Чижи

\Продолжение цикла "Будни энергетика шахты"\

***

Такую  трепетность  души, 
как  в  отношеньях  этой  пары 
встречал  я  лишь  в  романах  старых, 
что  старомодно  хороши.

Патриархален  быт  семей, 
и  жизнь  размеренно  спокойна.
И  суженым  жена  довольна, 
как  он  супругою  своей.

Любуясь  детками,  растят 
из  них  они  себе  подобных. 
И  на  мордашечках  их  сдобных 
блаженство  холеных  котят.

Всё  остальное  идиллично 
в  той  добропамятной  поре.
Но…  век  не  тот  уж  на  дворе, 
и  всё  не  так,  увы,  отлично.

Сегодня  всё  уже  не  так, 
как  было  в  давнюю  эпоху.
Не  то,  чтоб  очень  нынче  плохо, 
но  всё  ж  не  тот,  конечно,  смак.

И  люди  нынче  уж  не  те, 
и  прагматичнее,  и  суше.
Черствей  людские  стали  души.
Увы,  не  все  хотят  детей.

Чего  не  скажешь  о  Чижах, 
семье  барачной,  всем  известной, 
считай,  героев  жизни  местной, 
хоть  состояли  в  чужаках.

Приехали  сюда  с  Волыни, 
а  может,  с  Львовщины  самой.
Их  говор  песенный  поныне 
воспринимается  душой 
скорей,  чем  ухом,  но  об  этом 
когда-нибудь.  А  я  сейчас 
начну  рассказ,  как  прошлым  летом 
я  завизировал  приказ, 
что  к  нам  в  ЭМО  переведён 
с  соседней  шахты  Чиж  Василий.

Он,  кстати,  был  там  награждён.
А  вот  потом  проблемы  были 
из-за  того,  что  он  сказал 
«спасибо»  без  энтузиазма, 
но  так  секретарю  в  глаза, 
что  у  того  случились  спазмы. 

Причина,  вроде  бы,  пустяк 
для  торжества,  где  награждают:
Чиж  упрекнул,  что  забывают 
героев  мёртвых:  «На  костях 
погибших  нам  не  надо  славы».
Ещё  он  что-то  прокартавил, 
но  секретарь  уже  обмяк.

Был  шум,  оргвывод  и  упрёки, 
по  линии  партийной  склоки, 
хотя  Василий  беспартийный.
Абсурдна,  в  общем-то,  картина.

Но  мне  то  что! – электрик  он 
рекомендован,  как  отменный.
И  подписал:  «Дежурный,  сменный.
Разряд – шестой».  Вопрос  решён.   

За  год  прошедший  я  узнал, 
что  в  деле  Чиж – надёжней  нету!
Таких  парней  искать  по  свету!..
Но  вдруг  куда-то  он  пропал.

Из  номерной  сказали  мне, –
но  это  лишь  через  неделю, –
что  дышит  Вася  еле-еле, 
и  чуть  не  умер  он  во  сне.
Инфаркт  был.  Если  б  не  жена…
Понятно  всё.  Я  и  ребята   
под  ужин  с  сумками  в  палату 
ввалились.  Видим – у  окна 
стоят,  целуясь,  наш  Василий 
и  чудо  женщина-краса.

Я  описать  её  не  в  силе.
До  пят  распущена  коса, 
ну,  может  быть,  до  поясницы.
И  море  синее  в  глазах.
Такая,  ежели  приснится, 
то  сразу… Я  стыжусь  сказать.

А  возле  них  детишек  куча –
не  смог  тогда  я  сосчитать.
И  все  они,  друг  друга  лучше, 
глядят  счастливые  на  мать 
и  на  отца.  Картина  счастья!

А  Чиж,  отец,  смущён,  что  мы 
их  радостью  заражены, 
полны  сердечного  участья.

… Да,  здесь  мне  надобно  сказать, 
что  Вася – парень  интересный.
Шутили:  «Он – мужик  телесный», –
не  только  думая  про  стать.

При  нём  все  женщины  ЭМО 
подтягивались,  враз  светлели 
и,  улыбаясь,  хорошели.
Забавно  видеть  и  чудно!
А  коль  кого-то  приголубит, –
лишь  в  шутку,  ни  ни-ни  всерьёз, –
у  той  полна  «спидница»  слёз 
и  вздохи:  «Разве  он  полюбит!»

… Через  неделю  навестить 
решили  Васю  мы  с  профоргом, 
считая  это  нашим  долгом.
И  не  могли  себе  простить, 
что  среди  нас  никто  не  знает, 
где  Чиж  с  семьёю  проживает.

А  жил  он  в  стареньком  бараке 
за  новой  шахтою  «Заря».
Две  комнатушки  в  полумраке 
им  руководство  «Октября»
(так  рудник  этот  величали) 
дало  давно,  но  обещали 
им  в  новом  доме  что-то  дать.
Обещанного  долго  ждать!
Тем  паче,  был  конфликт  у  Васи, 
хоть  с  маленькой,  но  всё  же  властью.

Две  комнатушки… Остальные –
запущенные,  нежилые.
 «А  так  нам  даже  веселей, –
смеётся  Нина,  мать  семейства, –
простора  много  для  детей.
Нам  главное,  что  мы  все  вместе».    
И  Вася  солидарен  с  ней.

 «К  тому  ж  здесь  очень  близко  речка.
Сейчас  ребята  наши  там.
Мы  очень  часто,  все  конечно, 
бываем  там  по  вечерам.
Такие  чудные  закаты!
Сидим,  глядим,  и  все  поём.
«Батькив»  у  нас  убили  каты.
Остались  с  Васей  мы  вдвоём.
А  потому  родней  детишек 
на  свете  нету  никого.
Мы  любим  белых,  чёрных,  рыжих, 
хоть  часто  с  ними  о-го-го!»

 «А  сколько  их  у  вас?»
 «Ох,  много! Пока  считаю  до  шести.
Но  хочет  Вася  привести 
ещё  двоих».
 «От  Бога?»
 «Нет  двух  сирот.  Отца  затайкой…
А  мать  от  горя  умерла.
Я,  правда,  с  нею,  этой  Тайкой 
в  подругах  даже  не  была.
Но  ведь  бабусе  не  под  силу 
тянуть  двоих.  Там  деда  нет.
Его,  здорового,  в  могилу 
свела  вся  вереница  бед».   

И  замолчала,  топот  слыша 
босых,  бегущих  с  речки  ног.
И  вот  вошли  через  порог, 
скорей  вбежали,  часто  дышат 
шесть  загоревших  пацанов.

«Смотри,  мам,  сколько  наловили!»
увидев  нас,  чуть  поостыли, 
отдали  матери  улов, 
ей  что-то  на  ухо  сказали, 
смеясь,  уселись  на  топчан, 
на  папу  пальцем  показали.

Чиж  ничего  не  замечал, 
лишь  улыбался  он  блаженно, 
глаза  прищуривши  чуть-чуть.
И  радостью  входила  в  грудь, 
мою,  простая  эта  сцена.

Потом  мы  ели  карасей, 
совсем  ничем  не  запивая, 
но  рай  какой-то  ощущая 
от  атмосферы  здешней  всей, 
от  любования  семьёй, 
по-настоящему  счастливой, 
от  мамы,  доброй  и  красивой, 
от  папы,  что  за  всех  горой.

А  всех-то  восемь  человек!
Шесть  пацанов,  скажу,  не  шутка!
Чтоб  столько  в  прагматичный  век?!
Но  Чиж  с  улыбкой,  с  прибауткой 
и  с  западенским  говорком 
всё  делает  педагогично.
Такое  видеть  непривычно, 
такой  пример  мне  незнаком!

А  детвора  уж  в  коридоре, 
смеются, бегают, кричат, 
но  так,  чтоб  нам  не  докучать, 
никто  промеж  собой  не  спорит.
Команда,  вправду,  хороша!

Мы  уходить  уже  собрались, 
но  вдруг  в  «квартире»  оказались 
с  работы  прежней  кореша –
электрики  ЭМО  «Зари».
Почти  со  всеми  мы  знакомы, 
а  здесь  они  почти  как  дома, 
и  стали  малышам  дарить 
по  удочке  всем  персонально, 
крючки,  мормышки,  поплавки.
«Ну  что  довольны,  мужики?»
«Дядь  Миш,  дядь  Вань,  дядь  Коль,  нормально!!!»
«Мам,  мы  на  речку!..»   И  бежать.

И  было  странным  мне  узнать, 
что  среди  их  шести  детишек 
лишь  двое  собственных  сынишек, 
и  Нина  остальным – не  мать, 
и  Чиж  Василий – не  отец. 

А  дети, – возрастом  погодки, –
хоть  и  малы,  увы,  не  кротки, 
и  всяк – другим  не  леденец.
Но  как  звучит  чудесно:  «Мама!» –
или  когда  зовёт  муж:  «Мать!»
В  них  добрых  чувств  такая  гамма, 
что  мало  слов  их  передать.
Да,  признаюсь,  что  нет  уменья 
такую  тонкость  описать.
Мне  удаётся – про  напасть, 
и  реже – сердца  шевеленье.

Но  чтобы  радугу  всех  чувств 
и  мир  семейных  отношений –
всё  описать,  ну  нет  умений, 
и  никогда  не  научусь.

Но  странно – хочется  мне  петь 
о  добром  добрыми  словами, 
и  подарить  стих  каждой  маме 
и  всех  отцов  восславить  честь.

… Опять  я  в  сторону  ушёл: 
пофилософствовать  не  прочь  я.
Но,  что  Чижей  семейство  прочно, 
в  себе  итог  я  произвёл.

Ну,  а  потом  в  ЭМО  решили, 
и  нас  директор  поддержал, 
чтоб  дом  Чижам  соорудили, 
как  очень  верный  пьедестал 
того,  что  строят  они  сами 
не  по  указке – от  души.
Пусть  жизнь  их  полнится  делами, 
что  будут  вечно  хороши!

P.S.
Я  не  забыл  ли  указать, 
что  не  родня  отец  и  мать 
сирот-малышек  для  Чижей?
Но  жили  рядом  здесь  в  бараке.
Погибли  глупо  оба  в  драке 
от  напрочь  спившихся  людей.
Убийц  судили,  а  Чижи 
забрали  деток.  Малыши 
их  «папой»,  «мамою»  зовут 
и,  в  общем,  радостно  живут.

60-е годы