Ксения и Владимир
Посвящается памяти моей бабушки и деда
1
В начале октября 1917 года в Гатчине было тихо. Типично-провинциальную жизнь ничто не нарушало; в огромном дворце-замке, помнившего еще «гатчинского затворника» императора Александра III, тихо жил брат царя «всеобщий любимец армии» великий князь Михаил Александрович, которого иногда видели в городе в открытом автомобиле с шофером безо всякой охраны, в парке гуляла местная молодежь, отставные генералы и чиновники. На проспекте Павла I-го, пересекающего весь городок с севера на юг, тоже было спокойно. Магазины и лавки работали как всегда; но людей в будние дни почти не было видно. Никаких революционных слухов и явлений не наблюдалось.
Вокруг Гатчины, в основном — вдоль ветки Николаевской железной дороги, издавна располагались старинные усадьбы и дачи состоятельных владельцев: в Тайцах, Суйде и Кобринском были наследственные земли Ганнибалов, пожалованные знаменитому арапу Петра Великого императрицей Елизаветой Петровной в 1742 году, в Мариенбурге жили отставные генералы, в Пудости — просто богатые дачники. Но к началу прошлого века многие дворянские усадьбы пришли в запустение, или же сменили владельцев, иные перешли во владение к богатым купцам, например к Елисеевым, или промышленникам, а иные и вовсе стали сдаваться столичным дачникам на сезон. Среди них Суйда была далеко не самым захолустным поселком, а наличие железной и рядом автомобильной дороги придавала ей статус отдаленного Гатчинского предместья, в котором кроме местных жителей, проживали, в том числе, младшие офицеры и чиновники, служившие в Гатчине. К тому же на станции был вполне приличный каменный вокзал, сгоревший и разобранный затем сразу после войны, а в нем — кафе, в котором можно было недорого и неплохо перекусить. Но этим вокзалом и несколькими пристанционными одноэтажными строениями сама эта Суда и кончалась, поскольку это было именно название станции, на некотором удалении от которой по правую руку, если ехать из Гатчины, тянулось удлиненное с юга на север Высокоключевое, а по левую, еще на большем удалении от станции — Воскресенское, за которым южнее и располагалась бывшая усадьба Абрама Петровича Ганнибала, на местном кладбище которой он и был захоронен. Но оставалось только гадать, что именно из них относится к Суйде.
Борис Образцов, 30-летний поручик Гатчинского инженерного полка, также был вынужден снимать здесь комнату в частном деревянном доме, так как в Гатчине это было слишком дорого. По воскресеньям к нему заходил его приятель прапорщик Володя, который снимал комнату тут же неподалеку по той же причине. Вдвоем они иногда выпивали, но в меру, иногда — засиживались в местном вокзальном кафе за бутылкой доброго портера или даже шампанского, которое покупали вскладчину; но чаще отправлялись в Гатчину, в синематограф или на танцы в местное Дворянское Собрание. Раньше, до Февраля, это было вполне благопристойное заведение, но теперь туда наведывались и нижние чины, что составляло дополнительную напряженность для господ офицеров. Но в это воскресение к нему должна была приехать в гости 17-летняя сестра Ксения и привезти кое-какие гостинцы от матери. Жили они бедно, в Гатчинской слободе, сразу за Ингербургскими воротами, было у них полдома и небольшой участок. В гимназию Ксения уже не ходила, но зато регулярно — в местный собор и монастырскую церковь, и почти все монашки знали ее в лицо… На жалование Бориса рассчитывать не приходилось — младшие офицеры получали тогда вовсе немного. Отец их, Николай Харитонович, умер в 1912 году и пенсию после него назначили вовсе крохотную — примерно 5 тогдашних рублей.
Ксения приехала около двенадцати. Брат и сестра поцеловались; Борис спросил, все ли в порядке дома. Ксения отвечала, что все по-прежнему, но без ее помощи матушке пришлось бы совсем плохо.
— Да вот выйдешь замуж, тогда уж точно плохо ей придется …
— Да что ты! Я об этом и не думаю! — Ксения искренне покраснела, но говорила правду: она и впрямь не думала еще ни о каком замужестве.
Она между тем вынимала из большой сумки привезенные банки с помидорами, огурцами, вареньем.
— Не много ли? — удивленно спросил Борис. Самим-то что осталось?
— Да не волнуйся, осталось. А это тебе не на одну неделю…
— Ну, спасибо, спасибо… Если что по хозяйству надо сделать — ты скажи, я обязательно приеду…
Вдруг раздался звонок колокольчика. Борис выглянул в окно и увидел Володю. Он служил с ним в одной местной строительной части, хотя постоянно проживал в Петрограде.
— Познакомься, — молвил ему Борис, когда Владимир вошел в комнату, — это моя сестра Ксения.
— Это твоя сестра? — только и мог воскликнуть Владимир, и добавил традиционное — очень приятно… Ксения ему сразу же понравилась; видимо, она отвечала его идеалу красоты: светловолосая, сероглазая, с округлым лицом, стройной фигурой и с большой косой. По тому, как она держалась, можно было понять, что Владимир ей тоже понравился, — высокий, стройный, с благородными чертами бледноватого лица, вот только типично офицерские усики его не понравились. И когда потом они стали встречаться, то она через некоторое время сказала ему об этом, и он без спора сбрил их. А пока они втроем сели завтракать, благо было чем. Потом Ксения засобиралась обратно, и Владимир конечно хотел бы ее проводить, но счел это с первого раза не совсем приличным. К тому же ни Борис, не Ксения не намекали на это. Поэтому они немного прогулялись вдоль линии железной дороги по пути к станции, где на значительном возвышении шла романтическая тропинка, вся в зарослях кустарников и буйно разросшегося разнотравья. На перроне они подождали, пока прибудет поезд и благополучно посадили Ксению в вагон 2-го класса. Когда они остались вдвоем, Борис поинтересовался насчет сестры и Володя еще раз сказал, что она ему понравилась. И еще он спросил, как бы ему с нею встретиться в Гатчине?
— А просто, — ответил Борис. Она каждое утро к обедне ходит в Покровский собор, что в монастыре. Да и я могу сказать…
— Нет, нет, не стоит, я думаю… что мы и так встретимся. А она что, сильно верующая?
— Да, верующая… А что?
— Да ничего, просто…
— Ладно, пойдем! Что делать-то будем? Выходной все-таки!..
На следующий день, освободившись от службы, Владимир несколько раз прошелся вдоль Покровского собора, но Ксении, естественно, не было. «Быть может, она пойдет в собор Петра и Павла?» — подумал он, но тогда ему пришлось бы дежурить на углу Соборной улицы, что находилась в стороне, и вообще эта роль поджидающего кавалера ему не нравилась. «Как-то глупо получается! — подумал он в сердцах. — Нужно было заранее договориться!..».
На другой день он вновь ожидал Ксению у Покровского собора, решив, что если ее не встретит, то тогда уж обратится за подмогой к Борису. И когда он уже перестал надеяться и собрался, было, уходить, он заметил ее приметную фигурку со скорой походкой. Воспрянув духом, он быстро пошел к ней.
— Ксения! — воскликнул он и почувствовал, как совсем ненужно забилось сердце, —Ксения, постойте!
Она услышала, обернулась и увидев его, остановилась на миг. Он подошел к ней, и попытался непринужденно улыбнуться, изображая не то Печорина, не то Андрея Болконского после бала. По ее блуждающей улыбке он понял, что она рада этой встрече. Но Владимиру было неловко признаться, что он ее специально поджидал и поэтому он сказал: — А я иду по делам и смотрю: вы или не вы?
— Я, и я рада вас видеть!
— Правда? Вот и славно! Ну, так что? Вы сейчас заняты? Что, если нам немного погулять, когда освободитесь? Можно в кино сходить…
— Да, — чуть смутилась Ксения, — я сейчас иду к обедне, но скоро освобожусь, и… а вы разве не на службе?
— На службе, конечно. И буду занят до четырех часов. Но после — в вашем распоряжении!
— Ну, вот и хорошо. Давайте в четыре и встретимся у синематографа. Знаете, где?
— Да, конечно! Ну, до встречи!
— До свидания!
Вечером, как договорились, они встретились у синематографа. Шла картина с участием Веры Холодной. Владимир тут же подумал: «Хорошо, что не с Чарли Чаплином — быть может любовная тема подействует на нее…». Ему именно теперь вовсе не хотелось смеяться. Когда начался сеанс, Владимир постепенно плотнее придвинулся к Ксении и по тому, что она не отстранилась, понял, что ей это не неприятно. Затем он попытался взять ее за руку и слегка ее сжать. Обнять Ксению он пока не решался и, наверное, правильно делал… После кино, поскольку уже стемнело, Владимир взял извозчика и довез Ксению до самого ее дома в Солдатской слободе. Доехали слишком быстро, если б они шли пешком, то он мог бы подольше с нею поговорить. Но на улице было так сыро и неуютно, что Владимир не стал этого делать. Простившись, он медленно пошел к вокзалу, чтоб сэкономить на извозчике.
Наконец, на ближайшее воскресенье они все втроем согласились встретиться вместе в Гатчине. Говоря откровенно, Владимир предпочитал бы встретиться с Ксенией наедине, но та заявила, что Борис хочет погулять с ними, и Владимир не стал возражать, ведь так или иначе, но именно он познакомил его с сестрой. Борис и Владимир были в новой офицерской форме с портупеями, Борис даже при шашке, и было видно, что Ксении это нравилось. От Варшавского местного вокзала по Парковой улице, мимо Приоратского парка и дворца они через Адмиралтейские ворота вошли в Большой парк. Октябрьский день выдался на редкость ясным, но в парке было сыровато и деревья уже наполовину сбросили листву… Все трое знали историю Гатчины и дворца и поэтому об этом особо не говорили, обмениваясь лишь общими фразами о мимолетном. Они шли вдоль Белого озера с восточной стороны, и когда дошли до Водного лабиринта, то на западной стороне открылся вид на суровый пудожский массив дворца с угловыми восьмигранными башнями, совмещенный с Львиной террасой, находившейся впереди него на Длинном полуострове. Кто этого не знал, мог подумать, что между террасой и дворцом вообще нет никакого интервала, но между ними располагалось подковообразное Серебряное озеро, не видное отсюда. Миновав закрытый павильон Венеры, они по Березовой прибрежной аллее вступили на Захаров остров, откуда аллея разветвлялась на три стороны: направо можно было через безымянный островок, минуя павильон Холодной ванны через каскадные ворота выйти в парк Сильвия, прямо через малый каменный мост путь лежал опять-таки в Сильвию, но налево была самая романтическая длинная аллея, вившаяся по двум длинным островкам и Длинному полуострову, похожему больше на остров, с обеих сторон которых был все тот же Белый пруд, но здесь ко дворцовому берегу примыкала его малая протока. Пройдя павильон Орла и горбатый мостик, они вышли к той самой Львиной террасе, которую видели с другого берега. Затем подошли к самому дворцу. Собственный Сад был закрыт, и они пошли в Голландские сады, примыкавшие к Коннетабельской площади и к началу проспекта Павла I. Выйдя из парка, зашли в небольшое кафе, а оттуда направились к синематографу. Давали новую мелодраму с Верой Холодной…
На выходе, когда Борис ушел немного вперед, Владимир спросил Ксению, когда же он ее увидит снова.
— Ну, каждый день я вам не обещаю, но скажем, послезавтра можем! — и они быстро договорились, где. Владимир почему-то не хотел, чтобы Борис был свидетелем этого…
После друзья проводили Ксению почти до самой слободы, и Борис зашел ненадолго к матери, чтобы справиться о здоровье и хозяйстве, поскольку уж он оказался рядом, а Владимир поджидал его на улице, хотя Борис звал его тоже. Через несколько минут они уже на извозчике ехали на вокзал. Уже совсем стемнело, хотя было не более восьми часов. Владимир был под впечатлением нового знакомства и все декламировал стихи Брюсова и раннего Блока, которым тогда увлекался, а Борис был в обычном настроении и даже подшучивал над приятелем. Он невольно играл роль старшего и бывалого товарища и иногда дружески поучал Володю, а тот воспринимал это вполуха, хотя относительно женщин Борис давал порою ценные советы.
Ксения же, вернувшись домой, не стала рассказывать матери о Володе. «К чему торопиться, — думала она, — неизвестно как еще сложится…». Но когда через некоторое время Борис вновь заехал к ним, то невольно рассказал о Володе, что вовсе не понравилось Ксении.
Владимир, служивший в строительной части вместе с Борисом недалеко от Солдатской слободы, после службы все время норовил оказаться рядом с домом, где жила Ксения, даже если они не договаривались о встрече, и таким образом они встречались довольно часто, но в будние дни совсем ненадолго. Однажды Ксения стесняясь, попросила Владимира помочь по хозяйству, поскольку Борис был занят на службе, а у Владимира выпало свободных два часа. И тот с радостью согласился: принес воды, выкопал картошку и даже наколол дров. Будучи выходцем из чиновничьей петербургской семьи, он тем не менее после окончания гимназии жил с семьей в деревне на даче недалеко от Петербурга где и познакомился с подобной работой, которая после городской жизни казалась экзотикой и развлечением. И в тот же день он и познакомился с ее матерью, Екатериной Михайловной. Разговорились. Мать Ксении поинтересовалась, кто его родители. И тут оказалось, что отец Владимира Иван Петрович тоже умер в 1912 году, дослужившись до статского советника почт-телеграфского ведомства, то есть генерал-майора в переводе на военное ведомство. Мать Ксении была польщена.
— Значит, ваша матушка генеральша? — машинально спросила она.
— Да, получается так… Но живем мы не богато, хотя и в большой квартире…
После этого их отношения с Ксенией окончательно укрепились, перейдя в хорошую дружбу. Ни он, ни она не говорили про любовь и даже не пытались как-то предвосхитить ее, хотя Владимир наедине с собой конечно же думал. До Ксении у него было два-три мимолетных романа с вчерашними гимназистками и с одной курсисткой, но все это было несерьезно. А у Ксении и вовсе никого не было, когда она училась, было не до этого, обучение ведь было раздельным, а на выпускной бал она пришла только из приличия, вовсе не собираясь танцевать и с кем-либо знакомиться. Теперь же все складывалось очень просто и естественно, как бы само собой.
2
Через неделю после первой встречи Владимир пригласил Ксению к себе в Петроград, чтобы познакомить с матерью. От Балтийского вокзала на трамвае доехали до его квартиры на улице Широкой, 48, что на углу Геслеровского (ныне Чкаловского) проспекта. Ксения редко бывала а Петрограде и теперь он поразил ее своей мрачной деловитостью. На улицах было много военных, несколько раз она видела даже проходивших строем юнкеров, которые своим подтянутым и серьезным видом выгодно отличались от распоясанных о совершенно обнаглевших солдат из запасных батальонов некогда славных гвардейских полков.
В пятикомнатной квартире жило несколько человек: кроме матери Володи, Веры Константиновны, ее сестра и еще кто-то, не считая прислуги Аксиньи. Володя и Ксения остались обедать. Ксении квартира показалась настоящим дворцом — вовсе не потому, что она была из бедной семьи, но даже при жизни отца они не жили в такой большой квартире и в каменном доме, снимая трехкомнатную квартирку в деревянном двухэтажном недалеко от собора, а после смерти отца были вынуждены переехать в Слободу, где и жили теперь вдвоем. Мать Володи, была очень довольна, что сын наконец-таки нашел себе невесту. Володе шел уже 24-год, и она считала, что ему давно пора жениться. Но военная служба на Западном фронте надолго отложила это событие. Хорошо еще, что он не был ранен и не участвовал в конкретных сражениях! Когда же его перевели в Петроград, она была вообще счастлива. И теперь, по ее мнению, все превратности судьбы миновали, и их жизнь должна была окончательно наладиться. И все так бы и произошло, если б не революция. Но ее никто из них не ожидал и даже не подозревал, хотя до нее оставалось всего несколько дней!
Вечером Володя поехал провожать Ксению на вокзал, поскольку по нормам приличия она не могла сразу же остаться в его квартире на ночь, даже в разных комнатах. Перед тем, как расстаться, они договорились о новой встрече в Гатчине.
3
Еще через неделю в квартире Володи была назначена помолвка, на которую было бы логично пригласить матушку Ксении, но поскольку она жила в пригороде и жаловалась на больные ноги, то было условлено после этого поехать вдвоем к ней. Свадьба была намечена на 25 октября, но как раз в это время произошел большевистский переворот, и на следующий день все управы были закрыты, но на Петроградской стороне все было тихо. Говорили только, что в центре города, на Невском и на Дворцовой площади вечером стреляли, а днем пришло известие, что ночью было арестовано и свергнуто Временное Правительство. Многие недоуменно пожимали плечами и спрашивали, что же теперь будет и какая нынче власть, на что никто не мог толком ничего ответить. Наконец, с некоторой задержкой вышли обычные газеты. В них говорилось, что в ночь на 26 число вооруженные отряды матросов, солдат и рабочих дружин устроили нападение на Зимний дворец и после долгой перестрелки проникли туда, где арестовали всех членов Временного правительства и препроводили их в Петропавловскую крепость, и что сохранность Зимнего дворца теперь под угрозой. Одновременно в Смольном, где проходил II съезд Советов, было образовано коалиционное правительство под странным названием Совет народных комиссаров во главе с бывшим политэмигрантом Ульяновым-Лениным. Кто это такой, многие знали лишь понаслышке, да и то лишь с апреля сего года. Только Вера Константиновна вспомнила, что когда летом 1917 года Временное Правительство выдало ордер на его арест, милиционеры приходили с обыском и заходили к ним. (Об этом Владимир Иванович рассказывал уже в 1924 году, когда они с женой жили на Загородном пр., 5).
Во время подавления выступления юнкеров на Петроградской стороне со стороны Большой Спасской улицы были отчетливо слышны артиллерийские выстрелы. Обыватели тогда впервые поняли, кто такие большевики и что церемониться они не будут. Ксения недоумевала, как это можно из пушек стрелять по своим, но для новой власти юнкера уже не были своими, а наоборот — первыми и злейшими врагами революции, хотя этим врагам едва ли было 20 лет!.. Владимир тоже был угнетен этим, и не знал, как теперь относиться к новой власти, с которое предстояло жить, поскольку никаких возможности активной борьбы с ней он не видел. В воинской части, где они служили, в первые дни после переворота не произошло никаких изменений, быть может потому, что она была инженерной, а не боевой: офицеры продолжали носить прежнюю форму и выполнять свою обычную работу хотя многие были в недоумении. Затем разыгралось сражение с выступившими частями Керенского и Краснова, которые сперва заняли Гатчину и Царское Село, а затем отступали из них, — так что было не до свадьбы.
С согласия родителей Владимир и Ксения стали жить вместе, поскольку Владимир по просьбе матери перевелся в Петроград. Служил он теперь в 1-ой строительной части Петроградского гарнизона. На Петроградской стороне они сняли комнату у одной хозяйки, хотя в принципе, могли бы жить и в квартире матери. Ксения сперва тосковала по Гатчине и по знакомым монашкам, но вскоре успокоилась и стала регулярно ходить в Князь-Владимирский собор, а с мужем — в кинематограф.
Но официально они поженились лишь через год. До сих пор сохранилась свидетельство о регистрации, но в Гатчине, 31 декабря 1918 года, в Городской Управе при Гатчинском Совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Владимир служил тогда в управлении 3-го Военного строительства 6-й армии. И весь 1918 год из-за плохого снабжения они жили в Гатчине. Владимир хорошо помогал матушке Ксении, и ее огород фактически всех кормил, хотя ему, как младшему офицеру, был положен паек, но по началу он был весьма скудным и едва рассчитан на одного человека. Кажется, тогда же мать Володи переехала на Коломенскую улицу по неясным теперь причинам. То ли большую их квартиру реквизировала новая власть, то ли она сама продала ее в обмен на меньшую — теперь уже точно не установить. А Владимир и Ксения все это время наслаждались своим счастьем, к которому так и не смогли привыкнуть. Порою им казалось, что это ненадолго, как и все хорошее, что кто-то вдруг позволил им так вот искренне быть друг с другом, но скоро это закончится и наступят обычные серые и скучные будни. Но оно все не кончалось, и только это и помогало им переносить всю послереволюционную рутину. Так получилось, что с самого отрочества они по-разному каждый прошли строгую школу семейного воспитания, особенно Ксения, и были приучены мужественно сносить любые трудности и невзгоды, которых теперь было предостаточно. Владимир, конечно же, не пропал бы и без Ксении, но вот Ксении без него было бы и труднее и тоскливее, и неизвестно, кого бы она еще встретила.
Наконец, уже в 1922 году, когда вовсю набирал силу НЭП, и многим показалось, что жизнь налаживается, Владимиру, как семейному офицеру, дали комнату на Загородном проспекте, 5, напротив Витебского вокзала и канала, которого теперь уже нет. Комната была в большой коммунальной квартире, на 1 этаже, не маленькая, метров 25. Но их было уже четверо: в 1919 году, в Торопце Тверской губернии родилась дочь Нина (моя будущая мать), а в 1922 — Николай (мой дядя, курсант авиашколы, так и не узнавший обо мне и погибший в 1942 при эвакуации). Но это уже совсем другая история, выходящая за рамки истории знакомства Ксении и Владимира…
2010
Свидетельство о публикации №213041301823
бесценный материал для родословной
Вашей семьи. Спасибо, прочитала с
удовольствием. Успехов Вам и добра!
Эльвира Гусева 13.04.2013 21:40 Заявить о нарушении
А до этого он был опубликван в ж. Голоса Петербурга №15, но у него очень мал. тираж.
Алексей Атлантов 13.04.2013 21:46 Заявить о нарушении
как только Вы разместили, а когда стала
писать рецензию, было написано, что
произведение удалено автором, но как только Вы
разместили его второй раз, я сразу написала
рецензию, успела! Спасибо ещё раз!
Эльвира Гусева 13.04.2013 21:57 Заявить о нарушении