Цикл рассказов Война. Воспоминания Вещий сон. 2

               
               


                Посвящается моему отцу,
                участнику ВОВ .               


    … Я основательно «увязла» в военной теме, но вновь пересматривая фотографии военного периода жизни моих родителей, чувствую, что не смогу уйти от нее. Вы можете мне верить, можете и совсем не верить, но часто у меня появляется ощущение, что за моим плечом стоит папа и вновь рассказывает все в подробностях. Я только и успеваю записывать, находя подсказки в записных книжках отца и документах.
Не сказать, что наш отец сильно верил в сны, предсказания, карты и  различную мистику, но были в его жизни случаи. Об одном  из них он поведал нам – своим дочерям.
              Сидели мы как-то в начале мая на террасе всей семьёй. Отдыхали после уборки придомовой территории. Готовились к празднованию дня Победы-9 мая. За чаем и попросили отца рассказать в подробностях о вещем сне. Кое-что мы уже знали. Отец воевал на втором Украинском фронте, а в апреле 1945-го года его войска    находились в Чехословакии. В чистеньком и уютном пригороде Братиславы, где местные жители очень дружелюбно относились к советским бойцам. Часто звучало обращение: «Братушки!».
От родителей мы знали и о том, что отдых на фронте часто прерывался – то стрельбой, то криками. Часто спали в строю, особенно на длительном ночном марше, по очереди, держась за ремень идущего рядом товарища. Отсыпаться бойцам давали после череды тяжелых боёв, отправляя в прифронтовую зону на пополнение. Так вот, свой вещий сон отец увидел в короткий промежуток отдыха.
               - Поздним вечером 9 апреля 1945 года нас предупредили, что на утро в бой. В это время там уже было тепло. Одеты мы были только в гимнастерки, налегке. Вокруг птицы щебечут, соловьи поют, яблони  цветут – война идет к концу, а тут…
Слегка осипшим голосом он начал рассказ о событиях, которые не мог забыть до конца своей жизни.
               - И такая тревога легла на душу, но уснул.  И вот, девчата, вижу родную Николаевку во сне, вроде уже и дом отцовский вижу, и мама идет мне на встречу расстроенная, чуть не плача, посмотрела на меня и говорит:
- Как же ты, Ваня, без сапога - то будешь? Глянул я на ноги свои, а сапог на правой ноге расползся, стал как труха. Про себя во сне думаю – а сапоги- то новые, хромовые, офицерские. Как же так? Так в недоумении и проснулся  на следующее  утро. А вскоре прозвучала команда:
               - К бою!
Мы уже вышли к окраине  города и тут ввязались в перестрелку. Бой затягивался - солдаты не могли пересечь открытое место и шоссе. А там, вдалеке, немцы, уже отступая, поджигали дома и сараи. Горели крыши,  ревела скотина, люди метались, боясь попасть под шальную пулю. Надо было что - то предпринимать.  Шоссе простреливалось пулеметными очередями. Бойцам не очень хотелось, в конце войны, лечь на словацком асфальте, а мой взвод находился впереди всех. Ну, я и подумал:
               - Должен же кто - то решиться? За первым, кто поднимется – пойдут все.
Я поднялся, крикнул:
               - За мной, ребята! Бежал впереди и, перебежав шоссе, споткнулся. По инерции сделал еще несколько шагов, опять споткнулся. Почувствовал жгучую боль  и тут обратил внимание на правую ногу. Сапог на ноге опалило, галифе разорвано, вместо колена – сплошное кровавое месиво. Разрывная пуля  разворотила сустав. Я опустился на притоптанную траву. Мимо, обгоняя меня, бежали солдаты. Пробежал и мой друг – Виктор Игонин, с которым мы встретились после этого боя только через 28 лет. Солдаты из  другого взвода помогли снять поясной ремень, перетянули ногу выше колена, говорят:
               - Ты счастливый, старший сержант, уже отвоевался. Хоть и без ноги, а жить будешь. А наша судьба еще неизвестна – может, и голову сложим на чужбине!
               Почувствовав, что слабею от потери крови, упал на землю, поджидая санитаров. А их все не было. Вот тут я и вспомнил маму и свой вещий сон. Но я не мог даже представить, какие испытания еще были впереди.  Видимо, я терял сознание, потому что, очнувшись, потерял ориентир во времени. Смеркалось. Я попробовал ползти  в тыл, но силы убывали. Кричать я не мог – пропал голос, да и опасно, рядом могли оказаться фашисты, а языком становиться не хотелось. Потом увидел в темноте мерцающий свет от фонарика. Затаился, лежу. А услышав родную речь, позвал на помощь. Санитары меня  подобрали и вынесли в тыл.
В палатке фельдшер мне сделал перевязку и сказал, что:
               -…Нужна операция, а пока лежи - отдыхай, утром отправим в госпиталь.
И оставили раненых в «саманном», обмазанном глиной,  доме. Ночь промучился, думал, что машина вот - вот подъедет.
               А тут такое началось! Немцы начали артобстрел, а затем прорвали нашу оборону. Лежал я рядом с капитаном – танкистом. У него было очень серьезное ранение в живот. Сильно мучился от нестерпимой боли. Чуем – дело пахнет керосином! Второе попадание в дом, и поперечная балка затрещала на потолке. Надо было отползать к двери. Фельдшер, забежав, крикнул:
               - Машин не будет, мы отступаем! Попробую найти подводу…
Услышав в ответ наше «пожелание», фельдшер покинул нас. А мы «через не могу» старались покинуть наше временное убежище. У капитана - танкиста был трофейный револьвер: офицеры свое оружие не отдавали даже в госпитале. Порешали, что как только фельдшер войдет, мы возьмем его  «в оборот», выбираться отсюда надо было. Задумали – сделали.
Вскоре медик вбежал и стал что - то складывать в свою сумку, успокаивая нас:
               - Сейчас подойдут подводы, и мы уедем.
 А сам, гад, тикать собирается. Попросив  подать воды, мы притянули его к себе:
               - Если ты, тыловая морда, не вытащишь нас отсюда, то тебе – конец, а нам все равно погибать!
 Затравленный санитар говорит, пытаясь отбиться:
               - Места - то мало на телеге!
А мы ему в ответ: 
               - Мы худощавые, потеснимся! Так он под дулом пистолета и вытащил нас до подводы. Еле вскарабкались, и быстрей от этого места. Капитану, жаль, что неизвестной осталась фамилия, было хуже всего, тяжелое ранение давало о себе знать. Вывезли нас к медсанбату, перегрузили на грузовик и отправили в госпиталь. Время оказалось упущено. Попав в госпиталь, я вспомнил бабушкины сказки  про «рай и ад».  В коридоре меня положили на тюфяк, а мне становилось все хуже: жар, осип (пить перед операцией не давали). Военврач прошел раз, другой – смотрел, кого оперировать в первую очередь.  Подойдя ко мне, он спросил:
               - Откуда ты, сержант?
               - Из Сибири, - сиплю в ответ.
               - Жить хочешь?
               - Да кто ж не хочет, конечно, хочу.
               - Готовься, ногу отнимать будем. Газовая гангрена у тебя солдатик, началось заражение. Будешь долго думать - возьму следующего на стол, а ты погибнешь.
               - А без ампутации можно?
               - Уже поздно, браток. Готовься!
               Меня обмыли и занесли в операционную. А там несколько столов, и на всех идут операции. Пилят и режут руки и ноги таким же молодым ребятам. Лампы «Летучая мышь» бросали покачивающиеся тени на стены операционной. А кругом стоны и кровь. Тут мне заплохело, и показалось, что я попал в ад.  От наркоза я потерял сознание…
               Через неизвестный мне отрезок времени я очнулся. В комнате было светло, все кругом белое: кровать, белье, рубашка - все белоснежное. Окно открыто, но в комнате тихо, и только за окном птицы щебечут. Первая мысль:
               - Наверное, умер. В рай, что  ли попал?
               Голову повернул, смотрю - женщина сидит. Вся в белом, обрадовалась, что я глаза открыл. Врача зовет. Голова у меня была тяжелая, всё в ней шумело, и я с трудом вспомнил, что меня готовили к операции. Вот тут со мной и случилась  истерика. Я обнаружил, что правой ноги не хватает. Её просто нет! А я ведь с ней не попрощался! Ничто не могло меня успокоить - я должен был попрощаться со своей ногой. Прибежали медсестра, дежурный хирург. Потом пришёл оперирующий хирург, который велел принести стакан спирта. Принесли.
               - Дайте сибиряку!
               Насколько там был чистый спирт - не знаю, но выпив его, я быстро уснул.
Конечно, было очень больно и горько осознать себя инвалидом в двадцать семь лет. Для многих из нас, раненных солдат, жизнь поделилась на «до» и «после» ранения. Но медики молодцы, поддерживали, как могли. Мне много переливали крови, и меня трясло, как в лихорадке. Я исхудал, есть не мог, хотя для «тяжёлых» обед готовили на «заказ». Не удивляйтесь, была такая договорённость - на чьей территории солдат кровь пролил, та страна потом его лечит, кормит, поднимает на ноги, одевает и отправляет на Родину, в Россию. Но мне и заказные обеды не помогали. Рвота не прекращалась. Аппетита не было. Помню, подошёл ко мне военврач и говорит:
               - Ты сибиряк! Ты столько выдержал! Мы тебя вытащили с того света. Глотай котлету, как горькую пилюлю. Она сюда, а ты её обратно. Это приказ!
И начал я заставлять себя есть. Начал лёжа делать физзарядку, а то на костылях стоять не мог. Вскоре до моих ушей кто - то из медиков донёс информацию о подвиге Маресьева. Как он без обеих ног вернулся в строй. Тогда я для себя решил: пусть не в строй, и в гражданской жизни на колясочке ездить не буду, да и на костылях долго не задержусь - буду вставать на протез! И встал! Сильный дух и позитивный настрой - великая сила.
               А один здоровый парень под два метра ростом, инженер по образованию, офицер, отказался ампутировать ногу, сказав:
               - Без ноги не представляю себя, у меня жена молодая!
Умирал в муках. Потом просил нож, говорил:
               - Сам отрежу!
…Но было уже поздно. Медсестры плакали украдкой. Говорили, что мог бы жить, организм сильный был - умирал долго.
               Насмотрелся я и на труд медиков, особенно трудно было девчатам. Ведь мы, солдаты, мужчины, разного воспитания были. Попадались и хамы, и бабники. В основном держались девушки строго, но заботливо и душевно. Сколько же они от нас натерпелись! А грязный уход?! Когда ты в туалет «под себя» или на судно? Они и обмоют, и переоденут. Иногда мне казалось, что это руки моей мамы вытирают со лба холодный пот.
Шли дни и месяцы. Я привыкал к своему новому положению, боролся со своей слабостью и твердил себе одно:
- Надо подняться! Я должен подняться! Родители ждут меня…

Папа устало откинулся на спинку стула.Наша мама, видя его состояние, сказала:
- Ладно уж, хватит отец. Будет  время, девчата, он вам ещё много чего расскажет.
Мы с сестрой пообещали, что терпеливо подождём следующего рассказа. Так закончился тот памятный день в начале мая.