Я. шварц amnesia кн. 2 гл. 5 стр. 12

                Яков Шварц

                AMNESIA
                (Хроники забвения)

                Роман в трех книгах
                Книга вторая
                Глава пятая


                Страница 12    
                Я заглянула в глаза Богу

2 Января 1988 года. Париж.                Вечер.
               
    Вернувшись на улицу Розовых кустов, Жужу в подъезде цепляется шарфом
за ручку лифта, падает, и шарф душит ее. Изловчившись, хрипя от ужаса, она освобождается от удавки, приваливается к двери лифта и гадает: рыдать или не рыдать? Шарф две недели назад ей подарила мадам Анна на день рождения. Нашей Жужу – 17! “Ты уже большая девочка. Я люблю тебя как дочь. Но ты уже год, как уехала из дома, ты беременна и до конца не вылечилась, и у тебя есть настоящая мать, которая может умереть каждую минуту”. “Зачем она мне подарила этот шарф? Зачем я у нее живу? Зачем я вообще живу?!”.
    Не глядя в глаза мадам Анне, Жужу мимоходом бросает какую-то обидную гадость, закрывается у себя в комнате, обрывает криком робкую попытку мадам поскрестись в ее дверь и лихорадочно ищет сто лет нечитанный дневник матери, пытаясь найти ту самую статью Сесилии Дефо о встрече с Вассой Деветци в Булонском лесу. “Зачем?”, - спросите вы. Оказывается, Дефо писала об этом раньше Дзеффирелли. Выходит, кольцо – ключ к разгадке смерти Каллас! Но при чем здесь она?! Мысли Жужу мечутся, соскальзывают с сознания: или она выберет геростратову славу и расскажет о краже, Шарле и Гаспаре, или будет тешить себя тем, что она - единственная хранительница тайны кольца?
    Но если она все же поведает правду – кто поверит?! Если завтра неисповедимыми путями кольцо снова окажется у Рейчел - все мучения зря!? Нет и нет! Надо остановить Рейчел! Жужу зарывается глазами в подушку, чтобы избавиться от страха, так, как она в детстве делала в кино, когда кого-нибудь мучили или убивали.
    Жужу не желает себе признаться, что эта Каллас ей вовсе не нужна, но единственная возможность покончить до конца с Шарлем и оправдать себя – это сыграть в рулетку (здесь, в Париже, она слышала, что ее изобретатель - Франсуа Бланк, продал душу дьяволу) с Дзеффирелли. Именно с ним! Ставки высоки! На кону: выиграешь ИСТИНУ – проиграешь СПРАВЕДЛИВОСТЬ! Или – наоборот. И вдруг необъяснимое предчувствие своего исчезновения цепляет в голове обжигающую мысль: выбор каким-то образом связан с Каллас, с тем, что написал Дзеффирелли о ее смерти.
    Не окажись кольца у нее, не выкупила бы она жизнь своего насильника, не выловили бы труп Гаспара из Сены - спал бы спокойно Дзеффирелли в своей Италии. Все просто: кольцо вновь запускает маховик событий и надо идти до конца - нагрянуть в квартиру отца. Жужу лихорадочно трясет дневник, из него вылетают статьи Дефо. Вдруг она замечает клочок бумаги – все, что осталось еще от одной ее статьи, ранее не обнаруженной Жужу. Она трет заплаканные глаза, пытаясь разобраться в уцелевших строчках на клочке газетной вырезки – дата: “сентябрь, 1983”.
    “...Вчера ничто не могло меня остановить. Продавец цветов на площади Трокадеро  посочувствовал: “Все цветы вам не унести... У вас кто-то родился или умер? Нет...! Ах, вот оно как... Тогда я знаю, что вам надо... Только гиацинт цветет зимой... Сомневаетесь, что всего один цветок...? Зато он вырос из крови убитого богом, и он утешит Марию...”. 
          Каждый день сюда приносят цветы. Их расставляют не только по всему дому, но и на окнах. Так перед смертью распорядился Онассис. Он звал к себе Марию, но прах Каллас украли, а душа отказалась покидать ее голос. Я положила цветок у решетки дома на авеню Жоржа Мандель, подняла голову и... встретилась с ее затравленным взглядом. Даже призраки плачут от одиночества”.

12 Января 1988 года. Париж.                Ясный холодный день.

    Жужу выходит на станции метро “Трокадеро”, и идет к дому отца по аллее Каллас. Еще вчера безликий Париж - с назойливым дождем и наглым ветром, вновь расцвел, как будто в одночасье вернулась весна и отмыла город от серой монотонности. Зеленая трава газонов, синее небо и... бесконечное переплетенье голых ветвей, на которых то здесь, то там восседают, словно птицы, желтые листочки, решившие не улетать в теплые края и остаться на зиму в Париже. Еще издали Жужу замечает привязанную за решетку отцовского дома лошадь Жанны. “Что же Жанна тебя не выпустила на траву?”, - Жужу с удовольствием гладит бронзовый круп. Все до боли пронзает: колонны над входом, поддерживающие навес в виде распустившей хвост чудной птицы; пожухлые клумбы цветов; мраморная доска   


      
                ICI EST DECEDEE 
                MARIA CALLAS
                LE 16 SEPTEMBRE 1977
 

    “Почему только скончалась? Она же еще и жила здесь!”
    Жужу пытается любым образом отвлечься от своего убийственного плана.
    - Я же говорил Джованни: Жужу обязательно появится. Ты представляешь: он меня послушался и оставил ключ.
    Консьерж Филипп искренне рад. Он любит эту американскую девчонку за то, что она позволяет старому ловеласу пожирать глазами ее прелести.
    - И давно отец уехал?
    - Вчера вечером, в Вену. Я говорю ему: куда в такую непогодь? А он отвечает: “Моцарт виноват. Родился в январе”.
    - А его жена?
    - Моцарта?
    - Моя мачеха!
    - А-а... Мадам Сабата давно пребывает в плохом настроении. А ключ в нашем шкафу.
    - Филипп, не крути - я спросила про Рейчел.
    - А ты стала совсем большой. И голос у тебя господский. Ее нет дома. Обычно она появляется около восьми. Но Джованни уехал...
    - Прости меня, Филипп. Я просто охрипла. У меня к тебе огромная просьба: не говори, что я вернулась. Хочу сделать ей сюрприз.
    - Как скажешь. Ключ сама возьмешь или тебе его дать?
    Старинный небольшой шкаф стоит в маленьком закутке между витражными дверьми на входе и еще одними, в японском духе, примыкающими к большому холлу, с мозаичной бежевой плиткой. Жужу берет ключ и поднимается по нескольким ступенькам, покрытым красной дорожкой, между двумя парами колонн – квадратными и круглыми. 
    - Подожди, Жужу.
    Филипп как-то сразу напрягся спиной, осунулся глазами и стал похож на бойца Сопротивления:
    - Скажи, старый Филипп похож на сумасшедшего?
    - Филипп, когда ты смотришь на мою грудь, согласись – ты сумасшедший.
    - Я не о том, Жужу. Ты же знаешь, кто живет под вами?
    - Не живет, а умерла 10 лет назад. Вон и табличка у вас над входом.
    - Оттуда снова, как при ее жизни, доносится музыка... 
    - Но там же никто не живет?
    - Когда она еще жила, то весь день слушала себя и плакала. А я до сих пор все помню. Она своей “Нормой” всех достала!
    Голос у Филиппа, хоть не оперный, но проникновенный:
               
                Будь же твёрдо, сердце!
                Жить им не должно.
                Здесь – ждёт их казнь...
                ...грозит позор
                страшнее смертной казни…
                Рабы у мачехи...
                Ах, нет! Смерть лучше!
   
Тогда я слышал все из открытого окна. А сейчас слышно только короткое время из приоткрытой двери.
    - И что в этом странного?
    - А то, что дверь открыть некому. Раньше хотели в ее квартире сделать музей, но все вещи продали с молотка, а денежки достались ее злобной матери.
    - Филипп! Тебе нужно больше спать, тогда не будет ничего сниться.
    - Ладно, умная какая. Все из Филиппа делают сумасшедшего.


    Под утро Жужу выскальзывает из квартиры отца. Не успевает она сделать по полукружью лестницы и нескольких шагов, как теряет сознание и оседает на подоконник огромного арочного окна.
    - Мы ждем тебя.
    И хоть рука у “К” невесома, но в его голосе тайные глубины угроз.
    - Круто! Бинго! Gowest!
    - Gowest?! Кого ты отправила на тот свет?!
    - Бинго!
    - Ты что, Жужу - заговариваешься? Доверься мне.
    И Жужу находит силы довериться, открыть глаза и последовать за “К”.
    Остановим бег наших событий. Жужу с нами согласится, ведь ей осталось жить всего ничего. Для отвлечения от грустного исхода ее жизни, повесим на дальнейшее изложение событий рекламный бренд:

  Любите ли вы оперу так, как люблю ее я?

    Целую неделю вы живете предвкушением. Наконец наступает тот самый вечер посещения Оперы. С утра вы в рот ничего не берете, избегаете телефона, видеть никого не хотите, чтобы не осквернить ожидания. Но подлая жизнь устраивает вам экзамен, и вы опаздываете к началу спектакля, и пропускаете святое - тот самый бесконечный миг, когда смолкает нестройный хор настраиваемых инструментов в оркестровой яме, и нервные покашливания электризуют волшебный воздух зала; когда шуршат между рядами юбки запоздавших дам и, наконец, люстра закатывает все свои тысячи глаз, и под гром аплодисментов (как из заветной шкатулки) выскакивает к оркестру дирижер. И, поверьте, его состояние не лучше вашего: он ищет палочкой над головой ту единственную точку опоры, где его молитва может быть услышана. Рука рабочего сцены не выдерживает и начинает дрожать, и в такт ей начинает подрагивать занавес. Первые такты увертюры или бьют вас литаврами, или ласкают ветерком едва слышной мелодии. И тогда ваше сердце больше не подчиняется току крови, а придает послушное биение плоти одной музыке.
    Сегодня вы опоздали и все это пропустили. Но у полета по осиротевшему паркету оглохшего от напряжения фойе есть своя прелесть и свое предчувствие. Стоит служительнице на умоляющие глаза приоткрыть дверь в зал, как на вас накатывается волна ни с чем не сравнимого ощущения, которое не передается словами и не поддается объяснению, но описывается одним словом: ОПЕРА! И как бы не было убийственным только что совершенное деяние Жужу, ее охватывает (едва “К” приоткрывает дверь) чувство необыкновенной легкости (кто знает: не так ли отлетает душа?), и виноваты в этом вовсе не призраки нашего романа, обитающие в пустой, забытой богом, квартире Каллас, а ее Голос, которым плачет Виолетта – скрипка; виолончель – Норма, заносящая нож над своими детьми; сходит с ума гобой – Лючия; бредет сомнамбулой печальная флейта; и молится светлый кларнет, прежде чем зарезать ненавистного Скарпья.
    Можем ли мы сомневаться в свидетельствах избранных Богом гениев? Ведь Он тщательно вверяет способность слышать Его Голос только тем, кто в Нем не сомневается, полностью растворившись в Его воле. А они все утверждают, что единственная возможность услышать Всевышнего – это следовать мелодии Его голоса.
    Так со мной и произошло в тот вечер. Заканчивался первый Акт, и я ждал его окончания, чтобы пройти на свое место. Приближался терцет “Di geloso amor sprezzato” - мое любимое место в опере. “Значит, все же не опоздал!” – затаился я, и только заиграла лютня Манрико мелодию любви, как я услышал за спиной странный шепот:
    - Вы не могли бы немного сдвинуться вправо? Это и мое любимое место. 
    Я обернулся, никого не обнаружил, но все же передвинулся, и тут же опера вновь меня захватила.
    - Я не могу сдержать слез! А вы? – шепот за моей спиной не унимался.
    - Кто вы?
    Я вновь обернулся и провел рукой по пустому полумраку у входной двери.
    - Не тратьте времени. Я прибыл из Волшебной страны.
    Теперь голос был настолько ясный, как будто слетал с моих губ:
    - Там, за бесконечными мирами, которые находятся так далеко, что обнаружить их невозможно, живут души...
    Я сделал протестующий жест – не мог терпеть религиозной мистики. Но голос незнакомца гипнотизировал меня: 
    - Вы здесь на Земле не понимаете, что душа есть и у Вселенных, и у былинки, и у Смерти, и у музыки, и у Рождественской звезды, и у Сатаны, и у камня, и у плесени на нем, и у страсти, и у самой малой частички материи, и у Бога, и у каждого нашего поступка и желания...
    - И как же вы вернулись из вашей Волшебной страны?
    - Я давно остался без души - заложил ее одному композитору. Он обещал за это мне отдать свой дар: вечером сочинять такую мелодию, чтобы утром ее напевал весь народ... Но правители Волшебной страны мне в этом отказали, пообещав вернуть мне душу, если я буду сам ее искать. Вот я и живу в театре, и ищу в музыке свою потерянную душу...
    В это время закончился первый Акт, дали свет. Исчезли и голос, и призрак.
                _________________________________

    - Что у нас сегодня на завтрак? 
    “Кажется, меня приняли за служанку. Чей же это голос? Такой нервный, испуганный – вот-вот сорвется”, - Жужу неуверенно проходит за “К” в салон.
    - Паэлья, - а вот теперь Жужу догадывается, кому принадлежит ответ.
    - Опять этот рис! Мария, ты же обещала паэлью только по воскресеньям.
    - Кто это говорит? – спрашивает Жужу у “К”.
    - Мы все мучаемся от него. Привадила Мария Призрак своего голоса. Он хоть и не показывается, а всех нас достает.
    “К” усаживает Жужу на диван под торшером. Даже сковородка в руках появившейся Каллас не мешает ей демонстрировать тщательно отшлифованные вместе с Висконти жесты. Походка у нее пружинистая, каждые два-три шага она замирает в вышколенных позах, будто крутится перед камерами. Вместе с ней влетают два пуделя – белый и коричневый. Белый прыгает на колени к Жужу.
    - Кого ты привел? Не могу разобрать.
    Кто хоть раз слышал пение Каллас, сразу бы узнал эти металлические ноты. 
Пудель соскучился по плоти и неистово лижет нос Жужу. Прозрачные глаза Марии  наполняются ужасом, как бокал - шампанским.
    - Джедда, немедленно ко мне! “К”, она что – живая?!
    - Жужу - не живая. Она придуманная, и ей надо помочь. - “К” устал от демонического напора Марии, но сдерживает себя. - Когда полюбишь поэта, с тобой все может случиться.
    - А что она натворила?
    Откуда-то из-под потолка, как будто кто-то свил себе там гнездо, раздается все тот же надломленный голос:
    – Я ничего не слышу! Кто-нибудь выключит магнитофон?! Мария, прими лучше пилюли. Сколько ни будешь слушать свои записи – я все равно к тебе не вернусь!
    “К”, опасаясь за свою призрачную жизнь, пытается забрать сковородку из рук Каллас.
    - Мария, не связывайся с Призраком твоего голоса! А Жужу только что зарезала мачеху. Но у нее есть перед тобой и заслуга – она вернула украденное у тебя кольцо, то самое... 
    - Жужу, неужели это ты?! 
    В салон, замотанная в полотенце, входит Жанна д’Арк.
    – Ты не представляешь, как я замерзла на своем коне день и ночь изображать памятник. Третий раз отогреваюсь в ванне.
    Птичка надежды на то, что Жанна не даст ей пропасть, садится на плечо Жужу. Цыганка была права: с собакой и птицей Жужу теперь похожа на Бриджит Бордо.
    - А я смотрю, твоя лошадь привязана...
    Призрак голоса ворчит из своего гнезда:
    - Жанна, Мария опять готовит паэлью. Для пропавшего голоса все эти специи – смертельный соблазн.
    Жанна снимает с себя полотенце и остается в одних доспехах.
    Призрак голоса не унимается:
    - Кабалье уверяла, что в Каталонии паэлья вкуснее...
    Если бы сковородка не была призраком, то что бы осталось от бокового окна, разглядывающего вдалеке Эйфелеву башню?
    - Заткнись, Призрак! Мария просто хотела отравить Монтсеррат, чтобы та не пела “Норму”.
    - Беллини “Норму” написал для меня!
    Каллас готовится следующий аргумент произнести мечом Жанны, неизвестно как появившемся в ее руке...
    Оказывается, этот “К” может быть елейной сукой:
    - Мария, неужели ты думаешь, что все твои арии никто, кроме тебя, не сможет исполнить?
    - Она поет очень хорошо, но это - не Норма!
    Все садятся за обеденный стол и принимаются за паэлью. Жанна обхаживает Жужу и забывает о хозяйке. И Мария заводится. Даже Призрак ее голоса забивается в щели от яростных нот в ее тоне. Голова ее приподнимается, и, вместо потерянной из-за несчастий женщины, мы видим прежнюю Каллас, восседающую на троне. Пощады не будет!
    - Мы будем ее судить! Как ее звать? Напомни, “К”.
    - За что? – срывается Жанна.
    - За убийство своей матери!
    - Во-первых, мачехи! Но ты же, Мария, тоже убила свою мать...
    - Я не убивала, а только вычеркнула ее из своей жизни.
    - А разве это не одно и то же? Твоя ненависть к ней – сродни топору палача.
    - Хватит спорить! Или суд, или выметайтесь из моего одиночества!
    Раздается телефонный звонок. Мария напрягается.
    - Жанна, дорогая, возьми трубку.
    Жанна берет трубку, слушает и умоляюще смотрит на Каллас:
    - Это вас, Мария.
    - Я не подойду. Я больше не говорю по телефону. “К”, узнай в чем дело.
    - Он не желает представиться.
    - А что он хочет?
    - 10 лет назад он выкрал твой прах, Мария, с кладбища Пер-Лашез и предлагает тебе его выкупить, и развеять пепел твоей души над Эгейским морем. Живой, а не тот, фальшивый, что показывают во всех фильмах про тебя.
    - А как он докажет, что у него мой прах?
    - Он уверяет, что если сосуд Грааля - мистификация, то его прах - реальный и даже пахнет твоими духами, Мария.
    - Не важно! Он шантажирует меня, а я шантаж не приемлю. Пошли его к черту!
    - Он утверждает, что пять лет назад продал горсть твоего праха Феллини, и тот снял про тебя фильм.
    - Если в кино показывают мой прах, значит так и есть! “К”, возвращайся к столу, и будем судить твою подопечную.
    Жужу взвилась. От неожиданности пудель поднял на нее ногу и пустил струю.
    - Если судить меня, то, прежде, я предлагаю судить всех присутствующих.  Я еще живая, а тайны вашей жизни давно уже сгнили на книжных полках, и самое главное, вы в своем мире призраков даже не знаете об их существовании.
    Жанна насупилась:
    - Прежде, чем судить – надо определиться с приговором.
    - Предлагаю три варианта казни, - “К” настолько разгорячился, что на нем стала высыхать и издавать отвратительное зловоние тина венецианского канала. – Первый вид казни: исчезновение из памяти людей. Полное забвение. Народная амнезия. Второй вид: исчезновение в ненапечатанных рукописях. Это переносимей, хотя и не очень приятно. И, наконец, третий вид казни: вечное скитание души в оболочке призрака.
    Жужу сгоняет с себя пуделя: она радуется, что может подловить этого вонючку “К”, и нараспев читает по памяти:
    “Гениальный человек, страдающий меланхолией, мизантроп, желающий отомстить несправедливости века, в один прекрасный день бросает в огонь все свои еще ненапечатанные рукописи. И когда его упрекают за эту ужасную жертву, принесенную на алтарь ненависти и уничтожившую все то, с чем были связаны его собственные надежды, он отвечает: "И что же! Ведь самое главное - то, что эти вещи были созданы; они созданы, значит, они существуют!" Всякую созданную вещь он признавал неуничтожимою... ”
    - Кто это сказал? - “К” не терпится нанести ответный удар.
    - Послушай дальше:
    “В области духа, как и материи, ничто не пропадает. Точно так же, как всякое наше действие, брошенное в вихри мировой деятельности, является само по себе невозвратным и непоправимым,  независимо от того, каковы были его последствия,- точно так же и всякая наша мысль является неистребимой. Палимпсест нашей памяти - неразрушим!”
    - Откуда ты натаскала эти ворованные цитаты?!
    - Из Шарля Бодлера! – Жужу торжественно обводит всех взглядом.
    - А вот и врешь!!! О том, что рукописи не горят, сказал самый народный писатель России – Булгаков. Кто не знает? У русских – своя библия: “Мастер и Маргарита”. А боги у каждого народа – свои! И твой Шарль просто спер у него эти мысли.
    Жанна хватает эфес своего меча в виде распятия и ударяет им по столу:
    - Я первая из вас заглянула в глаза Богу, и потому предлагаю: нам нужен независимый судья, и я знаю, кто бы им мог быть. Предлагаю съездить и привезти его сюда. На своем коне я быстро управлюсь. С собой возьму Жужу.
    - На коне? Жужу?! Кто не знает, что она снова сбежит, ведь побег - ее конек.
    Уязвленный “К” рад сплавить Жанну. Без нее ему легче свести концы с концами своих запутанных рукописей.
    Через час Жанна на своей лошади прибывает в отель “Соединенные Штаты” на улице Гейон. Почему в качестве судьи она выбрала Сен-Жюста? Это был главный день в ее жизни: 17 июля 1429 года. Через три месяца после того, как она стала святой Девой и явилась миру, Жанна сопровождала короля в Реймс для коронации.  На следующий день она осматривала достопримечательности города и кто-то ей посоветовал зайти к большому оригиналу – Сен-Жюсту. Его спальня, больше похожая на комнату мертвых, была обита черной драпировкой с белыми разводами, а окна были наглухо закрыты, и долгие часы Сен-Жюст проводил в этом подобии склепа, словно ему нравилось думать, что он уже умер и находится в античности.
    Все в Сен-Жюсте было от мертвеца: холодный, неживой взгляд на лице, обтянутом прозрачной кожей непорочной девы; его походка – словно он был привидением и разгуливал в полнолуние по кладбищу; и слова он ронял, будто говорил от имени смерти. Но Жанна сразу поняла, почему ее привели к нему: несмотря на свой образ - образ Смерти, все выдавало в нем человека действия, солдата, который стал бы украшением ее армии.
    Изменился ли Сен-Жюст с тех пор? Перед Жанной предстал истинный борец за справедливость, такой, каким она имела счастье наблюдать его во время Революции. На просьбу Жанны прибыть на авеню Жоржа Манделя в качестве судьи (“А то у нас одни обвинители и защитники...”), Сен-Жюст ответил порывисто, и выловить его согласие в речи, полной противоречий, Жанне так и не удалось. На прямой вопрос снова ответил уклончиво: “Я уже оставил заметный след в истории человечества”.
    Жанна пытается рассказать ему о своей подруге, которую собираются приговорить к смерти и казнить.
    - Я подписываю смертные приговоры, и никогда – прошения о помиловании. – Сен-Жюст явно теряет терпение.
    - Но она требует справедливого суда. Революционного суда! Я на себе испытала ненависть предвзятого суда и не хочу никому пожелать того, что я прошла.
    - А кто собирается судить твою подругу?
    - Я Каллас совсем не знаю. Меня к ней привел один самоубийца. Писателя из него не вышло, и он вымещает всю свою злобу на своих героях. Правда, Жужу рассказывала мне, что Мария (так звать эту певичку) была в чем-то на тебя похожа. И ее ненавидели, как и тебя  – за террор – только на сцене; за надменность и высокомерие; за то, что она перфекционистка, тигрица и превратила свою жизнь в борьбу, и поплатилась за свою ярость, гордость, беспощадность. Но ее фанаты утверждают, что она была человеком из плоти и крови, женщиной с сердцем и страстями, настоящей революционеркой в мире оперы. Тогда действительно странно, что после своей смерти она все еще остается кровожадной.
    Сен-Жюст дернул своей шеей, да так, что из нее чуть не вылетел кадык:
    - Перед моей казнью палач Сансон сказал мне, что, после отсечения головы на гильотине, человек испытывает какое-то время страшную боль. Я не поверил ему, - и напрасно. Так и у твоей певички саднит ее прошлое.
    Сен-Жюст неумолим: этот переодетый в девицу хиляк помогал королю. А революционеры такого не прощают! Но все же, когда Жанна поворачивается, чтобы покинуть отель, Сен-Жюст говорит ей:
    - Я знаю, кто вам нужен. Призрак Справедливости! Я знаком с ним и напишу записку. Скачи на площадь Республики и там его найдешь. Обычно он пьян и спит в телеге, на которой привозили на казнь осужденных.
    Жанна в ярости на себя. Как она могла забыть?! Ведь площадь святого Августина, где она скучает верхом на лошади и улыбается тупым туристам, находится рядом с церковью Мадлен, а там коротает вечность одноименное кладбище, куда свозят с Площади Революции тела и головы казненных. Часто по ночам, особенно в грозу, до сего дня приходят убиенные с кладбища к Жанне, и неторопливо  обсуждают с ней последние мгновения своей жизни, неведомые простым смертным. Едва Сен-Жюст упоминает имя палача Сансона, как у Жанны все связывается. Она вспоминает, как однажды к ней пришла Мари Гросхольтц и попросила у нее защиты и покровительства. А дело было вот в чём: Мари, только что избежав казни на гильотине, договорилась с вожаками революции изготовлять посмертные маски казненных аристократов и вельмож. Мари через своего напарника по бизнесу - доктора Кюртиса, узнавала у Сансона время казней и следовала за повозками на кладбище Мадлен. Прежде, чем трупы закидывали землей и известью, она снимала с отрубленных голов посмертные маски.
    Когда на кладбище привезли обезглавленных короля и Марию-Антуанетту, Мари столкнулась с неизвестными прежде трудностями. Слишком много любопытных было в тот день на кладбище Мадлен. Могильщики за большую мзду пообещали ей сохранить тела короля и королевы до поздней ночи. Когда же после полуночи она пробралась с фонарем к месту захоронения, то среди груды тел не нашла их, и в полном отчаянии погасила фонарь. Вдруг, за кучей земли, Мари заметила свечение и, приблизившись, увидела, что телом Марии-Антуанетты овладел призрак, и уже снимает с груди Марии-Антуанетты слепок. Рядом валялась голова королевы с открытыми глазами и с интересом наблюдала за влюбленным в ее тело фанатом. 
    Дальше кладбища Мари отступать было некуда и, преодолевая страх, она лепетала всякие нелепости, пытаясь договориться с любвеобильным призраком о разделе имущества: она скромно обойдется одними лишь головами короля и королевы. Но в тот момент, когда призрак поднялся и повернулся к ней, к своему ужасу, Мари увидела, что он тоже обезглавлен, но непостижимым образом способен как-то говорить. Угрожающий голос заявил Мари, что кладбище по ночам принадлежит ему и только ему, и чтобы ноги ее больше здесь не было, а он уж за этим проследит! Но сегодня, в честь исполнения его мечты - подержать в руках самую красивую грудь Европы - он разрешит ей снять слепки.
    Но с тех пор призрак продолжает все же строить козни и чинить скульпторше всевозможные препятствия, поэтому она собирается перебраться в Лондон, где живут одни добрые призраки, но все же ей в Париже еще надо, вместе с революционерами, дорубить головы для будущего музея. Через доктора Кюртиса Мари узнает имя своего конкурента: ПС - (так мы укоротим вместе с телом имя Призрака Справедливости. И еще: просим не путать его сокращенное имя с его же ПС – персональным сайтом). Доктор советует ей обратиться к Жанне д’Арк, которую (по слухам) ПС просто обожает. Еще бы! Сколько бесконечных ночей они проводят вместе на площади святого Августина, обсуждая все тонкости права подметных оговоров и неправедных судов.
    Телегу на площади Согласия (бывшей – Республики) Жанна находит сразу. Но ПС спит не в телеге, а под ней. Призрак без головы нехотя вылезает из какого-то тряпья, долго ощупывает конную статую Жанны, вдруг узнает ее нежные доспехи, и от радости и смущения розовеет:
    - Может стоит выпить за несправедливый приговор тебе...
    ПС достает из-под телеги два фужера потрясающей формы.
    - Любуешься?! Фужеры я сделал по слепку груди Марии-Антуанетты. Ты будешь пить из левой груди королевы, или - из правой? Не стесняйся. Есть за что выпить! Тебя предал Король, смотри: он уже тоже без головы.
    - А сам-то ты как - без головы, пить будешь?
    - Русские научили меня закладывать за воротник.
    Призрак Справедливости сразу откликнулся на просьбу Жанны быть верховным судьей и следовать за ней с головой под мышкой на авеню Жоржа Мандель. От радости он запевает:

                Дрожите, тираны, их слуги
                Отбросы разных слоёв
                Дрожите! все злые потуги
                По заслугам получат своё!

    - Пора, пора! – Жанна вся в нетерпении.
    - Ты только подожди, я достану из-под телеги свою голову.
    - Тогда без страха и упрека - вперед!
    Тянут жребий, и он выдает такой расклад: судить и оглашать приговоры будут по очереди. Причем, сами подсудимые становятся обвиняемыми или защитниками в следующем круге. Все недовольны злым умыслом жребия, но ПС строго всех затыкает, а жребий выстраивает очередь в таком порядке: быть подсудимой первой выпадает Жанне д’Арк; за ней на скамью подсудимых усядутся - “К” и Каллас; и, наконец, последней будут судить – Жужу. По жребию же определяются и пары  обвинителей и защитников. Обвинять Жанну выпадает “К”, а защищать ее будет Жужу.
    Зал суда оформляют бесхитростно. Два кресла для обвинителя и защитника придвигают к камину. Скамью подсудимых сооружают из дивана, но тут же вешают над ним табличку с запрещением ложиться на него в обуви во время процесса. Судье – ПС долго не могут найти подобающего высокого места, пока Каллас не вытаскивает стремянку, всю заляпанную чем-то красным и не водружает ее посреди салона.
    - Так и хочется повеситься, глядя на стремянку, правда, Мария?! – злобно шипит из своей щели Призрак ее голоса.

                Суд первый

Обвиняемая – Жанна д’Арк
Обвинитель - “К”
Защитник - Жужу

    ПС грозит ему молотком судьи, и он затыкается. Жанна, обхватив свой меч двумя руками, располагается на диване подсудимых, но ПС строго приказывает своей ночной подруге сдать оружие до оглашения приговора и снять доспехи.
    - Протестую! – входит в роль защитницы - Жужу. – Неужели все повторится, и позорный приговор оставят в силе?!
ПС. К оружию, друзья! Вставайте все в строй. Мы будем судить Жанну д’Арк не церковным и не Божьим судом, а Судом Справедливости, пусть даже призрачным. Хочу сразу сказать, что подсудимая на диване не одна: справа от нее сидит ее ВИНА, а слева – ее ПРЕДАТЕЛЬСТВО. Если вина в ереси и колдовстве в попытках побега, будет доказана – приговор оставим в силе. Если ее казнили безвинно, то суду предстоит выяснить, кто ее предал и оговорил. Так и будем судить эту троицу. И предупреждаю: за неуважение к суду я немедленно оставлю приговор в силе, и вручу жизнь Жанны д’Арк – палачу.
    Жанна снимает доспехи и остается в мужском, изношенном до дыр, костюме. Жужу берет Жанну за руку:
    - Не волнуйся – мы тебя отобьем у изуверов!
    Жанна что-то шепчет на ухо Жужу.
“К”. Требую немедленно убрать защиту от подсудимой!
Жужу. А я требую доставить оригиналы протоколов суда над Жанной д’Арк в Руане.
    Защита настроена решительно, но ПС обрывает Жужу:
    - Обойдемся своими фактами и домыслами. На всякий случай, у меня всегда с собой “Энциклопедия мифов, верований и заблуждений” и “Кодекс Церкви воинствующей”.
    Обвинителю “К” не терпится приступить к настоящей работе, и он засучивает рукава:
    - Хочу заметить, господин судья, что Церковный суд из профессоров Сорбонны - выше любых документов и фактов!
    Только сейчас Жужу замечает, что “К” все время улыбается оскалом свежевыловленной акулы.
Жужу. Моя подзащитная хочет сделать заявление.
“К”. Возражаю! Мы даже еще не знаем имени подсудимой.
Жужу. Иначе подсудимая наложит на себя обет молчания.
ПС. Пусть сделает заявление. У подсудимой – одна минута.
Жанна. Я хочу видеть в зале суда тех, кто предал меня!
“К”. Пусть назовет их имена.
Жанна. У Родины только одно имя!
ПС. Жанна, ты можешь поплатиться за столь тяжкое обвинение!
“К”. Что ее слушать?! Она вечно пьяная! Если она не виновна, то пусть сам Бог ее спасет!
Жужу. Хочу обратить внимание суда на низкую роль обвинителя “К”. В своем романе он издевается над подсудимой, втаптывает в грязь высший символ Франции.
“К”. Да что ты раскудахталась?! Ты же сама состоишь не их плоти, а из моих грязных чернил. Подожди немного, и до тебя суд доберется!
    ПС молотком забивает лишние рты и начинает допрос:
ПС. Подсудимая, скажи свое имя.
Жанна. Мое имя - Жанна, мне 19 лет..., почти 19.
ПС. Поклянись на Библии говорить правду.
Жанна. Клянусь! Для этого я рождена.
ПС. Клянись молитвой. Прочти Отче наш.
Жанна. Исповедуйте меня, и я охотно прочту.
    - Смерть ведьме! Кончайте с ней! На костер..., - вопит из своего угла Призрак голоса.
    Жужу подходит к стремянке и шепчет ПС:
    - Требую оградить мою подзащитную от народа!
    Тот, кто хоть раз в жизни ловил на себе угрожающий взгляд судьи, поймет, почему Призрак голоса так быстро шмыгает в свой угол. Допрос продолжается.
ПС. Почему ты в мужской одежде, Жанна?
Жанна. Довольно об этом. Я послана Богом, и здесь мне нечего делать. Отправьте меня к тому, от кого я пришла.
“К” (не выдерживает). Это тебе сам Бог сказал!?
Жанна. Я признаю только Божий суд и имею право сбежать от вас при малейшей возможности.
ПС. Ты не доверяешь суду Справедливости?
Жанна. Все, кому я доверяла – предали меня, и до сих пор я не вижу их здесь.
ПС. Твои судьи давно умерли. А что ты вкладываешь в понятие “Божий суд”?
Жанна. Я услышала Его голос со стороны церкви, и там был яркий свет.    
“К” (взвивается от радости). Господин судья! Прошу внести в протокол путаные показания подсудимой. Если церковный суд приговорил ее к смерти несправедливо, то может ли от Церкви воинствующей исходить свет?
Жанна. Что за вопрос?! Если я вне благодати, молю Бога, чтобы Он ниспослал мне ее; если же я пребываю в ней, да сохранит меня Господь в этом состоянии. Такие низкие твари, как этот - предавший Бога, “К” - не может меня судить.
    “К” соскакивает с кресла, хватает меч Жанны и хочет заколоть дерзкую девчонку, не дожидаясь справедливого приговора. Но взгляд Жанны сильнее железа и “К”.
“К”. Давайте бросим ее в камин. Поджарится и скажет всю правду: нет, и не было никаких голосов!
    До сих пор безучастная Каллас не выдерживает и кричит:
    - Свет всегда приходит вместе с голосом!
    Жужу порывисто встает с кресла и выходит вперед.
    - Господин судья, защита просит огласить заявление.
“К”. Протестую!
ПС. Разрешаю.
Жужу. Круто! Защита требует не рассматривать мистическую часть доводов в пользу обвинения, связанную с голосами и божественным светом. Жанна – святая, а мы не знаем, как они видят, слышат и чувствуют Всевышнего. Разве не достаточно того, что она спасла Францию, принесла себя в жертву и повторила нечеловеческий подвиг незабвенного Иисуса? Отвечаю за свои слова: я с Иисусом постоянно обсуждаю насущные проблемы жизни и смерти. Иисус мне всегда говорит, что судить может лишь тот, кто способен сам идти до конца и выдержать все немыслимые страдания!
“К”. Протестую! Раз она утверждает, что слышит то, чего не существует в природе, значит и все ее поступки вредят доверчивым людям.
ПС. Заявление защиты отклоняется.
“К”. Я настаиваю, Ваша честь, чтобы вопрос о Боге и Его способности навязывать нам свою волю, сделать на процессе главным! И еще: требую суд не принимать в расчет патриотические речи для детей продажных и коррумпированных правительств.
Жужу. Ах ты, лягушка вонючая! Тебя разве держали в железной клетке, прикованным за шею, руки и ноги, без сна и еды?! Теперь я все понимаю: мою подзащитную вновь собираются здесь казнить!
ПС. Хочу предупредить и защиту и обвинение, что оскорбление суда, защищающего призрачные ценности, приведут меня к мысли о вашем несоответствии, и тогда придется вернуть Жанну прямо из зала суда в лапы англичан. Итак, вопрос к ассистентке Каллас: что вы имели в виду, когда утверждали, что “Свет всегда приходит вместе с голосом”?
Каллас. Я не готова отвечать. Я должна посоветоваться со своими записями.
ПС. – Жанна, твой голос обещает тебе спасение?
Жанна. Только Господь Бог знает будущее. Мой голос лишь утешает меня и дает силы плюнуть суду в лицо!
ПС. А ты не попадешь за это в ад?
Жанна. Если и попаду, то только для того, чтобы увидеть, как вы корчитесь в огненном котле богохульства и продажности.
ПС. – Ассистентка Каллас, вы созрели для показаний суду? Пора, пора!
Каллас. При жизни меня наградили титулом La Divina — Божественная, ибо мой Голос материальнее, чем прикосновение руки, чем переплетенные тела в любви. Мой Голос - рука самого Бога. Теперь я уверена, что и Жанну Бог наградил даром прикосновения Божественным светом к людям, окружающим ее. 
Призрак голоса (срывающимся голосом). Кого вы слушаете?! Эта Divina пропила свой Голос на яхте Онассиса.
Каллас. К счастью, народ помнит не своих предателей, а своих героев.
“К”. Все эти разговоры - ересь! Подсудимая говорит о своем спасении, и выходит, что душа ее, которую здесь называют светом, может соединяться с Богом, минуя церковь? Я настаиваю на следующем приговоре: переплавить все ее памятники на пушки для войны с еретиками.
Жужу. Символом Франции не может быть пушка. Еще артиллерист Бонапарт нам это завещал.
ПС. Обвинение, подсудимая ваша.
“К”. Скажи, Жанна, кто твои родители?
Жанна. Бедные крестьяне...
“К”. Ложь, ложь и ложь! Прошу, Ваша честь, обратиться к “Энциклопедии мифов, верований и заблуждений”.
ПС. (читает). - “Жанна д'Арк никогда не была крестьянкой и умерла отнюдь не девственницей. Современные историки развенчали уже не один миф. Дошла очередь до одного из главных символов Франции - Жанны д'Арк.
      Образ Орлеанской Девы является  грандиозной мистификацией. Жанна была вовсе не крестьянкой, а незаконнорожденной дочерью супруги дофина Карла VI Изабеллы Баварской, которая использовала собственную дочь для создания великой легенды. 10 ноября 1407 года у принцессы Изабеллы родился ребенок, который в одних хрониках именуется мальчиком -  по имени Филипп, а в других - девочкой по имени Жанна. Отцом ребенка был любовник королевы, герцог Луи Орлеанский, скончавшийся при загадочных обстоятельствах сразу после рождения наследника или наследницы...”
Да, и еще: “Жанне удалось бежать, поскольку побег ее был организован самими англичанами согласно договоренности с французским двором. Вместо нее была сожжена никому не известная женщина… ”
Жужу. Подлый навет! Сердце Жанны не сгорело на костре! Я сама была свидетельницей, как моя подруга доставала из Сены свое живое сердце...
ПС – Защита не может на суде выступать в качестве свидетеля.
“К”. И где это произошло?
Жужу. В Париже...
“К”. Ложь! Когда тело обгорело полностью, сердце осталось нетронутым, и палач вырвал его и действительно бросил в Сену, но в Руане, а не в Париже.
Жужу. На пепелище палачи нашли ее нетронутое сердце. Его пытались сжигать несколько раз, но всегда безуспешно. Тогда сердце положили в Неопалимую купину и бросили в реку. В Руане - тоже Сена. На съезде всех памятников в Бурже решили, что сердце Жанны принадлежит всей Франции, и тогда его перенесли в Париж.   
Жанна. Даже на костре я не скажу иного...
ПС. Мадам Каллас, вы не могли бы подсудимой дать платье Нормы?
Жанна (обращается к Жужу). Кто это - Норма?
“К”. Я отвечу подсудимой. Норма предала свой народ и пыталась убить своих детей, за что и сгорела на костре.
ПС. Отрекись, Жанна, пока не поздно!
Жанна. Я не предам короля и Бога.
“К”. За такие слова следует обрить ей голову.
ПС. Тогда надень женское платье. Мадам Каллас, вы приготовили платье?
Каллас. Оно ждет ее в ванной.
ПС. Господин “К”, помогите подсудимой и обрейте ее.      
    Жанна переодевается и выходит к суду обритой и в платье Нормы. И через мгновение понимает, что ее сломали. Теперь она - не Орлеанская дева, а предводительница язычников. Жанна стремглав летит в ванну и через минуту выходит в прежней мужской одежде.
ПС. Вставайте все в строй. А ты, Жанна - иди с миром. Церковь больше не может тебя защитить.
    Из угла раздается истошный крик Призрака голоса: “Бегом к телевизору!”
Диктор. ... Рейчел Сабата, директора одного из музеев Парижа и жену знаменитого продюсера Джованни Сабата, обнаружили  мертвой сегодня утром в ее постели на авеню Жоржа Мандель. Убийство, по-видимому, произошло ночью. Консьерж утверждает, что накануне вернулась дочь Джованни Сабата, но с тех пор ее никто не видел, а консьерж клянется, что из дома она не выходила. Сам же Джованни Сабата находится в Вене. Полиция теряется в догадках: связано ли убийство Рейчел Сабата с обнаруженным в желудке нищего знаменитым кольцом Марии Каллас, апартаменты которой уже десять лет, как пустуют, и находятся под квартирой убитой...
Жужу. Да выключите же этот ящик для идиотов!
“К”. Как же я был прав! Убийце доверили защищать самозванку и лжепророчицу.
ПС. Как так? Иностранцев когорты приговор несут нашим судам! Но наш суд постановляет: приговор Жанне д’Арк оставить в силе. Франция не готова к оправдательному приговору.
Жужу. Но ее же оправдали?!
ПС. Все это - слова и памятники. Мы тогда выйдем на сцену, когда наш настанет черед. Объявляется перерыв. Господина “К” прошу занять место на диване подсудимых.

                Суд второй
Обвиняемый – “К”
Обвинитель - Жужу
Защитник – Мария Каллас

    Во время перерыва Жанна бьется в истерике, и Жужу утешает ее, как может,     пока ПС не заставляет занять Жужу (согласно жеребьевке) кресло обвинителя.
Растерянная Мария Каллас усаживается на место защитника, и ПС бьет молотком по стремянке, возвещая о начале второго судебного заседания.
ПС. К оружию, друзья! Прошу прокурора Жужу огласить пункты обвинения подсудимого “К”.
Каллас. Мне трудно будет защищать моего подзащитного, так как у него нет своего лица.
ПС. Суд принимает только конкретные подозрения.
Каллас. Когда стоишь на сцене, то стараешься в зале найти лицо-опору и поешь только для него. Но бывают и страшные моменты: вдруг наталкиваешься..., нет – не на пустое кресло, а на пустое лицо – его нет, и тогда ты поешь в пустоту...
Призрак голоса (хрипит). Ты лучше скажи, что когда я отказался выдерживать все твои предательства, то пустых лиц в зале стало гораздо больше.
Каллас. Ужасно не то, что в его лице не осталось ни капли жизни, а то, что оно опустошено до самого дна.
Жужу. Бинго! На редкость солидарна с защитой, но прежде, чем заставить подсудимого открыть свое лицо, я зачитаю пункты обвинения:
1. Насильственное склонение бедного дитя к убийству ее мачехи.
2. Незаконная кража своей души.
3. Преднамеренное очернение великих сынов и дочерей Франции.
4. Связь с бандой гомосексуалистов.
ПС. Поясните суду второй пункт обвинения.
Жужу. Никто не имеет права запретить душе, после смерти тела, предстать перед Богом. Неважно: верил человек или нет. “К” покончил с собой, так и не вернув себе душу.
ПС. Обвиняемый “К”, вы действительно в составе банды занимаетесь рэкетом гетеросексуалов?
Каллас. Возражаю. Рядом со мной работали великие режиссеры-гомосексуалисты, но они не входили ни в какую банду.
ПС. Обвинение может назвать имена членов банды? Или я буду вынужден отклонить 4-й пункт обвинения.
Жужу. Круто! Придет время, и мы назовем эти имена.
Каллас. Прошу обратить внимание суда на шаткость обвинения. Вместо фактов – детские угрозы. Прошу также приобщить к делу вещественное доказательство: обнаруженная мною в сумке “К” чья-то рукопись.
ПС. Вынести на суд рукопись “К”.
Жанна. Разрешите мне сходить за моей лошадью. О, святые Екатерина и Маргарита, столько бумаг – надорваться можно.
Каллас. Я помогу (идет за сумкой, и они вместе с Жанной приносят ее в зал суда).
ПС. Для приобщения к делу необходимо квалифицировать рукопись. (Обращается к Каллас): - Там имеется название?
    Каллас вынимает из сумки груду бумаг, от чего она, чуть вздохнув, даже не вздумала худеть; бросает залежалый кирпич на столик; отдирает верхний лист и пытается на нем разыскать хоть одно знакомое слово.
Каллас. Похоже, что названия нет. Есть только (сейчас попытаюсь разобраться) какие-то слова на славянском. А вот это - хоть и совершенно мне незнакомое, но написано на английском: INTERNET.
ПС. Подсудимый, что это за рукопись? Она ваша? И на каком она языке?
“К”. Точно не помню. Возможно – на русском. А назвать романом кучу бесполезных бумаг – не решаюсь.
ПС. А название, все же, у этой кучи есть?
“К”. Не помню.
ПС. Отшибло память?! Мы, высокий суд, выносим решение: приобщить к делу обвиняемого “К” рукопись, с инвентарным номером 2 и условным названием: “AMNEZIA”. Квалифицировать рукопись до окончания суда как роман. Подсудимый, что за странное слово – INTERNET? Уж не шпион ли вы?
“К”. Прошу меня простить, но когда я занимался самоубийством и нырял на дно венецианского канала, то ударился головой о затонувшую гондолу и совершенно потерял память.
Жужу. Прошу внести в протокол, что когда я встретила первый раз подсудимого на вечере Жана Жене, я сразу поняла, что он – шпион! Ваша честь, не могли бы Вы посмотреть значение закодированного слова в “Энциклопедии мифов, верований и заблуждений”? 
ПС (открывает энциклопедию, читает). “Интернет или World Wide Web – величайшее изобретение конца 20 века по утилизации мусора”. Подсудимый, вы специалист по отходам и сотрудничаете с экстремистскими партиями экологов?
“К”. Совершенно верно! В своем романе я использовал продукты вторичной переработки отходов литературы.
Каллас. Вот видите? Никакой он не шпион! Он просто потерял память, а с ней - и свое лицо.
ПС. Но хоть что-то вы помните?!
Жужу. Возражаю! Только не надо прятаться за эти голливудские штучки с потерей памяти!
ПС. Если вы немедленно не вспомните хоть что-нибудь, то я приговорю вашу рукопись к осмеянию, и мы не сможем обеспечить ей достойное будущее. Почему вы молчите, подсудимый? Вас что – не интересует ваш приговор, а с ним и ваше будущее?!
Каллас. Возражаю, Ваша честь. В истории есть случай, когда евреям было дано полное описание будущего, но они повели себя так, как будто ничего об этом не знали, и им это не помогло выжить.
ПС. Мадам Каллас! Моя врожденная справедливость теряет терпение: вы - певица, или историк?!
Каллас. А я Вам отвечу. В 1949 году в Неаполе я пела в опере Верди – “Набукко” партию Абигайль. Этот спектакль был моей прямой дорогой к трону “Ла Скала”, а партия настолько сложна...
Жужу. Причем здесь евреи?! Моя мама тоже пела Абигайль и не делала из этого истории.
ПС. Продолжайте, мадам Каллас.
Каллас. И я молилась. И тогда ко мне явился из Вавилонского плена пророк Захария...
ПС. Нельзя ли поконкретнее? Подсудимый, в вашей рукописи написано, что прежде, чем заблудиться, вы вышли из Иерусалима. Если вы не шпион, то хотя бы – еврей? Вы можете помочь своей защите?
“К”. Ваша честь! Вы судите по справедливости или по закону? Где это видано, чтобы обвиняемый помогал своей защите? Но, учитывая тяжелую жизнь мадам Каллас после ее смерти, я попытаюсь ей помочь. Она считает, что знание моего будущего только повредит мне и приводит в пример (видимо ей об этом рассказал пророк Захария) то, что Бог продиктовал Моисею на горе Синай все будущее еврейского народа. И с тех пор они день и ночь в пустыне и в городах слушают и читают, поют и пляшут о том, что их ждет завтра, и тут же все забывают и поступают вопреки указаниям Бога.
ПС. Но этого не может быть!
“К”. Евреи тоже это понимают и поэтому придумывают тысячу отговорок: мол, пророк был стар, а народ темен; и Бог не за сорок дней надиктовал Моисею Тору, а за сорок лет – и тот всего лишь вел дневник...
ПС. Прекратим бессмысленный спор. Мы знаем, что сами пророки не всегда  верят  в свои пророчества.
“К”. Единственная возможность хоть что-либо вспомнить - это обратиться к моей рукописи, и тогда, может быть, я сумею ответить на вопросы суда.
ПС. Передайте мне рукопись. (Читает). Да вы же - настоящий язычник! Наделить вагон душой! Куда вы направлялись?
“К”. Я точно знаю, что заблудился. По тому, как у меня пересохло горло, видимо, это было в Иудейской пустыне.
Жужу. Если обвиняемый пытается спрятаться за еврейскую судьбу – этим он нас не проймет. Я же не прячусь!
Каллас. В моем доме не допущу антисемитских арий!
“К”. Не в Иудейской – Синайской.
Жужу. Ничего себе! Ваша честь, разрешите считать подсудимого лжецом!
ПС. Разрешаю.
Каллас. Я протестую.
ПС. Принимается, продолжайте. И что вы там делали?
“К”. Как всегда – воевали с Египтом.
ПС. Но тут написано, что вы связались с какой-то Сарой, и отдали за нее свою душу.
“К”. Не только за ее любовь, но и за небесный дар слова.
ПС. И что же это за тип в черных очках, что приставал к Саре прямо на людях в поезде?
“К”. Я думаю - тот, с кем сторговалась Сара. Я просто подвернулся, случайно заблудился в чужой жизни, и меня купили, и всего-то – за чечевичную похлебку слов, которые я научился складывать в невнятную речь.
ПС. А что за странный город, в который вы попали прямо из вагона
“К”. И попал, и попался! Этот город где-то на чужом море. Какой-то остров. Вспомнил – Крым! И там Сара подарила мне моего героя – Соломона. От него остался лишь могильный камень, который мог летать. Я хотел отказаться писать о нем роман, но Сара отдалась мне - и исчезла, а Соломон остался со мной на всю оставшуюся жизнь, правда, очень недолгую...
Жужу. Обвиняемый держит меня за дуру! Он что: пытается разжалобить суд и увести его от сути своих преступлений? И кого вы слушаете: у него муравьи в штанах! А факты таковы: он много раз сам говорил о том, что покончил жизнь самоубийством в Венеции...
“К”. Кто-то мне внушил, что все писатели предпочитают умирать в Венеции. Я снял номер в гостинице, но прежде, чем умереть, я должен был стать писателем, и я засел за роман о Соломоне.
Жужу. Ну и что теперь?! Пусть обвиняемый докажет, что каменное надгробие Соломона летало.
ПС. Я зачитаю это место в романе, и тогда будем судить (читает):
    ...За переплетениями нагретого утренним солнцем воздуха я отыскал надгробие Соломона: прикованный чужбиной белый камень сквозь марево подрагивал и звал меня:   
    – Отпусти народ мой, – прошептал я, и всепрощающая земля освободила и отдала чужого сына – надгробие поднялось вверх и зависло под голубой  бесконечностью. Едва небо разглядело воздаяние Соломону, облака, тянувшиеся за горизонт послушным ветру стадом, встрепенулись и полетели навстречу иному предназначению.  Они вихрем закрутились вокруг камня, и я видел, как облака протягивали мне свои невесомые белые руки. Но кто-то разорвал этот круг, и караван, и уже неотличимый от облаков белый камень Соломона потянулись строго на юг, в сторону Иерусалима.
    Белый камень надгробия Соломона был уверен, что летит по своей воле, летит, потому что свободен, и никакая сила земли не способна его остановить, приземлить его полет. Правда, было одно обстоятельство, которое портило настроение камню, ставило его свободу под сомнение. Он давно слышал на кладбище от других камней, что, когда похоронили Соломона – душа его не отлетела - а так и осталась с исчезающим его телом. Но настало сегодня, и душа Соломона освободилась из плена могилы, и подняла камень, и понесла его в сторону Иерусалима.
    Но в то же время я увидел и другое: в тупиках Гольфстрима, облизывающего своим теплом Европу, под знаменами Бога-самозванца собирались тайные умыслы – они не могли допустить возвращения Соломона, даже мертвого. Цвета их флагов слизывала необъяснимая ненависть, они скручивались в бич и, засучив рукава, яростно бросались на белое. Вечногонимое белое не хотело понимать, что происходит, и рваные клочья облаков навсегда исчезали в сини неба. Иногда небо помогало выжить: спасительная синь стелилась немыслимой дорогой возвращения, и я видел, как эти дороги переплелись, и конусом смерча провалились в то место, где еще вечность назад лежал белый камень надгробья Соломона. Белее белого, страницы затрепетали от единого выдоха ожидания. Напитавшись от земли, синь поднималась на край неба и ложилась на белые страницы Его книги, и уже стал различим и голос:
    “И возвратит Бог, Всесильный твой, изгнание твое и смилостивится над тобой, и опять соберет тебя из всех народов, среди которых рассеял тебя Бог, Всесильный твой. Даже если будут изгнанники твои на краю неба, то и оттуда соберет тебя Бог…  Помни дни древности, пойми годы всех поколений, спроси отца своего…”
Каллас. Ваша честь, если даже от вашей справедливости остался лишь один Призрак, то и его достаточно, чтобы выяснить: что же мешает это прочитать людям?
ПС. И что же вам помешало?
“К”. Меня приговорили!
Жужу. Объясните, подсудимый.
“К”. В то же самое время в Венеции гастролировал “Театр трупов”, и мне уготовили там главную роль писателя, приговорившего себя к смерти и забвению.
Жужу. Как можно всему этому верить?! Возможно ли, чтобы всемирно известный коллектив с великими традициями Шекспировского театра пригласил на главную роль труп совершенно неизвестного писателя?
Каллас. Возражаю! В 1947 году никто толком не мог даже произнести моего имени, а в той же Венеции я пела Изольду и имела оглушительный успех. А это – Вагнер! И сразу же предложения: Турандот, Аида, Норма!
Жужу. Не верю! Пусть подсудимый объяснит всю эту чертовщину с продажей своей души и перемещением в пространстве. Как он пересекал границу, где за каждым камнем дежурят днем и ночью советские собаки?
“К”. Причем здесь чертовщина? Господин в черных очках - самый обыкновенный чиновник нашего потустороннего ведомства и выполнял рутинную работу по выявлению новых талантов, готовых расстаться со своей душой. Даже он не мог предположить, что поставил не на ту лошадь.
ПС. В чем это выражалось? Вы пишите, что в гостинице, где вы остановились, стали происходить странные вещи, пока, в конце концов, не начертали вам на стене приказ отправиться в одно кафе, которое только притворялось им, а на самом деле - было “Музеем странных исчезновений”.
“К”. И там я попал в лапы действительно странных людей: Фихтенгольца и Кранка. Они меня, вернее, то, что от меня осталось, и свезли в “Театр трупов”. 
ПС. А кто этот Блюм?
“К”. Вот, вот! С него все и началось. Это он уговорил меня отправиться в Нью-Йорк на представление моего зачатия. Только там я смог бы с некоторой вероятностью узнать, кто, на самом деле, - моя мать. Заодно я должен был уговорить Жанну вернуться в музей к Блюму и поработать там экспонатом.
ПС. В вашей рукописи написано, что вы отправились в Америку по тоннелю, хотя настоящие герои предпочитают пересекать океан в одиночку, на плотах.
“К”. Блюму было удобней: ведь тоннель начинается прямо в бункере “Музея странных исчезновений”. Но только немногие знают, что Венеция находится нигде и везде - одновременно...
Жужу. Неважно, что нигде! Метро не строят в Венеции из-за опасности затопления. Я согласилась бы, если бы тоннель прорыли из Рима...
ПС. Вы понимаете, подсудимый, что находитесь под присягой?
“К”. Жанна, почему ты отмалчиваешься? Ты же – свидетель! Разве ты забыла?! Тебя Дали хотел сжечь, а мы с Барчонком тебя отбили, и ты прямо с костра сбежала в Париж, и меня послали за тобой...
ПС. Жанна, он говорит правду?
Жанна. Я все равно должна была вернуться в Париж.
ПС. А вы, подсудимый, как оказались в Париже?
Жужу. Думает, что он самый крутой! Пусть не забудет соврать, что он делал на вечере Жана Жене. И кто этот Мишель Фуко, который ему рассказывал о своем путешествии на коврике с гусиными крыльями в пучину Ада?
“К”. Я прибыл в Париж за несколько часов до своего зачатия.
ПС. В рукописи: за 5 часов и 37 минут.
“К”. Я же говорю: у меня осталось – нет, уже не осталось...
Каллас. Прошу суд учесть полную амнезию моего подзащитного. Он забыл, что в нашем мире вечности время отсутствует.
ПС. Вставайте все в строй! Я не хочу в этом разбираться.
“К”. И все же, мне надо успеть вернуть Жанну Блюму в его музей, а ведь до антракта “Нормы” в “Метрополитен Опера” остается меньше часа.
Жужу. Бред! Я не отдам ему Жанну! Мало того, что эта сволочь испоганила всю мою жизнь, так он еще хочет забрать мою лучшую подругу!
Каллас. Защита уверена, что обвинение не объективно из-за личных отношений с подсудимым.
ПС. Что вы скажете, подсудимый?
“К”. Мне всю эту историю с девчонкой навязали. Уже покидая Нью-Йорк, он мне так, как бы, между прочим, кинул: будешь в Париже искать Жанну, присмотри за девчонкой по имени Жужу: она тоже из Нью-Йорка - сбежала от матери.
ПС. Кто это – он?!
“К”. Да я бы наплевал и забыл, только от этого имени я аж весь зеленею пакостным предчувствием. Вы не поверите, но и костюмершу моей примадонны тоже звать Жужу, и она-то, наверняка, тоже мечтает стать моей матерью, во всяком случае, для этого всеми силами пытается затащить в постель любовника примадонны, по имени – Жило. Но разве я знал, с кем связался? Откуда мне было знать, что эта Жужу - воровка и убийца?! Это она втравила светоча французской поэзии – Бодлера в похабную жизнь наркомана и развратника, забеременела от него, заразила его сифилисом и окончательно запуталась. Придется покончить с ней в рукописи.
Жужу. Ну ты и zhlob! Какая скотина!
ПС. Так что с вашим зачатием?
“К”. Да все очень просто. В гостинице я оставил завещание, где просил похоронить мою мать вместе со мной на старинном кладбище Сан-Микеле. Но вышла незадача: после премьеры в “Театре трупов”, никто не смог найти мою мать, и этот гад – Ламброзо, уговорил Блюма закинуть меня в “Метрополитен Опера”, где именно сейчас, пока я даю показания суду, одновременно находятся три женщины, борющиеся за право меня зачать.
ПС. Но хотя бы претенденток вы можете назвать по именам?
“К”. Боюсь ошибиться, но кажется мне, что это - Примадонна, ее героиня - Норма и костюмерша, по имени – Жужу.
ПС. Итак, подведем итог: вы отправились из Иерусалима и заблудились поездом, где встретили красавицу Сару и потеряли от нее свою душу. В обмен вас склонили к сочинительству, и где-то в чужих морях вы нашли своего героя – Соломона, и прибыли в Венецию писать о нем роман. Но вы быстро поняли, что писателя из вас не выйдет, и решили утопиться. После смерти вас пригласили на роль писателя-неудачника в “Театр трупов”, где вы успешно сыграли премьеру. Но вас не оставляла в покое нехорошая компания, которая склонила вас к путешествию в Нью-Йорк на поиски своей матери.
    Теперь вы утверждаете, что в настоящее время в “Метрополитен Опера” идет “Норма”, и несколько женщин, принимающих в ней участие, борются за право поиметь вас в качестве своего ребенка. И, пока в театре идет первый акт, вы прибыли в Париж, где сейчас и находитесь, но собираетесь немедленно возвратиться в Нью-Йорк. Все правильно?
“К”. В общих чертах – да.
ПС. Суд приговаривает вас:
    1. Закончить роман о Соломоне.
    2. Найти свою мать на вашем зачатии.
    3. Вернуть себе душу и возвратиться домой.
    К оружию, друзья! И без этих одиссеевских штучек!
Жужу. Я немедленно подаю апелляцию. Как можно оставить в живых на свободе этот разложившийся труп?! У меня к суду один единственный вопрос: кто дал право писателю творить произвол над своими героями?! Мало того, что я настрадалась от Шарля, так и эта мразь уготовила мне невыносимую жизнь и еще грозится вообще уничтожить меня на страницах своего романа.
“К”. Прошу слова.
ПС. Суд окончен.
“К”. Я имею право на последнее слово!
ПС. Хорошо – десять слов и ни одной паузы.
“К”. Я не виновен! Кто отважится воскликнуть: “Париж – а теперь кто победит!”? Только тот, кто не успел заглянуть в глаза Бога! Все мы ходим под городом. Распахните окна, и сам Париж бросит ваши судьбы горстью слов на бумагу. А Бодлера мне не жалко – я не люблю поэтов. Их стихи похожи на красивых женщин. Они часто совершенны, но... пока не открывают рта. Поэты – алхимики. Их золото из мусора слов завораживает, но простые истины не из драгоценного металла, а из плоти и крови. На смертном одре молятся, а не наслаждаются музыкой слов...
    И вообще, Париж заполняет всего тебя до последней клеточки мозга.  Однажды я хотел залить душу парой пива – не влезло – душа не приняла. Так до Жужу ль мне было?!
ПС. Достаточно, подсудимый. Пора крови гнилой омыть наши поля! Приговор оставляем в силе. А свое красноречие поберегите и займите место защитника Марии Каллас. Призрак ее голоса, займите место обвинителя. Диван ваш, подсудимая Мария.

                Суд третий
Обвиняемая – Мария Каллас
Обвинитель – Призрак голоса
Защитник – “К”

ПС. Достаточно. Призрак голоса, вы готовы зачитать обвинение?
Призрак голоса. Да, Ваша честь.
ПС. Подсудимая, что с вами?
Призрак голоса. Известное дело: наслушалась меня и наглоталась снотворного.
    Советую всем нашим кумирам, всем, кого мы любим и боготворим, умирать в расцвете сил и признания. Умирайте рано – берегите родных и близких! На Марию Каллас страшно смотреть. Повезло ее отцу Георгиосу, повезло Аристотелю Онассису и Висконти, давно скончался Туллио Серафин – все они могут наслаждаться покоем в своих могилах. Им повезло: они не видят затравленную Марию на скамье подсудимых, где сейчас на нее обрушатся страшные обвинения ее Голоса.
ПС. Зачитайте обвинение.
Призрак голоса.Прежде, чем приступить к допросу обвиняемой, я хочу рассказать о стране звуков и ее обитателях - голосах. К огорчению жителей нашей страны, человек может различать только малую часть звуков. А вот поэты и влюбленные, хоть и не слышат сокрытые голоса, но хотя бы могут  представить неслышные, но осязаемые звуки.
    Бог не дремлет! Раз в столетие, а может и – тысячелетие, он выбирает на земле одного человека и награждает его мной: абсолютным и неповторимым Голосом, способным слышать, как разговаривают между собой звезды, и о чем шепчутся трава с небом; Голосом, способным внимать усталому дыханию Вселенных и пению ангелов над кроваткой ребенка; Голосом, не устающим слушать, как Смерть торгуется с Дьяволом; и вновь и вновь слышать, как разрываются уши призывным криком яйцеклетки; Голосом, способным услышать, как молятся сердца, и как вопит от одиночества Луна в мертвящей тишине.
    Так случилось и на этот раз. В Нью-Йоркском госпитале на Пятой авеню родилась девочка. Мать, мечтавшая о сыне, возненавидела малышку настолько, что не желала ни прикасаться к ней, ни кормить ее, ни дать ей имя, и тогда Бог сжалился и послал к ней меня с напутствием: “Смотри, мое дитя, я многих награждал тобой, но это особый случай – на этот раз ты будешь петь с Моего Голоса. Только передай Марии (с другим именем Я не согласен), что она должна беречь тебя, Мой бесценный дар!”.
    У меня немало коллег, таких же Голосов, как и я. Но все мы разные, каждый со своим характером и страстью. Мы можем быть и безукоризненно красивыми, и совсем некрасивыми, с ангельским, или с дьявольским дыханием; чувственными и неповторимыми, безупречными и дивными, и, одновременно, - пошлыми и сладкими, способными дарить свет и низвергать в пучину Ада. Полет и сияние – две наши ипостаси. Но что за этим кроется? Мы – каторжники! Мы не можем расслабиться ни на минуту, истязаем себя бесконечными репетициями, вместо нервов у нас стальные канаты. А сколько можно накачивать и накачивать связки? Мы должны быть невесомыми, но нести непомерную тяжесть страха перед вместилищем Голоса – человеческим телом, когда мы взлетает ввысь к верхней ноте.
    Но подсудимой было мало того, что прежде такого Голоса, как я, никто не слышал. Она же – гречанка, а они все помешаны на работе! Ей не хватало моего потрясающего звучания бельканто, моих божественных трелей. Тогда она на стороне склонила к сожительству еще два голоса, но не смогла нас примирить. Вместо этого она стала насиловать нас драматической игрой, заставляя рыдать и смеяться, доводить зал до оцепенения и истерик, надрывать чувства и разрывать сердца, что было мне совсем противопоказано. Лучше по молодости она бы с кем-нибудь переспала, но эта толстушка довольствовалась полными карманами сладостей. Обжорство у подсудимой развилось и на роли: она решилась перепеть все партии. И, как ни странно, – я был виной всему! Именно я позволил ей стать великой, а сам превратился в шагреневую кожу.
    Сначала она ко мне прислушивалась. Когда она начала свою серьезную карьеру с Вагнера и Пуччини, я еще терпел – все-таки ее Изольда была откровением, да и Брунгильда - неплоха, но тут же, взявшись за Турандот, она меня вывела из себя, и я ей прямо заявил: “Мария, ты на ложном пути! Нельзя жить с тремя голосами одновременно!”. Подсудимая прислушалась ко мне и тут же впервые начала разучивать партию Нормы. Но не тут-то было! (шипит, изображая змея). Змей искуситель – Туллио Серафин! Они с подсудимой уже тогда меня приговорили. Мария, спев впервые Норму, еще не поняла, что я – Голос БЕЛЬКАНТО – ее судьба. Но она захотела сразу стать великой, и потому, подчиняясь заблуждениям Серафина о моих бескрайних возможностях, а также - ненасытности своего новоиспеченного мужа, пустилась в смертельную для меня гонку.
    И снова: Вагнер, Пуччини, и это - одновременно с Беллини! Да, они сделали меня универсальным, но со сроком жизни – 10 лет! И я возмутился, и однажды прямо спросил подсудимую: “Кто ты: Божественный Голос или земная женщина?!” Все произошло так, как произошло: через 10 лет она меня убила, и теперь я - лишь Призрак ее голоса.
ПС. Это и есть ваше обвинение?
Призрак голоса. Да, Ваша честь.
“К”. Протестую! Проживая на Небесах, Голос совершенно не понимает природы человека. И это удивительно: ведь человека хоть и смастерили на земле, но разработали там – на небесах, и Голосу нужно было бы об этом знать. Я требую тщательного разбирательства между виной и невиновностью подсудимой.
Жужу. Ваша честь, разрешите мне свидетельствовать на процессе.
ПС. Основания?
Жужу. Моя мама проработала в “Метрополитен Опера” всю жизнь, а все мои родственники живут в Милане и помешаны на опере. И они прекрасно знают подсудимую.
ПС. Что скажет обвинение и защита?
“К”. Не возражаю.
Призрак голоса. Согласен.
ПС. Мы дадим вам слово, свидетель.
“К”. Я чувствую, что здесь затевается не суд, а судилище.
ПС. Что вы имеете в виду?
“К”(порывисто встает). Судить надо не Каллас, а того, кто зажег в ней священный огонь, но не стал хранить его от порывов жизни. Зачем награждать божьим даром? Чтобы втаптывать его в трясину человеческих пороков?!
Призрак голоса (визжит). Возражаю, Ваша честь. На Вашей руке не хватит пальцев, чтобы перечислить тех, кто сумел сохранить свой голос, и это не мешало любить и быть любимым. Мне не повезло, или повезло? (срывается фальцетом). Кто скажет?! Аделина Патти сохранила свой безукоризненный голос до старости, но мне же достались не ее тело и судьба!
“К”. Хочу заметить, что все эти сладкие примадонны добровольно стали заложниками театрального молоха. А моя подзащитная не смирилась и восстала. Она не признавала закулисной грязи. Сцена была ее богом, а она там была богиней! Но даже восставших против Олимпа низвергают в Тартар.
ПС. Почему вы молчите, подсудимая?
Каллас (находится в оцепенении и от вопроса ПС вздрагивает). Требую, чтобы мой обвинитель заткнулся! Пусть он не забывает:  не Голос порождает музыку, а музыка порождает Голос.
Призрак голоса. Я и есть – музыка! Ваши ноты – всего лишь крючки на бумаге.
“К”. Я догадываюсь о природе гнева обвинителя. Голос подсудимой никогда не был красивым (вдавливает в кресло Призрак голоса). Как только тебя не обзывали: резким, неровным, металлическим. Ты завидовал всем: голосу Патти, Мельбы, Тебальди...
Жужу. Могу свидетельствовать, что подсудимая боялась переступить порог “Метрополитен Опера”, потому что там все еще витал голос Розы Понсель. Моя мама слушала Каллас в “Ла Скала” в пятидесятые годы. Все в один голос говорили: надменная и высокомерная.
“К”. Возражаю, Ваша честь! Причем здесь ее характер?! Или мы будем судить ее за убийство своего Голоса, или судить женщину, которой было отказано в нормальной жизни. Откуда вы знаете, как живется гению?
Призрак голоса. Я знаю – я прожил с подсудимой полвека!
ПС. Подсудимая, вы доверяете своему Голосу?
Каллас. Вся моя жизнь – это борьба со страхом. Дороже моего Голоса ничего у меня не было. Я не сберегла ребенка, но свой Голос берегла пуще жизни.
Призрак голоса. Так берегла, что в Новый год залила меня ледяным шампанским и сорвала спектакль.
“К”. Возражаю, Ваша честь! Вот передо мной справка: “Из 157 представлений в “Ла Скала” Мария Каллас сорвала только два выступления”.
ПС. Мне надоела ваша свара! Подсудимая, вы признаете свою вину?
Каллас. В чем меня обвиняют?
ПС. Вы еще не поняли?! В том, что гении считают, что им все дозволено.
“К” (забирается на стремянку к ПС и кричит). Ты, ошметок справедливости! Это от тебя пошла гнилая философия равенства и братства?! Да, на то он и гений, и ему, как и самому Богу, - тоже все дозволено. Но если Бог вечен, то гений – смертен, и твоя пресловутая справедливость этим пользуется. Это она организует охоту и отстрел талантов.
Жужу. И еще мне мама говорила, что Каллас сгубила не только свой Голос, но и сотни своих коллег. Пусть она ответит, что такое: “Планка Каллас”. В закулисье ее еще называли: “Радикалка”, “ Перфекционистка”. Кто мог без страха провала после нее выйти на сцену?! Все и всех сравнивали с ней.
“К”. Это даже не святая ложь! Навет! Она служила искусству, и делала это беспощадно, и была, вероятно, излишне сурова. Но она хотела, чтобы все были преданы сцене, как она!
ПС. Обвинитель, вы же сами утверждали, что вы - посланник небес. Ответьте мне: умеет ли врать Бог?!
Призрак голоса. Ему незачем притворяться.
ПС. Тогда почему вы обвиняете подсудимую в том, что она не хотела никому льстить?
“К”. Я отвечу...
Призрак голоса. Нет уж, позвольте! Великая Каллас – это я! Весь ее гений, вся ее индивидуальность – это тоже я – ее Голос. Сама же она - просто дутая звезда, баба, охочая до славы и любви.
“К”. Возражаю, Ваша честь! Голосом, как и капиталом, нужно уметь распоряжаться. Подсудимая вернула Опере ее лицо, подняла ее престиж до самой высокой вершины драматического искусства, наполненного непревзойденной пластики. Пусть обвинитель признается: подсудимая даже его сделала уникальным актером. С тех пор: стиль Оперы – это ее стиль!
Призрак голоса. Тогда почему она так умерла - всеми забытая и отвергнутая? Если от нее что и осталось, то только я - Призрак ее голоса (скрипит от усталости и потерянности). Уже 10 лет я живу здесь на правах привидения. Мой дом – это бесконечная магнитная пленка – скользкая и холодная. А я до сих пор мог бы петь и жить рядом с ее сердцем.
“К”. Не будем закрывать глаза на правду. Все великие мазаны одним миром: они грубы, заносчивы, настоящие диктаторы; они слишком любят деньги, и история еще помнит, как совсем недавно некоторым из них было комфортно с фашистами. А их половая распущенность часто возводится в достоинство. Не подсудимая прикончила свой Голос - с ним расправилась музыкальная индустрия. Но вы, слушатели, ничего не хотите знать, когда приходите в театр. Кто там - настоящие кукловоды этих манекенов–звезд?! Зачем вам знать!
Призрак голоса. Прошу высокий суд учесть ползучий миф, который загоняется в сознание всех любителей музыки, и проводником которого здесь, на суде, является сторона защиты. “Вместо музыки – ее разоблачение!” – вот девиз этой сомнительной, а могу выразиться и покруче – недобросовестной публики. Это они нам втюривают мысль, что правители и деньги каждый день убивают музыку. Да, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Бах и Моцарт зависели от своих покровителей. Но кто помнит этих покровителей?
    Когда-то тучи мошкары и гнуса покрыли Египет, и всесильный фараон не мог спасти свой народ, но и евреев не хотел отпускать. И тогда пришли волхвы к фараону и говорят ему: “Казни, которые обрушились на твой народ - это перст Божий”. Но своим перстом Бог не только уничтожает врагов свободы, но и вручает свой дар избранным. Я заявляю суду: “Талант - от Бога. Когда Он в роддоме коснулся малышки Божьим перстом, то подарил ее телу и душе меня – Свой Голос. Так неужели мы не справимся с фараонами, которые держат музыкантов за своих рабов? Им же дороже станет, если они не отпустят музыку на свободу.
    Зачем вы слушаете этого “К”? Он же ясно сказал, что является порождением дьявола, и продал свою душу за сомнительный талант. Освободим мир музыки от гнуса и мошкары, сосущих кровь из Божьего творения. И если Бог коснулся Марии своим перстом, то лучше быть на кресте, чем под крестом!
ПС. Суд постановляет: Признать музыку и самый ее выразительный инструмент - человеческий Голос – Божьим даром. Признать подсудимую Марию Каллас виновной. Прошу всех продолжить заседание и занять свои места для четвертого суда.
 
                Суд четвертый
Обвиняемая – Жужу
Обвинитель – “К” 
Защитник – Жанна д’Арк

“К”. Неплохо бы прерваться и подкрепиться.
Каллас. Я могу что-нибудь приготовить.
Призрак голоса. Согласен.
ПС. К оружию... Ошибся - к черпакам, друзья! Мне принесете обед сюда наверх.
Каллас. Что вам, господа призраки, приготовить?
Призрак голоса. Только не паэлью, или я удавлюсь.
Каллас. Могу приготовить мусаку, только за мясом, баклажанами и картофелем придется сходить в лавку.
Призрак голоса. От этой мусаки Онассис сбежал от тебя к Жаклин.
“К”. Лучше заказать еду в ресторане.
Жанна. Кого пошлем?
ПС. Жужу нельзя – сбежит. А мы ее еще не судили.
“К”. Пусть Жаннетта идет. Она все-таки на лошади.
Каллас. Надо заказать обед в ресторане на Эйфелевой башне.
Жанна. Какое сегодня число?
Жужу. Тринадцатое.
Жанна. А день недели?
Жужу. Среда.
Жанна. В среду по тринадцатым на башне лифт для лошадей закрыт.
ПС. Я знаю хороший ресторан: “Призрачный рай”. Его держит месье Бельфегор в Лувре.
Жанна. А может, я сгоняю в “Максим”?
Жужу. Flash! Ты что не помнишь, что твоя лошадь там всю посуду перебила?
“К”. А я подумал - наложила чугунными ядрами.
Жужу. Если “К” такой умник, то пусть по тоннелю сгоняет в Венецию.
Каллас. Лучше в Иерусалим. Там, говорят, из манны небесной научились делать колбасу.
“К”. Ага! Свободный человек как поест ее - снова станет рабом.
ПС. О, Бог! Скованные, как рабы, мы пойдём опять под ярмо?
Жужу. Нет, пусть все же Жанна едет.
“К”. Мы уже ее посылали, и кого она нам притащила? Призрак справедливости!
Каллас. Предлагаю с этим Призраком нам всем разобраться.
Жанна. Замуровать его в Стене коммунаров на Пер-Лашез, и только!
“К”. А не отправить ли Призрак нам в Москву, к Ленину - в мавзолей? Там и ресторан есть “Призрак коммунизма”. Заодно и пообедает. И поговорить есть с кем о справедливости.
Каллас. Лучше отправить его к китайцам.
“К”. А я - за радикальное решение. Давайте построим Призраку справедливости в долине Гиза самую высокую пирамиду, выше Вавилонской башни и с секретным входом.
ПС (выходит из оцепенения). И вы хотите из светоча человечества сделать мумию?!
Жанна (делает вид, что не слышит ПС). Нет, вообще без входа! А самое главное – без выхода!
“К”. Будем ждать обед или начнем судиться?
ПС. Призрак голоса в суде участия не принимает – его и пошлем за обедом.
Жанна. Прошу суд, прежде чем будет предъявлено моей подзащитной обвинительное заключение, привести академическую справку, только что доставленную мне по голубиной почте. 
ПС. Я не возражаю.
“К”. Весьма любопытно.
Жанна (читает). “Сегодня психологи пришли к единому убеждению, что совершенно нормальные люди в условиях мести становятся жестокими убийцами. Для этого не нужно ни антисоциального расстройства личности, ни склонности к садизму. Давление сверху и стрессовая ситуация может сделать из большинства людей безжалостных мучителей...”
ПС. Чего алчет орда этих спрутов? Защита, вы что - оправдываете убийство?
Жанна. Меня убили по суду. Оклеветали и сожгли.
“К”. Ваша честь, защита применяет незаконные приемы. Вызвать жалость, и оправдать убийцу, значит попрать все устои, на которых люди из зверей стали богобоязненными гражданами.
ПС. Подсудимая, расскажите суду, за что вы убили свою мать?
Жужу. Она мне - не мать!
ПС. Она - жена вашего отца, или я ошибаюсь?
“К”. Прошу суд не отвлекаться на родственные связи. Убийство – есть убийство.
Жанна. Господин судья! Защита вынуждена заявить об отводе обвинителя.
ПС. Основания?
Жанна. К этому призвал меня долг. Подсудимая – плод воображения обвинителя “К”. Это он спровоцировал убийство своей героиней ни в чем неповинного человека.
ПС. Насколько я помню, когда мы судили “К”, то во всем разобрались.
Призрак голоса (входит с полными сумками еды). А вот и я.

        (Все дружно разбирают еду и с удовольствием ее уплетают).      

“К” (кричит на Призрак справедливости). Ваша честь, зачем же вы жирный горшок поставили на мою рукопись?!
ПС. Она все равно никуда не годится, и гордиться ею не стоит. Да и пудель мадам ее прописал насквозь, так что от твоей Жужу осталось только мокрое место.
Жанна. Вот и хорошо, и судить мы ее тогда не будем!
ПС. Так будьте милосердны! (обращается к Призраку голоса). Откуда горшки? Столько живого мяса я никогда не видел.
Призрак голоса. Нашел новый ресторан.
“К”. К горшку приклеена визитная карточка ресторана (читает).



                Ресторан
                “Б  о  е  ц    с  к  о  т  а”
                По субботам играет и поет 
                хор дивертисментов