С. Миронов - Virtuality - пролог - NEW

     ПРОЛОГ к новой версии романа об интернет-зависимости "Virtuality" (2009)

     Всем нам с детства говорят: делай так-то и так-то, и не делай так-то и так-то. Но с какого-то момента всё это резко прекращается, и мы становимся свободными, предоставленными самим себе.
     Вспомни свой собственный опыт.
     Сейчас, вспоминая свою жизнь, я имею возможность оценить её несколько иначе, как бы взглянуть на неё со стороны, пережив в душе всё заново. Да, теперь я многое хотела бы исправить, переделать, вернуть и пережить ещё разок, не совершая прежних глупых ошибок. Я даже пыталась это делать, но устала копаться в прошлом, заполняя им настоящее и превращая жизнь в шаблон, лишённый права на ошибку, и в итоге приняла своё прошлое за некий набор сухих биографических фактов, с которыми просто не поспоришь – лишь напрасно потеряешь время. В конце концов, прошлое уж точно не изменишь, верно?
     Итак, когда всё это началось? Сложно сказать. Если рассуждать как принято, всё началось с момента моего рождения. Но что, если всё началось гораздо раньше или позже? Что, если всё начиналось настолько много раз, что я и сама уже во всём запуталась? Да, задачка интересна. Так, сходу, не осилишь. Потому-то я и решила начать свою историю с того, что в памяти пока ещё свежо. Мне так удобнее и легче.
     Сейчас я нахожусь в больнице и очень хочу домой. У меня в голове постоянно пролетают какие-то картинки из прошлого. Они уже давно меня преследуют, не дают покоя, мешают спать по ночам – все эти мысли, всплывающие в голове сразу, стоит только принять горизонтальное положение и закрыть глаза.
     Вам это знакомо?
     Отчего-то мне кажется, что единственный способ побороть мои воспоминания – сложить все эти картинки воедино, снять с них рукописную копию прямо на эту белую бумагу, а затем отпустить всё это на свободу. И пускай себе летит.
     И вот, в моей голове как бы застыл последний вспомнившийся кадр моей жизни. Словно кто-то остановил воспроизведение, нажал на кнопку «пауза», сфотографировал момент, запечатлел его навеки… И я смотрю этот кадр.
     Смотри’те и вы.

     ***
     — Твою мать! — говорит Дмитрий Валентинович.
     Вообще-то, он никогда раньше не ругался. Ну, там, в своём красивом и богато отделанном кабинете. В клинике.
     Похоже, он настолько удивлён тем, что я ему только что рассказала, что чуть не потерял дар речи. Он ещё раз открыл рот, чтобы что-то сказать, но вдруг умолк. Слова застыли у него на губах, как и этот недожёванный кусок лазаньи, выпавший из его открытого от удивления рта. Вот он уже отцепился от губы и сполз на подбородок, а затем ещё куда-то ниже, оставив за собою в многодневной щетине моего собеседника весомый след жирного томатного соуса и кусочек мясного фарша.
     — Твою мать! — снова повторяет он, а я в этот момент наблюдаю за тем, что происходит у него во рту. Пока он говорит, пережёванные кусочки лазаньи продолжают выделяться из его органической мясорубки. По правде говоря, зрелище не из самых приятных, но почему-то невозможно не смотреть. Да, я весьма впечатлена происходящим, и мне сейчас очень хочется весело рассмеяться, но я терпеливо сохраняю серьёзный вид, я же приличная.
     Небольшая пауза.
     Очевидно, он пытается осмыслить происходящее. Пытается всё это переварить – как и его подбородок, весь вымазанный жирной едой. Его тупое молчание, столь неожиданно начавшееся, тоже сложно не отметить парою усмешек, но мне по-прежнему нужно держаться правил строгого тона, я должна стоять на этом до конца.
     — Нет, этого не может быть! — громко чавкая, говорит Дмитрий Валентинович.
     Дмитрий Валентинович – мой психотерапевт. Он – один из лучших в городе, серьёзный профессионал своего дела. Ведёт частную практику на базе собственной клиники – сколь же сильно нужно любить своё дело, чтобы, имея собственную клинику, работать в ней самому?
     Вы только представьте себе! Я только что пересказала ему в общих чертах всю мою жизнь, а он почему-то вдруг стал такой странный, словно вышел из себя, что-то вроде того. Он как будто не может поверить в услышанное. Моя история, конечно, не особо ординарна, но не настолько же, что даже взрослый мужчина – между прочим, целый психотерапевт! — реагирует столь странно. Наверняка ведь он встречал пациентов и похуже меня. Значит, тут что-то не так, причина в нём. Вообще, он сегодня весь какой-то странный: он вызывающе неопрятен, тяжело дышит (почти как Дарт Вейдер), весь какой-то взмыленный, глаза опухшие и красные, волосы сальные, а шикарный белый костюм весь вымазан какой-то пылью. Говорю же, странный. Может, ему отказала одна из любовниц, и он решил приударить за какой-нибудь бродяжкой, дабы испытать что-то новое, и теперь он постепенно меняет имидж, чтобы вскоре стать похожим на бича? Старый развратник!
     Очередной кусок лазаньи уже сполз ему на грудь. Прямо на белую рубашку, уже испачканную пылью. Часть лазаньи даже попала в нагрудный карман, выглядывающий из-под расстёгнутого пиджака. Похоже, сегодня он так и унесёт немного еды домой. Мол (сделав такое серьёзное лицо), официант! ваша лазанья восхитительна на вкус! заверните-ка мне порцию в щетину, и ещё одну вот в этот карман… ах, подождите! у меня же ещё и в брюках карманы есть! Вот это тип, умора.
     Пожелаем ему приятного аппетита.
     — Как так? — сердито прорычал он, причём, настолько громко, что люди, сидящие за соседними столиками, начали на нас оглядываться и смотреть с интересом и опаской, словно мы какие-то идиоты. А что они ещё могут подумать, видя молодую девушку и шокированного сорокалетнего мужчину? Кажется, при взгляде со стороны мы напоминаем парочку инопланетян. Или доктор – как бы мой богатый папик, а я – как бы его молоденькая игрушка, и я как бы только что сообщила ему, что я разбила его любимый «Бентли». Да, точно. Наверняка окружающие подумали о нас что-то ужасное, что-то именно в этом роде.
     Уже почти сорвавшись на крик, доктор снова повторяет:
     — Твою мать!
     И он со всей дури бьёт кулаком по столу, да так, что вся дорогая посуда и столовые приборы разом подпрыгнули и издали резкий, бьющий в уши звон. Мне уже становится неудобно, а окружающие наверняка успели убедиться в том, что я разбила не первую его машину. Мы сидим за столиком в дорогущем ресторане в самом центре Москвы, на Бульварном кольце, неподалёку от Тверской. Публика здесь водится вполне соответствующая уровню цен заведения – богаче некуда. И вдруг – такой оазис простолюдия среди помпезного величия рвачей. Невероятный контраст!
     Окружающие, то и дело поглядывая в нашу сторону, оживлённо перешёптываются, а мне, конечно, стыдно. Хотя, было бы, кого стыдиться – сборище колхозников с тупыми лицами, почему-то облачённых в дорогие итальянские костюмы из натуральной шерсти, и их без меры надушенных и намалёванных проституток в вечерних платьях, смеющихся и кричащих своими прокуренными и пропитыми скрипучими голосами – даже издали противно слышать их вызывающую мужланскую громогласность, всё их счастье напоказ. И всё равно мне стыдно. А Дмитрию Валентиновичу, похоже, уже безразлично, есть ли кто-нибудь вокруг. Я вывела из себя целого психотерапевта, и было бы неплохо, если бы мне поставили за это памятник. Или дали бы награду, что-нибудь вроде «великой укротительнице мозгоправов». Или «самой заразной истеричке». Доктору, конечно, вряд ли бы сейчас пришлись по вкусу мои рассуждения, которые я прячу за серьёзным лицом и аристократической посадкой. Очевидно, ему плохо. Очень, очень плохо.
     Из дальнего угла ресторана к нам уже торопливо засеменил официант – молодой мужчина, лет тридцати на вид или чуть моложе. Вот он рассекает воздух своим мужественным телом, облачённым в белую рубашку, великолепно отглаженные чёрные брюки, модные туфли и блестящую серёжку в правом ухе. У него большие карие глаза, ухоженные волнистые волосы, широкие плечи и всякие прочие истинно-мужские приятности. Мой типаж, как говорят. Я бы с радостью его угнала и поболтала бы о том о сём. Или переспала бы прямо здесь и сейчас, на виду у всех, смахнув всё со стола, если бы не этот разъярённый доктор, сидящий напротив меня, орущий и бьющий кулаком по столу. И если бы не эта серёжка в правом ухе официанта – ну что за «мужчины» нынче пошли? Всё норовят себя украсить, долбанные полубабы.
     Официант, оказавшись возле нашего столика, осторожным тоном вопрошает:
     — Позвольте поинтересоваться, у вас всё в порядке?
     Я делаю вид, что размышляю над ответом, а про себя пытаюсь прикинуть, насколько его хватит, способен ли он выдержать меня хотя бы час, да ещё и в центре внимания.
     — Да-да, всё хорошо, — наконец говорю я. — Мы вас позовём, если будем в вас нуждаться.
     Официант переводит взгляд на Дмитрия Валентиновича, и тот, видимо еле совладав с собой, сдавленно и кратко отвечает:
     — Счёт. Быстро!
     Как, уже? Ненадолго же его хватило.
     Официант учтиво склоняет голову и начинает удаляться. Я так и не поняла, почему он сначала задал вопрос мне, и только потом — доктору. Я спрашиваю Дмитрия Валентиновича, а как же наш сеанс, а он, вдруг окончательно вспылив, громко, протяжно, на весь ресторан кричит:
     — К чертям твой сеанс!
     Официант во избежание проблем интенсивно ускоряет шаг, и даже отсюда я прекрасно вижу, как по очереди напрягаются его сильные ягодицы. Хоть что-то приятное можно увидеть в этом ресторане.
     Тем временем Дмитрий Валентинович начинает кричать ещё громче:
     — Сучонка, на меня смотри!
     Я подчиняюсь, и вслед за мной в его сторону поворачиваются все посетители ресторана – и мужчины, и женщины. Как много здесь, оказывается, разнополых сучонок.
     — Забудь о сеансах! — продолжает свою тираду доктор. — Ты бы знала, как они меня уже достали! Достали, достали, достали (в это время у него изо рта брызжет слюна и вылетают маленькие кусочки еды)!!! Я ненавижу всех этих психов! Кругом одни лишь психи, все до одного, везде так и мелькают эти психованные рожи! Я уже устал лечить всех этих дебилов, я бы лучше разорвал им глотки! Или выдавил глаза! Всё, милочка, сеанс окончен. И этот сеанс – последний. Больше не звони и не приходи! Отныне Доктора Крылова в твоей жизни больше нет! Тебе ясно?! Ясно, а?!
     Картина маслом: доктор копирует своих пациентов.
     Я тихонько киваю головой, и доктор продолжает свою словесную экзекуцию:
     — Считай, что ты здорова, потому что таких, как ты, лечить бесполезно. Ты больная, полоумная! Тебе поможет только усиленная галоперидоловая диета с последующей трепанацией черепа и удалением мягких тканей твоего больного мозга! Ты всё поняла?!
     Классики бы написали: он кончил.
     Несколько секунд молчания. Тяжёлый взгляд Дмитрия Валентиновича. Его дартвейдеровское дыхание. Всеобщее внимание к тому, что происходит за нашим столиком. Дрожь в моих руках. Пугающая неизвестность, раскалённые врата полнейшей неопределённости.
     Всё это только что выпалил мой доктор, настоящий лечащий врач. Вы себе только представьте! Уму непостижимо. Его слова производят на меня сильное впечатление, и это – мягко говоря. Однако вся сложившаяся ситуация мне почему-то по душе. Мне нравится, что он – такой взрослый и свирепый мужчина, такой большой и сильный, и что я перед ним полностью беззащитна и виновна. Сегодня я – слабенькая девочка, абсолютно бессильная перед этим разъярённым супостатом, и я не знаю, что мне делать дальше. Мне очень хочется свернуться в маленький комочек и куда-нибудь спрятаться – так, чтобы меня никто не видел и не слышал, подальше от всех этих идиотских проблем, непонятно откуда взявшихся, и от всех этих людей, непонятно чего от меня хотящих, подальше от всего этого гнилого мира… Но при этом у меня складывается ощущение, что всё именно так и должно быть, — словно я сама так и напрашивалась на взбучку. Всё нормально, только со своим нервным срывом он всё-таки переборщил: терпеть не могу неоправданную грубость и мужланство! Что же, сам напросился. Пора начинать игру. Мою игру.
     Вставьте здесь мою ехидную и хитрую ухмылку.
     Я говорю елейным голоском, сделав такой невинно-наивный вид:
     — Простите, Дмитрий Валентинович, простите! Но я немного отвлекалась и не слушала. Вы не могли бы повторить всё, что только что сказали?
     Ещё несколько секунд напряжённого молчания.
     Ещё немного лазаньи, выпавшей изо рта доктора.
     Вдруг Дмитрий Валентинович вскакивает из-за стола и резким движением руки швыряет полотенце, лежавшее у него на коленях, прямо на стол. И точно попадает в тарелку с лазаньей, которую он недавно решил с помощью рта распихать по карманам и унести домой. Лежавшая в тарелке вилка с нанизанным на неё большим куском еды, не выдержав сей хлопчатобумажной атаки, вылетает из тарелки, и лазанья, словно с катапульты, воспаряет ввысь, летит по параболе и попадает точно в лицо какой-то дамочке, сидящей за ближайшим к нам столом. Дмитрий Валентинович, полностью игнорируя это вопиющее происшествие, достаёт из внутреннего кармана своего пиджака несколько тысячерублёвых купюр, брезгливо кидает их на стол, разворачивается и собирается уйти. Девушка, только что разделившая участь его небритого подбородка и грязной рубашки, слегка оправившись от шока и поняв, что с ней только что случилось, гневно выпучивает глаза, открывает рот и хаотичными движеньями обеих рук принимается с истерической активностью размазывать по лицу жирный томатный соус, двигая руками так, словно её только что окатили кипятком или облили серной кислотой.
     Пожелаем ей приятного аппетита.
     Сегодняшний арендатор её тела, сидевший напротив неё, вскакивает с места и, оживлённо жестикулируя, начинает надрывисто и бессвязно что-то кричать Дмитрию Валентиновичу. Какая знатная начинается заварушка! И это мне по вкусу: хоть что-то, действительно интересное, случилось сегодня. Да и обратного пути уже нет — привычный пуританский порядок заведения уже нарушен, и здешняя буржуазия открыла своё истинное лицо, показала свои гнилые клыки. Похоже, дальше будет только жарче.
     Разбуди в себе протест.
     Я – гениальный провокатор, и этим стоит воспользоваться. Покуда есть возможность, нужно показать Дмитрию Валентиновичу всё, на что я способна, он же сам этого хотел. Вызывающим тоном говорю:
     — Вы – жалкий мозгоправ! У самого, как видно, проблем хоть отбавляй, а ещё берёте на  себя ответственность за других! С себя начните!
     Я говорю нарочито громко, чтобы наш с ним разговор слышали и понимали все присутствующие здесь лица. Мне очень нужно настроить против доктора их всех, мне сейчас очень нужна поддержка оголтелого стада, ведомого слепым гневом.
     Девушка, уже вся вымазавшаяся томатным соусом, начинает громко изрыгать свой нескончаемый поток каких-то непотребных ругательств, а её толстопузик, рассекая воздух своими пухленькими кулачками, слово в слово повторяет за ней. Остальные дорогие (и не очень) гости не остались в стороне – многие из них уже окружили нашу жертву пахучей и жирной кулинарной косметики и, разводя руками и громко возмущаясь, подстрекают её хоть на малейшие контрмеры, провоцируют на ответный удар. Глупо, конечно, оправдывать их гнусное поведение, но их ведь тоже можно понять: сегодня их всех выбило из привычного образа жизни, и они уже не могут сдать назад, пришёл и их черёд предстать во всей красе своих низменных инстинктов. Пришло время им понять, что в их жизнях всё идёт не так уж гладко, как им того хотелось бы. И нажитые неким трудом денежки их уже не спасут – за всё придётся отвечать, никто не останется без должного внимания, стоит только подождать. Пора играть траурный марш по их спокойному и комфортному потребительскому миру.
     Дмитрий Валентинович звереет и набирает воздух в лёгкие – очевидно, готовится к новой гневной тираде ещё большей мощи, и уж теперь-то он наверняка выскажется от всей души, выложит всё, что у него наболело. Я же по-прежнему сижу за столом и оценивающе смотрю по сторонам в горьком предчувствии тропической бури, в ожидании скорой расправы над моим телом и развязки ещё только зарождающегося масштабного конфликта, и у меня в груди уже щемит холодок – ну, вы знаете, такое неприятнейшее ощущение, которое обычно бывает, когда вас застали врасплох и вот-вот жестоко накажут. Но мне уже некуда деваться, ведь я сама вывела из себя психованного доктора, значит, виновата в этом ресторанном беспорядке я. Теперь придётся стоять на своём до самого конца.
     Обратного пути не будет.
     С этого момента всё будет по-другому. Всё вдруг сдвинется и встанет на свои положенные места, так и было суждено. Это – естественный прогресс, ускоренная эволюция нашего локального сообщества. И чем раньше люди это примут и поймут, тем им легче будет пережить последствия моего маленького, но разрушительного бунта.
     Подлей масла в огонь.
     Я тоже встаю из-за стола, скидываю с тарелки Дмитрия Валентиновича полотенце, хватаю голой рукой оставшийся кусок лазаньи, резко разворачиваю торс и молниеносным броском отправляю свой жирный снаряд прямо в застывшую в изумлении толпу.
     Лазанья разлетелась, как шрапнель.
     В один миг я заляпала жирным фаршем с пастой сразу несколько тел. Я сделала свой внезапный оглушительный выстрел, сногсшибательный выброс калорий в массы, совершила свою маленькую революцию, чтобы каждый показал, чего он стоит, что он прячет у себя внутри. Это – мой решающий ход, изящная провокация, бьющая точно в цель.
     Подлей масла в огонь.
     Я поворачиваюсь в сторону Дмитрия Валентиновича и решительно, слово за словом, твёрдо и уверенно провоцирую его на очередной приступ слепого гнева:
     — Ничтожество. Тряпка. Жалкий псих. Старый козёл!
     Вы когда-нибудь были на корриде?
     Лицо психа-терапевта из нервно-возмущённо-недоумевающе-кипящего вдруг превращается в истинно свирепое. Оно теперь не выражает больше ничего, кроме дикой бесовской злобы. Лица всех собравшихся тоже превратились в мерзкие злобные рожи. Жертвы кулинарной канонады уже окончательно вышли из себя и, громко ругаясь матом, хватают с близлежащих столов всё, что попадается им под руки: бокалы с шампанским и вином, кружки с пивом, вилки, ножи и ложки, бифштексы и длинные макароны, свои сладкие десерты и вонючие пепельницы, слегка набитые напомаженными и наслюнявленными окурками и серым пеплом, а какой-то тип даже схватил куриную голень и встал в боевую стойку так,  словно в его руке оказался меч юного и храброго короля Артура — похоже, в детстве он недоиграл. Мне становится дурно, ведь я уже представляю, что спустя каких-то пару мгновений всё это окажется на мне. На моём чудесном летнем платьице со сборками и рюшечками – пока ещё белом. И все как один – чуть не синхронно! — замахиваются в мою сторону, готовятся к ответному броску.
     Хамство смыть сложнее жира.
     Дмитрий Валентинович весь покраснел. Я бы даже сказала: побагровел. Я не шучу, он действительно очень похож сейчас на разъярённого быка, готового порвать меня на куски, вырвать глотку, выдавить глаза. В жизни бы не подумала, что он умеет быть таким страшным! Он меня испепелит и уничтожит – только дай ему до меня добраться. До моего лица. До моего тела.
     Вся толпа уже готова похоронить меня заживо, и лишь одинокий официант стоит себе в сторонке чуть поодаль и молча наблюдает за происходящим. Если честно, мне его даже немного жаль, ведь сегодня он наверняка недосчитается своих чаевых, наверняка ему теперь придётся голодать. Или заложить в ломбард свою серёжку.
     В зал вбегает какая-то околотридцатилетняя стройная дамочка в белой блузке и чёрной юбке до колена. На её груди покоится табличка, на которой написано название этой женщины: «АДМИНИСТРАТОР». За ней, опасливо озираясь по сторонам и оценивая возможную степень угрозы, ползёт пара накачанных бычков в чёрных костюмах – ресторанные блюстители порядка. Они подходят к одинокому официанту, и тот им что-то говорит и указывает пальцем прямо на меня.
     Предатель.
     Все-трое-из-администрации дружно идут в мою сторону, и по их лицам видно, что они вот-вот готовы запереть меня на кухне и заставить мыть посуду.
     Да поможет мне официант.
     Дмитрий Валентинович хватает со стола сахарницу. Она полная, и это весьма дурной знак: её остро срезанный металлический конец и довольно внушительный с виду вес могут изрядно попортить мне лицо, подсластить мою пока ещё молодую кожу парой перспективных шрамов. Я здесь одна против всех, отныне я – единый общий враг, прекрасный повод слить весь гнев, показать дурной характер и отсутствие морали и воспитания.
     Да поможет мне официант.
     Гости ресторана уже готовы к броску, и по их лицам и движениям можно судить о том, что они решили сделать это вместе, строго сообща, лишь стоит кому-то сделать первый шаг — всегда ведь должен быть кто-то, на кого можно будет потом свалить всю вину, возложить ответственность, которую так страшно взять на себя. Доктор тоже не отстал – я словно в замедленной съёмке наблюдаю, как он порывается испортить мне лицо, превратить меня в очередную жертву пластической хирургии. Вот я вижу, как он заносит руку для броска. Вижу, как задирается плечо на его пиджаке. Вижу, как его рот кривится в ужасном зверином оскале. Выглядит отвратно, но почему-то невозможно не смотреть.
     Охотник.
     Зверь.
     Животное.
     Вот она, истинная человеческая сущность. Вот во что превратился Человек с течением прогресса и развитием науки.
     Сделай глубокий вдох. Чуть задержи дыхание. Приготовься к неизбежному.
     Доктор и компания уже готовы перейти последнюю черту. Все эти психи, словно по команде, подают тела немного вперёд, и вот уже начинается их финальный рывок…
    
     Так. Стоп.
     Нажмём на «паузу».
     Ничего не понимаю.
     Всё это слишком далеко зашло. Сходу не поймёшь. Кажется, стоит прокрутить всё это заново, но в правильном порядке. Столько всего на меня свалилось за последнее время…
Должен же быть во всей этой истории один решающий момент, с которого всё это началось. Минутку, дайте подумать. Мне снова нужно это вспомнить…

     ***
     Всё.
     Готовьтесь.
     Это – моя история, моя прожитая жизнь. Такого вам не покажут по телевизору. Об этом не говорят бабульки у подъездов. Об этом не пишут в газетах. Это вы вряд ли найдёте в интернете. Сконцентрируйтесь и приготовьтесь ловить каждую деталь. Глубоко вдохните, устройтесь поудобней, потянитесь, выпрямите спину, разомните шею. Хватайте каждую мелочь, ведь она всегда может оказаться решающей.
     А когда всё это закончится, когда вас наконец отпустит, вы сможете расслабиться и хорошенько всё обдумать – у вас на это будет целая оставшаяся жизнь. Торопиться вам некуда, и времени у вас предостаточно, поэтому избавьте мозг от лишнего хлама и попытайтесь продержаться до конца.
     Всего каких-то несколько дней, а у меня будто заново пролетела перед глазами вся моя жизнь. Что же, стоит всё начать сначала.
     Мне снова нужно вспомнить всё.
     На всякий случай.
     Да.

     2009-2013