Сёстры

Трудно представить людей, менее похожих друг на друга, чем сёстры Ковровы.

Старшая Мария Николаевна, по-семейному Муся, пошла в мать Ольгу Игнатьевну. Тонкая, стройная, с легкими светлыми волосами и синими наивными глазами. Характер в точности по народному поверью «коли волос мягок, то и норов слабок» – нежная Муся никогда из себя не выходит. Но упряма, ох, упряма! Если что надумает, трактором не сдвинешь, всё равно сделает по-своему. Ни объясняться не станет, ни сомневаться. В юности она такой была и с годами мало изменилась.

Тишина и спокойствие внутри Муси и вокруг. Нет и никогда не было у неё детей, подруг, коллег, поклонников. Первый и единственный ухажер – выпускник института им. Баумана Коля Чижиков – стал мужем 18–летней Муси и оставался таковым до самой своей смерти от инфаркта в разгар перестройки. За годы секретной работы Коля вырос до большого начальника и оставил жене наследство в виде «академической» квартиры в центре Москвы и нескольких сберкнижек с вкладами, сгоревшими, увы, в огне реформ.

После смерти супруга Муся поняла, что жить самостоятельно не умеет и утратила былую невозмутимость. Каждый день она начинала в слезах. Друзья академика Чижикова помогли ей выхлопотать крошечную пенсию по старости и получить вдовье наследство: гонорары за научные публикации мужа. Но деньги уходили быстро, доходы в перспективе не просматривались, и Муся кинулась звонить сестре в Магадан, умолять её переехать в Москву.
– Таточка! – давилась она рыданиями. – Родная моя, никого у меня нет, только ты! Я же пропаду одна–а–а…

Младшая двумя годами Тата – Татьяна Николаевна – отцова любимица и его же копия, терялась, не зная, как быть. Её держали на Севере сын, друзья, работа. Однако врожденная ответственность, что заставляла Татьяну Коврову рисковать на сложных маршрутах, где взаимовыручка – гарантия выживания всего отряда геологоразведки, не позволила сказать сестре «нет».

Коренастая, темноволосая, с озорным карим взглядом, не красавица, как сестра, но очень привлекательная своей живостью и открытостью, Таня попала в Магадан по распределению. Романтика дальних странствий и влияние отца – горного инженера Николая Семёновича Коврова, переведенного за заслуги перед Отечеством из шахтерского городка в столичный НИИ, – завели Таню в геологоразведочный институт. Получив «красный» диплом, она попросилась на Север.

К тому времени уже ушёл из жизни её любимый папочка. Муся была давно замужем, не работала и ухаживала за мамой. Слегка тронувшись умом после похорон мужа, Ольга Игнатьевна стала как дитё, но иногда приходила в себя и просила увезти её к Таточке, по которой очень скучала. Таня и взяла бы маму к себе, но сама месяцами не бывала дома. Лишь после рождения сына Женечки Татьяна перестала искать в северных землях полезные ископаемые.

– Муся, ты не паникуй! – за тысячи километров Тата пыталась передать сестре свою бодрость. – Успокойся! Мы с Женей будем тебе помогать деньгами. Что? Квартплата в три раза больше пенсии? Может, стоит обменять квартиру на меньшую? Что значит «не умею»? Найми риэлтора… Кто обманет? Ладно, я возьму отпуск. Не плачь, недельки через две–три приеду.

В ожидании сестры Мария Николаевна убирала свою огромную, уставленную и увешанную антиквариатом квартиру, и рассматривала фотографии в семейном альбоме.

Вот девочки с родителями. Татка жмётся поближе к отцу, мама с Мусей как родные сестры – обе беленькие, тоненькие… Вот Тату провожают в Магадан. Большое тогда получилось застолье: вся группа пришла попрощаться со своей бессменной старостой Танечкой Ковровой. Муся здесь единственная из всех девчат замужняя дама… Коля как-то странно смотрит на Танюшу. Улыбка залихватская, очки наперекосяк, волосы взъерошены. Выпил, наверное, лишку… Вот маму хоронят. Что за идиотская традиция снимать похороны?! Не хочу смотреть! Муся перевернула страницу. Тата с Колей? А! Это муж ездил на конференцию в Магадан, и Новый год его там застал. Коля позвонил и сказал, что он у Таты, а в квартиру набилось сорок человек. Смеялся как ненормальный.
«А мы тут вдвоем с мамой праздновали», – вспомнила Муся. Коля тогда в первый и последний раз уехал один на целый месяц. Мусе казалось, что от неё отрезали не половину даже, а большую часть. Осталась несчастная крошечка, вся – сплошное ожидание. Любовь? Конечно! Она любила Колю, он её тоже любил, и ни разу не дал повода усомниться в этом. Муся проглотила ком в горле. Сентябрь того же года. Таня с младенцем на руках. Чижиковы предлагали Тане переехать в Москву, вместе растить мальчика, она наотрез отказалась. И про отца ребёнка никогда никому не рассказывала. Смеялась: «Ветром в поле надуло!» Отчество сыну как многие одинокие матери дала по своему отцу – Николаевич. Муся говорила ей, что это неправильно, плохая примета, но Тата отмахнулась: «Предрассудки! Пусть будет память о папочке».

После рождения малыша, Таня ушла с изыскательской работы в управление главным инженером. Квартиру ей дали большую, зарплату положили хорошую. Муся только раз у сестры погостила – не любила она уезжать из дома, подержала малыша на руках, испытала странное, но приятное чувство. А через шесть лет Татьяна впервые приехала в Москву  с сыном, да и то проездом – везла мальчика в Сочи укреплять здоровье перед школой. Все тогда поразились, до чего Женя похож и на свою мать и на дедушку Колю – такой же темноглазый крепыш, непоседливый и любознательный.

Муся открыла следующую страницу. Вот, это шестилетний Женя в зоопарке. Коля его снимал – он от мальчика не отходил всю неделю, пока Тата у них гостила. Муся даже чуть-чуть приревновала, хотя сама Женечку тоже очень любит. Татьяна тогда сказала: «Почему бы вам не взять сиротку, раз уж ты родить не можешь?» «Почему я!? – возмутилась Муся. – Может, это Коля не может? Мы же не проверялись, потому что Коленьке некогда детьми заниматься, у него большое государственное дело! Мы Женечку любим и чужой нам не нужен. Вдруг у него наследственность плохая?! А Женин отец не алкоголик?» Тата в ответ только молча покрутила головой – нет.

Чижиковы племянника обожали и в школьные годы каждое лето забирали к себе. Ездили с Женей на госдачу и на Юг, а зимой Татьяна присылала им фотоотчеты: первый раз в первый класс, выпускной бал, студенческий ВИА – Женя бас-гитара… Вручение дипломов… Женя – молодой специалист по разведке месторождений полезных ископаемых… Коля племянника в столицу звал, обещал хорошую должность в министерстве. Но Женя уперся: не оставлю маму одну! Хотя Москва ему нравится, и он по-прежнему каждый год приезжает в отпуск. Вот последний снимок: Женя, с огромным рюкзаком за плечами, отправляется в очередную экспедицию. Муся погладила фотографию племянника и закрыла альбом. О том, как сложилась бы жизнь, если бы у них с Колей были свои дети, Муся никогда не думала.

Татьяна приехала ночью .
До утра сёстры обсуждали, как Мусе дальше жить. Получалось, что одной – никак, и Тата сдалась. Она улетела обратно, клятвенно пообещав вернуться уже навсегда.

Переезд предстоял непростой. Труднее всего было расставаться с сыном, но Тата знала: рано или поздно Женечка переберётся вслед за ней «на большую землю».

В Москве Таьяна деятельно взялась за новое жизнеустройство, а Муся погрузилась в привычную полудрёму. Словно во сне она прибирала квартиру, готовила еду, накрывала на стол и мыла посуду. Иногда ей казалось, что Коля и не умер вовсе, просто до неузнаваемости изменился. Превратился в Тату, которая, как и муж, всё решает, обо всём заботится, полностью огородив Мусю от внешнего мира. Мир этот Муся видела только по телевизору, и он ей совершенно не нравился.

– Прости меня, прости! – никогда бы Тата не подумала, что сестра её способна на такую истерику: она каталась по полу, захлебываясь слезами, хватала Тату за ноги, целовала тапки.
– Мусенька, милая, да что ты! – Тата пыталась заглянуть в опухшие, заплаканные глаза. – Это же только бумажки! Мы и без них проживем! У нас есть крыша над головой, есть Женя, я работу найду. Умоляю, не убивайся ты так!
– Не–е–ет! Я ду–у–ура! Я преда–а–тельница! Мы теперь нищие! Мы ни–и–ищие! Ни–и–и–ищие!
Магаданская квартира Татьяны Николаевны, доплата за обмен профессорских хором на скромную «трёшку», выручка от продажи большинства антикварных вещей, остатки гонораров академика Чижикова – всё, что сестры собрали в свой, как шутила Тата, «фонд защиты спокойной старости», поглотила лживая пирамида Мавроди.

Муся не понимала, что за перестройка идёт в стране, перемен боялась и ясно видела: если бы не Тата, не было бы у неё ни дома, ни семьи, ни душевного покоя. Оттого, наверное, накатывало иногда на Мусю чувство, что она сестре в тягость. Ощущать себя обузой Мусе было неприятно и она удваивала усилия, стараясь приготовить что-нибудь повкуснее, сказать или сделать Тате что-нибудь приятное. Словом, очень хотела быть полезной, хотела порадовать и удивить сестру. С присущим ей тихим упрямством она исполнила свой, как ей казалось, безошибочный план обогащения.

После реформы, сожравшей вклады россиян, сёстры уверовали, что лучший банк – тайник в задней стенке книжного шкафа, оборудованный ещё академиком Чижиковым для хранения запрещённой когда-то валюты и жёниных золотых украшений. Там и лежал «фонд», и знали о нём только они двое. Муся тайком взяла деньги, отнесла в контору МММ и приготовилась получить удвоенный капитал.
– Ты ради меня всем пожертвовала, всё бросила, а я... – Муся вдруг резко замолчала, побелела и потеряла сознание.
Тата, никогда не терявшая присутствия духа, быстро сунула сестре под голову подушку и набрала 03.

Мария Николаевна открыла глаза, оглядела серый, трещиноватый потолок, чуть повернула голову, встретила заботливый взгляд сестры и снова сомкнула веки.
– Я хочу умереть, – прошелестела она. – Я так виновата перед тобой. Ты не сможешь меня простить.
– Я тоже очень виновата перед тобой, – Тата говорила твёрдо и сурово. – Прости и ты меня. Прости, если сможешь.
Муся удивленно посмотрела в карие глаза. В их глубине она увидела смущение.
– Я? Тебя? За что?
– За Колю. Ты… Ты так и не поняла… Женя – его сын… Коля не смог уйти от тебя, а я не смогла отнять. Мы оба тебя любили. И сейчас… Я очень люблю тебя. Ты моя родная, единственная, любимая сестрёнка… Прости.
– У Коли есть сын? – Мария Николаевна попыталась поднять голову, но Татьяна, удерживая, положила руку ей на лоб и молча кивнула.
– Наш Женя – это Колин сын?
– Да.
– Значит… Значит тогда, в Новый год… Я ничего… никогда… не знала… А Коля? Коля знал?
– Нет. Никто не знал. Ни Коля, ни мама… Женя тоже не знает. Не нужно ему знать. Только ты и я. Прости, если сможешь.
Тихо–тихо стало в палате. Лишь пикал размеренно аппарат, контролирующий состояние больной. Тата вглядывалась в бледное лицо сестры, в закрытые глаза и ждала её слов, как приговора. Больную нельзя волновать, но... Измена – это обида, зато ребёнок – счастье. Счастье не убивает.
Муся открыла глаза. Во взгляде её смешались боль и радость:
– Колин родной сын… Значит… Значит, и мой тоже. Женя – наш мальчик… Родной.
– Прости меня, сестрёнка, прости, милая!
– Чего уж теперь… Коли нет. А Женя… Это его кровь! Колина и моя тоже... Ведь так? Ведь мы все – одна кровь?
– Конечно, конечно! Мы все родные. Мы – одна семья…
– Мой мальчик... Я хочу его видеть.
– Конечно, он обязательно придёт сюда! Знаешь, он жениться собрался. Похоже, у нас с тобой скоро будут внуки!
– Внуки... Как хорошо! Позвони ему, пусть он приедет.

Потолок кружился, и Муся снова закрыла глаза. Слёзы текли из-под век по вискам, затекали в уши. В ушах стало щекотно и прохладно.
– Как глупо, – подумала Муся и едва заметно улыбнулась. – Мой муж изменил мне с моей сестрой, а я счастлива. Счастлива как последняя дура. Дура и есть, все деньги потеряла.
– Деньги, – прошептала она.
– Бумажки! Пустые бумажки! – замахала руками Тата. – Не думай об этом, не думай! Бумажки – дело наживное!
Муся сморщилась и застонала.
Тата тревожно склонилась её лицу:
– Ты уж погоди умирать, сестрёнка, а то мне одной не справится. Я ведь на работу собралась, одна будешь домашнее хозяйство вести.
Тата, наконец, не выдержала, всхлипнула и достала из рукава носовой платок.

– Не плачь, Таточка, я теперь ни за что не умру! У меня же скоро внуки будут, - прошептала Муся с закрытыми глазами.
– Я не плачу, родная моя, это насморк. Аллергия на цветы. Женя ночью прилетел. Тебе букет принёс, но ты спала. Он вечером снова придёт.

Татьяна нежно гладила тонкие пальцы сестры. В тишине одинокая муха жужжала над букетом белых лилий, да спокойно, ритмично пикал прибор, контролирующий работу Мусиного сердца.