Сказка о Драконессе. Глава 5

Подражая Панкеевой, сгорая от зависти к Андерсену...


Глава 5.

– Деточка, ты ничего не хочешь мне сказать?
Вопрос застал Драконессу врасплох. Бейкер расспрашивал её гораздо дольше предполагаемого часа, подробно выпытывал все детали не только последних двух дней, но и  предыдущих трех месяцев, по нескольку раз возвращаясь к неким, незначительным на первый взгляд, мелочам. Она рассказала всё, что могла, и даже часть того, что при других обстоятельствах вряд ли бы смогла. Разговор был ей крайне неприятен, и она намеренно не пыталась это скрыть, дабы Вилли не терзал её слишком долго и не додумался перейти  на другую, в чём-то не менее щекотливую тему. Не получилось.
– О чем, Вилли? – Драконесса почти безукоризненно изобразила наивное непонимание, но с господином прокурором этот номер не прошел.
– Я не о принце спрашиваю, – Бейкер слегка дёрнул уголком рта, что означало легкую досаду. – Я о тебе. Что с тобой происходит, Дракошенька?
– То же самое, что происходило бы с любой человеческой женщиной, которую мужчина оскорбил и унизил именно как женщину, – нарочито холодно ответила Драконесса, тем самым намекая, что не горит желанием откровенничать. – Боль, злость, жажда мести. Что ещё может быть?
– А ты разве сама не замечаешь? Ну, хорошо, обидел тебя принц, кровушки из тебя попил, нервишки помотал. Ну, учинила ты скандал, не побрезговала сама позору набраться, лишь бы его в грязи вывалять. Это я ещё могу понять, это на тебя похоже. Но дальше-то ты чего устроила? Притащила к себе этого мальчишку, смотришь на него так, будто он для тебя последний свет в окошке, ангелом называешь. Да-да, я отлично расслышал. При мне вслух постеснялась, а когда думала, что не слышу, так сразу – "ангел". Если я старый, то это не значит, что глухой. И то, как ты старалась не давать мне с ним общаться, я тоже заметил, между прочим.
– Всё-то ты слышишь, всё замечаешь, – проворчала Драконесса. – Чего надо и чего не надо. Особенно чего не надо.
– Должность у меня такая, – парировал Бейкер, и на мгновение по его лицу скользнула  хитрая улыбка. Скользнула и тут же исчезла. Перед Драконессой вновь сидел старый ворчливый прокурор, тот самый пресловутый клещ, готовый тянуть из неё жилы, пока не добьется своего. Причем, для её же пользы, как он наверняка искренне считает. – Этот мальчик действительно очень милый и очень начитанный. Но он может быть хоть сто раз милый и двести раз ангел, тебе-то он зачем? Новое лицо в окружении, чтобы было, с кем поговорить, на что отвлечься? Или ты по-другому утешиться надумала? Клин клином вышибить, так сказать?
– Вилли!..
– Что – "Вилли"? Я семьдесят пять лет Вилли. Ты росла у меня на глазах. До вчерашнего дня я был уверен, что знаю тебя, как облупленную. Но сейчас, когда я вижу этот невесть откуда взявшийся и ничем не объяснимый блаженный восторг в твоих дивных очах при взгляде на этого "ангела", мне только руками развести остаётся. Ты сама можешь объяснить, как это понимать?
– Не знаю, Вилли. Честное слово, не знаю. Сама ничего не понимаю. Только почему-то уверена, что все будет хорошо. Мне так кажется... Ну, я надеюсь... – к последней фразе Драконесса совсем опустила голову и принялась нервно теребить пальцы.
– Ты надеешься... А если будет, как тогда? Что ты – опять?.. – Бейкер неопределённо мотнул головой, но Драконесса поняла, куда он клонит.
– Нет, как тогда, уже не будет, не бойся. Только объясни мне, откуда ты знаешь, что тогда было?
– Случайно услышал, как твой отец говорил моему. Вот и всё.
Драконесса перестала теребить пальцы и начала барабанить ими по столу.
– Скажи, а Баско знает?..
– Откуда? – удивился Бейкер. – Кто б ему сказал такое?
– Ты ему тоже... не сказал?
– Я дурак, по-твоему? Тогда ему этого нельзя было знать ни в коем случае, а сейчас, и подавно, не нужно.
– Ну да, ну да, – пробормотала Драконесса, – мои родственники нагромоздили вокруг этой темы такой заговор молчания, что я до сих пор не знаю, кому что и как объяснили. И спрашивать боюсь, чтобы не попасть в дурацкое положение. Знаю только, что Баско сказали, что у меня был сильный нервный срыв, и я уехала к родственникам, сменить обстановку. Но ему и этого хватило с лихвой. Вбил себе в голову, что это он во всём виноват, и теперь дрожит надо мной по каждому поводу. Вчера приехал ночью, сказал, что с женой поругался, а у самого на лице написано: "решил лично удостовериться, что с Дракошенькой всё в порядке". Ну, или почти всё в порядке. – Она тяжело вздохнула и откинулась на спинку стула. – Я теперь понимаю, чего ты боишься, но сейчас действительно другой случай. Да и мне уже давно не пятьдесят три, успела поумнеть немного. И, кстати, Баско ничего тревожного в моём отношении к Симону не углядел. Иначе бы он сказал. Он, наоборот, высказал очень интересное предположение, хоть и в шутку. Что, может быть, это моя судьба.
– Между прочим, твой обожаемый Баско не видел тебя сегодня, а я видел, – не преминул указать дотошный Вилли. – Кто знает, что бы он сказал, узрев, как ты кудахчешь вокруг своего "ангела".
– А вот я у него спрошу! – не осталась в долгу Драконесса, которая уже начинала потихоньку звереть. – Специально спрошу и тебе скажу. Или сам спроси, ты его раньше увидишь. И, мне кажется, ты преувеличиваешь насчет "блаженного восторга в моих дивных очах". Как ты его там назвал?.. "Последний свет"*(1)?  Интересное выражение. Поэтичное, я бы сказала. Да, Симон мне нравится. Я этого и не скрываю. Но, во-первых, я не собираюсь силком тащить его в постель. Нет, разумеется, если по взаимному желанию, то это уже другой вопрос. А, во-вторых, что-то в нём такое есть... Я не смогу объяснить тебе внятно, но есть что-то такое... Я буду общаться с ним дальше и посмотрю, что выйдет. А твои страхи всё же преувеличены, я полагаю. Всё будет хорошо, Вилли. Всё будет хорошо.
– Ты кого уговариваешь – меня или себя? – Бейкер глянул на неё исподлобья и тяжело поднялся из-за стола. – Ладно, деточка, если ты чего-то там увидела, дело твоё. Общайся со своим ангелом, раз тебе так надо. Только я очень прошу тебя, не выкидывай никаких фортелей, если что-то пойдёт не так. Лучше позови меня и Его Величество. Напьемся на троих, дебош устроим, пару окон выбьем, тебе и полегчает. Мы с тобой последние несколько лет видимся, дай бог, раз в месяц, и то мельком, но это не значит, что мы стали чужие.
– Вот теперь я узнаю своего старого приятеля Вилли! – засмеялась Драконесса, радуясь, что милый Вилли сумел закончить этот тяжелый разговор шуткой. – Обязательно позову, обязательно напьёмся, а уж разбить или испортить что-нибудь – на это мы с тобой мастера известные! И дай я тебя обниму, не чужие ведь.

Проводив Бейкера, Драконесса пошла за Симоном в библиотеку, где он обещал дожидаться её. Когда она спросила его, где он хочет провести то время, что она будет беседовать с прокурором, Симон, не раздумывая, ответил, что, конечно же, в библиотеке. И тут же осекся, опять очень мило смутился и добавил: "если госпожа Драконесса разрешит". Драконесса, едва сдерживая растроганную улыбку, сказала: "Конечно, ангел мой! Она вся в твоём распоряжении. Только, пожалуйста, не открывай витрины без меня. Там надо знать, как". Глядя в тот момент в его глаза, она подумала, что вот так, наверно, выглядят глаза ребёнка, которого родители привели в магазин игрушек или в кондитерскую лавку и сказали: "Выбирай, что хочешь!".
"Интересно, что я там увижу? – гадала она, подходя к двери в библиотеку. – Если я верно его чувствую, то он сразу пошел туда".
Всё оказалось так, как она и предполагала. Симон даже не подумал тратить время, чтобы зайти к себе. Снятый пиджак был переброшен через спинку дивана, на журнальном столике громоздились полтора-два десятка книг, частью раскрытых. Сам Симон сидел на  ковре, опершись спиной о диван и уткнувшись в какой-то фолиант. На ближнем к нему краю столика лежали лист бумаги и ручка, взятые с письменного стола. Сам письменный стол Симон занять не решился, чтобы не потревожить лежащие на нём документы. Почему он не стал садиться на диван, Драконесса сначала не поняла, но видно было, что и на полу он чувствовал себя вольготно и комфортно.
Когда она вошла, Симон как раз протянул руку сделать на листке очередную пометку, и тут до неё дошло, что, сидя на диване, ему было бы неудобно каждый раз перегибаться через книгу, тянуться до столика и делать записи, согнувшись в три погибели. А так всё было под рукой. "Надо будет разобраться на письменном столе, унести в кабинет все бумаги и отдать стол Симону. А то что же это он у меня, как бедный родственник... Да, и обязательно дать ему доступ к умной машине, чтобы он не бегал туда-сюда".
Тут Симон случайно поднял глаза и увидел Драконессу.
– А что, уже целый час прошел? – удивился он, поднимаясь на ноги и откладывая книгу.
– Больше, ангел мой, гораздо больше, – улыбнулась Драконесса. – Вилли совсем замучил меня своими расспросами. Ну, да всё закончилось, он уехал. Пойдем, я покажу тебе замок.
– Мне надо сначала всё убрать, – Симон оглянулся на журнальный столик и сделал попытку собрать книги в стопку.
– Оставь, – махнула рукой Драконесса. – Они никому не помешают. А к завтрашнему дню я освобожу тебе письменный стол, там тебе будет удобнее. Так мы идём? – И она машинально протянула ему руку. Такой естественный и недвусмысленный жест...
Возникла неловкая пауза. Как легко взять протянутую руку. Как боязно взять протянутую руку. И компромисса, казалось бы, нет.
Симон дотронулся до пальцев Драконессы, чуть задержал это прикосновение и убрал руку. Затем протиснулся бочком мимо неё, чтобы забрать с дивана свой пиджак. Драконесса посмотрела на его резко напрягшуюся спину и беззвучно хихикнула.
– Я готов, пойдёмте! – он стоял перед ней, перекинув пиджак через руку, так же, как утром в столовой, и серьёзно смотрел на неё.
"А глазки-то подкашивают слегка, не примерещилось мне, – отметила про себя Драконесса. – Правый чуть-чуть к переносице уезжает. Впрочем, это такие мелочи..."
– Давай сначала к тебе зайдём, я хочу посмотреть, удобно ли ты устроился. Вчера всё было так сумбурно, вдруг что-то упустили?
Они пошли в малую гостевую и задержались там ровно настолько, чтобы Драконесса успела бегло всё осмотреть и не найти изъянов, а Симон наконец-то избавился от надоевшего пиджака. Потом Драконесса повела его в свои комнаты: "Заглянем ко мне. Посмотришь, как я живу".
Пока Её милость изволили завтракать, горничные в её покоях трудились, не покладая рук. От последствий ночной попойки, разумеется, не осталось и следа. Везде царил идеальный порядок. Кабинет после вчерашней замены стекол и последующей большой уборки вообще сверкал. За что Драконесса особенно ценила господина Рейно, так это за то, как он умел вышколить прислугу, добиваясь того, чтобы свою работу они выполняли по принципу "Всё блестит, а слуг не видно".
– Вот здесь я и живу. Это, как ты видишь, гостиная. Там, – она показала рукой, – моя спальня. Единственная в ней вещь, стоящая внимания, это комод, доставшийся мне от бабушки. Ему лет двести, если я не ошибаюсь. Видишь? Вот он, напротив двери стоит. А больше смотреть нечего. Эта дверь – в мой кабинет. Давай зайдём.
Симон по достоинству оценил стоящие вдоль стен шкафы, плотно уставленные канцелярскими папками, и большой письменный стол, за которым сиживал, наверно, ещё отец Драконессы. Или дедушка. Умная машина на нём смотрелась пришелицей из космоса рядом с мраморным пресс-папье, старинной лампой и чернильницей из толстого зеленоватого стекла. Чернил в чернильнице не было. Вместо них там жила обычная, ничем не примечательная шариковая ручка. На основании лампы уютно пристроилась небольшая бронзовая статуэтка в виде умывающейся кошки.
– Здесь я занимаюсь делами и храню документацию. Веду свой маленький нехитрый бизнес. Ничего особенного. – Драконесса намеренно старалась не акцентировать внимание на своих финансовых делах. Она не любила обсуждать их с теми, кого они не касались. Но сейчас это была не главная причина. Она отчаянно боялась, что Симон будет думать о ней, как о богатой капризной дамочке, которая считает, что за деньги может всё купить. В том числе и его благосклонность. Она понимала, что он видел её кареты и этот замок, успел перевести увиденное в цифры и навскидку представить уровень её доходов, но всё же... Всё же...
– Стол очень интересный. Конец позапрошлого века? – полюбопытствовал Симон.
– Да. Дедушка приобрёл. Чернильница и пресс-папье – того же времени. А вот лампа более поздняя.
– Можно его посмотреть?
– Да, конечно! И ящики можешь подвигать. У меня там секретов нет.
Симон обошел вокруг стола, внимательно разглядывая детали. Не поленился наклониться, чтобы получше рассмотреть резные ножки. Отметил про себя, что, несмотря на почтенный возраст и постоянное использование, стол до сих пор в отличном состоянии. Только на передней стороне верхнего ящика, около ручки, чьей-то шкодливой рукой, скорее всего, детской, была выцарапана небольшая кривая буква А. Эта буква ни о чём не говорила Симону, но почему-то запомнилась.
Симон погладил матовую поверхность столешницы, вглядываясь в проступающий сквозь лак рисунок дерева, потом не удержался от искушения и осторожно провёл пальцем по спинке бронзовой кошки. Та вдруг зашевелилась, будто ожила, опустила лапу и подняла для умывания другую. И опять застыла.
Симон, испуганный, отскочил.
– Да не пугайся ты так! – засмеялась Драконесса. – Это прикол такой. Папа когда-то сделал, меня в детстве развлекал. Котик только лапки меняет, когда его гладишь. И всё!
Она смотрела на него, весело улыбаясь, но Симону показалось, что её улыбка слегка натянута.
– Я уж, было, подумал, что мне мерещится, – признался Симон и тоже улыбнулся.
– Продолжаем экскурсию! – передразнивая интонации музейных гидов, предложила Драконесса. – Обратите внимание на этот примечательный гобелен, что висит на стене справа от вас. Картина называется "Рыцарский турнир". Работа современного мастера. Однако, художественная композиция, проработка цветов и филигранная техника изготовления ставят её в один ряд с изделиями великих мастеров прошлого. – Драконесса чуть усмехнулась, забавляясь собственной шуткой, и продолжила уже нормальным тоном. – Мне предлагали за неё большие деньги, но эта картина дорога мне, как память. С её появлением связана очень интересная история. Позже я обязательно расскажу её тебе.
А сейчас пойдём дальше.
Они вернулись в гостиную.
– Как видишь, здесь тоже много старых и старинных вещей, – рассказывала Драконесса, стоя посреди комнаты, в то время, как Симон осматривал мебель и картины. – Я помню историю почти всех их, там есть и забавные случаи, и просто любопытные. Конечно, здесь многое менялось, особенно, когда пришло электричество, правда, я этого не застала. Сейчас обстановка почти такая, какой была при моём детстве. Когда появлялось что-то новое, его старались вписать так, чтобы оно не выбивалось из общего стиля и не кололо глаз. Большинство драконов весьма консервативны по части обустройства своего "гнезда", и я – не исключение.
– Мне нравится такой консерватизм, – не оборачиваясь, ответил Симон. Он стоял у камина и разглядывал фигурки животных на каминной полке. – Не люблю, когда в погоне за новшествами, походя, губят старое и не задумываются о том, чего лишились.
"Если это не наносное, если он действительно таков, а не пытается произвести впечатление, то это просто замечательно!" – подумала Драконесса.
– Да, ты прав, – вслух сказала она. – Именно не задумываются. Или спохватываются, когда поздно становится. Ты совершенно прав. Мы можем идти дальше?
– Да, я всё осмотрел, – кивнул Симон и тут же спохватился. – Ой, забыл спросить. Камин действующий?
– Да. Зимой я топлю его частенько. Не столько для тепла, сколько для того, чтобы посмотреть на огонь. Я очень люблю смотреть на огонь. А ты?
– Я тоже. – Голос тихий, взгляд в сторону.
"Как ты трогательно смущаешься, ангел мой! А я думала, что таких, как ты, не осталось в нынешнее циничное время. Ты будешь вместе со мной смотреть на огонь в камине? Зимой, когда всё вокруг заметёт снегом, и по вечерам из окна ничего не будет видно, только темнота. Ты будешь со мной зимой?".
В коридоре Драконесса остановилась. Остановился и Симон, выжидающе глядя на неё.
– Раздумываю, куда нам лучше сейчас пойти, – улыбнулась Драконесса, отвечая на его невысказанный вопрос. – Библиотеку ты видел, малую столовую тоже. Там, ближе к другому торцу, только комнаты для гостей; они используются, когда ко мне приезжают родственники, а так большую часть времени стоят закрытыми. Наверно, нам стоит сначала подняться на третий этаж, я покажу тебе зал приёмов, а после этого можно будет спуститься на первый этаж, осмотреть кухню и сходить погулять. – Она замолчала ненадолго, задумчиво покусывая нижнюю губу. Потом лукаво посмотрела на Симона. – Впрочем, нет. Одну запертую комнату я тебе покажу. Пойдём.
Они пошли в ту часть коридора, где были комнаты для гостей.
– Вот это кабинет управляющего, – Драконесса, не останавливаясь, указала на одну из дверей. – Сам господин Рейно бывает здесь редко, некогда ему за столом рассиживать. Это я тебе на всякий случай показываю. Мы не в эту комнату идём.
Они дошли до конца коридора и остановились у запертой двери в его торце. Драконесса приложила ладонь к замку и стала медленно её поворачивать.
– Двойной замок, – пояснила она, видя замешательство на лице Симона. – Можно ключом открывать, можно магией. Мне удобнее магией, ключи не надо с собой таскать. Да, кстати, в твоей двери замок обычный.
Симон открыл рот и тут же быстро закрыл его, надеясь, что Драконесса не заметила этого  движения. "Снотворное. Вторая серия" – подумал он, не зная, смеяться ему или злиться на самого себя.
Щёлкнул механизм, Драконесса распахнула дверь.
– Входи, – сказала она, с тем же лукавым выражением на лице.
Симон вошёл и огляделся.
Комната была примерно такого же размера, как его гостевая, но с двумя окнами. Разгулявшееся бабье лето щедро плескало в окна солнечными лучами, и от обилия света комната казалась очень просторной.
В ней, определённо, давно никто не жил. Мебель стояла в чехлах, и в воздухе витал едва уловимый запах нетронутой пыли.
Что-то было не так в этой комнате. Что-то странное, что никак не мог схватить глаз. И эти чехлы скрадывали формы, сбивали с толку. Форма... У ближнего окна стоял стол и рядом с ним три стула. Симон подошёл к этому столу и понял, что его смущает. Стол был ниже обычного, стулья тоже. Вся мебель в этой комнате была немного уменьшенной копией обычной мебели.
– Это детская? – спросил Симон, заранее предвидя ответ.
– Да, это моя детская, – кивнула Драконесса. Лукавство ушло с её лица, сменившись мягкой, тёплой улыбкой. – Я в семье младшая, поэтому после меня здесь никто не жил. Оставили всё, как есть. Иди сюда, я тебе что-то покажу.
Она подошла к одному из шкафов и открыла его. Симон из-за её плеча заглянул внутрь. Весь шкаф, снизу доверху, был забит игрушками. Симон знал, что он взрослый, помнил, что он взрослый и что ему интересно смотреть на это исключительно из любопытства, но где-то в глубине его души проснулся маленький ребенок, готовый на что угодно, лишь бы запустить ручонки в открывшиеся перед ним сказочные сокровища.
Чего там только не было, в том шкафу! Плюшевые мишки, кубики, мячики, пирамидки... Половину нижней полки занимала большая пожелтевшая картонная коробка с железной дорогой. А на той полке, что была на уровне глаз, в два ряда, каждая в своей коробочке, стояли куклы. И какие это были куклы! Сквозь прозрачные окошки в крышках коробок на мир глядели разодетые в шелка и бархат жеманные красотки с тонкими фарфоровыми личиками и роскошными причёсками. Они все были прекрасны и восхитительны. Все, кроме одной. Она стояла в первом ряду, с правого края, резко выделяясь из толпы своих подружек. О, нет, она тоже была красива, очень красива. Но вместо шёлкового платья она носила разбойничий костюм. Густые тёмно-медные волосы были стянуты в конский хвост, а огромные золотисто-карие глаза смотрели прямо и дерзко. И, если бы не эти длинные волосы и откровенно девичья фигурка, то можно было подумать, что в компанию светских красавиц каким-то образом затесался мальчишка.
Драконесса бережно открыла коробку и достала разбойницу.
– Эту куклу подарила мне семья Бейкеров на моё двадцатилетие. Так принято, что у драконят это последний День рождения, когда им дарят игрушки. А потом детство не то, чтобы заканчивается, но в игрушки играть уже считается несолидно. Так что это моя последняя кукла. Она делалась на заказ, и главным требованием было добиться портретного сходства. Каким-то образом мама Вилли узнала, что на празднике я буду именно в костюме разбойника, поэтому куклу тоже нарядили в такой костюм.
– И вам она тогда понравилась?
– Да я была в бурном восторге! Можно сказать, в буйном. Представляешь? Получить куклу – копию себя самой. Я долго потом с ней не расставалась. Хочешь рассмотреть её поближе? Магии в ней нет, никаких сюрпризов тебя не ожидает. На, возьми.
Драконесса без лишних церемоний сунула куклу в руки Симону, и тому ничего не оставалось, как взять её, неловко перехватив и чуть не уронив при этом.
Мастер, создавший эту куклу, был, несомненно, гением своего дела. Сходство с оригиналом поражало. Он сумел ухватить всё – и это открытое, и в то же время с легкой лукавинкой, выражение глаз, которое не всякий художник смог бы передать, и характерный изгиб губ, и чуть вздёрнутый их уголок. Кукла лежала в руках Симона, как живая. Нет магии? Но почему ему мерещится, что она вот-вот раскроет губы и скажет: "Ну что же ты держишь меня, как полено? Или боишься?"? Ему казалось, что кукла подсмеивается над ним, бросает ему некий вызов. Симон смотрел на неё, не в состоянии отвести глаз, и чувствовал, что руки у него дрожат. И не потому, что он боится уронить и разбить ненароком это произведение искусства, нет, нет, нет...
Симон поспешно вернул Драконессе куклу и, чтобы скрыть своё замешательство, спросил первое, что пришло в голову:
– Вы были на собственном дне рождения в таком костюме?
– Да, а что тут странного? На детские праздники у нас всегда устраивались костюмированные балы.
– Нет, я не о том. Просто я думал, что девочки обычно любят наряжаться в принцесс, – Симон кивнул на остальных кукол.
– А, ты об этом? О том, что не в платье? Ну, платья были мне поперёк горла уже тогда. Вместе с маменькиными наставлениями о том, как должна себя вести приличная дракониха. И я считала, что в собственный день рождения имею право быть, кем хочу. Мама, конечно, приходила в ужас от моих фантазий и начинала сокрушаться о нравах современной молодёжи, а папа и тётушка смеялись, что против крови не попрёшь и  натуру не переделаешь.
Драконесса всё с той же тёплой улыбкой аккуратно уложила куклу обратно в коробку, поставила коробку на полку и закрыла шкаф. Самый придирчивый наблюдатель не смог бы углядеть на её лице никаких намеков на подвох, никаких задних мыслей.
– Здесь всё посмотрели, можно идти на третий этаж, – сказала она.

Потолки на третьем этаже были гораздо выше, чем на первых двух, и от этого возникало ощущение, что находишься в соборе или в концертном зале. Сходство с концертным залом усиливали три больших двустворчатых двери, ведущие из широкого коридора в зал приёмов, занимающий почти весь этаж. Всё свободное место на стенах коридора занимали картины.
– Здесь собраны портреты моих предков, – пояснила Драконесса, – а также ныне живущих родственников. И картины, которые мои предки приобретали или получали в дар. Я не слишком хорошо разбираюсь в живописи, поэтому что-то более подробное, чем авторство той или иной картины и время, когда она была написана, я тебе рассказать вряд ли смогу.
– Я тоже не знаток живописи, поэтому вряд ли спрошу что-то большее, – ответил Симон.
Драконесса повела его мимо полотен, с которых на них смотрели строгие мужчины и благообразные дамы в старинных одеждах.
– Про дальних предков я тебе, пожалуй, сейчас рассказывать не буду. Чтобы подробно пересказать историю моего рода, понадобится, наверно, целый день. Ты не обидишься на меня, если я отложу свой рассказ до следующего раза?
– Нет. Конечно, нет, – покачал головой Симон. История рода Драконессы была, конечно, интересна для него, но если у госпожи Драконессы в данный момент другие планы, то он не считал возможным настаивать. Гораздо больше его заинтересовал другой момент. – Скажите, госпожа Драконесса, почему на портретах все ваши родственники в человеческом облике?
Драконесса едва заметно вздохнула. "Не всё сразу, – подумала она, – не всё сразу. То, что он перестал ёжиться и задаёт вопросы – уже прогресс".
– У драконов – не знаю, почему – не принято позировать в своём первом, драконьем, облике. Да и желающих писать с нас таких портретов почему-то не находилось. Как-то не отваживались. Давай я лучше покажу тебе портрет своего деда по отцовской линии.
Они подошли к нужному полотну. С картины на них смотрел мужчина, еще не старый, но с уже посеребрёнными висками и пронзительным взглядом тёмных глаз.
– Дедушка до самого своего ухода к Великому Создателю был главой нашего рода, – рассказывала Драконесса. – Эпитеты "мудрость", "честь", "благородство" – это про него, без малейшего преувеличения. Для меня он всегда был олицетворением высшей мудрости и справедливости. Именно его стараниями наш род очень быстро вернулся к процветанию после войны.
– Очень знакомая манера письма, – задумчиво промолвил Симон, рассматривая портрет. – Но никак не могу вспомнить. Кто автор?
Драконесса загадочно улыбнулась и произнесла всего лишь одно слово:
– Дигу.
– О!.. – потрясённо выдохнул Симон. – Но... Но как? Я только вчера читал о нём в том альбоме, который странным образом оказался в моей комнате. Дигу терпеть не мог писать заказных портретов. Как вашему дедушке удалось его уговорить?
– Насчет альбома ничего странного. Его по моей просьбе положил в твою комнату господин Рейно. А что до портрета, то, насколько я знаю, это была благодарность господина Дигу за то, что дедушка поддержал его в трудный момент жизни. И было как раз наоборот – дедушка хотел отказаться, говорил, что ему ничего не надо, но Дигу оказался очень настойчив.
– Прямо анекдот искусствоведческий получается.
– Да. Только о нём мало кто знает. На картине рядом – моя бабушка, жена дедушки.
Женщина на картине поражала мягкостью и кротостью облика. Она казалась полной противоположностью своему суровому мужу. Дивным светом сияли её большие золотисто-карие глаза, ниже талии спускались густые тёмно-медные волосы.
– Она на вас похожа. Ой, то есть, вы на неё, – заметил Симон.
– Ну, я бы так не сказала, – не согласилась Драконесса. – Глаза и волосы – да, а всё остальное от мамы с папой. Вот, посмотри, это их портрет.
Она указала на следующую картину. На ней были мужчина с тёмными волосами и тёмными глазами, внешне похожий на своего отца, но без присущей тому жёсткости, и женщина, рыжеватая блондинка с миловидным лицом. Оба совсем молодые.
– Сейчас они живут на южном побережье. Им там больше нравится. Море, солнце... – Драконесса скромненько умолчала о том, что к морю и солнцу прилагается отель в курортной зоне, доставшийся маме в наследство, которым папа предпочитает управлять сам, "дабы не разворовали ничего", как он любит повторять. – Ещё у меня есть две старших сестры. Обе они уже успели обзавестись семьями и нарожать мне полдюжины племянников и племянниц, которые периодически, когда гостят у меня, разносят родовой замок по камушку. – Она хихикнула, видимо, вспоминая эти нашествия племянников.
С портретов на Симона смотрели две почти одинаковые дамы, очень похожие на мать и совершенно не похожие на свою младшую сестру.
Взгляд Симона скользнул дальше и остановился на изображении дамы, гораздо более примечательной, чем старшие сёстры Драконессы. В её облике удивительным образом смешались черты лица бабушки Драконессы и стальное выражение глаз её деда.
– Это моя тётушка Амелия, сестра отца, нынешняя глава нашего рода, – проследив за его взглядом и предваряя его вопрос, сказала Драконесса. – Говорят, я больше похожа на неё, чем на отца, особенно характером. Но это всё относительно.
Симон про себя отметил, что Драконесса цветом волос, глазами и общим выражением лица действительно походила на тётушку, но на этом внешнее сходство заканчивалось. И на отца с матерью она была похожа только частично, как будто сама выбирала, от кого что взять. Что же касается схожести характеров, то Симону не с чем было сравнивать, и он мог принять суждение Драконессы только на веру.
Они уже прошли почти весь коридор. Симон огляделся в закономерных поисках ещё одного портрета, однако остальные картины были пейзажи и натюрморты.
– А вашего портрета здесь разве нет? – спросил он удивлённо.
– Есть, – поморщилась Драконесса. – Только давай не будем его смотреть, он очень неудачный.
– Почему?
– Ну... Лично мне он не нравится. Остальным – кому как. Маме, например, очень нравится. Потому и не убираю его отсюда. Он вон там, в самом углу висит, занавесочкой закрытый, чтобы глаза мои его не видели.
– Неужели он настолько плох? – не отставал Симон. Его неожиданно разобрало дикое любопытство узнать, что не так с этим портретом.
Драконесса вгляделась в его глаза и решила, что лучше уступить сейчас и самой показать ему это позорище, чем он потом пойдет сюда один.
– Ладно, – она с наигранной обреченностью подвела его к портрету и отодвинула занавеску. – Смотри, коль так хочешь. Только не говори потом, что я тебя не предупреждала.
Симон оглядел представшее перед ним творение и выразил свои впечатления одним коротким "М-да..."
– Вот и я говорю – м-да... – подхватила Драконесса. – Этот шедевр наваял мой кузен, сын маминой сестры. Он у нас вроде как художник. Даже какое-то время был очень моден. В определённых кругах. Но этот портрет – это, конечно, нечто. Хотя и мама, и сестрица её, и мои сёстры до сих пор щебечут: "Ах, какой замечательный портрет!". А папа и его сестра, когда увидели, сказали примерно то же, что и ты.
Если быть честными перед историей, то тётушка Амелия высказалась несколько пространнее и исключительно на драконьем языке, чем вызвала приступ бешенства у своей невестки, и та несколько месяцев отказывалась с ней общаться.
– Кузен решил сделать мне подарок к совершеннолетию, – насмешливо фыркнула Драконесса. – И уж попал с этим подарочком, так попал.
"Совершеннолетие у них в сорок четыре, если я не ошибаюсь, – подумал Симон, ещё раз, более внимательно, рассматривая портрет. – Не знаю, как это соотносится с человеческими, но выглядит она здесь, совсем как ребенок. Больше пятнадцати я бы не дал. По нашим меркам, конечно. А портрет крайне неудачный, тут она права".
На портрете Драконесса была изображена в пышном бледно-розовом платье со множеством оборок. Волосы были уложены в высокую сложную прическу, увенчанную диадемой. Эта диадема была далеко не единственной драгоценностью, украшавшей юную Драконессу. В ушах поблёскивали длинные серьги, на шее лежало богатое ожерелье, правое запястье – тонкое, детское – охватывал широкий, тяжёлый браслет. Как ни странно, изображение этой хрупкой руки, отягощённой браслетом, было единственным удачным местом во всей картине. Но остальное...
Каким бы профаном Симон ни был в живописи, он явственно видел, что за всеми этими дорогими побрякушками и тщательно уложенными локонами сама именинница откровенно потерялась. Кузен Драконессы, столь тщательно выписавший каждый камешек в украшениях и каждую складочку на платье, не смог одолеть своей главной задачи, как художника, – отразить внутренний мир их обладательницы. А, может быть, ему просто не хватило таланта на это неординарное лицо. Оно получилось внешне похожим, но совершенно пустым и с отсутствующим выражением глаз. Да и платье, такое красивое, по цвету совсем не шло Драконессе. Гораздо больше, на взгляд Симона, ей был бы к лицу какой-нибудь оттенок, перекликающийся с цветом её волос. Например, такой, какой он видел сегодня утром.
– Вот мне, как зрителю, непонятно, чей это больше портрет – самой девушки или той мишуры, которая на неё навешана, – гудела за спиной Симона недовольная Драконесса, взводясь от фразы к фразе и всё больше напоминая рассерженную кошку. – И лицо у меня здесь, как у дуры, и прическа идиотская, и платье дурацкое, и финтифлюшки эти, как на витрине ювелирной лавки. Польстить мне решил дорогой кузен, чтоб ему ни дна, ни... – Тут она посмотрела на Симона и опомнилась. – Прости, ангел мой, что я так разошлась. Каждый раз, как эту мазню вижу, меня трясти начинает. Ой, да, ведь ты же самого главного анекдота не знаешь. Я позировала со своей обычной прической, без единой драгоценности и в совершенно другом платье.
Они прыснули одновременно.
– Кукла лучше сделана, – отсмеявшись, честно сказал Симон и смущенно опустил глаза.
– Я тоже так считаю, – довольно улыбнулась Драконесса, возвращая на место занавеску, и Симон с запозданием подумал, что, как бы бесхитростно она ни смотрела на него в детской, а куклу подсунула неспроста.
– Так, может быть, вам другой портрет заказать?
– Нет уж, на фиг! – Драконессу передёрнуло. – Опять позировать! Я второй раз такой пытки не выдержу. Пусть этот висит. Я всё равно на третьем этаже почти не бываю. Пойдем лучше посмотрим зал приёмов.
Она распахнула ближайшую дверь, и они вошли в огромный зал. В нём почти не было мебели. Только вдоль стен стояли скамьи с деревянными резными спинками и бархатными сиденьями. Сами стены украшал затейливый цветочный орнамент, в котором, если приглядеться, можно было различить стилизованные силуэты драконов. Из окон открывался чудесный вид на окружающие замок поля и рощицы. Потолок, очень реалистично расписанный под небо, терялся где-то в вышине. Под потолком висели три больших люстры с электрическими лампочками, декорированными под свечи.
Эхо сопровождало здесь каждый шаг.
Симон прошёл от двери несколько шагов и остановился, осматриваясь.
Драконесса вышла на середину зала и негромко позвала:
– Симон!
– Имон!.. Мон!.. Мон!.. – гулко отразилось от стен.
– Знаешь, почему он такой большой и высокий?
– Окий... окий... – повторило эхо.
– Нет, – ответил Симон, и эхо послушно откликнулось: "Эт-эт-эт..."
– Потому что на многих официальных мероприятиях мы должны быть в своем драконьем облике. Вот так.
Она медленно подняла руку и так же медленно опустила.
Симон понял, что сейчас будет, и всё равно вздрогнул. Драконесса посмотрела на него и сокрушённо вздохнула.
– Неужели я такая страшная, что ты до сих пор шарахаешься? Или я тебя вчера настолько напугала?
– Вчера – да, а сейчас – н-нет... Только н-непривычно н-немного.
Драконесса, стараясь не делать резких движений, улеглась на пол, подобрала под себя лапы, аккуратно сложила крылья и позвала Симона:
– Подойди, не бойся.
Она опустила голову пониже, чтобы не возвышаться над ним и смотреть на него снизу вверх. Симон подошёл с опаской. Вчерашние события были слишком свежи в его памяти, чтобы просто так, спокойно, подойти к дракону, который и лёжа вызывал трепет своими размерами и мощью. И тот факт, что она метко плюётся огнём, тоже не прибавлял смелости.
Симон не имел ни малейшего представления о драконьих канонах красоты, для него все драконы в их первозданном облике казались красивыми. И Драконесса, мирно, почти по-кошачьи, возлежащая на полу, обвив вокруг себя хвост, тоже была для него очень красива.
От человеческого облика в ней почти ничего не осталось, разве что тёмная медь чешуи повторяла оттенок волос. И глаза. Они были гораздо больше, чем человеческие, но остались такими же золотисто-карими и сохранили то же открытое и приветливое выражение.  И они были без дна, совсем без дна... Симон стоял на краю пропасти, голова кружилась, он потерял равновесие и начал падать... Он сморгнул, видение исчезло.
– Что с тобой? – она ласково смотрела на него.
– Нет, ничего, всё в порядке.
– Я не всегда могу быть в человеческом облике. И не хочу от тебя прятаться, когда бываю в драконьем.
– Я привыкну, – пообещал Симон. Ему всё ещё казалось, что он падает.
Драконесса очень медленно и осторожно подняла переднюю лапу:
– Попробуй дотронуться. Сможешь?
– Пожалуй, да. – Симон так же осторожно протянул вперёд руку.
Это было совсем не так страшно, как казалось сначала. Лапа была гладкая и тёплая. Чешуйки лежали плотно-плотно и напоминали кольчугу древнего воина.
– Вот и отлично! – Драконесса так же медленно убрала лапу. – Ты отойди немножко, я сейчас встану. Хочу показать тебе балкон.

Господин главный прокурор королевства сидел в своём рабочем кабинете, в своём любимом просиженном кресле, за своим любимым столом, и игрался шариковой ручкой. На столе высокой стопкой лежали бумаги, которыми Бейкер собирался заняться сразу по приезду на работу, в приёмной ждали посетители. Но вместо того, чтобы приниматься за дела, он сидел в задумчивости, подперев левой рукой щеку, и играл ручкой. Утыкал её в стол, съезжал по ней пальцами сверху вниз, переворачивал и опять утыкал в стол. Потом он отложил ручку и забарабанил пальцами по столу, в точности, как Драконесса, когда он с ней разговаривал утром. Наконец, приняв некое решение, он выдал последнюю дробь и потянулся за трубкой городского телефона. Мобильных аппаратов он принципиально не признавал, считая их блажью и глупостями.
По памяти набрав номер, он дождался ответа и бодро гаркнул в трубку:
– Здорово, старый хрыч!
– Здорово, старый пень! – с не меньшим энтузиазмом откликнулся собеседник.
Оба засмеялись. Такой обмен любезностями давно был у них чем-то вроде обязательного ритуала.
– Как дела, как жизнь? – издалека начал Бейкер.
– Это у тебя дела, ты – прокурор, – заскрипел в ответ собеседник. Голос у него был хрипловатый, чем-то напоминающий воронье карканье. – А мы всё мелочью пробавляемся. Ну, а ты что скажешь интересного?
– Да вот, думаю, не испить ли нам вечерком по двадцать капель минералки?
– Вилли, я тебя знаю, не темни. Тебе что-то нужно?
– Ты, как всегда, рассусоливать не любишь. Дело одно есть, обсудить надо.
– А по телефону никак не получится?
– Не хотелось бы.
– Ох уж эта мне твоя нелюбовь к телефонии... Сегодня?
– Желательно.
– У тебя или у меня?
– Лучше у тебя. В семь часов сможешь?
– Нет, давай в восемь.
– Хорошо.
– Ты к Драконюшке сегодня ездил?
– Да, а ты откуда знаешь?
– Сорока на хвосте принесла. Как она там?
– На удивление спокойна. Кое-что смущает меня, правда...
– Так это твоё секретное дело с ней связано?
– Не совсем. Встретимся – тогда расскажу.
– Ладно, договорились. Жду.


Продолжение следует.
______________________
Примечания.

(1) "Последний свет" –  отсылка к роману В. Ивановой "Право учить. Работа над ошибками ".