кухня. ч. 5, 6

5. Я лучший. Утка.

Все кончается рано или поздно   и наша миссия помощи селу шла к завершению. Надо когда-то и учиться. Я каждый день уезжал со своим Миколой сгребать колоски, возвращался позже всех, но мне нравилось – теперь я все время был за рулем,  Микола сидел на вилах и дергал ручку – для него такая работа, как отдых, а мне рулить трактором - по кайфу. Наступил последний день работы, за бортом  немногим больше месяца наших сельских будней. За это время  трижды нас с Тарасовым отсюда, а значит и из института, чуть не выгнали, зато до следующего колхоза в следующем году мы надышались настоящим воздухом без добавок выхлопных газов,   напились настоящего молока, не разбавленного водой, мясо, овощи – все было настоящее, каким только здесь может быть и никогда не будет таким в городе, физический труд тоже никому не помешал, зарядку можно было не делать – она начиналась сразу с подъемом и до конца дня.

Колхозу, сколько бы колхозники не насмехались над нами, ни за что не собрать ни кукурузу, ни колоски, ни даже ремонт в свинарнике не сделать, когда б ни студенты. Все так и осталось бы в поле. И так по всей стране, и неужели так будет всегда? Нет, помочь мы всегда пожалуйста, тем более, вместо занятий, какой студент не согласится делать что угодно – лишь бы не заниматься – увиливание от занятий – есть, пожалуй, одним их парадоксальных законов студента. Но какая же это помощь, когда мы попросту все делали сами, колхозников, кроме командиров, никого нигде.

 Окрепшие и оздоровленные мы готовы были приступить к учебе, хотя, если честно, не так уж плохо было нам в колхозе, вот по дому скучали – это да, даже те, кто жил в общежитии, тоже стремились к себе домой, в общежитие. Смотрю я на все это село: и как живут здесь люди?  - за тридевять земель от станции, не говоря уже о районе, а тем более, городе. Нет, я не смог бы. Местные тоже постепенно бегут отсюда, и никто никогда не возвращается, село немеет.

В последний день я приехал, как всегда,   после ужина, девчонки  уже привыкли и оставляли мою пайку: сдвигали миски с едой на край плиты, чтобы еда не сгорела, но и не остыла совсем. Я взял полотенце, мыло и только   собрался  смыть слой грязи с лица, как подкатывает ко мне наш староста Коля Романчиков, смотрит на меня, будто первый раз видит,   загадочно прищуривается и спрашивает :
- А ты знаешь, что Юрий Николаевич  только что провел собрание и подвел итоги нашей работы?
-  Откуда, я же только приехал.
-  А знаешь, кто занял первое место по итогам всего периода?
-  Коля, я тебе передать не могу, до какой степени мне мне до одного места, кто там занял первое место… вот видишь, -  стихами заговорил… дай  лучше умыться, есть хочу.
-  А все-таки, кто на первом месте, как ты думаешь?
-  Ну, ты, наверное.
-  Нет, не угадал.
- Тогда … и я стал перечислять всех возможных, на мой взгляд, потенциальных передовиков, в числе первых, конечно, назвал и плотника Вадима с его дружком.
 Коля слушал меня с видом человека, который владеет сногсшибательной информацией, какую без него мне ни за что не узнать и мечтает получить удовольствие от моей реакции на эту информацию. 
-  Нет, все не то, - улыбался он все с тем же прищуром.
-  Тогда не знаю, сказал тебе – мне до лампы. Дай умыться, там еда моя остынет совсем.
-  Ладно, так и быть скажу – в передовики вышел ты, причем с большим отрывом от всех остальных, Вадим ближе всех к тебе, так и тот отстал в два раза. Шеф тебя сегодня в пример всем ставил.
Если бы мне сказали, что через час Луна упадет на Землю или завтра Хрущев приедет в этот колхоз, я удивился бы меньше.  Коля увидел мои вытаращенные глаза – он был доволен произведенным эффектом.   
-  У них в колхозе самые высокие расценки у  механизаторов, - начал разъяснять он, -  а ты  считался помощником механизатора, на втором месте повара, так вот ты и  набрал больше всех очков и денег. И всем нам за помощь колхоз   выделяют   утку – одну  на двоих.
-  Отлично, я утку люблю, сказал я и двинулся к умывальнику.
-  Все утки уже в корзине, в кладовке, только их надо общипать.
-  А я здесь причем?
-  Притом, что все общипывают свою утку сами, вот ты с Тарасовым и общипывайте свою утку.    
-  Не буду никого я общипывать, повара есть, пусть и щипают уток, это их дело.
Я ушел умываться, рукомойник, конечно же, был пустой, налил туда воды, потом долго хлюпался, смывая грязь и получая удовольствие от водной свежести - воду люблю.   Умывшись,   взял миску со своим ужином – опять каша пшенная с мясом. Каша сухая – есть невозможно, поковырял, взялся за мясо, мясо ничего, мясо трудно испортить. Подошел Тарасов.
- Ты знаешь, что нам надо утку щипать? – загадочным тоном спросил  он  меня. 
-  Щипай сам, я не буду. С какой стати я должен еще и уток щипать, у нас что поварих нет,  пусть они и щипают уток, а я буду щипать их.
-  Я тоже так думаю, - согласился со мной Витя, у нас с ним почему-то всегда было взаимопонимание, почему-то только с ним и было.
- Завтра после обеда машина и на станцию, к вечеру будем в Харькове, а там и дома.
-  Ага. Там нас сначала  загонят на санпропускник,  прожарят наши шмотки, а уж потом домой отпустят, - забыл, как в том году мордовали? Часа два, если не больше. Мы же там не одни будем.
-  Все равно завтра будем дома, часом раньше, часом позже, - это уже не так важно, - философски заметил рассудительный Тарасов.
Возле кладовки было оживление – народ щипал уток и складывал их в корзину. 
-  Идем спать, - сказал я
-  Идем, - согласился Витя, - читать все равно уже нельзя – темно.
Я доел кашу, добавки не хотелось: « Погано готовят девчонки, так еще и уток не хотят щипать» - подумал я про себя и пошел за зубной щеткой.

Со щеткой и зубной пастой «Мятная» выхожу на улицу – там Юрий Николаевич что-то  говорит Тарасову, похоже опять конфликт, увидев меня, он показал жестом – иди, мол, сюда. Конечно, какой конфликт без меня. Ну, не везет мне сегодня на гигиену – вначале староста не давал умыться, теперь этот не дает зубы почистить, что ему сейчас не так! Наверное, поздравить хочет меня с выдающимися достижениями   на колхозных ланах. Подхожу молча, жду поздравлений, а он мне:   
-   Вы почему утку не ощипываете? - Юрий Николаевич был близок к  выходу из нервного равновесия: Тарасов довел - он своими задрочками кого хочешь доведет до белого каления. Сказал начальнику, что он ест только селезня, а в этой корзине селезня он не нашел. Юрий Николаевич как раз объяснял Тарасову про разницу между селезнем и уткой, а тут я показался, вот он уже разогретый и накинулся на меня и это несмотря на то, что я уже в передовиках и победитель соцсоревнования. «Любит» нас Юрий Николаевич, сколько раз ощущал его горячее желание дать одному из нас, а то и обоим, в морду, вот и сейчас, похоже, он в таком же настрое.   Далась ему эта утка, какая ему-то разница – будем мы щипать, не будем. Шел бы к своей хозяюшке на кроватку – вон выглядывает уже, последняя ночка  как-никак, так нет – надо нас с Витьком  подаставать.
-  А что она мне плохого сделала, чтобы я ее щипал? – съязвил я, а как иначе? - И потом, не хочу я никаких уток – у меня от них изжога.
- Плохое и изжогу  она тебе сделает, если к утру не будет ощипана, - многозначительно впился зрачками в меня Юрий Николаевич.
Что б хорошее, а плохое и утке не в труд  - запросто  к ректору на ковер  выпихнет птица безголовая. Я решил лучше помолчать, пусть уже уйдет, там будем решать, что делать. Не дождавшись ответа, шеф ушел, и вправду ночь последняя, а село это даже не в нашей области, и захочешь, - не наездишься.

-  Ну и что будем делать, ведь заложит нас ректору этот тип, - посмотрел на меня Тарасов.
-  Я иду зубы чистить. А ты думай, мыслитель.

6. Эврика.

С чистыми зубами и еще раз умытым лицом я  подошел к Тарасову и мы пошли посмотреть на уток. В кладовке стояла полная корзина голых уток и рядом в другой корзине лежала одна вся еще в перьях. Мы переглянулись – желания дергать перья как не было, так и нет. Вышли на улицу, на воздухе думается лучше.
-  Придется щипать эту долбаную утку, - грустно заметил Витя.
-  Это же надо, чтобы в самый последний момент такая подлянка, - говорил я растягивая слова, как бы ожидая  какой-то идеи в решении компромисса – утку щипать придется – это ясно, но надо, чтобы  и свое самолюбие хоть как-то утешить, не сдаваться же без боя.
 Народ наш разошелся, на улице было уже холодно и все были в казарме. Только поварихи еще колотились на кухне. Я глянул на печку – сквозь плохо прикрытую дверцу был виден огонь.

Что там Архимед!! Вот у меня «Эврика»! Я вспомнил, как горела у меня сковорода с мясом.
-  Витя, тащи утку.
-  Это зачем?
-  Сейчас увидишь, я ее ощиплю за пять минут.

Витя ушел в кладовку и вернулся оттуда с уткой, брезгливо держа ее за ноги. Я взял утку и направился к печке. Открыл дверцу, подбросил  несколько тонких щепок, стал ждать, когда они разгорятся.
-  Хочешь спалить утку. Нет утки – некого щипать! Гениально! Представляю, какая вонища здесь будет.
-  Не боись! Никакой вонищи.
 С этими словами я снял с плиты круги, пламя выскочило из печки, щепки пылали во всю силу, я  воткнул утку прямо в огонь. Перья вспыхнули. Пошел специфический запах, я держал утку за ноги и вертел ее над огнем, огонь так и норовил обжечь мне пальцы, но обошлось. Когда все перья сгорели, я бросил утку в таз и сказал Тарасову: « Теперь можешь легко и без усилий - даже получишь удовольствие – выдергивать пеньки от перьев». Витя брезгливо потянул за самый длинный пенек – тот легко выдернулся, другой, третий – так же легко. Вдвоем мы очистили от пеньков всю птицу за несколько минут. Утка была ощипана идеально. Мы бросили ее в корзину к остальным уткам, наша выделялась цветом кожи и упитанностью. «Наша негритянка» - бросил я реплику  и мы пошли спать.   «Зато легко найти будет,   с   другими не спутаешь», заметил Тарасов, натягивая одеяло на голову, он так спал: «Вдыхаешь то, что выдыхаешь»,- говорил я ему.
 
Утром мы с Витей встали позже всех. На длинном   обеденном столе трое наших разрезали уток пополам, стремясь решить задачу, как разрезать утку на две равные части. Строго по позвоночнику резать не удавалось, позвоночник в любом случае примыкал к одной из половинок, тем самым делая её больше. Это нарушало изначальный принцип – перед уткой все равны.    Вставала новая задача – кому какая половинка. А это уже неравенство. Неравенство ведет к конфликтам. Одни проблемы из-за этой утки.

Утром мы с Витей встали позже всех. На длинном   обеденном столе трое наших разрезали уток пополам, стремясь решить задачу, как разрезать утку на две равные части. Строго по позвоночнику резать не удавалось, позвоночник в любом случае примыкал к одной из половинок, тем самым делая её больше. Это нарушало изначальный принцип – перед уткой все равны.    Вставала новая задача – кому какая половинка. А это уже неравенство. Неравенство ведет к конфликтам. Одни проблемы из-за этой утки.

Мы подощли к корзине, там  лежала всего одна утка –  шкура да кости, и она была белая.    Нашей упитанной негритянки не было. Стырили!



Все.


04.04.2013.- 3:13       WalRad.