Отпраздновали, однако... гл. из пов. Кружение лет

               

        - Ну, так что, мужики ? – с хитрой улыбкой встретил нас с Сашкой Борис Салахович. - Завтра  ведь  Первое мая, праздник, надо бы отметить. Стекляшка есть и закусь   кой-какая.
     О!  - воскликнул Сашка, - и мы догадались бутылочкой запастись. Давайте пообедаем, как положено. Задания у директора и парторга получены, всё ясно и понятно, поэтому бойцам можно расслабиться.
     А бойцы,  это мы, группа художников и фотограф завода. Старший художник Саша Мартьянов и художник Борис Салахович  Фарахутдинов – татарин лет пятидесяти,  очень хороший, и добрый человек, несмотря на  свои некоторые закидоны.
 А закидон его заключался в том, что во рту у него постоянно была жвачка, которую он, сося, перекатывал во рту, периодически сплёвывая. Насколько мне помнится, он называл её  ,,насва” или ,,нац”.    Это смесь золы саксаула,  табака, гашёной извести, куриного помёта и ещё какой-то дряни. Как мы поняли, она сродни наркотику, но не наркотик. 
На наш вопрос, на кой ляд он сосёт эту гадость, он ответствовал, что сосёт он её всю сознательную жизнь и у его народа - это в порядке вещей. Она тонизирует мозг, поддерживает организм в отличном состоянии и  является  профилактикой многих заболеваний.
Решили  до обеда  поработать, а потом, сидя за столом, расслабиться, приняв на грудь нн-ое количество живительной влаги. Художники занялись изготовлением транспарантов и лозунгов к завтрашнему  шествию, а я помчался на южный полигон, для съёмки нескольких забракованных железобетонных центрифугированных высоковольтных опор. По пути поснимал складирование  стеновых панелей новой серии и вывоз самосвалами заказчиков свеженького, только изготовленного и ещё дымящегося карамзита на самосвалах. Нагулялся, проголодался и вернулся к праздничному столу.
Мои художники тоже заканчивали свою писанину и через двадцать минут мы дружно клацали стаканами, закусывая солёными огурчиками и колбасой.
Пошла обычная застольная болтовня и очень как-то незаметно были выпиты обе бутылки русской.
- Странная водка какая-то пошла, - говорю я. – Выпили две бутылки, а я как стеклышко, аж противно. ,,Без опьянения жизни сладкий плод порой бывает кислым, без сомнения”… – процитировал я бессмертные Байроновские строки.
- Точно,- подтверждает Сашка. – Градусы совсем не те. Какие там сорок, дай Бог  тридцать, да и наберётся ли. Эх,  надо было пивка ещё прихватить по бутылочке. Было бы и ничего.
Борис Салахович, пожевав губами, задумчиво произнёс:
- Да, слабовата водочка стала. Но, пожалуй, это дело поправимое.
Мы с надеждой посмотрели на него.
     - Отец родной, - воскликнул Сашка. - Никак ещё пузырёк есть у тебя, спаситель ты наш?
- Да нет,  нет у меня пузырька.
Мы с Сашей разочарованно переглянулись и огорчённо застонали. 
- Но! – хитро взглянув на нас, продолжил Салахович, - я хочу предложить вам табачёк под язычёк. Пососёте и все недостающие градусы мигом прибегут к вам. И будете себя чувствовать, ну, как в раю!
- Да иди ты, Салахович, сам к Богу в рай, - запротестовал Сашка. – Эту гадость я пробовал у тебя как-то, тьфу, сам соси её. Я не буду.
- Мужики вы или не мужики? – хмыкнул Борис. – Я всю жизнь сосу эту гадость и всё ещё живой. Вы понимаете. У нас таким манером поддерживают эти недостающие в организме градусы. Ну, и подумаешь, противно, я так привык, что и  не чувствую эту горечь. Особенно хорошо табачёк этот действует, если водочки выпьешь грамм сто-сто пятьдесят. Он усиливает действие спиртного раза в два в три. Выпил сто грамм, пососал табачёк и   чувствуешь себя как после трехсот грамм. И алкоголиком не станешь никогда.
     - То-то мы наблюдаем, ты постоянно под кайфом, а выхлопа водочного нет,   - засмеялся Сашка.
     - Короче, Склифасовский, - говорю я,  - чёрт с тобой, давай свою гадость, трави нас.
     - Да ведь я не настаиваю, - обиженно признёс Салахович, - вольному воля…- он встал и пошёл к своему шкафчику.
-Да, - продолжил Сашка, - спасённому Рай. Ладно, давай спасай нас.- Он встал со стула: - А чего, интересно, у нас приёмник не работает?  Помирать так с музыкой, - сказал он врубая его. Помещение заполнили звуки  какой-то печальной, похожей на траурную, музыки.
- Во-во! – крякнул я, - как нельзя кстати. Может  ты  там и похоронный маршик найдёшь?
- Да ладно вам, - заворчал подойдя Салахович, - начнёте всякую чушь  пороть. – Вот вам волшебное зелье, - поставил он на стол баночку из под кофе,  на две трети заполненную зеленоватым порошком. - Берём по щепотке,   кладём себе под язык и начинаем сосать. Как только слюной наполнится рот, сплёвываем её в раковину. Будет драть - терпите.
Наглядно демонстрируя свои действия, он, раскрыв широко рот и задрав язык к нёбу, положил  под него порцию табачка   и почмокал удобно его укладывая.
Мы повторили его действия.
В первый момент я не почувствовал ничего, но уже через несколько секунд под языком начался ад. Мне показалось, что я по ошибке  засунул под язык раскалённый уголь.
- М-м-м-м-у-у-у – замычал я, оттягивая челюсть вниз и дыша через рот,  пытаясь погасить начавшееся  там возгорание, вместе с тем тихонько продвигаясь  ближе к раковине, чтобы выплюнуть и прополоскать рот.
     - Стой, стой, - завопил Салахович, - не выплёвывай, сейчас пройдёт, потерпи маленько. Соси, соси , собирай слюну.
Смотрю, Сашка тоже башку задрал, глаза закатил под лоб и сосредоточенно чмокает.
      - Ты ка-ак, Са-ань? – с трудом спрашиваю  я,  разбрызгивая из уголков рта в изобилии появившуюся слюну.
     - Да нич-о-о, уже терпимо, - причмокнул он и повернув кран с холодной водой, сплюнул в раковину.  - Поначалу думал язык отвалится.
 Я тоже подвалил к раковине  и  с наслаждением  освободился от слюны переполнившей рот.
- Вы только табачок-то  не выплёвывайте, -  снова предупредил  нас Салахович.
     Мы, ходя по помещению, сосредоточенно стали причмокивая сосать, периодически  поплёвывая.  Минут через пять, Сашка сел на стул:
    - Чтой-то я поехал куда-то, - невнятно сказал он, глядя на нас странно побелевшими глазами и вдруг неожиданно запел: - Я люблю тебя жизнь, хоть само по себе и не ново… Как там дальше-то?
     - Постой Сашка, ты уже в кондиции, а я что жа? – спрашиваю обращаясь к Борису.
     - Ну, подожди ещё несколько минут, дойдёшь сейчас.  - ответствовал тот  в очередной раз сплёвывая.
   Но ни через пять минут, ни через десять, я изменений в своём состоянии не почувствовал.
- Вот что – сказал наш спаситель, - тебе придётся ещё одну порцию  под язык засунуть. Башка у тебя крепче, что ли, не знаю. Давай ещё щепотку.
     Я, выплюнув остатки табака из под языка, и прополоскав рот водой, заложил новую порцию.
     - Сейчас мы  заварим чаёчку, крепенького, -  засуетился Салахович, - и будем совсем как в раю.
Он налил в чайник воды из под крана, поставил его на керамическую подставку на столике  и сев на стоящий тут же  небольшой диванчик, откинул на спинку голову.
 Тупо уставясь в стену, я, чего-то ожидая, сидел на стуле. Сашка, напевая себе под нос, слонялся из угла в угол.
И вдруг, стены пришли во вращение. Закрутился потолок и бешенно обрушился на меня. Я почти физически ощутил тяжеленный удар по голове.  В ней запели сирены.  Глаза расфокусировались и я ни на чём не мог остановить свой взгляд.  Ощущение, что я попал в центрифугу, было настолько реальным, что меня сбросило со стула и я покатился по полу. С трудом приподняв тяжёлую, дрожащую голову и встав на четвереньки, я увидел, что вся комната озарена ярчайшим, солнечным светом. Сумев чуть приостановить вращение стен и с грехом пополам сконцентрировать взгляд, увидел, что на косяке окна пылает, испуская клубы дыма, яркое солнышко. И тут же, почти одновременный вопль Сашки и Салаховича:
- Твою мать, ведь горим!
     Борис, вскочивший с дивана и бросившийся было к окну, неожиданно резко притормозил и даже отпрянул назад. В тот же миг раздался сильный взрыв, и солнышко разбрызгивая огненые искры,  погасло. Но косяк продолжал гореть. Подбежавший Сашка  выплеснул из чайника на основательно занимавшийся огонь воду.
     Как мы потом,  разобравшись на трезвую голову, поняли,  Салахович по пьяне забыл   сунуть в чайник  кипятильник,  а  вставив от него вилку в розетку, оставил висеть   на гвоздике, вколоченном в косяк  окна. Включённый в розетку кипятильник раскалился до солнечного блеска и взорвался.
     Я же, почувствовав неодолимую тошноту, всё же умудрился встать на ноги  и по стеночке, кое-как выбрался в тамбур, а там на улицу, где меня и вывернуло наизнанку. Сколько я там полураздетый, воткнувшись головой в стенку простоял, не знаю, но очнулся я уже на диване в своей лаборатории  лишь на другой день. Около меня стояли мои друзья-коллеги и поздравляли с благополучно завершённой эпопеей и праздником.
     - А мы думали  ты коньки отбросишь - говорил Сашка. – Ты был белее мела и пульса почти не было. Салахович меня разубедил вызывать скорую, сказав, что при переборе этого зелья, такое состояние в порядке вещей и никто ещё не загибался от этого. Все отходили. Один раньше, другой позже.
     -Так что, с Днём рождения  тебя и с нечаянным крещением, - улыбался рядом Салахович.
 Привстав на  диване я сказал:
- А не хочешь ли ты, Борис, нечаянно в морду? А?…
    Несмотря на все его извинения,  я долго  сердился на   Фарахуддинова, но
потом таки простил его. Правда, больше я никогда не принимал этого зелья. Воспоминания о том ужасном состоянии в котором мне довелось побывать, были самые тягостные. Какой там рай. Ад! Но тут вероятно всёж-таки был явный перебор и для моей крепкой головы.
Проработал я на ДЗЖК фотографом семь лет. Обстоятельства заставили нашу,   дружную троицу во главе с директором Насоновым и нас, его команду,  Борзова  Юру и меня, покинуть прекрасный Кировск и перебраться на Стройдеталь в город Тосно, точнее Тосно 2, на аналогичный железобетонный завод. Виктор директором его, Борзов старшим инженером конструктором, а я, тем же фотографом широкого профиля.
После четырёх лет работы в Тосно, я вынужден был,  по совету врачей, расстаться с фотографией. От постоянной   работы с фоторастворами,  началася сильнейший дерматит, от которого я избавился лишь совершенно прекратив всякий контакт с химическими веществами. 
И  блудный сын через двадцать лет снова поцеловал землю Ижорского завода.  Казалось круг замкнулся…
   продолжение...