Школа

Иногда Миша Букия начинал блажить: не успеет учительница задать вопрос  –  первым тянет руку. «Ну, отвечай, Миша!» – Букия встает и молчит.  «Что с тобой, Миша, говори – ты же поднимал руку?». Букия виновато смотрит вниз и – ни слова. «Садись, класс не может тебя так долго ждать. Кто ответит, ребята?». Следующий вопрос – вновь Букия тянет руку. И это все на полном серьезе, без какого-либо намека на баловство. Как-то в пятом классе Букия попросился выйти с урока. В туалет – больше выходить было незачем! Вышел и поджег нашу деревянную дворовую уборную. А потом сам потушил, получив благодарность от директора.

В шестом классе пропал Вовка Печерица. Родители обыскали весь город – нигде нет! Опросили всех друзей и знакомых – ничего не знают! Подключили милицию – безрезультатно! На второй день лучший друг Сашка Волгай, не в силах смотреть, как убивается мать, признался – Вовка сбежал в Одессу! Пробрался тайком на пассажирский теплоход и был таков. Зачем сбежал – да просто так, захотел посмотреть Одессу! Вовку сняли с теплохода в Феодосии и вернули домой – целую неделю он  расхаживал героем.

Таких чудиков в 3-й средней потийской школе было предостаточно. Контингент учащихся  подобрался разношерстный – как в национальном, так и социальном отношениях. Здесь учились дети представителей всех слоев  населения – от военных и грузинской интеллигенции до староверов и рыбаков из окрестных сел. Русские, грузины, армяне, греки… 

В шесть лет я  рвался в школу. Мои приятели Толян, Кузя и Сережка Кудинов уже ходили в первый класс. Мама дала маленький портфельчик, я набивал его детскими книжками, незаметно выходил со двора, некоторое время стоял за углом и возвращался. «Ты откуда?», спрашивали ребята. «Из школы!». «Врешь, Миля, ты еще не учишься!». «Нет, учусь – вот  портфель!». Мечта сбылась  в 1958 году, когда я поступил в первый класс 3-й школы и проучился в ней до седьмого класса включительно.

Желание учиться, правда, быстро притупилось, хотя учились мы в принципе неплохо. Самыми круглыми отличниками, как правило, были девочки-грузинки. Нинель Мелкадзе, дочь известного в городе детского врача, получала исключительно пятерки – ни одной четверки в дневнике! Однако в когорту хронически неуспевающих учеников также входили грузины – в чьих семьях разговаривали на родном языке. В русской школе им поначалу требовалось несколько месяцев, чтобы более-менее овладеть языком – возникшее при этом отставание сохранялось.

В школьной программе был грузинский язык, но дети военных освобождались от его изучения. Во время грузинского мы гоняли мяч, играли в расшибаловку, просто слонялись по двору. Сейчас жалею, что не учил язык, хотя вряд ли бы выучил! В школе учили не разговорной речи, а грамматике. Вовка Печерица родился в Поти, сызмальства общался с грузинами, прекрасно понимал и неплохо разговаривал, но по грузинскому языку неизменно хватал двойки. Правда, грузинскую речь я всегда распознаю. Например, на рынке, среди разноязычного говора вдруг услышу знакомые слова, окончания, интонацию…

Учили нас уму разуму в 3-й школе очень колоритные фигуры. Абессалом Сардионович преподавал историю и обожал Наполеона – все его уроки плавно переходила к рассказам о великом императоре. «Вот ручка, вот бумага», говорил он ученику, «давай знания – будет отметка!». Акакий Иванович, учитель рисования и черчения, вспыльчивый до безумия – со всей силы швырял кусок мела, когда в классе поднимался шум. Мы падали на парты под осколками мела, разбивавшегося о стену. За урок он переводил 5-6 кусков. Агафья Карповна – русский язык и литература – сухенькая маленькая добрая старушка, такая же патриархальная, как ее имя. Учительница английского языка Диана Константиновна, жена замполита военно-морской базы, красивая, строгая, холодная. Стоило ей на полтона повысить голос – класс затихал. Физкультурник Анзор, здоровенный малый, бывший чемпион Грузии по гимнастике. Он с явным удовольствием подстраховывал повизгивающих девчонок на гимнастических снарядах, как бы ненароком обнимая их за то, что обнимать, в общем-то, не полагалось.

Но самой колоритной фигурой был директор школы Шота Иванович Какулия. Исповедуя библейский принцип «Кто жалеет розги, тот не любит сына своего, а кто любит, тот вовремя его наказует», он регулярно колотил двоечников и нарушителей дисциплины. Миша Букия неделю ходил с фингалом под глазом, когда директор, в конце концов, узнал правду о поджоге уборной.

В октябре по всей школе вспыхивали яростные перестрелки. В это время начинал плодоносить один безымянный кустарник типа бузины, у которого семена были наподобие гречневой группы и росли гроздями, как виноград. Все мальчишки вооружались медными или стеклянными трубками, набивали  рты семенами и стреляли, выдувая их из трубок. Семена вылетали очередями метров на 10-12 и били очень больно. Учителя плакали: занятия срывались, только отвернешься к доске – сразу вспыхивают бои местного значения. Шота Иванович врывался в класс посреди урока. Всех мальчишек – к доске. Тех, у кого обнаруживал трубки и семена, уводил в кабинет, где драл чубы и колотил линейкой, остальным – подзатыльники для профилактики. 

Когда мы учились в пятом классе, в школе появилась новая учительница Лидия Александровна Терлецкая – прислали по распределению после окончания тбилисского пединститута. Полгода она жила в нашем доме, у Кузи – их матери были в родстве, – потом перебралась на съемную квартиру. Двадцать два года – веселая, задорная! Вечерами она иногда выходила во двор и с азартом присоединялась к ребячьим играм. У нас она преподавала ботанику и химию, в старших классах – еще биологию. Мы обожали ее, а Валерка Головин так прямо влюбился, а заодно – в ботанику и химию! Стал прекрасно разбираться в пестиках, тычинках, кислотах и щелочах, получал одни пятерки. «Молодец Валера, как хорошо подтянулся по ботанике и химии!», хвалила классная руководительница Агафья Карповна, «Ты бы еще остальным предметам больше уделял внимания». В возрасте чуть за тридцать, как я узнал позже,  Лидия Александровна умерла – онкология!

Естественно, на Лидию Александровну положил глаз физкультурник. Анзор домогался почти ко всем учительницам. К женам военных, правда, не очень активно, а к остальным – навязчиво и бесцеремонно. А тут сам бог велел – молодая, красивая, незамужняя! Мы уже соображали, что к чему, и один раз слышали, как Агафья Карповна на перемене инструктировала Лидию «Ты этого нахала гони, на пушечный выстрел не подпускай к себе, а то наплачешься потом!».

Плакать, однако, пришлось Анзору. У Лидии был бой-френд Алик – известный в городе стиляга и фарцовщик. Однажды, когда мы болтались по двору во время урока грузинского, к школе подъехала «Победа». Из машины вышел Алик с двумя друзьями и поинтересовался, где можно застать учителя физкультуры. Мы охотно проводили их до спортивного зала. Через пятнадцать минут они вышли, сели в машину и укатили. Когда нам предстал физкультурник, все ахнули – фингал Миши Букия от Шоты Ивановича был цветочком по сравнению с теми ягодками, которыми Алик с друзьями разукрасил физиономию Анзора!

В классе всегда имелся вожак – обычно второгодник и хулиган. Первые три года нами правил Капанадзе. На четвертый год в класс свалился Кирцхалия, который быстро низложил Капанадзе.

Кирцхалия был на два года старше, жил в рыбачьем пригороде и часто ходил по домам продавать браконьерскую черную икру – три рубля поллитровая банка. В конце 1950-х годов в Поти снимались некоторые сцены ныне забытого фильма «Мамлюк». Кирцхалия очень гордился, что сыграл в одном эпизоде фильма, где, изображая турчонка, боролся с главным героем – маленьким грузинским мальчиком Хвичо, которого выкрали турки. По сюжету Хвичо одерживал победу над турчонком, но Кирцхалия уверял, что, борись они по-настоящему, он запросто уложил бы его на лопатки. В ходе съемок Кирцхалия спер бутафорское копье и хранил его как реликвию. Мы много раз ходили на «Мамлюка», чтобы посмотреть минутный эпизод с участием одноклассника.
    
Однажды Кирцхалия не пошел на грузинский язык и пригласил Сашку Волгая, Валерку Головина и меня в кафе-мороженое. Мы удивились – он был из малообеспеченной семьи и редко располагал деньгами. Уплетая двойную порцию пломбира, Кирцхалия поведал, как в воскресение вечером, рыская со сворой таких же оголтелых сорванцов по садам совхоза «Грейпфрут», они наткнулись на влюбленную парочку. Парня избили, отобрали пятнадцать рублей, девушку попытались изнасиловать, но она вырвалась и спугнула их криками о помощи. Мы вытаращили глаза и смотрели на Кирцхалия, как на гангстера из американского фильма.

Кирцхалия любил, развалившись за партой, наводить порядок в классе, якобы помогая учительнице. «Смотрите, Гугушвили списывает!» или «А Волгай стреляет из трубки в Небоялову» выкрикивал он с места, и все смеялись, воспринимая его реплики за оригинальные остроты. Как-то раз я самонадеянно решил пошутить в стиле Кирцхалия. На уроке русского языка все, кроме Валерки Головина, разбирали сложноподчиненное предложение. Валерка, как всегда, готовился к ботанике – раскрашивал в тетрадке соцветия растений. «Агафья Карповна, а Головин занимается ботаникой!», сказал я, но никто не засмеялся – что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку! На перемене меня заклеймили сексотом, а Валерка набросился с кулаками. Напрасно я пытался объяснить, что хотел пошутить, как Кирцхалия – никто не слушал! И самым ярым обвинителем, разумеется, был Кирцхалия! 

Неразрешенные конфликты заканчивались просто – драка! Дрались обычно в недостроенной школьной пристройке. Если после уроков или на большой перемене все мальчишки класса дружно направлялись к пристройке, было ясно – идут драться. Дрались до первой крови или пока один из дерущихся не упадет. Ногами не били! Дрались часто: я, например, точно раз в месяц – и это притом, что был спокойным, не задиристым мальчиком.

Дрались не только друг с другом. Наша школа располагалась на улице Акакия Церетели. В полукилометре от нее, на той же улице, находилась 1-я грузинская средняя школа. В конце октября, когда было еще сухо и тепло, два-три класса вываливались на темную улицу после второй смены. Мимо проходили грузины из 1-й школы. Слово за слово – и начиналась массовая драка. Дрались с азартом, но без злобы и ожесточения. Прекращалась драка само собой так же внезапно, как и начиналась. А на следующий вечер все повторялось, и так – до сезона дождей!

В шестом классе появился Рачинский. Можно представить, что это был за тип, если он моментально подмял Кирцхалию – тот у него и пикнуть не смел. Годом раньше я невольно умыкнул у Рачинского нож с выкидным лезвием. Наш класс пришел на занятие в физическую лабораторию, и в парте я обнаружил нож. Сразу спрятал его в портфель и пересел на другое место. На перемене, расталкивая ребят, в лабораторию ворвался Рачинский и кинулся обыскивать заднюю парту.

– Кто здесь сидел? – ничего не найдя, грозно спросил он.
– Никто! – ответил Вовка Печерица, с любопытством посмотрев на меня. – Мы на физике всегда вперед садимся – предмет сложный, учительница строгая…
– Катись ты к едрене фене со своей физикой! – выругался Рачинский и задумчиво почесал затылок. – Где же я его мог оставить!

– Что он искал? – спросил Вовка, когда Рачинский ушел.
– Ух, ты, классная штука! – воскликнул он, заглянув в чуть приоткрытый портфель. – Спрячь! Не дай бог вернется и застукает – враз головы свернет! После уроков пойдем в парк – там покажешь! 

Когда перебрались в Подмосковье, нож помог мне сохранить достоинство. В новом классе приняли прохладно – стреляли сзади из резинки, подкладывали кнопки на парту, пачкали тетради. Догадывался, чьих рук дело – Азарова. Обстановка накалялась, и я стал брать в школу нож. Однажды на уроке спинным мозгом почувствовал, что готовится очередная пакость, резко обернулся, и брошенный огрызок яблока угодил мне в щеку. Больше терпеть было нельзя. Прозвенел звонок, я подошел к Азарову и врезал ему по морде. Девчонки разняли нас, но после уроков мы, разумеется, пошли драться. К удивлению всех я отбил первый наскок противника и сбил его наземь. Рассвирепевший Азаров поднял валявшийся кол, размахнулся им и вновь бросился на меня. Я выхватил нож и нажал кнопку. Раздался щелчок, и эффектно блеснуло выскочившее лезвие – Азаров замер с поднятым над головой колом, а одноклассники, окружившие нас, разомкнули круг. 

– Прирежу! Всех прирежу! – срывающимся голосом прохрипел я, выходя из круга. Больше мне не досаждали, а некоторые одноклассники стали даже набиваться в друзья.
 
Скоро Кирцхалия вообще забросил школу, да и Рачинский проучился у нас всего один год, так и не узнав, куда делся нож – Печерица умел хранить тайны. Седьмой класс начался с безвластия. Вернее власть перешла к Волгаю, но это был уже не абсолютизм, а что-то вроде республиканского правления.

Сашка за лето вымахал на 12 сантиметров, на губах  пробивались усики. Он прекрасно играл в футбол – на порядок лучше нас, хотя мы все тогда спали с мячом и бредили забитыми голами. Сашка после седьмого класса тоже уехал – в Донецкую область. Я в течение 5-7 лет все надеялся, что он вот-вот появится в составе донецкого «Шахтера». Покупая футбольные календари, первым делом просматривал «Шахтер» – есть ли Волгай! Не появился!

Вовка Печерица тоже возмужал и увлекся девочками, задвинув учебу далеко на второй план. У Вовки прорезался голос, и на уроках музыки его всегда просили спеть. Он выходил к роялю, артистично клал правую руку на крышку, чуть закатывал глаза и под аккомпанемент учительницы красивым баритоном запевал «Вышла мадьярка на берег Дуная, бросила в воду цветок…». Девчонки балдели!

В 3-й школе ко мне пришла первая любовь. Наташа Слипченко была стройной, белокурой, красивой, но очень серьезной девочкой – председатель совета отряда! Она вечно организовывала сборы макулатуры и металлолома, выпускала стенную газету, занималась с отстающими. При такой загруженности общественной работой мне было как-то неловко  подходить к ней со своими чувствами. Не подошел – и до сих пор жалею! Наташа в тот же год переехала в Севастополь. После экзаменов  мы, как обычно, всем классом сфотографировались на фоне школы. У меня хранится эта фотография – я стою рядом с Наташей…
   
После Поти я учился еще в трех школах, но впечатления школьных лет на 90% связаны именно с 3-й школой. Ничего удивительного: детские годы – самые насыщенные, интересные, волнующие. Каждый день – открытие! Каждый день приносит что-то драматичное. А с годами жизнь притупляется и почти не будоражит кровь. В 2004 году, например, Госстрой келейно увеличил размер нормативной снеговой нагрузки для Московского региона. Пока узнал о нововведении, успел спроектировать одно здание с учетом старой нагрузки. Теперь, если оно, не дай бог, рухнет – мне грозит до семи лет. Ну и что – сплю спокойно! А вот выдранная в третьем классе из дневника двойка и последующие за этим события до сих пор снятся в кошмарах.