нежностью и какой-то тревогой. Такой девочка его еще не видела. Ей вдруг захотелось обнять его и успокоить. Ей было стыдно, что она побеспокоила своего учителя так рано, да еще и, как оказалось, по не такой уж и важной причине.

- Выйди, подожди меня минутку за дверью, - сказал брат Анатолий, - я сейчас. Девочка послушалась.

Брат Анатолий быстро снял халат, одел свои затертые штаны, застегнул мятую рубашку, пригладил руками остатки волос и повел девочку к сестре Серафиме. Та, узнав, в чем дело, заулыбалась и выдала Лиле цветастую пачку прокладок, явно купленную у людей из внешнего мира. Сестра Серафима объяснила девочке, как ими пользоваться, дала таблетку "ношпы" и потрепала по щеке.

Лиля повернулась в кровати на другой бок и очень явно представила себе лицо сестры Серафимы в тот момент. Открытое, но в то же время с каким-то легким лукавством. Впрочем, тот день был все же не самым плохим. Лиле тогда разрешили лежать в постели, вместо того, чтобы идти в поле. Она весь день провалялась в кровати, думая о яйцеклетках внутри себя и о том, что она стала взрослой. В обед Лиля рассказала обо всем случившемся маме, да нахмурилась и ничего не сказала, только о чем-то задумалась. Может быть, вспомнила свои первые месячные, случившиеся так давно.

- Вот бы и завтра никуда не пойти и выспаться, - подумала Лиля.

Было уже заполночь - по меркам общины время более, чем позднее. Лиля огорченно вздохнула. Точно не выспится, будет весь день как вареный рак, и все будут на нее ворчать за нерасторопность.

В коридоре послышались шаги. Лиля удивилась. Кто же может ходить здесь в такой поздний час? Девочка была уверена, что во всей общине не спит только она одна. Хотя, может быть, она уже заснула - незаметно пересекла грань между реальностью и сном, такое ведь уже случалось несколько раз. Однако мысли были ясными и четкими, память осталась незамутненной. Во сне такого не бывает.

Шаги приближались. Похоже, по коридору шли несколько человек. Наконец, эти люди оказались прямо у лилиной двери. На секунду все затихло, а потом ручка повернулась и дверь резко отворилась.

Лиле стало страшно - она ни разу не видела, чтобы кто-то входил в чужую комнату без разрешения. Девочка села на кровати, сердце сильно забилось.

В комнату быстрым шагом вошла лилина мама и с ней еще два человека. Мама включила настольную лампу, и лица пришедших осветились.

Лиля узнала в одном из них человека, который каждый год приезжает на праздник с посланием от Старшего брата. Правда в этот раз он был непривычно одет - вместо обычной одежды братьев общины на нем был черный костюм, галстук и парадные брюки. Второго мужчину Лиля видела впервые. Он был очень высокого роста, почти великан, черты лица были грубыми, как из камня вытесанными, а плечи - широкие, подойдут для подножия небольшой горы. Он также был одет в костюм.

- Так значит она не спит, что ж, тем лучше, - будничным тоном произнес первый мужчина, обращаясь то ли к маме Лили, то ли к самому себе. Мужчина подошел к кровати, человек-гора и мама почтительно отступили.

- Испугалась? Не бойся, - обратился он к Лиле и даже как-то неуклюже улыбнулся, - у тебя большой день, скоро тебе будет оказана огромная честь, ты сможешь сослужить важную службу Господу. Одевайся, мы с тобой едем к Старшему брату. Мы подождем тебя за дверью, одевайся.

Все три посетителя быстро вышли из комнаты. Дверь закрылась. Лиля соскользнула с кровати. Несколько секунд она просто стояла, не совсем понимая, что делать. Наконец она взяла себя в руки и начала одеваться.

Через несколько минут она уже садилась в большой серебристый автомобиль. Никогда еще она не видела машину изнутри. Человек-гора сел за руль и повернул ключ зажигания. Лиля почувствовала вибрацию мотора, это было неожиданное, но приятное ощущение.
Загадочный мужчина сказал что-то лилиной маме, та кивнула, развернулась и ушла. Мужчина посмотрел на часы, открыл дверь и сел в машину на соседнее с Лилей сиденье. Человек-гора нажал на педаль газа, и автомобиль резко тронулся с места.






                3

Машина неслась куда-то уже долго, сколько именно Лиля не знала. Чувство времени покинуло ее. Все казалось нереальным и сонным. Человек-гора молча крутил руль, напряженно вглядываясь в дорогу. Второй мужчина бесшумно спал на соседнем сиденье, откинув голову назад. Автомобиль съехал с узкой неосвещенной грунтовой дороги, ведущей к общине, и свернул на практически пустое скоростное шоссе. Замелькали огни фонарей, проносились заправки, придорожные магазины и мотели. Вскоре впереди показались огни города.

Машина съезжала с большого холма, так что перед глазами Лили предстала панорама ночных улиц, уходящих вдаль. Вместо того, чтобы ехать к центру города, машина, спустившись с холма, свернула с шоссе в пригороде, в зоне коттеджей. Через несколько минут автомобиль остановился перед большими резными воротами, за которыми возвышался трехэтажный каменный особняк, выстроенный в неоготическом стиле. Его декоративные башенки и шпили, подсвеченные из глубин садика прожекторами, уносились вверх, будто хотели проколоть луну.
Ворота разъехались в стороны перед автомобилем, машина заехала внутрь, человек-гора припарковался и заглушил мотор.

- Евгений Александрович, мы приехали, - нарочито громко сказал он и несколько раз осторожно потрогал спящего за плечо. Евгений Александрович всхрапнул и резко поднял голову.

- А, ну да, - пробормотал он, отходя ото сна. Он вышел из машины и по небольшой декоративной дорожке повел Лилю за собой к дому. Человек-гора остался в машине.



                ***

- Богдана!

Глаза Лили широко раскрылись, когда она увидела свою подругу. Лиля оказалась в комнате, в которой вряд стояли кровати, на каждой из которых лежало по девочке. И среди них - Богдана. Она спала, ее волосы разметались по подушки, лицо было бледным. В комнате было абсолютно тихо. Лиля подошла к Богдане и коснулась ее щеки, кожа оказалась обжигающе горячей. Девочке захотелось разбудить подругу, но она не решилась.

Радость от встречи с Богданой вдруг сменилась опустошением. Наверное, снаружи уже вставал рассвет. От отсутствия сна голова была тяжелой и гулкой. Лиля чувствовала себя взглядом, подвешенным в пространстве. Лиле захотелось обратно в свою комнату. Спящая, похожая на мертвую Богдана казалась восковой куклой, а не живой подругой.

Через несколько минут дверь открылась. Какой-то мужчина, не менее широкоплечий, чем человек-гора, внес на руках в комнату спящую девочку. Он положил ее на кровать около окна и аккуратно, с неестественной для такого громилы заботой, укрыл ее одеялом.
Мужчина повернулся к Лиле и сказал ей на удивление приятным голосом:

- Идем со мной, все будет хорошо. Он взял Лилю за руку и повел за собой по широкому коридору. Они спустились вниз по лестнице и остановились около массивной деревянной двери.

- Заходи, - сказал второй человек-гора, - я останусь здесь.

Лиле никуда идти уже не хотелось. В голове царил туман. Девочка вошла в дверь и оказалась в обитом досками помещении, пропитанном паром. Здесь Лилю встретила красивая женщина лет тридцати, одетая в купальник. Она улыбнулась и механически, явно повторяя фразу не в первый раз, затараторила:

- Пришло время очиститься. Сначала от внешней тебя, а потом от внутренней тебя.
Лиза не слишком-то поняла, что она хотела этим сказать, но уяснила, что ее хотят помыть. Женщина аккуратно раздела Лилю догола и повела за собой в следующую комнату, где располагалась сауна. Тридцатилетняя красавица тщательно вымыла каждый уголок кожи Лили. Все тело девочки пропитал пар: он буйствовал где-то в животе, бил кровью в щеках, переливался в глубинах костей. Казалось, будто руки женщины сняли какую-то загрубелую внешнюю кожу, обнажив новый, мягкий и приятный слой.

Закончив с мытьем, женщина вытерла Лилю огромным мягким полотенцем и усадила на скамью в раздевалке.

- Теперь пришло время очистить тебя изнутри, - сказала она, дежурно улыбнувшись. На секунду она приоткрыла дверь наружу и что-то сказала, впустив в раздевалку немного прохладного воздуха. Через минуту в помещение вошел приведший Лилю громила. Он склонился над девочкой, и, прежде чем она успела испугаться, схватил ее за руку и вколол в вену чуть розоватое содержимое появившегося в руках шприца.

Через полторы секунды Лилю будто бы ударили по голове. Весь мир рассыпался и улетел, во рту пересохло, под кожей родилось невыносимо горячее тепло, переходящее в зуд. Девочке казалось, будто она летела, где-то внутри что-то щемило, и это щемление расцветало, будто раскрывающийся бутон, в каждую клеточку тела. Реальность вокруг раздробилась и потеряла всяческую ценность.

- Ну вот, теперь она очищена от всего, - услышала Лиля голос на задворках сознания. Девочка чувствовала, что ее куда-то несут, но это уже не имело значения. Потом Лиля вдруг обнаружила себя в какой-то комнате, темной и пахнущей благовониями. В гигантской кровати лежал крохотный сморщенный человек. Наверное, он был ростом даже меньше, чем Лиля. Волосы на его голове росли какими-то жалкими клочками, глаза были запавшими, окруженными глубокими синяками. Но при этом их взгляд был острый и ясным, он врывался в сознание девочки. Высохшие руки-тростинки чуть подрагивали. 

Лиля вдруг осознала, что махровое полотенце куда-то делось, и она стоит около кровати совершенно голая. Взгляд этого высохшего существа впился в сознание девочки особенно сильно, вызвав приступ боли. Вдруг Лиля услышала в своей голове голос этого создания, он что-то говорил, шептал. Все вокруг начало чуть заметно вибрировать. А потом Лиля почувствовала в голове вспышку света, а из живота, кажется, что-то вытекло наружу.


                ***

Лиля проснулась. Сильно хотелось пить. Свет резал глаза. Наверное, было уже заполдень. Подташнивало, болела голова, сильно ныло что-то внизу живота. Лиле потребовалось несколько минут, чтобы осознать, где она находится. Она лежала в той самой комнате с кроватями, в которой она вчера видела Богдану. Лиля села и огляделась. Все остальные кровати были пусты. Богданы нигде не было, Лиля даже засомневалась, действительно ли она видела ее вчера. События предыдущего дня померкли, казались нереальными и бесплотными.
На соседней с Лилей кровати сидел человек лет 50 с седеющими волосами и легкой небритостью.

- Проснулась, я смотрю. Это хорошо. Я отвезу тебя домой.

Незнакомец, представившийся "дядей Никитой" заставил Лилю умыться, спросил, не голодна ли она и получил отрицательный ответ. Тогда он повел Лилю в сад, к машине. Это был уже не тот серебристый автомобиль, на котором Лилю привезли сюда, машина была черной и немного запыленной.

Дядя Никита усадил Лилю на заднее сиденье, завел машину и через открытые ворота выехал на дорогу. Лиля оглянулась, чтобы в последний раз взглянуть на особняк. При свете дня он показался девочке не величественным, а немного нелепым.

Машина выехала на шоссе, которое на этот раз оказалось загруженным множеством других автомобилей.

- Знаешь, очень часто в мире границы между добром и злом очень размыты. Настолько размыты, что сами эти понятия теряют смысл. Цели никогда не оправдывают средства полностью, но иногда само средство и есть цель, тут уж совсем никуда не деться, понимаешь о чем я?

Лиля не понимала и не хотела понимать, поэтому она промолчала. Дядя Никита тоже больше ничего говорить не стал, а только провел ладонью по заросшим грубой щетиной щекам. Он хотел сказать еще что-то, но мысль никак не хотела формулироваться, так что он сдался и просто сосредоточился на дороге. Это почему-то вызвало у Лили доверие.

- Я есть хочу, - пробормотала она через несколько минут.

- Что ж ты этого раньше не сказала, пока мы не уехали? Нас бы там, знаешь, как накормили?

- Тогда не хотела.

- Ну, хорошо, сейчас что-нибудь найдем. Кафешек много по пути.
В течение пятнадцати минут дядя Никита поочередно забраковал кафе "У Палыча", "Звездная ночь" и "Омар Хайям". Наконец, он увидел впереди большую желтую M придорожного макдональдса.

- Тоже, конечно, гадостью кормят, но хоть не отравишься, - пробурчал пожилой Никита и съехал с шоссе. Он купил Лиле в окошке гамбургер, пакетик картошки-фри, наггетсы и маленький молочный коктейль. Сам он ограничился кофе.

- Нравится? - спросил дядя Никита, - если да, то потом, может, еще сюда заедем. Тебе придется наведаться к Старшему брату еще несколько раз. Если обратно тебя везти придется мне, буду в Макдональдс завозить. Пусть будет традиция.

Лиля никогда раньше не ела такой еды. Она и нравилась и не нравилась девочке одновременно. Нравилась за то, что была вкусной и сытной. Никогда еще Лиля не пробовала ничего с таким ярким вкусом. Не нравилась потому, что сытость от еды оставалась какая-то неправильная, некомфортная, будто грязная. К тому же, где-то внутри нарастала жажда.
Допив кофе, дядя Никита тронулся с места и уже вскоре они добрались до общины.


                ***

После того, как Лиля вернулась домой, многое в ее жизни переменилось. Прошла неделя. Все это время она не работала, а сидела в своей комнате. Еду ей приносила мама на большом подносе, причем еда была явно не той, что обычно, большая ее часть явно из внешнего мира. Никто не разговаривал с Лилей и даже, кажется, не смотрел ей в глаза, когда она выходила прогуляться.

Внутри Лили поселился смутный клубок неприятного чувства, которому она не могла дать названия. Развеивалось оно только, когда к Лиле приходила Богдана. Каждый день в тот самый час после обеда раздавался стук в дверь, и через несколько секунд в комнату проскальзывала Богдана. Девочки сидели вместе, играли в карты, в шахматы. Никогда они не разговаривали о том, что случилось в особняке. Ровно через час Богдана уходила, точно, как по часам.

По ночам девочке снились кошмары, которых она не запоминала, но каждое утро Лиля просыпалась с отвратительным сосущим чувством внизу живота. Ей казалось, что внутри нее все грязно, и эта грязи разъедает внутренние органы.

***


Был еще поздний вечер, Лиля еще полуспала в своей кровати. Голова ее была затуманена, все тело пронизывало резкое и склизкое неприятное ощущение. Перед глазами мелькали странные кольца, соединяющиеся в одно кольцо в каком-то проходе через звезды. Кто-то потряс девочку за плечо. Поначалу эти толчки гармонично вплетались в ткань полусна, но уже через секунду Лиле пришлось вынырнуть из этих образов.

Над ней склонился какой-то мужчина. Через секунду Лиля узнала в нем брата Анатолия. Тот прислонил палец к губам и прошептал:

- Тише, не шуми. Вставай.

Лиля села на кровати, почему-то не удивившись.

- Что вы тут делаете? - спросила она.

- Послушай меня очень внимательно, не перебивая, это очень важно, - почти шепотом сказал он. Брат Анатолий выглядел очень взволнованным.

- Тебе нужно бежать отсюда, иначе с тобой случится что-то очень плохое. Ты сама уже, наверное, это чувствуешь. Ты в большой опасности. Одевайся. Есть один человек, который приютит тебя во внешнем мире и позаботится о тебе, он очень хороший. Но он далеко, тебе нужно до него доехать. Вот, - брат Анатолий протянул Лиле конверь, - здесь билеты на поезд Сочи-Москва, он отходит завтра, ну, уже сегодня, в час дня. Ты должна попасть на него. Проводница в вагоне предупреждена, она тебя проведет. Но все равно будь осторожна,
у тебя нет документов.

В конверте лежит от меня полная инструкция, как ехать на поезде, что кому говорить, как в Москве взять такси до нужного адреса. Сейчас тебе нужно тихо, никого не разбудив пройти по тропинке до шоссе, а по шоссе пройти направо, пока не увидишь железную будку - остановку. Стой там, в пять утра - уже через два часа - придет первый автобус, он довезет тебя до Сочи.



4
В последние дни я совсем расклеился. Спина болела нещадно, вести лекции я мог только сидя на стуле. Сосредоточиться на словах было сложно, я терял мысль, а студенты теряли терпение и начинали друг с другом болтать. Я же еще не совсем старый. Не хочется уходить из университета, мне нравится преподавать. Но эта боль в спине меня точно доведет.
Университет - это чуть ли не последнее, что у меня осталось в жизни. Мне 69 лет, без нескольких месяцев семьдесят. Это совсем не мало. Моя жена уже десять лет, как умерла. С этим я ничего не мог поделать. Наверное, именно тогда я понял, насколько же бесполезны все мои деньги. На клинику в Израиле я потратил в общей сложности больше двух миллионов, но получил лишь несколько лишних недель ее жизни.

Мой сын тоже покинул меня. Он всегда был хорошим мальчиком. Учителя в школе любили его, хотя учился он в основном на тройки, девушки тоже души в нем не чаяли, хоть внешностью он пошел весь в меня - такой же неказистый. Он писал романы, которые никто не публиковал, после школы поступил в литературный институт.  Не сказать, чтобы я одобрял его выбор, но и препятствовать не препятствовал. На самом деле, тогда у меня были другие проблемы, а сыну я внимания почти не уделял - мне казалось, что он уже взрослый в свои девятнадцать лет.

Шел 92 год, я делал деньги. Не слишком-то прибыльная при советской власти профессия экономиста вдруг, оказывается, смогла приносить сотни тысяч. С этим стартовым капиталом мы с партнерами создали кооператив, занимающийся перепродажей недвижимости, и в карман полетели миллионы. Трудно описать, что я чувствовал.

Но вот на сына внезапное изменение в нашем материальном положении произвело не слишком-то хорошее влияние. В то время в институте Горького (а, может быть, и сейчас тоже) студенты вели саморазрушительный образ жизни. Почти каждый день Толик возвращался домой пьяный, потом уже я узнал, что кроме алкоголя, он принимал наркотики. Дома он не жил, решил снять себе квартиру на Арбате, где, как  узнал позже, регулярно проходили какие-то полулитературные пьянки пополам с оргиями и наркотическими трипами.

Когда я спохватился, было уже поздно. Вместо моего сына на меня смотрела какая-то заторможенная кукла со впалыми глазами, которая весьма смутно воспринимала происходящее. Я сдал сына в клинику, но он оттуда умудрился сбежать. Потом он и вовсе пропал. Объявился только через год, уже в девяносто шестом. Он позвонил мне на мобильник и внятным трезвым голосом рассказал, что он где-то под Сочи, что он стал членом какой-то религиозной организации, завязал с наркотиками, больше не пьет. Он извинился и сказал, что любит меня, но не приедет и меня видеть не хочет. С тех пор он уже лет десять звонит мне раз в несколько месяцев, каждый раз рассказывая одно и то же.

Живу я в небольшом коттедже в километре от МКАДа по Щелковскому шоссе. Ращу в саду цветы, читаю книги, преподаю. После девяносто восьмого года мое состояние существенно уменьшилась, потому что значительную часть денег я хранил в рублях. Но это и к лучшему. Денег у меня как раз достаточно, чтобы полноценно жить на проценты по вкладам и ни в чем себе не отказывать, но их недостаточно много, чтобы слишком сильно от них зависеть.
Чтобы хоть чем-то себя занять, я решил немного поработать по специальности - читаю лекции в университете. Я смирился с тем, что мне придется умереть одному. Похоже, в мою жизнь уже никому не войти. По крайней мере, я так думал, пока перед моим крыльцом не появилась девочка.

Сначала я услышал, как возле дома остановилась машина. Я не придал этому значения, пока через несколько минут не зазвенел звонок двери. На пороге меня ждала девочка лет 13-14. Одета она была в грязноватое неказистое платье несоразмерной ее росту длины. Длинные черные волосы были совершенно прямыми. Она молчала, молчал и я. Наконец, девочка протянул мне конверт, не говоря ни слова.

Я взял его в руки. Никаких опознавательных знаков на нем не было. Прямо на пороге я аккуратно вскрыл его и увидел небольшую записку.

Отец,
Эта девочка - твоя внучка Лиля. С ней произошло нечто очень плохое, она подверглась самому страшному насилию. Если бы она не сбежала, с ней бы произошло нечто куда худшее. Пожалуйста, позаботься о ней. Никуда не обращайся, скрывай ее в тайне. Прости меня за все. Я во многом ошибался, почти во всем в своей жизни. К сожалению, я уже связан, и так же убежать не могу.


***

Наверное, никогда еще моя жизнь не менялась так резко, даже после смерти Люды. Я никогда не задумывался о том, что у меня может быть внучка, даже мысли такой в голову не закрадывалось. Почему-то образ Толика в голове остался полностью асексуальным, наверное, потому что в последнее время я видел его полной развалиной, вряд ли способной не то чтобы на отношения с женщиной, но даже и на банальную эрекцию.

Но вот она передо мной - красивая девочка с тонкими чертами лица, совсем не в меня и не в Толика, а скорее в Люду. Этот чуть вздернутый носик, черные-черные волосы, аккуратные ушки. Все это так напоминает мою жену тогда, почти сорок лет назад, когда мы только-только встретились.

Девочка оказалась очень странной. Похоже, в этой секте ей приходилось совсем нелегко. Она почти ничего не говорила, только кивала головой, да иногда отвечала "да", "нет" или "простите". Голос у нее был очень тихий, так что мне с моим ослабленным долгими годами табакокурения слухом и вовсе приходилось почти что читать по губам. На вид девочке было лет тринадцать, но, вполне возможно, что она была куда младше, лет десяти или одиннадцати. Дети сейчас растут чуть быстрее, чем мы в свое время.

Девочка приехала без вещей, в одном только нелепом платьице, с конвертом для меня и с завернутой в пакетик пачкой 500-рублевых купюр, которые сложились в 7 тысяч. В кармане платьица нашелся билет на поезд "Сочи-Москва". Похоже, что девочка проделала путь через пол-России в одиночку. Как ее пустили на поезд без документов, я мог только гадать.

Как оказалось, девочка не знала банальных вещей и понятий - очень смутно представляла себе сущность и ценность денег, испугалась, увидев телевизор, долго не могла понять, для чего нужен мобильный телефон и компьютер. Зато с радио она сориентировалась довольно быстро.

Прочитав в записке Толи про "самое страшное насилие" я сразу подумал о том, что девочка могла пережить изнасилования или пытки. Ни синяков, ни ссадин на теле не было (если не считать разбитую коленку), тем не менее, уже не следующий день я повез Лилю в больницу на Таганской, чтобы пройти полное медобследование. Я раньше уже лечился в ней, хорошее место, хотя деньги дерут нещадно.

К счастью, ничего особо дурного врачи не обнаружили. Девочка была здорова, девственная плева у нее была на месте, никаких повреждений внутренних органов и серьезных болезней доктора не нашли. Посоветовали только все-таки сделать девочке прививки и попить витамины, так как у нее был легкий авитаминоз.

Это меня немного успокоило, в то же время, в моей голове настойчиво крутился вопрос - что же это за "самое страшное насилие", которое может быть хуже избиения или изнасилования ребенка? Толя не из тех людей, которые разбрасываются словами. Тем не менее, сколько бы я ни думал, в голову никаких вариантов не приходило.

Я выделил девочке комнату в мансарде. На самом деле, в моем доме много пустующих комнат, заваленных разными ненужными вещами. Но мне показалось, что ребенку больше всего понравится под крышей. Есть все-таки какая-то романтика, чтобы подниматься домой по лесенке, приятно, что потолок скошен, к тому же, здесь здорово слушать шум дождя. Окошко на мансарде небольшое, зато на восток. Зимой тут, наверное, будет холодновато, зато летом пожить - в самый раз. Я вызвал несколько рабочих, и они быстро перетащили наверх нужную мебель - столик, большую и мягкую кровать, зеркало, несколько стульев. Платяной шкаф там уже стоял. Домработница согласилась за отдельную плату приехать ко мне в нерабочий день и хорошенько отмыть мансарду.

Занимаясь всеми этими житейскими приготовлениями, я все никак не мог поверить - что вот она, рядом со мной, моя внучка. Меня охватывали противоречивые чувства - радость от встречи с ней, злость на себя за растерянность и отсутствие моментальной любви. Где-то в подсознании многим людям, даже таким пожилым, как я, кажется, что стоит встретить незнакомую маленькую девочку, которая скажет "Я твоя внучка", как в душе все словно взорвется в приступе любви. Но в реальности все так не бывает, привязанность приходит постепенно, вот почему эта идеалистическая часть сознания начинает утверждать, что я - бесчувственное и отвратительное создание.

Чтобы убежать от этого ощущения, я весь ударился в заботу о девочке. Я накупил ей большое количество одежды, чем, кажется, вызвал у нее растерянность. Не похоже, чтобы она вообще осознавала эстетическую функцию одежды. Однако, думаю, со временем она ее почувствует. Одетая в новую одежду, обычную для любой девочки - джинсы и футболку - она неожиданно стала казаться куда младше. Теперь ее можно было принять за самую обычную московскую девочку-пятикласницу, которая смотрит по телевизору клипы мальчиковых групп, играет в компьютерные игры, пьют газировку с одноклассницами и читает модные журналы, представляя себя зрелой женщиной.

Но Лиля такой не была. Привыкание к новой жизни проходило у нее очень медленно и даже  болезненно. С телевизором она разобралась достаточно скоро - научилась переключать каналы пультом, прибавлять и уменьшать громкость, даже, кажется, поняла мои объяснения о принципе его работы. Правда, смотрела она его краем глаза, и то только когда его включал я.

Больше всего времени девочка проводила в саду на заднем дворе, ухаживая за цветами. Я никогда ее об этом не просил, она взвалила на себя обязанность садовника по собственной инициативе. Чтобы не лишать ее этого занятия, мне даже пришлось уволить парня-студента, который приезжал ко мне каждую неделю ухаживать за садиком. Похоже, девочка обладала большим сельскохозяйственным опытом, потому что ухаживать за цветами у нее получалось просто превосходно.

Я накупил детских книг, но оказалось, что девочка умеет читать с большим трудом, только по слогам, да к тому же, не понимает значения многих простых слов, так что книги у нее не пошли. В надежде немного подтянуть ее навыки чтения, я накупил целую кипу комиксов: американских, русских и японских. Девочка особого внимания к ним не проявила, но время от времени пролистывала и даже, кажется, кое-что прочитывала.

С образованием для нее я решил немного повременить. К школе девочка явно не готова, да у нее нет и документов, чтобы поступить в какое-нибудь учреждение. К тому же, как написал Толя, девочку нужно "скрывать в тайне". Репетиторами я тоже решил ее пока не мучить. Сейчас для нее все вокруг - это сплошное обучение. Надо дать ей время привыкнуть.
По хорошему, мне очень нужно поговорить обо всем этом с Толей. Может быть, нужно обратиться в полицию. В любом случае, нужно как-то законодательно оформить девочку, дать ей хоть какие-то документы, оформить над ней опеку. Не поговорив с Толей, я этого сделать не смогу. Я не знаю обстоятельств. К сожалению, связаться с ним я тоже не могу. Толя звонит мне раз в несколько месяцев, всегда из телефона автомата. Похоже, у него просто нет возможности мне позвонить, иначе он непременно связался бы со мной, предупредив о девочке. Пока что остается только ждать.

Когда мы съездили с девочкой в кино, это стало для нее настоящим шоком. По телевизору она фильмы не воспринимала или не обращала на них внимания, однако обычный вмеру детский фильм с голливудскими спецэффектами, который мы смотрела в кинотеатре, сильно ее напугал. Мне пришлось долго объяснять Лиле, что фильм - это как спектакль, только снятый на пленку, что все там не по-настоящему, а только иллюзия для развлечения.
Вообще, я старался поменьше возить девочку в город. Ей и в коттеджном пригороде-то было не слишком-то уютно, а среди толп людей, бродящих по улицам Москвы, она пугалась, терялась и вцеплялась в мою руку.

Чтобы девочка не скучала, я купил ей в мансарду большой телевизор и игровую приставку. Как ни странно, она быстро сориентировалась, что к чему и стала проводить за видеоиграми каждый день по нескольку часов. Похоже, они помогали девочке выместить свой страх. Конечно, я предпочел бы, чтобы она нашла себе чуть более развивающее занятие, но и это было неплохо - девочка очень увлекалась игрой, ее щеки становились розовыми, а тело сильно напрягалось. Я старался выбирать спокойные игры без убийств и жестокости.
Вообще, приставка - это был один из самых действенных моих шагов к сближению с внучкой. Когда девочка была увлечена игрой, на волне возбуждения ее язык немного развязывался, так что я вполне мог перекинуться с девочкой несколькими фразами и даже получить ответы на некоторые вопросы. Правда, ничего о своей старой жизни она не рассказывала, такие вопросы полностью игнорировались. Зато я мог узнать, какая еда ей нравится и не нравится, что бы ей хотелось получить, какие у нее трудности.

Время от времени Лиля сама приходила ко мне, держа в руках беспроводной джойстик. Это почти всегда означало, что она не могла пройти какое-то место в игре или решить какую-то загадку и просила моей помощи. Мы забирались на чердак, я садился на ее кровать, девочка немногословно рассказывала о своей проблеме и показывала, какое место она не может пройти. Я пытался помочь девочке решить загадку. Часто для этого было достаточно объяснить, что имеется ввиду в каком-нибудь тексте, так как она просто чего-то недопоняла. Иногда полезными оказывались мои навыки английского, а иногда  и просто логика.

Когда мы вместе сидели над игрой, я тоже иногда увлекался происходящим. Между нами с девочкой возникала какая-то доверительная связь. Все-таки хорошо, что во времена моей молодости никаких видеоигр еще не было, иначе я, наверное, вообще не выходил бы из дому.


***

Появление в доме Лили хорошо сказалось на моем здоровье. Я будто бы ожил, дни наполнились смыслом, даже боли в спине стали намного слабее. Прошлая моя жизнь казалась каким-то мутным болотом, и я был рад, что все так случилось. У меня откуда-то взялось много жизненных сил, так что я чувствовал себя почти что молодым, лекции стал читать залихватски, с юмором, то и дело заставляя студентов смеяться. Особенно их радовали какие-то курьезные истории из бизнеса 90-х, которые со мной происходили. Они вспоминались мне при случае сами собой, и я смеялся вместе со студентами над историями, которые когда-то стоили мне огромное количества нервов.

Но было и кое-что, что пугало меня в девочке. Почти каждый день около часа дня он начинала разговаривать сама с собой на два голоса, как будто она - это два разных человека. Один голос по-прежнему звали Лилей, второй был Богданой.

Вся эта история могла быть запущенным раздвоением личности, а могла быть банальным феноменов воображаемого друга, который есть у многих детей. Например, я лет в 7 представлял, что за мной повсюду летает говорящий крылатый пес Звездочка, и тоже с ним разговаривал. Тем не менее, в голосе Лили я не чувствовал той легкой наигранности, которая обычно появляется, когда дети разговаривают с воображаемыми персонажами.

Лиля серьезно и обстоятельно рассказывала про свои успехи в видеоиграх, про садик, даже что-то про меня. Богдана часто говорила про деревья, про какой-то ручей в лесу, про книги и про облака. Мне было сложно подслушивать эти разговоры - слух у меня не очень, а говорила Лиля тихо. Все это заставляло меня переживать. Нет ничего странного, что под влиянием секты психика человека, а тем более, маленькой девочки, могла пошатнуться. Тем не менее, никаких мер я пока решил не принимать. Может быть, все разрешится, когда наши отношения с девочкой станут чуть более доверительными.

Постепенно все налаживалось. Лиля обжилась у меня, немного привыкла к миру, к месту, даже подружилась с девочкой, живущей в коттеджике у самого Щелчка. Несколько раз в неделю Лиля бегала к ней домой пить чай, иногда девочка приходила к Лиле поиграть, и они вместе колдовали над приставкой.

Как ни странно, благодаря видеоиграм, Лиля стала читать чуть лучше. Я заметил, что она все чаще таскает с собой купленные мной комиксы и листает страницы. Совсем детские истории ей не нравятся, не особо ее привлекают и человеки-пауки с бетменами, чаще всего, в ее руках я вижу девчачьи американские истории про каких-то девочек-фей, да черно-белые томики японских комиксов с почти одинаковыми большеглазыми девочками (мальчиками?) на обложке. Все эти перемены меня радовали. За последние месяцы девочка заметно выросла и набрала в весе, у нее даже появилась небольшая только оформившаяся грудь.

Если поначалу она набрасывалась на еду и пыталась съесть как можно больше, даже уже и через силу, то теперь она ела спокойно, как большинство нормальных детей. Правда, ложку она предпочитала держать в кулаке, ну да, раз так ей удобно, я переучивать пока не стал.
Меня волновало, что по ночам девочка постоянно видела кошмары. Почти каждое утро она просыпалась в слезах, разбитая и какая-то по-особенному беззащитная. По всей видимости, то "страшное насилие", о котором писал Толя, продолжает мучить ее во сне. Лиле пришлось пережить что-то ужасное, что-то, что не отпускало ее. Выяснить, что ей сниться, у меня не получалось. Девочка говорила, что ничего не помнит, что все в порядке, и мне приходилось довольствоваться этим.



***

Я вышел из университета и направлялся к парковке, на которой оставил свой вольксваген. Я очень устал. Не люблю сессию, необходимость принимать у студентов экзамены - это, наверное, худшая и наиболее выматывающая часть моей профессии. Обычно я сначала немного пугаю студентов, чтобы они получше подготовились, а потом довольно лояльно проставляю оценки, но все равно мне приходится наблюдать слезы студенток, спорить, ругаться, злиться и расстраиваться. 

Было жарко, конец июня. Я наслаждался теплым, хотя и немного пахнущим городской гарью ветром. В пиджаке зазвонила моя нокия, личный телефон. Рабочие звонки я принимаю на блекбери.

Я подумал, что это звонит Лиля и обрадовался, что она наконец-то разобралась с телефоном. Вчера я подарил ей айфон - какой-то самый последний и навороченный, от которого все дети без ума, однако, похоже, она не слишком-то с ним разобралась, я ей помочь с этим тоже не мог.

Улыбаясь, я достал из пиджака телефон, однако звонила не Лиля. На экране отображался незнакомый номер. Я поднес трубку к уху.

- Алло, - тихо сказали с той стороны через шипение эфира. Я узнал голос Толи.

- Да, Толя, это я. С девочкой все хорошо, она у меня.

- Это хорошо. Прости, что не смог предупредить. У меня мало времени. Пожалуйста, скрывай ее, она в большой опасности.

- В какой опасности, в чем дело?

- Я не могу тебе объяснить того, что я и сам до конца логически не понимаю. Просто поверь мне, что здесь замешаны очень влиятельные силы. Не думай, что это происки каких-то полоумных фанатиков. У этих людей есть связи, деньги и цель.
С некоторыми девочками в общинах братства что-то делают. Я не уверен, что именно, могу только догадываться. Когда они возвращаются, они становятся другими. И с каждым разом, когда их забирают, они меняются все сильнее.

- И что мне делать? Мне же нужно как-то оформить девочку, взять над ней опеку.

- Пока не надо, не светись, будь очень осторожен. Братство - это очень сильная организация, она быстро найдет следы, я думаю, они уже подозревают, что к делу причастен я. Я никогда не афишировал, что Лиля - моя дочь, однако, думаю, они смогут это выяснить. А там уж несложно и на тебя выйти. Спрячь Лилю, не держи ее с собой, не свети ее еще некоторое время. Не нужно, чтобы она жила вместе с тобой за городом. Ты ведь еще не продал квартиру на Ленинском проспекте? Хотя нет, не нужно туда. Лучше по-тихому сними какую-нибудь квартирку без контракта, чтобы на нее было сложнее выйти.

Лилю ищут и ищут очень настойчиво, это я знаю точно. Если они ее найдут, они заберут обратно и будут делать с ней что-то очень нехорошее. Это все, что я могу сказать, больше я почти ничего не знаю. Пожалуйста, заботься о ней хорошо. Мне нужно бежать, у меня очень мало времени.

Даже не дождавшись, пока я попрощаюсь, Толя бросил трубку. Мое сердце билось очень сильно, на языке застыло огромное количество вопросов, которые я не успел задать. Не только о девочке, но и о нем самом. Что с ним будет? Что мне делать?
Нокиа выскользнула из моей руки и упала на асфальт. Задняя крышка отлетела, и батарея успешно катапультировалась. Это вывело меня из ступора, я наклонился, подобрал телефон, собрал его, и быстрыми шагами отправился к машине. Усталость навалилась на меня с новой силой.

В тот же день я позвонил своего старому другу и компаньону Мите, он не отошел от дел и до сих пор управляет небольшим риэлтерским агентством. Я попросил его подыскать хорошую квартирку в спокойном районе и спокойном месте, только неофициально.

Мы с Митей не общались уже несколько лет, как-то повода не было, однако он ничуть не удивился моего звонку. Он не стал задавать лишний вопросов, а пообещал помочь и подыскать что-нибудь в течение пары дней. Люблю его нелюбопытство, в 90-е это было золотое качество для того, чтобы сохранять душевное равновесии, оставаясь порядочным человеком. В итоге Митя пригласил меня посидеть и выпить пива где-нибудь в центре, чтобы все обсудить. Я согласился, хотя особого желания к этому не испытывал.

Когда на следующий день я садился в свой фольксваген, чтобы доехать до нашего с Митей любимого бара на Китай-городе, я вдруг понял, что мне необходимо нанять охрану. Это простое решение - отыскать хорошо обученного человека, который мог бы приглядывать за девочкой и заботиться о ней, но при этом, в случае чего, защитить ее. Идея показалась мне такой простой и понятной. Омрачало ее лишь то, что я помнил среднестатистический облик охранника - тупой быдловатый мужик, привыкший убивать людей в какой-нибудь Чечне. Помню, насколько меня бесила в 90-е необходимость постоянно соприкасаться с подобными экземплярами.

Нужно постараться найти для девочки хорошего человека, кого-нибудь похожего на Жана Рено из фильма, где он защищал девочку. Как же назывался этот фильм? Помню, что мы смотрели его в 2001-м вместе с Людой, а вот как назывался -  не помню. Хотя, по-моему, Жан Рено играл там не телохранителя, а киллера. Но, впрочем, неважно.
Я сел в машину и поехал в центр. Как ни странно, в тот день пробки на Щелчке на пересечении со МКАДом не было, я воспринял это как добрый знак. Через полчаса я уже был в центре.

Я припарковал фольксваген и направился к бару. В центре было душно и жарко, пахло асфальтом, но внутри бара царила прохлада. Посетителей было мало, все-таки четверг. Мити пока что нигде не было.

В последний раз я был в "Прожекторе" 5 лет назад. Если честно, я был уверен, что за это время он закроется, переедет или что-то в этом духе. Однако, как ни странно, бар стоял на месте, хотя оформление сильно поменялось. Офис нашей фирмы был совсем рядом, но все серьезные вопросы друг с другом и даже с некоторыми клиентами мы обсуждали тут - сделки с недвижимостью куда лучше шли под пиво.

Я уселся за столик и стал листать меню. За последние годы выпивка тут подорожала, это факт. У официанта, совсем еще мальчика, я заказал бокал яблочного сидра и фоккачо. Я посмотрел на часы, Митя опаздывал минут на десять. Некоторые вещи не меняются. Еще минут через 15, когда я уже успел выпить половину бокала, я заметил, как Митя быстрыми шагами направляется ко мне через весь бар.

За последние годы он как-то резко постарел и пообрюзг. Скорее всего, это из-за появившихся лишних килограммов. Щеки у него не очень приятно обвисли, а под глазами залегла въевшаяся темнота. Он пожал мне руку и грузно плюхнулся на стул напротив меня.
Мы заказали еще по пиву, взяли закуски. Он рассказывал мне про свою жену, про дела в фирме. Я больше молчал.

- Так что там с квартирой? - перевел я, наконец, разговор на интересующий меня вопрос.

- Ну, короче, слушай. Я вчера поштудировал вопрос - есть несколько вариантов. Можно неофициально снять хорошую однушку на Чистых прудах, там ремонт отличный, правда всего лишь второй этаж и район не самый тихий.

- Не, это вряд ли. Лучше все-таки не в центре. А что еще есть?

- Есть маза договорится с одним моим знакомым насчет Сокола, там он четырехкомнатную сдает. Она от метро далеко, зато очень тихая, в скверике и на пятом этаже в пятиэтажке. Правда, там ремонт вообще не очень и мебель старая. Так что придется самому туда вложиться. Но в целом, я бы посоветовал, хата добротная. Правда, ее можно будет только где-то недели через три снять.

- Тоже не подойдет. Ну, давай, я знаю, у тебя должен быть туз в рукаве.

- Ну, *** знает, туз или не туз. Тут ребята у меня сдают сразу две квартиры на Академической. В одном доме, на одном этаже, от метро минут двадцать пешком, если вдруг на метро придется ездить. Хаты обе трехкомнатные. Если снимешь сразу две, то вообще один на этаже будешь. Домик пятиэтажный, в глубине дворов, дворики спокойные, зеленые. Там, короче, одна квартира обставлена отлично, просто на пятерочку по всем меркам. А вторая - не очень, да, к тому же, там одна комната на ключ закрыта, то есть, как двушка сдается.

- А вот это уже очень интересно. Когда посмотреть поедем? - спросил я. Я уже успел прикинуть вариант, что в одну квартиру можно поселить Лилю, а рядом - телохранителя.

- Ну, по идее, завтра можно. По крайней мере, я могу.

- Вот и отлично. А сколько они хотят? .

- Ну, за обе - сто десять . Если только ту, которая получше, то семьдесят, если только двушку, то сорок пять. Они сдают где-то на год, может, на полтора. Тебя устроит?

- Ну, нормально. Если там все понравится, то обе возьму.
Мы выпили еще пива, поболтали об общих знакомых. Митя зачем-то рассказал мне о какой-то Анжеле, которую я, по его мнению, должен знать. Так вот, эта Анжела сначала вышла замуж, а потом застрелилась. Я натужно пытался вспомнить, о ком он говорит, но у меня так и не получилось.

- Слушай, у меня есть еще для тебя просьба. Ты знаешь хорошего телохранителя, такого, чтобы не дуболом. Лучше вообще не русского.
Митя взглянул на меня с удивлением и в задумчивости отхлебнул пива. Складки на его лбу увеличились на несколько секунд, знаменуя повышенный уровень мозговой активности.

- Слушай, - сказал он наконец, - я таких ребят не помню, я уже лет десять без охраны хожу. Но я знаю хорошую контору, там уже сам с ними договаривайся.
Митя полез куда-то вглубь пиджака, а секунд через тридцать вынырнул, держа в ладони свой верту. Он долго что-то искал  телефоне, слегка неуклюже тыкая в него одним пальцем. Наконец, он передал верту мне.

- Переписывай номер.

"Диман охранники" - гласила надпись на экране

Я быстро переписал в блекбери номер и вернул Мите его мобильник.

- Короче, звякнешь, скажешь, что я посоветовал. Там потом подъедешь, ты уж сам будешь выбирать, кто дуболом, кто не дуболом.

Я поблагодарил Митю. Мы выпили еще по пиву, я позвонил в "Трезвого водителя", заказал себе шофера. Почему-то стало грустно, не то чтобы так у прямо, а, скорее, как-то мутновато. В основном из-за Мити, как-то уж очень он за эти годы деградировал что ли. В последний раз, когда я его видел, он тоже был не красавцем - уже с пузом и лысиной. Но в тот раз в нем еще была какая-то жизненная энергия, он еще казался тем же самым Митей, с которым мы учились в МГИМО, ухаживали за девочками, тем же Митей, с которым ездили отдыхать (читай пьянствовать) в Сочи, тем же Митей, с которым делали бизнес. А сейчас передо мной сидел просто какой-то неприятный и постаревший гриб шестидесяти пяти лет, в котором я большим трудом узнавал своего товарища. 

Мы пропустили еще по пиву, ни о чем особенно не болтая. А вдруг он сейчас сидит напротив и думает примерно о том же? О том, как я постарел, какой стал неприятный? Но нет, это вряд ли. Мите, похоже, было неплохо - он немножко размяк от пива и все рассказывал мне истории про какую-то бесконечную череду наших общих знакомцев.

Наконец, приехал трезвый водитель. Под этим предлогом я распрощался с Митей, он долго жал мне руку, мы даже обнялись. Я объяснил водителю, куда ехать и развалился на заднем сиденье вольксвагена. Проносившаяся в окнах ночная Москва почему-то вызывала уныние. Захотелось курить, хотя уже десять лет как бросил. Чтобы отвлечься, я проверил почту со своего блекбери, но это не особо помогло. Тогда я просто закрыл глаза и до конца поездки пытался ни о чем не думать.

                88

Святослав проснулся. Щупальцы иной реальности все еще окутывали его тело, ползая где-то внутри, в жилах. Зрение, слух, обоняние - все чувства постепенно, медленно возвращались, будто кто-то осторожно подкручивал ручку громкости на музыкальном центре. Он все еще здесь, в квартире.

Стена по-прежнему отгораживала его от мира, он чувствовал это. С недавнего времени Святослав ощущал волю стены где-то внутри себя, в животе. Он чувствовал ее мысли и ее эмоции. Сейчас стена была спокойна.

Святослав медленно встал с кровати, приходя в себя. Этот момент возвращения всегда был болезненным. Будто бы он оживал, умирал и снова возрождался в аду. Так он про себя думал время от времени. В квартире вообще мало чем можно было заняться кроме размышлений.

Этой ночью Святослав снова видел один из снов. Сначала его сознание кружило над головой девочки, наблюдало ее взросление в каком-то странном религиозном культе. Потом сознание влилось в тело какого-то старика, и Святослав его глазами видел, как девочка взрослеет, растет, меняется.

Святослав старался не думать об этом. С тех пор, как появилась стена, отгораживающая его от реальности, Святослав каждую ночь путешествует во сне и видит великое множество странных вещей. Незаконченных историй. Это болезненно.

Святослав часто смотрит кино со старых кассет, валяющихся в комоде. Он давно уже пересмотрел все фильмы по нескольку раз, но новые кассеты взять неоткуда, поэтому он раз за разом, снова и снова смотрит одни и те же фильмы. Каждый фильм имеет начало и конец, все сюжетные линии находят свои развязки. Жаль, что в его ночных перемещениях это не так. Ни одна история, увиденная таким образом, не нашла своего конца. Это сильно мучает. Все эти годы сильнее всего Святослава мучает эта бессильность.

Святослав уже и забыл, когда появилась стена. Однажды он проснулся утром, и понял, что не может выйти из квартиры. Он почти сразу ощутил противящуюся этому живую, но бесплотную силу. Святослав называл ее "стена". Она не была злой, как не была и доброй. Она просто не позволяла выйти наружу. Она заставляла жить.

Еда в квартире кончилась уже через несколько недель после того, как пришла стена. Но Святослав жив - уже несколько лет он ничего не ел, но он жив. Зато он чувствует. Глупая ситуация, ненастоящая.

В этот раз все по-другому.  Нечто должно произойти. Святослав все еще видел перед своими глазами девочку, все еще чувствовал себя тем стариком.

- В этот раз все по-другому, - повторил он вслух.

Серый свет серого неба светил в окна. Здесь никогда не светит солнце, может, потому что это не реальность.  Перед Святославом был очередной день - время вновь перечитывать уже прочитанные книги, пересмотреть старый фильм под присмотром стены.

Это не его дело. Это ничье дело. Он просто будет функционировать, пока не захочется спать. Времени здесь все равно нет, небо одинаково серое все время, нет ни ночи, ни дня. Окно упирается в стену соседнего здания, увидеть крохотный клочок серого неба можно лишь с большим трудом. Это небо тоже чего-то ждет.

Бессмысленно тикали большие часы. Святослав включил телевизор и стал смотреть белый шум - он всегда успокаивал мысли.

В следующую ночь Святослав был беременной женщиной, которая готовилась родить второго особого ребенка. Когда Святослав проснулся, перед ним стояла девочка. Богдана. Он сразу узнал ее. Она протянула ему руку, в которой лежал сплетенный из травы браслет.






416

Лиля бежала по темному ночному лесу. Странная волна необъяснимой тревоги циркулировала по телу вместе с кровью. Луна светила с неба, освещая дорогу - заасфальтированную тропинку вникуда. Таинственные деревь

декабрь 2012 - апрель 2013