Одна беспокойная ночь, один беспокойный день

       Полковник Бочаров заместитель командира дивизии по воспитательной работе, взгромоздился на столе всеми своими ста двадцатью килограммами. Благо, что стол был дубовый, сработанный на совесть ещё в советское время. Тогда то, известно – и вода была вкуснее и небо голубее…
- «Бамбуковый»! Я сказал «Бамбуковый»! - уже почти кричал Бочаров в трубку, с остервенением вращая рукоятку армейского телефона «ТА-57». Битых полчаса он пытался соединиться по внутренней связи с одной из войсковых частей области зашифрованной под указанным позывным. Причина столь яростного желания полковника была ясна как белый день. Близились к исходу очередные сутки загула, из тех, что случались с ним по несколько раз в месяц. А это означало беспробудное пьянство и разврат в компании верного друга старшего прапорщика Замашкина.
        Штаб квартирой для указанных действий служил музей боевой славы Первой Гвардейской Н-ской дивизии, кураторство над которым полковник Бочаров осуществлял по долгу службы. Что касается Замашкина, то именно он по странному стечению обстоятельств вот уже долгие годы являлся начальником музея и к обязанностям своим относился в высшей степени похвально. Работал столько, сколько требовалось руководству, за что неоднократно поощрялся комдивом – генерал-майором Снегирёвым. Но особенно ревностно прапорщик относился к обратной стороне службы связанной с загулами своего непосредственного начальника Бочарова. Денно и нощно здоровый рязанский мужик Замашкин участвовал в них душой и телом.
         Мало кто из мужчин кроме этих двух представителей российских вооружённых сил, мог похвастаться тем, что ублажал женщин между пушкой сорок пятого калибра и станковыми пулемётами, используя в качестве подстилки флаг НСДАП. В этом плане они были настоящими патриотами, поскольку на боевом красном знамени соединения, полученном от Реввоенсовета в 1938 году, никогда не спали. Бархатное полотнище, расшитое золотом вызывало в их военных душах священный трепет…
- «Бамбуковый» на связи! – донеслось, наконец, из трубки.
- Это Бочаров, - не замедлил отозваться полковник. - У нас экстренная ситуация. Срочно высылайте дежурного фельдшера и связистку. Расчётное время прибытия к штабу дивизии один час!
- Солдат! – крикнул полковник, положив трубку и я – гвардии ефрейтор Максим Пропащев тотчас предстал пред его очи.
- Слушаю, Николай Иванович!         
- Давай-ка сынок, обнови нам с Володей стол. Организуй четыре тарелки и свежую закуску. Скоро подъедут две очаровательные дамы, которых мы обязаны принять по высшему классу.
       - Может к жене и детям, Николай Иванович? Уже неделю вы вдали от дома. Поберегли бы силы для семьи! – осторожно заметил я.
- Четвёртые сутки пылают станицы, горит под ногами донская земля! – донеслось сзади вместе с резко нахлынувшим запахом тройного одеколона. Сразу стало понятно, что прапорщик Замашкин вернулся, успешно выполнив секретную миссию и получив бонус «беленькой».
- Отставить ересь, боец! – погрозил мне пальцем прапорщик, выставляя на стол очередную литровую батарею. - Мы с товарищем полковником настоящие мужики и должны уметь вести наступление и оборону на два фронта! Плесни-ка нам ещё по рюмашке…
       Я послушно наполнил до половины два стакана, поскольку рюмок в музейном «сервизе» отродясь не бывало.
- Огонь-огонь! – кратко оттостовал Бочаров.
- Огонь-огонь! – эхом отозвался Замашкин, и огненная вода мягко вошла в их терпеливые желудки…
       Пока я сервировал стол, а мои командиры сводили счёты со «Столичной», прошёл час, затем другой. Ещё через некоторое время обеспокоенный Бочаров вновь взялся за телефон.
- «Бамбуковый», вашу мать! Где же, наконец баб…, отставить, выехавшая команда? – то
ли спросил, то ли прорычал он на ухо оперативному дежурному и, услышав, что двигатель «УАЗа» скончался где-то на полдороге, так жахнул трубкой об аппарат, что в оконной раме жалобно зазвенело стекло.
- Всё пропало Володя! – обиженно произнёс Бочаров и выпил не чокаясь. – Наши дамы не приедут.
- Ничего, Николай Иванович! – ободрил его Замашкин. – Не мытьём так катанием. Прибегнем к запасному варианту, то есть к услугам падших женщин.
       Прапорщик достал из сейфа визитные карточки массажных салонов с громкими названиями и методично начал обзванивать их. Результат не заставил себя ждать. Не прошло и часа, как меня с выделенной на представительские расходы пачкой денег в кармане отправили встречать гостей на КПП дивизии. Ночной мороз, сопровождавшийся северным ветром, слегка обжигал щёки. В свете фонарей было видно, как резво кружатся хлопья снега, засыпавшие пустующий плац, придавая ему ощущение новизны.
- Осталось всего несколько часов до утра, - подумал я, - и тогда вооружённые лопатами и щитами солдаты разгребут снег по периметру и утрамбуют, придав ему форму параллепипеда. Ведь в армии всё должно иметь форму, даже снег.
       Старший наряда лейтенант Зайцев, хитро прищурившись, посмотрел на мою заспанную физиономию, улыбнулся и привычно махнул рукой – дескать, ты и сам знаешь, что к чему. Вскоре у ворот лихо притормозила старенькая «Нива» и из неё в сопровождении хмурого верзилы выползли две, судя по всему видевшие многое женщины.
- Через два часа жду здесь же! – буркнул верзила, пересчитав деньги и сев в машину укатил, оставил меня со жрицами любви наедине.
- Ну что красавчик, пошли что ли? – сказала одна из них, ласково погладив меня по щеке. От неё пахнуло винными парами, дорогими духами и сигаретами.
- Ну-ну! Не вводите в соблазн девочки, я на службе, - мягко отстранился я и, ощущая на себе насмешливый взгляд лейтенанта Зайцева, повёл представительниц древнейшей профессии к страждущим.
- Милости просим, дамы! – засуетился Замашкин, - Милости просим! А не выпить ли нам за знакомство шампанского? Или может быть водочки? У нас и стол готов.
       Пока прапорщик освобождал гостей от верхней одежды Бочаров подмигнул мне и, подняв вверх два пальца показал на дверь. Это означало, что я должен был исчезнуть с глаз долой и на пару часов оглохнуть и ослепнуть. Довольный представившейся наконец то возможностью вздремнуть, я закрылся в соседней комнате, служившей одновременно кухней и фотолабораторией. Стащив кирзачи и размотав портянки, протянул ноги к обогревателю и, как и подобает настоящему солдату, в ту же секунду заснул. И только мне начал сниться близкий «дембель» и моя любимая девушка в шёлковой ночной рубашке, как кто-то грубо потряс меня за плечо. Встрепенувшись, я увидел перед собой Замашкина который, судя по всему, уже был близок к последней стадии опьянения.
- Максим, проводи женщин до туалета! – слегка покачнувшись, трогательно попросил он.
       Надо заметить, что просьба его мне была вполне понятна. Дело в том, что из соображений экономии музей в холодное время года не отапливался и температура во всех его залах кроме кабинета начальника и фотолаборатории был близка к уличной. В особо суровые зимние месяцы она зачастую доходила до десяти градусов мороза. В столь суровых условиях детали экспозиции постепенно приходили в негодность, но руководство дивизии, будучи людьми далёкими от тонкостей музейной работы, особого внимания этому не придавало.
       Ну а то, что в культурных домах принято было называть туалетом, находилось на втором этаже музея прямо за залом памяти В.И. Ленина. И поскольку здание было
постройки девятнадцатого века, туалет был его ровесником. Вопрос о его ремонте никогда принципиально не ставился, поскольку при музее числился солдат-смотритель, содержание которого не требовало затрат. Находясь на «боевом посту» он всегда мог ликвидировать последствия протечки и связанные с ними неурядицы.
       Подниматься до туалета ночью приходилось в темноте, поскольку выключатели света находились на втором этаже, и следовало основательно попыхтеть, чтобы до них добраться. В состоянии глубокого алкогольного опьянения, в котором в данный момент находились мои командиры, эта задача становилась сопряжённой с риском для жизни. Лестница была достаточно крутой, и даже покрывавшая её красная ковровая дорожка не смягчила бы падения. Именно поэтому Замашкин с Бочаровым предпочитали выходить «до ветру» на крыльцо музея, по обе стороны от которого стояли уже привыкшие ко всему ёлочки. Для женщин этот вариант по понятным причинам, увы, был неприемлем. 
- Ну, так что, Максим, проводишь дам? – ещё раз переспросил прапорщик.
- Слушаюсь, - ответил я, окончательно проснувшись, - не выносить же за ними вёдра.
       Из коридора раздался пьяный смех. Путаны, хохотали навзрыд, глядя, как полковник Бочаров, завернувшийся в одну лишь простыню, словно в тогу степенно прохаживается вдоль бюстов героев дивизии и раскланивается перед ними как перед старыми знакомыми.
- Terra est Stella. – бормотал он по латински, картинно поднимая вверх в знак приветствия правую руку. – In corpere sano mens sano.
- Пойдёмте девочки! - сказал я, посмотрев с минуту на всё это безобразие, а про себя подумал - неровён час, не сдержитесь.
- Не спеши солдатик, мы за тобой не поспеваем! -  причитали они, поднимаясь за мной по лестнице, и всё норовили ухватить то за ремень, то за край хэбэ. Наконец я отсчитал нужное количество шагов от лестницы направо и нащупал на стене рубильник. При свете идти стало значительно веселей.
- Ты что же живёшь здесь совсем один? – спросила старшая.
- Ну, допустим, не живу, а ночную службу несу, - поправил я её. – Ну а то, что один, так я уж привык. Иногда, правда, привидения стонут, но они же мёртвые и поэтому не кусаются…
       Звук, издаваемый при ходьбе моими подкованными сапогами, гулко отзывался в
 промёрзших стенах музея. За спиной неожиданно лопнула, видимо не выдержав мороза, лампочка. Упоминание о привидениях усилило эффект и путаны тревожно заозирались, практически перейдя на спортивную ходьбу.
- Ну, вот девушки, тут уж вы как-нибудь сами, - сказал я им и гостеприимно распахнул дверь в туалет, отступив на шаг в сторону. Зимний ветер шумно ворвался в разбитое окно, наспех заколоченное досками. – Свет, правда, здесь отсутствует, как и посадочные места, вода в системе замёрзла, но в целом пользоваться вполне возможно.
- Солдатик, постой рядышком, мы боимся! – в один голос запричитали ночные бабочки.
- Ладно, не тревожьтесь. Только дверь чуток прикрою, – ответил я и вышел в коридор.
       Женщины шумно завозились. Через несколько минут дело было сделано, и, проводив их обратно, я вновь устроиться на стуле, лелея смутную надежду вздремнуть. Однако это мне не удалось. Из-за стенки сначала доносилились громкие крики и смех, а чуть погодя отчаянно заскрипели пружины старой армейской кровати. К тому же её железная спинка начала ритмично ударяться в стену, что так же не способствовало процессу засыпания. Моё воображение предательски начало рисовать картины происходящего в соседней комнате.
- Тьфу ты! – с досадой подумал я. – Вот ведь оказия какая, попасть служить к таким начальникам. Выпить что ли пока они не видят… Я встал, вытащил из шкафа бутылку водки и только было, собрался плеснуть себе чуток, как в дверь вбежала одна из путан, та, что была помоложе.
- Солдатик, миленький я не выдержу больше этого полковника. Он настолько пьян, что не может дойти до конца, но и останавливаться тоже не собирается. А у меня уже всё болит от его туши. Давай я лучше тебя приласкаю, деньги всё равно уплачены, а ты мне нравишься. Да и тяжело тебе здесь одному то…
       Прижавшись ко мне всем телом, она преданно посмотрела мне в глаза, и я почувствовал, как предательски зарделись мои уши и обрели пролетарский цвет щёки.
- Раз, два, три, четыре, пять…– начал я считать про себя, пытаясь не допустить, чтобы гормоны ударили в голову.
- Солдатик, я тебе что, не нравлюсь? – снова подала голос девушка.
- Да не в этом дело, - ответил я, отстраняясь от неё и продолжая счёт в уме, - Всё гораздо проще. Я человек подневольный, поскольку нахожусь на службе. Полковник мой начальник, ну а ты сегодня его женщина. Как говорится, кто женщину ужинает, тот её и танцует. Так что извини, не судьба…
- Света! – донесся жалобный крик Бочарова. – Светулик! Ты где прячешься, маленькая проказница?
       Чувствуя, почему-то, себя предателем я легонько подтолкнул девушку к двери, и она обречённо отправилась отрабатывать свои деньги. Ещё через полчаса, проводив дам к начинавшему уже нервничать сутенёру, я вернулся в музей. Воздух в центре недавнего разврата был тяжек. Запах пота, выпивки, сигарет и еды смешались воедино. На сползшей со стола до пола скатерти беспорядочно громоздились тарелки с недоеденной закуской, виднелись разноцветные пятна, и стояла початая бутылка водки. На полу валялось окурки, несколько пустых бутылок и использованные презервативы. В общем, ничего нового для меня, во всём этом спустя год службы не было. И посреди этого бедлама прапорщик пытался разбудить Бочарова, который, улыбаясь чему-то, крепко спал на кровати, неловко завалившись на бок. Однако, вскоре осознав тщетность своих усилий, Замашкин вытер со лба пот и уселся за стол.
- Давай выпьем Максим, и поеду я домой! – сказал он. - Ночь у тебя выдалась сегодня тяжёлая. Убирать ещё за нами, мыть тут всё… Он покосился на разбросанные презервативы. - Ты не обижайся на нас дураков и зла в сердце не таи. Когда-нибудь будет и на твоей улице праздник.
       Молча пережёвывая копчёную колбасу и цепляя вилкой худосочные шпроты мы выпили раз, другой, третий и прапорщик начал собираться домой. Шинель никак не хотела принимать его ходившее ходуном тело, но обоюдными усилиями мы с ней всё-таки совладали. Замашкин нахлобучил шапку по самые глаза, собрался было уже выйти, но вдруг развернулся и некоторое время задумчиво смотрел на меня.
- Слушай, а туалетная вода у тебя есть? -  спросил он, наконец.
- Как без неё, товарищ прапорщик, - ответил я, с готовностью доставая флакон «Lomany».
       Замашкин трижды обдал себя парфюмом, снова слегка задумался, а затем, видимо для верности, открыл рот и побрызгал в него туалетной водой.
- Видно, что я пьяный? – задал он после этого убийственный вопрос и, не дождавшись ответа, направился к двери.
- Подождите, Владимир Егорович, я выйду вас проводить, - попросил я, накидывая бушлат и закрывая дверь музея на ключ.
       Убедившись, что Замашкин сел в попутный автомобиль и правильно назвал домашний адрес, я пожелал водителю счастливого пути и отправился обратно. Но, подойдя к музею, почувствовал, что ноги мои подкашиваются – дверь была нараспашку. Замок, вырванный с корнем вместе с креплением, валялся на припорошённом снегом крыльце, однако кроме наших с прапорщиком никаких других следов на дорожке не было. Дверь в кабинет так же была распахнута, и Бочаров в нём отсутствовал. Видимо полковник проснулся в одиночестве, когда мы ушли, и встревожился. С учётом его немалого веса и богатырского телосложения становилось понятно, что, спустившись с разгону по лестнице, он словно живой таран без труда сломал дверь. Выйдя из музея, я снова осмотрелся. Так и есть. Следы полковника тянулись вдоль стены здания прямо по линии отмостки.
- Ну и ладно, - подумал я, затем набрал номер дежурного по КПП и, узнав, что Бочаров проследовал прямиком в штаб дивизии, окончательно успокоился.
- Отправился он в свой кабинет и, слава Богу, не хватало ещё возиться с ним остаток ночи, - подумал я и, отремонтировав входную дверь, наконец-то заснул, невзирая на царящий вокруг беспорядок.
       Проснулся я от того, что кто-то настойчиво стучал в окно. Протерев сонные глаза, я отодвинул занавеску и вгляделся в предрассветные сумерки. За окном стоял прапорщик Замашин собственной персоной. Судя по его отчаянной жестикуляции, он просил меня открыть дверь. Изрядно выматерившись про себя и попомнив бога и чёрта, я вполз в сапоги, накинул гимнастёрку и побрёл к двери.
- Максим, как мужик ты должен всё понять правильно, - сказал прапорщик, проталкивая мимо меня в музей красивую девушку. – Я ехал по Ленинскому проспекту и вдруг вижу, стоит она – волосы ниже лопаток, в фигуре всё самое лучшее… В общем, взыграла кровь и я не сумел проехать мимо. Остановился, поговорили. Оказывается, у неё есть ребенок, которого нужно кормить, а она сама мать-одиночка. Ну а мне, старому волку, было бы непростительно оставить без внимания такую ослепительную женщину, ну а, её дитя, соответственно – без пропитания.
- Я всё понял, Владимир Егорович. Вот только вопрос, когда же мне сегодня спать?
- Ну, зачем ты так, Максим? Тяготы украшают военную жизнь. Притулись в фотолаборатории и сопи себе потихоньку, - ответил Замашкин. 
- Понятно, - я закрыл дверь и сделал всё в точности так, как посоветовал мой непосредственный начальник.      
       Впрочем, выспаться мне не удалось. Моё погружение в царство Морфея прервал телефонный звонок. Буквально подпрыгнув от
неожиданности, я бегло взглянул на часы. Стрелки показывали половину восьмого.
- Дежурный по музею ефрейтор Пропащев! – гаркнул я в трубку заученную фразу.
- Максим, это Бочаров, - донеслось в ответ. -  Ну-ка живо ко мне со шваброй, зубной щёткой и набором для бритья!
       Через десять минут я вошёл в кабинет полковника. Сам он, стоя в трусах и майке гладил на рабочем столе свою форму. Вид у полковника был, мягко говоря, помятый. Я со злорадством отметил, что на его плече красовался изрядный синяк. Значит, выломанная дверь не пройдёт даром. Что ж, поделом. Лицо полковника как будто бы было исполнено смирения и печали.
- Максим, вытащи из холодильника и открой бутылку шампанского, мне нужно слегка взбодриться. Затем вымой пол и можешь быть свободен. Я позвоню комбату Тюрину и распоряжусь, чтобы тебя сегодня никуда не привлекали.
- Спасибо, товарищ полковник! – поблагодарил я, быстро выполнил его просьбу и вышел на улицу. Светало. Бойцы комендантской роты, шумно дыша, строем пробежали мимо меня в спортгородок. Приветливо махнув им рукой я не спеша отправился в музей, с тревогой думая о том, что утренняя бутылка шампанского была явно не к месту. Она вполне могла положить начало очередному пьяному загулу полковника Бочарова.
       Видимо боги сегодня были явно не в духе, и мои опасения подтвердились целиком и полностью. Не прошло и часа, как Бочаров с одной из дивизионных связисток заявился в музей. Они с прапорщиком о чём-то пошушукались и подозвали меня к себе.
- Максим, сегодня пятница и завтра у нас выходной, поэтому мы имеем полное право расслабиться перед общением с семьёй. Ты же действуй строго по распорядку, но в музей никого не пускай. Мы с прапорщиком будем здесь отдыхать, – заявил мне полковник.
- Слушаюсь, товарищи командиры! – вяло подчинился я и пошёл выбривать свою изрядно заросшую за истекшие трое суток физиономию. От бритья меня оторвал настойчивый телефонный звонок.
- Дежурный по музею ефрейтор Пропащев! – снова доложился я установленным образом.
- Это генерал-майор Снегирёв! – раздалось на другом конце. – Где начальник музея? 
- Товарищ прапорщик только что убыл помогать жене в школе со стендами по военной подготовке! – выпалил я первое, что пришло на ум.
- Слушай меня внимательно, солдат, - сказал комдив после некоторого молчания. – Через полчаса я буду в музее с комиссией из Генерального штаба, и не дай бог ты не
сумеешь провести для них экскурсию на должном уровне.  Остаток службы будешь проводить в дисциплинарном батальоне. Ты всё понял!?
- Так точно, товарищ генерал-майор! Разрешите выполнять? – ответил я и положил трубку. На душе моей заскребли кошки. Само проведение экскурсии не вызывало у меня трудностей. Как для историка по образованию это было для меня плёвой задачей. Тем более мы с прапорщиком уже не раз занимались данной темой. Дело было в другом. Во-первых, я являлся солдатом срочной службы конца девяностых годов двадцатого века и формы одежды приличествующей случаю, у меня, конечно же, не было. Во-вторых, в соседней комнате «кувыркались» с женщинами два не последних человека дивизии, о высоком нравственном уровне которых были осведомлено её руководство вплоть до столицы. Именно эти соображения, я изложил своим командирам, без стука войдя в кабинет и отсрочив момент их половой разрядки.
- Максим, возьми мою форму и Христом богом молю, не подведи! Покажи им экспозицию первого этажа и попытайся не допустить наверх! – попросил Замашкин, практически запрыгивая в трусы.
- Да, брат, ты уж выручай нас непутёвых, ну а мы то в долгу не останемся, – добавил слегка побледневший от критической ситуации полковник. – Уж благодарность командования и знак отличника боевой подготовки по окончании службы тебе обеспечены.
- Шли бы вы со своей благодарностью…- зло подумал я и бросился готовиться к встрече. Мои командиры, спешно одевшись, укрылись вместе со своими женщинами на втором этаже музея.
- Хорошо хоть побрился с утра, – пронеслось в голове. И едва я успел пришить чистый подворотничок, надраить до блеска сапоги и расчистить от снега ведущую к музею дорожку, как у КПП показались представители высшего военного командования. Набрав в лёгкие побольше воздуха я прошёл им навстречу строевым шагом, звонко щёлкнул каблуками сапог и, отдав честь, браво доложил:
-  Здравия желаю, господа офицеры! Заместитель начальника музея гвардии ефрейтор Пропащев! Разрешите сопровождать вас по залам и поведать о славном боевом пути соединения! Комдив Снегирёв глянул на меня так, что кровь бедного солдата едва не закипела, но всё-таки кивнул и сказал:
- Давай, ефрейтор.
       Тягуче медленно текло время. Стараясь поворачиваться к высшим чинам таким образом, чтобы они не разглядели моих дырявых сапог, я быстро и связно рассказывал им об истории дивизии, передвигаясь по залам. Моя гранёная указка летала от экспоната к экспонату, а язык выдавал такие речевые обороты, что самому становилось занятно. Военные в свою очередь, с интересом оглядывали меня с ног до головы, видимо норовя понять, кто же всё-таки перед ними – солдат срочной службы или контрактник, рядовой или прапорщик? Где-то в глубине души я разделял их недоумение, поскольку с армейской точки зрения был обмундирован как клоун: старые кирзовые сапоги, офицерская шинель, перепоясанная солдатским ремнём с начищенной бляхой и выглядывающая из-под неё желтизна «Афганки». Но разве я виноват, что попал в армию в 90-е годы?
- Спасибо, боец! Содержательно. – сказал, наконец, мне руководитель комиссии с погонами генерал-лейтенанта. - Язык у тебя подвешен как надо, ну а насчёт формы одежды мы распорядимся. А то что это ты, понимаешь, выглядишь как советская военная угроза? Форма, она должна соответствовать содержанию!
      Видимо сам поразившись глубине своей мысли, штабист оставил автограф в Книге почётных гостей, дружески хлопнул меня по плечу и пошёл на свежий воздух. Сопровождающие гурьбой засеменили за ним.
- Молодец, солдат, зачёт! – коротко обронил комдив Снегирёв и отправился вслед. Закрыв за ними дверь, я вытер со лба пот и оперевшись на стену, присел на корточки. Сказывалась накопившаяся усталость.
- Макс! – донеслось откуда-то сверху, и я увидел своих проштрафившихся командиров, спускающихся по лестнице вместе с женщинами. Они явно замёрзли и совсем протрезвели на холоде…
- Ты вёл их  без единой запинки полтора часа! Мы то ладно, привыкшие, а вот девочки, те вообще просто обалдели. Молоток, парень! – глаза прапорщика светились неподдельной гордостью за своего подчинённого.
- Да, малыш, - добавила «боевая подруга» Замашкина, - Если у тебя и остальные части тела работают как  язык, то ты просто супер!
- Пошли бы вы все к такой-то матери! – вяло подумал я про себя и вслух заметил: - С вас внеочередное увольнение, товарищи командиры…

г.Калининград, 02.10.1996.