Камешки из-под колес

Почему Людмиле вдруг захотелось пройти на набережную Москвы-реки? Вот уж, казалось бы, самое неподходящее занятие – гулять! При той деловой жизни, которую она вела, когда пообедать толком редко удавалось, вдруг болтаться по набережной... Немыслимо!
Но всё-таки она пошла. Уступила натиску своей же нелепой мысли. В тот вечер, как очень редко случалось, с работы отпустили вовремя, так что надо было ехать прямо домой, в свою новую квартиру, недавно снятую у чужих людей, - нанятую квартиру, как она говорила, немного на провинциальный манер. Добро бы еще действительно домой поехала – там, если бы даже ничего делать не стала, а лишь посмотрела телевизор, подумала о своих делах, сготовила что-то на ужин и на завтрак, - было бы хорошо. Но в чужой  квартире готовить ей не хотелось, отделывалась в основном полуфабрикатами, салатами из магазинов, йогуртами, булочками. Посмотреть телевизор? Ну разве что какую-нибудь женскую передачу вроде «Истории из жизни» Оксаны Пушкиной, авось что-то смогла бы лучше понять в своих собственных делах. Она точно знала, что Дениса дома не будет: он позвонил ей на работу и сказал, что после уроков отправится в Домодедово, очень хочет повидать отца. Значит, в любом случае ей предстоит одинокий вечер дома. Так что... почему бы и впрямь не пройтись по набережной? Подышать речным воздухом. Бездумно пошляться, отпустив вожжи вечной своей взнузданности.
Добралась она до Москвы-реки быстро, благо работала в Центре. Ветер и впрямь сразу шибанул в лицо, будто умыл. Хорошо... Вот так идти, идти... Думать... Нет, думать не хотелось – сколько можно?! За последние два месяца она, кажется, надумалась на всю оставшуюся жизнь. Просто идти...
Людмила не заметила, как вышла к кинотеатру. Может, фильм какой-нибудь посмотреть? Тоже ведь сто лет в кино не была! В последний раз ходила... ходила... Кажется, в прошлом году. Тогда тоже, хотя служила на другой фирме, почему-то рабочий день кончился вовремя и Серёжа приехал за ней на машине. Оба, но особенно она слишком много работали, так что выйти куда-то погулять, прошвырнуться фактически стало для них невыполнимой задачей. Вот и пошли тогда. Правда, смотрели ерунду, какой-то ужастик. Она пугалась и временами готова была залезть под собственное сидение от страха, а Сергей смеялся и говорил – почти громко, так что на него шикали соседи: «Вот все вы, бабы, такие трусихи! Это же смешно, пародия на жизнь, неужели не понимаешь?»
Можно бы сходить в кино и сегодня. Глянула на афишу – фильм начинался через десять минут. Судя по рекламным картинкам, опять какой-то ужастик, сущий хлам. Нет, к чёрту!  Тем более в её теперешнем раздрызге! Вот если бы показали какую-то мелодраму или что-то в этом роде, тогда другое дело, пошла бы. Впрочем, тоже всё могло закончиться плохо: вдруг разрыдалась бы на весь зал? Теперь она это может...
Нет. Что-нибудь другое!
Она прошла немного вперёд и вышла к известному концертному залу. Здесь было очень оживлённо. Люди ждали своих приятелей или родственников, с кем собрались на концерт. Кто-то уже вливался в двери зала быстрым ручейком. Мила не успела подумать о том, «что дают», как увидела афишу: концерт Софии Ротару. Вот это да! Она что – снова выступает? Давненько её не видели, даже само имя как-то ушло в прошлое. Поговаривали, что она спелась, голоса больше нет. «Жёлтые» газеты вроде «Жизни» на всю страну объявили, что после смерти мужа Ротару петь не может и не сможет уже никогда. И вот – пожалуйста: и голос есть, и петь будет, коль скоро объявлен концерт.
Билетов в кассе не осталось, однако ей повезло: купила с рук. За большие деньги, но для неё это не стало препятствием. В фойе она на минуту остановилась возле зеркал. Оттуда на неё смотрела молодая, симпатичная, но очень осунувшаяся женщина с синяками под глазами. Она достала пудреницу, попробовала скрыть синяки. Получилось плохо. Но что уж поделаешь – за последнее время она привыкла к такому своему облику. Иногда вдруг начинала отчаянно макияжиться, она владела этим искусством почти в совершенстве. Во-первых, всегда любила косметику, и теперь, когда её стало сколько угодно, причём отменного качества, она часто с удовольствием занималась своим лицом. Во-вторых, её работа. Известная иностранная фирма, их законы не позволяли являться на службу иначе, как в самом отличном виде. Больна ли ты, здорова, умер ли у тебя кто-то или все живы, в плохом ли ты настроении или в хорошем – это никого не касалось: вид всегда должен быть из ряда вон. Когда она подписывала свой рабочий контракт, это условие оговаривалось почти в первую очередь. Людмила ничего не имела против. Даже сейчас, в такую трудную пору своей жизни, она всё-таки умудрялась встать утром на час раньше и любыми средствами замести следы ночных слёз.
 Но вечер – другое дело. Правда, обстановка в таком замечательном концертном зале тоже обязывала, да и все кругом были шикарно одеты, с суперским макияжем. Однако кто знает её здесь? Не исключено, конечно, что встретит знакомых, и если зайдёт разговор, она скажет самое простое: что сегодня много работала и слишком вымоталась. Впрочем, их публика не ходит на такие концерты – им подавай что-нибудь современное, самое-самое, чтобы от одного имени артиста воздух дрожал.
Людмила прошла в зал, отыскала своё место. Народ собирался неторопливо. Кто-то со смаком поедал вкусное мороженое, продававшееся шагах в десяти от входа в зал. Кто-то ещё вертелся около зеркала. До концерта оставалось минут двадцать, можно было спокойно посидеть.
Она слегка откинулась назад и прикрыла глаза. Вот если бы чуточку вздремнуть! Совсем немножко... Нет, неудобно. Ладно, посидит так... Разве кто-нибудь посмеет сделать замечание? Она же не нарушает никаких правил.
Интересно, что сейчас делает Денис? И где он? У них на квартире? И тогда... Сергей зашёл к нему? Или, наоборот, он пошёл НА ДОМ? Она вдруг с удивлением подумала, что так ведь не говорят; говорят: на квартиру, но в дом. Однако они с Сергеем привыкли говорить именно так: НА ДОМ, с ударением на втором слове, иначе получится – как школьное задание на дом. Да и все в их посёлке на окраине Домодедова так говорили. Может быть, потому, что в век начавшейся приватизации у многих, помимо квартир, появились частные дома, тоже как бы приравненные к квартирам?
Видимо, поначалу Денис всё-таки пошёл к отцу сам, именно НА ДОМ. Ключи от квартиры она у мужа отобрала, и он при всём желании не мог бы попасть туда. Разве что ещё в прежние времена сделал себе копию ключей и не сказал ей о них. Но нет, на него это не похоже. Они честно договорились: квартира и всё, что в ней есть, остаётся ей с ребёнком, а он переходит НА ДОМ. Там ещё почти ничего не было, и Людмила предложила Сергею взять кое-что из квартиры. Но он только махнул рукой и сказал, что в первое время готов спать хоть на голом полу, а потом купит себе новую мебель.
Да, так и что? Значит, Дениска поехал к нему. Правда, отец был в курсе, он позвонил ему по мобильнику. Ну а дальше? У него, наверное, уже появилось кое-какое барахлишко. Кухню, она знала это от соседей, он уже купил, так что накормить сына было где. Видимо, долго сидели, разговаривали. Он всё расспрашивал мальчишку, как ему в новой школе, какие отметки получает, нравится ли ему вообще в Москве. В своей родной школе всё было привычно, знакомо и не сложно, а вот в московской, из которой сын со временем будет поступать в институт, программа сложнее. Тянет ли он её? Тянет. Не без труда, конечно, но тянет. Интересно, сообщит ли Денис папочке, что пришлось договориться с учителями и заниматься дополнительно? Самому ведь трудно...  Может, и не сообщит отцу, потому что тогда хвастать было бы нечем, а ему, Людмила это точно знала, очень важно было именно похвастать перед папочкой: мол, хотя из-за тебя всё у меня очень усложнилось, но я справляюсь...
Людмила выпрямилась в кресле и увидела, что зал стал заполняться. Глянула на часы: через десять минут начнётся. Люди несуетно искали свои места, рассаживались, заглядывали в программки. И она тоже невольно переключилась на концерт.
Она всегда любила Софию Ротару. Сейчас вспомнилось, как лет десять тому назад они с мужем оказались в Ялте, и там София давала концерт под открытым небом. Она и проживала в Ялте – говорили, что у неё астма. Приходилось только удивляться тому, как с таким заболеванием она поёт, да ещё под открытым небом, во весь голос. Это был не просто концерт, а совершенно особое ликование жизни. И вообще, наверное, никто не умеет петь о любви, как эта актриса: щедро, вольготно, с такой верой и надеждой на то, что даже в самом трудном случае человеку удастся преодолеть беду, справиться с предательством, с тем, что бросили, оставили, уничтожили... Людмила с мужем простояли тогда весь концерт, забыв об усталости, о знойном вечере, потрясённые и счастливые. Слушали, то и дело переглядываясь: ведь она поёт и про нас.
Много воды утекло с тех пор...
А совсем недавно, с месяц тому назад, торопясь на работу, Людмила увидела крупный заголовок в газете «Жизнь», лежавшей среди прочей периодики на стенде: «После смерти мужа София Ротару петь больше не сможет». Вспомнила, как, несмотря на все собственные печали, она вдруг остановилась, замерев: сколько дурной информации содержалось всего лишь в нескольких словах! После смерти мужа... Её муж, Анатолий Евдокименко, очень хороший и известный музыкант. И казалось, ещё вроде бы молодой... Неужели умер? Поговаривали, что они давно в разводе. Так, оказывается, нет? Или  снова сошлись? И если смерть мужа так повлияла на неё, значит – она его очень любит? И что – неужели действительно петь больше не будет? Да ещё со своей астмой...
Миле не захотелось покупать ту газету. Да и дела поторапливали: надо было спешить на работу, опоздания у них не допускались. Потом неожиданная информация подзабылась, своих дел хватало. И вот – она сидит в зале, и через несколько минут начнётся концерт...
Жаль, конечно, что Дениса не взяла с собой. Хотя подобные вещи он не очень-то любит, концерт понравился бы ему: отличный зал, шикарная публика. Ведь он, бедненький, теперь тоже живёт в постоянной угнетённости, стал похож на  крючок. Похудел, осунулся. Страдает... И ничего-то ему на свете не надо, только бы вернуться домой. Ведь он не просто к отцу поехал, а именно домой. Ему совершенно не нравилась их съёмная московская квартира, хотя от неё было близко до новой школы и не требовалось каждый день мотаться в поездах. Понимал, что и для матери это гораздо легче:  такие дороги её очень изматывали, два конца на поезде за один день, туда и обратно, в часы-пик... Может быть, понимал он и самое главное: что сбежала она в Москву всё-таки не столько из-за расстояния, сколько из-за того, что теперь ей было слишком тяжело всё время находиться близко от мужа. От горя своего сбежала, от не просыхающих слёз. От абсолютного непонимания того, что произошло в её, в их жизни, почему муж бросил её, ведь они хорошо жили. И не один год –  Дениске уже  тринадцать... Как Денис любил свой дом, их квартиру в Домодедове! Да ему не нужно было ничего на свете, кроме папы и мамы, дома, семьи. И бабушки с дедушкой, конечно, - они тогда жили с ними. И собаки Рекса, естественно. Он и теперь есть, папа прихватил его в свой дом, и Денис может приходить туда сколько угодно. Но всё равно мирок-то его  совершенно разрушился, вот что главное.
Она сегодня не очень хотела, чтобы Денис ехал в Домодедово. День будний, завтра тоже. Но отец сказал, что на выходные куда-то уедет. Думали, прикидывали, как сделать лучше, и Денис сказал, что останется ночевать в их квартире, один, а какую-нибудь еду себе купит по дороге. Обещал, что завтра не проспит в школу. Получалось неплохое испытание ему на взрослость. Он прекрасно понял, что если всё пройдёт удачно, и он действительно не опоздает утром к первому уроку, мама и дальше будет позволять ему ездить в Домодедово к отцу, а  потом ночевать дома. Это было бы очень здорово и очень важно. От одних мыслей о такой возможности у него светлело на душе.
Неужели Сергей отпустит сына одного на квартиру? Или всё-таки оставит ночевать в доме? А как же та баба? Комнат, конечно, хватит, но... Всё равно неудобно, при мальчишке... Или Сергей пойдёт с ним на квартиру и там останется ночевать? В это верилось с трудом: он отсёк и всю их прежнюю жизнь, и эту квартиру наотмашь! Однако... Дениска же его сын; до взрослости и самостоятельности ему пока далеко. Нет, нет, это к ней Серёжка озверел неизвестно за что, но не к мальчику!..
Господи, а как недавно всё было ещё совсем, совсем здорово! Просто человек так живёт, что не понимает: обычная, нормальная, может быть, даже скучноватая жизнь и есть самая настоящая и замечательная. Как сейчас вспоминалось то, что было совсем недавно, но казалось обычным, малоинтересным! Каждый день –  одно и то же... Работа, её поздние возвращения домой, короткие разговоры о том о сём, Денискины уроки, Серёжины проблемы... Иногда её родители, которых она давно позвала из их родной деревни на Волге, чтобы вели хозяйство и помогали с малышом, высказывали  недовольство. Но, бог ты мой, какая всё это была ерунда! И ведь по делу высказывали! Что мать слишком много работает и возвращается только к ночи. Что отец тоже вечно где-то мотается с делами, а на семью, на ребёнка у него нет времени. Ну и ещё всякое такое. Иногда возникали междусобойчики, даже небольшие скандальчики, но Мила не придавала им особого значения и мир быстро восстанавливался. У них в семье никто не любил ссор и конфликтов, все и всегда спешили  залатать дыры и восстановить мир.
А что до её поздних возвращений, так оно и было: раньше десяти до дома не добиралась. И то – если кто-то из сотрудников, тоже живших в Домодедове или Подольске, подвозил на своей машине. А так и в одиннадцать могла заявиться. У них на фирме, как и много где теперь, был ненормированный рабочий день, а что это такое в новой жизни, знает каждый, кому приходится так работать: «день» мог заканчиваться заполночь, а потом добирайся до дома как хочешь.  Правда, начальство считало, что при тех зарплатах, которые получают сотрудники, они всегда могли взять такси, за любые деньги и благополучно доехать до дома. Сложный наступил век: или работы вообще не сыскать, или принимай те условия, которые предложат. Да, честно говоря, она даже в мыслях своих не спорила с начальством: у неё всегда было работы невпроворот. Ещё бы – главный бухгалтер фирмы! Начальство дивилось её квалификации, она выполняла всё гораздо быстрее, чем какие бы то ни было другие люди. Но всё равно очень задерживалась. А уж когда ещё и английским занялась (фирма имела много международных контактов), могла заявиться домой даже после двенадцати. Но всё ведь было ничего, дома её понимали!
Да что там понимали – поддерживали! В темноте зала вдруг вспомнилась одна очень милая и частая сценка из её прежней жизни, такой далёкой теперь! Мобильный телефон она приобрела сразу, на своей же фирме, они тогда едва появились на нашем рынке: в новых условиях иначе жить было  уже невозможно. Она звонила, что уже едет домой, будет тогда-то. Подойдёт к своей двери, повернёт ключ в замочной скважине, откроет. И радостно замрёт на пороге: вся семья выстроилась встречать её  строгим отрядом! Впереди – Денис, дальше Сергей, за ним бабушка, за ней дедушка. Рекс всегда стоял рядом с Дениской, но на шаг-другой подальше. Видимо, так ему удобнее было наблюдать не только за вернувшейся домой хозяйкой, но за всеми сразу. Ни дать ни взять, как в сказке про репку: бабка за дедку, дедка за репку... У них, можно сказать, получалось так: дедка за бабку, бабка за зятя, папка за сынку... Людмиле так это понравилось, что потом они всегда ждали её, как главнокомандующего, который наконец-то после своих праведных трудов заявился домой. Она войдёт, расцелует всех по очереди, ласково потреплет Рекса. А муж уже помогает ей снять шубу. Бабушка приняла из рук сумку. Дедушка спешит проверить, не остыл ли ужин. Взрослые тут же шуганут Дениску: теперь иди спать. Но ему так охота посидеть с мамочкой, со всеми вместе!.. Старшие понимали его: для порядка сделают два-три замечания, но посидеть разрешают. И ничего что поздно ляжет, школа в двух шагах от дома и он не опоздает, даже если встанет за полчаса до уроков.
Неужели это было в её жизни ещё совсем недавно? И куда исчезло? Почему? Будто умерло, как умирает, отжив своё, человек... Может быть, ещё всё вернётся? Ведь ничего плохого, ровным счётом ничего между нею и Сергеем не случилось! Он так любил её, так гордился! Всем рассказывал о том, какой она необыкновенный работник и что несколько  отличных больших фирм готовы взять её на службу в любую минуту, только бы согласилась...
Раздались аплодисменты. Две половинки занавеса раздвинулись в стороны, и в центре ярко освещённой сцены появилась София Ротару. Почти такая же, как прежде, только похудевшая больше обычного. Однако молодая лицом. Костюм её казался скромным: узкие брючки-шароварчики и блузка к ним. Чёрный цвет подчёркивал горькие обстоятельства её жизни.
Зрители долго аплодировали Софии, и не оставалось сомнения в том, что каждый знает о её беде, читал статью в газете «Жизнь» и поражён тем, что она всё-таки нашла в себе силы, вернулась на сцену. Даже если бы она дала всего лишь сегодняшний концерт, всё равно это было бы подвигом. Но, судя по её облику, выражению лица, настрою, люди делали вывод: нет, она вернулась не только ради одного концерта; она будет петь столько, сколько сможет.
Актриса стояла перед публикой, улыбалась, не суетилась, не спешила перекрыть шквал аплодисментов своим пением и всем доказать: мол, вот я какая! Она просто радовалась встрече с людьми. И тому, что снова стоит перед ними на сцене. Улыбка была грустной, но какой ещё она могла быть?
Постепенно зал затих, и София начала петь. Какие-то новые песни. Людмила, как и все, кто сидел в темноте зала, пристально смотрела на сцену.

                ...Без тебя дом мой пуст,
                Как в снегу розовый куст.


Женщина, сидевшая рядом с Людмилой, тихонько всхлипнула, но никто не зашикал на неё, понимая, что такая реакция более чем естественна. Мила и сама с трудом сдерживала слёзы.

                ...Верить хочу в невозможное!

Это уже была другая песня, но она настолько органично сливалась с предыдущей, что казалась её продолжением.
«Верить хочу в невозможное!» - шёпотом повторила про себя Людмила. Не заметила, как отошла от песни, почти перестала слушать певицу, вернулась к своим мыслям и чувствам. Верить в невозможное!.. Это действительно было чуточку про неё. Она тоже хотела верить в невозможное...
София пела, как раньше, раздольно, вовлекая весь зал в свои переживания, в лирику песни. Будто говорила каждому и всем вместе: мы сделаны из одного теста, живём единой жизнью; и потому всё, что произошло со мной, может произойти и с вами, а всё, что случается в вашей жизни, и моё тоже. Она казалась даже моложе, чем прежде. Кто-то шепнул рядом: «Наверное, делала перетяжку». Неуместное замечание. Куда естественнее казалось думать, что, видимо, само страдание способно изменить человека. Люди слушали с удовольствием, аплодировали. В лице каждого читались сочувствие певице и восторг перед тем, что она есть и поёт; её искусство ещё способно радовать зрителей и помогать им жить.
Милу душили слёзы. Ей так понятны были страдания актрисы! Так понятно её недавнее ощущение, что выступать она больше не сможет! Горький и противный заголовок в газете «Жизнь», на весь мир прокричавший о её беде, чтобы только продать побольше экземпляров газеты, - он ведь возник не на пустом месте. Видимо, София действительно прошла через мучительный кризис, но преодолела его. Снова дарит людям радость. А ведь она уже немолодая, спасает только макияж. И здоровье неважное, вряд ли  оно стало лучше после её страданий... Но всё-таки она справилась.  Смогла. Каким безмерным уважением к ней полнилось сердце каждого зрителя! Сильный человек, преодолевший большую беду, - это ведь всегда особый человек, такое возможно далеко не для каждого;  это притягивает, вызывает огромное уважение.
Людмила не заметила, как снова отошла от своих мыслей и слушает певицу, даже оглядывается по сторонам. Ей было нехорошо, хотелось уйти, слишком сильным для её измученной души оказался накал в зале. Но нет, она сидела, слушала, слушала дальше.

                ...Мне сегодня приснился сон,
                Что ты рядом и нет других...

От той ноты, на которой певица начала новую песню, Людмила вздрогнула. И поток слёз буквально исторгся из её души. Она уткнулась лицом в носовой платок, чтобы как-то сдержать рыдание. Зрители почти не заметили этого, а если кто-то и увидел, то наверняка подумал, что женщина так сильно жалеет певицу.
Да, она очень жалела Софию, но мысли снова и снова возвращались к своим обстоятельствам.
...Почему всё-таки Сергей ушёл? Ведь они замечательно строили свою жизнь! Так всё продумали и отладили! Любовь была серьёзной, люди смотрели на них и завидовали. Не случайно: их отношения напоминали сказку. Мир, всегда полный лад и согласие, взаимопонимание во всём. И сынишка отличный – как он любит обоих родителей! Спросили бы, кого больше, не сумел бы ответить на такой дурацкий вопрос. Обоих. Конечно, обоих одинаково.
Материальные средства позволяли, и Людмила очень следила за тем, чтобы вся семья одевалась модно, по последнему слову. Знакомые приветливо улыбались, но Людмила точно знала: кое-кто им завидует. А разве бывает иначе? Такая красивая да ещё дружная семья!
Бабушка с дедушкой обеспечивали им райскую жизнь дома. В квартире была идеальная чистота и порядок. Всегда всё куплено и всё на месте. Мила могла со спокойной душой работать на своей фирме, радуя начальство и способствуя процветанию хозяев. Муж Сергей тоже не особенно переживал за семейные дела – хозяйственные и прочие. И только из любви к дому не мог иногда отказать себе в удовольствии привезти с рынка мешок настоящей картошки. Журили дома: Серёжик, зачем таскать такие тяжести? Картошка дешёвая? Но разве у нас нет денег купить какую угодно? Он только ухмылялся: захотелось настоящей, вот и купил. Он вырос в сельской местности и просто скучал по добротному домашнему хозяйству;  рафинированная жизнь не всегда радовала его, иногда даже раздражала. Но в общем-то всерьёз заниматься хозяйством ему было просто некогда: он тоже много работал.
У них было согласие во всём, и любой вопрос решался дружно, с полным единодушием. Взять хотя бы квартиру. Ведь сначала у них была совсем не та, что теперь, довольно убогая «двушка» в пятиэтажной «хрущобе», общая площадь двадцать шесть метров, кухня – «пятачок». Да и её приобрели не сразу,  ютились в маленькой комнатке в коммуналке. Слава Богу, что Мила уже тогда хорошо зарабатывала: подкопили денег и обменяли на отдельную «двушку». Первые три года они с Сергеем отлично там жили. У них – своя обитель, у Дениски – своя. Комнаты были смежными, так что они легко могли следить за сынишкой. Однако постепенно возникло ощущение: тесновато. Хотелось простора, лучшей мебели, более современной жизни. И едва стало возможно купить-продать квартиру, предварительно приватизировав её, они это и сделали: приобрели новую. И какую! Роскошную!.. Трёхкомнатную, все комнаты – как палаты. Кухня – четырнадцать метров, втрое больше прежней, тоже комната, четвёртая. Дом был кирпичный, самый что ни на есть престижный, единственный такой в той части города, где они жили. И этаж достался – четвёртый, лучше не придумаешь! Приобрели и стильную мебель. Комнаты разные, но в целом – замечательный ансамбль! Дениска очень гордился квартирой и с удовольствием водил к себе приятелей. В его комнате  игрушек и конструкторов было столько, что мог бы усадить весь их сначала первый, потом второй класс: всем нашлось бы чем заняться.
Конечно, очень многое, если  не почти всё долгое время зависело от Милиной работы и зарплаты. Муж тоже старался. Но у Сергея дела шли так себе. Будь у него такая же престижная для нового времени профессия, как у жены, бухгалтер, финансист, он бы обязательно тоже устроился на богатую иностранную фирму и получал бы больше Людмилы. Но со своей инженерной специальностью он на такое претендовать не мог. И потому, как многие вокруг, решил заняться бизнесом. Сначала – перекупкой и продажей продуктов питания, в основном молочных. Потом их дело прикрыли, обнаружив, что фирма, где они снабжались, мошенничает, меняя на упаковках сроки годности. Получалось, что им поступали уже просроченные, негодные продукты, хотя на пакетиках и стаканчиках стояли даты с запасом, убеждавшие покупателей, что это можно даже хранить какое-то время. Несколько случаев отравления – и дело хлопнулось. Хорошо, что Сергей и два его товарища были в той истории только перекупщиками, иначе и сесть могли бы.
Один из его товарищей был человеком очень деятельным, иначе Сергей мог бы навсегда испугаться занятий бизнесом, коль скоро на каждом шагу подстерегают опасности и предательство (именно этим словом он обозначил деятельность своих поставщиков). Прошёл лишь месяц, и друзья-товарищи начали новое дело, совсем не похожее на прежнее, не укладывалось в голове, как столь разными вещами могли заниматься одни и те же люди: стали перекупать и продавать автомобильные шины. Тут сначала всё шло неплохо, но, может быть, только потому, что основными покупателями у них были люди из числа знакомых и знакомые знакомых. А потом отовсюду поползли рекетиры, соперники, конкуренты. Их буквально задавили с тем сравнительно небольшим размахом, на который они оказались способны. Да ещё пригрозили, чтобы «отвалили подальше». Мила помнила, как ребята чуть ли не всю ночь сидели у них на кухне совершенно растерянные, пили чай, обсуждали, что делать дальше. Вопрос вставал  новым, раньше незнакомым ребром: есть ли вообще такой мелкий бизнес, где бы не выплывали конкуренты, готовые придушить тебя, если они сильнее? Ответить на него было непросто, требовалось очень серьёзное изучение рынка и всяких сопутствующих проблем. Людмила как финансист интуитивно чувствовала да и  понимала, что бизнес – вообще не та область, где её муж сможет блеснуть, сделать большие деньги и преуспеть. Иногда она намекала ему на это, давала советы. Но он реагировал зло и с раздражением: мол, не лезь не в свои дела, тут я хозяин. «Да нет же, всё развалится!» - однажды крикнула она ему в отчаянии. Он  наорал на неё и повторил, что в свои дела он ее не пустит. Людмила очень огорчилась и умолкла.
Сергей делал и другие попытки, и тоже безуспешно. Как ей хотелось подсказать ему, что бизнес в России, особенно в свой начальный период, штука сложная и опасная! И что гораздо больше людей терпят на этом поприще поражение, чем наоборот. Побаивалась снова заговорить об этом с мужем, предвидя его реакцию. Он и так всё больше сникал, погружаясь в глубокий пессимизм. Она заметила, что постепенно всё перестало радовать его. И если, скажем, она приносила в дом новую дорогую вещь вроде красивого сервиза или вазочки, он так злился, что мог бы и швырнуть на пол, разбить. Было видно, что в душе его накапливаются злость и раздражение, но она-то при чём?
И потому однажды, когда он сказал ей, что надо бы построить дом, она обрадовалась. Хотя, честно говоря, непонятно, зачем: они и так жили на окраине города. Однако Сергей довольно скоро сводил её в то место, где решил начать стройку, и ей очень понравилось: сельский пейзаж, будет настоящая дача. Хорошо! Да, да, они займутся строительством дома.
Долго подсчитывали, во что это обойдётся. Подвели баланс: сколько денег (в основном заработанных Людмилой) есть, сколько ещё потребуется, сколько и когда будет получено. Выходило, что стройка растянется, но это не имело значения: сколько верёвочка ни вейся, кончик будет. Когда-то строительство дома закончится. А вот то, что муж приободрился, повеселел, что с энтузиазмом взялся за дело, жену обрадовало. В тот период ему предложили вступить в новый, но мало обещающий бизнес, и Сергей отказался, понимая, что такая работа заберёт всё его время и домом он заниматься просто не сможет.
Правда, возникла официальная неувязочка. В последующие годы заработали новые законы, по которым любой человек, если может отчитаться за свои доходы, получил право строить или покупать хоть десять квартир для себя, хоть десять домов. А тогда действовал иной закон, по которому одна семья имела право на одно жильё. Да ещё дачку, конечно. Но они же затеяли строительство настоящего кирпичного дома. И тут с правами у них возникли сложности.
Но они придумали выход из положения: официально развестись. И  тогда выходило, что квартира остаётся бывшей жене, поскольку на неё и записана, а муж получает право строить большой, крепкий, настоящий дом. Ни он, ни она не придавали разводу хоть сколько-то серьёзного значения: чистая формальность; они как были, так и остаются супругами. Потом снова распишутся. Так поступали многие.
Сейчас вспомнилось, как все родные и друзья восхищались тогда их умом и находчивостью. И только один знакомый, физик по специальности, был среди их друзей и такой человек, удивился: «Что же вы делаете? Ведь программу своей жизни составляете!» На него все зашикали: мол, дурачок непрактичный. А как раз он и оказался прав...
Но тогда развелись, как решили, и строительство дома закрутилось. Старались оба.  Если Сергей мог работать целыми днями и по будням, то у Людмилы для помощи, естественно, оставались только выходные, суббота и воскресенье. И то – если вдруг не попросят выйти в субботу, возник аврал. Если же нет, они вставали в эти дни ни свет ни заря. Слегка перекусят, возьмут что-нибудь с собой – и были таковы. Торопились побыстрее добраться, будто дом, как человек, ждал их с великим нетерпением. А он и впрямь ждал. Казалось, что кивает им издали, напоминая, на какой стадии остановились в прошлый раз и что уже в целом сделано. Едва открыв дверь, они тут же брались за дела. Строителей тоже нанимали, не без этого, но важно, что значительную часть работы делали сами. Посильную, конечно. Людмила очень любила, как в старых детских книжках, класть кирпичик на кирпичик, туго приклеивая его цементным раствором. Вот ещё кусочек стенки вырос, вот ещё... Она любила и красить. Дениска, обязательно участвовавший во всех строительных работах, спорил с ней за покраску – тоже очень любил водить кисточкой по стенам, забору, доскам пола. Дед с бабушкой, убравшись дома после завтрака, нередко приходили сюда тоже. Бабушка старалась не на шутку. Супчику принесёт – какой обед без него? Котлеток нажарит, их можно есть и холодными. Компотику сварит, остудит – в жару лучшего лакомства не придумаешь.
Дружная это была работа, всем на удивление и на зависть. Рекс, не привязанный, вольно бегал вокруг, охраняя и строительство, и строителей. Дом поднимался неторопливо, но надёжно. Мила с Сергеем прикидывали, что летом надо жить именно тут, незачем томиться в душной квартире. Гостей можно приглашать – хоть со всех концов страны: будет где уложить. Миле нравилось, что муж растёт в собственных глазах: недавнее плохое настроение улетучилось, уступая место уверенности и покою.
Так что, может быть, даже и хорошо получилось, что бизнес-дела у Сергея полностью встали, иначе не было бы времени с домом  возиться. Правда, радовалась этому, кажется, только Мила. Её родители иногда шепотком высказывали недовольство – как это так, она, женщина, работает от зари до зари и много получает, а мужик дома сидит? И не стесняется. Даже того, что дом на её деньги строится. Людмила шикнет на них, и те уймутся. Понимала, они правы, но что можно было сделать? Во-первых, как успеть и бизнес раскручивать, и дом строить? А во-вторых, где взять такой бизнес, который пошёл бы у него как следует?
Были ведь и объективные факторы, которые не могли не влиять на ситуацию: это прежде всего деньги. Тех, что собрали к началу строительства, и тех, что каждый месяц получала Людмила, фактически ставшая единственной кормилицей семьи, хватало лишь до какого-то времени, и по мере того, как они таяли и обнаруживалось, что то на краски, то на дополнительный кирпич, то на окна или на что-нибудь ещё их уже нет, Сергей терял свою весёлость, лёгкость характера и энергичность. Мила это сразу заметила и всерьёз подумывала, как бы всё-таки вывернуться наизнанку, но решить все эти вопросы. Раза три Сергей вдруг прерывал строительство дома и брался за что-то новое. Даже в медицину залез, устроился на фирму по реализации заграничных лечебных препаратов, но удержался там только две недели: не умел он этого, не мог толком даже разрекламировать товар, который продавал. И опять – к дому. Ещё какие-то углы отделал. И снова безденежье. И снова друзья пытаются втянуть его, как они убеждали, во что-то дельное. Но опять всё горело: дельное превращалось в песок, в ерунду.
А у Людмилы на работе тоже ЧП случилось: их фирма обанкротилась. Буквально сразу. Все оказались на улице и понятия не имели, что теперь делать. Мила хорошо помнила, как странно отреагировал на это известие муж. Думала, он за голову схватится: такое строительство затеяли – и оба безработные... А ведь и семью кормить надо, это же не отменялось. Однако Сергей встретил её сообщение не просто спокойно, а со странным чувством удовлетворения. Сказал только: «Ну не могли же вы вечно быть на особом положении. Жизнь сейчас у всех трудная, вот и вам перепало. Не понимаю, чему тут удивляться?» Людмиле даже показалось, что он и вовсе рад её неприятностям. Но ведь это была общая беда, чего радоваться-то? Странная у него реакция, иначе не скажешь.
Однако уже через два-три дня ситуация изменилась. Мила ещё обдумывала, куда послать резюме, кому предложить свои весьма квалифицированные услуги, как ей позвонили с одной фирмы, которая раньше сотрудничала с ними. Предложили работу. Фактически ту же самую, так что не пришлось доучиваться или менять квалификацию. Правда, объём работы оказался больше, но зато и в зарплате она выиграла целых триста  долларов  в месяц, что по тем временам было значительной прибавкой. Домой она примчалась так быстро, будто арендовала на ближайшем аэродроме вертолёт в личное пользование, лишь бы скорее сообщить радостную новость. Заглянула на квартиру – мужа не было. Родители сказали: «НА ДОМ пошёл». И она, не переодеваясь, не глотнув чаю, рванулась туда. Сергей действительно возился с домом. Но когда она с порога сообщила ему, что у неё всё налаживается и дела даже лучше, чем прежде, он не вскочил от своих красок-шпаклёвок, не расцеловал её от счастья, а как-то весь потемнел. «Да что с тобой? – не удержалась она. – Я с такой радостной новостью, а ты будто похоронил кого-то!» Он ничего не ответил, продолжал молча возиться. Но так как она стояла, будто застыв, на пороге, он вдруг предложил с раздражением: «Иди домой, переоденься хотя бы! Да и вообще приходить сюда не обязательно, скоро стемнеет».
Мила направилась к себе в полном недоумении. Дома было всё, как обычно. Денис, давно уже сделавший уроки, играл с Рексом, мама возилась на кухне, отец сидел в кресле, читал газету. Она хотела перекусить, да аппетит пропал. Переоделась, прилегла у себя на диване. Объяснила, что очень устала. Мать и отец с пониманием кивнули: от радости можно ошалеть и так устать, что все силы долой.
Как-то вскоре после этого дня и неожиданных то ли радостных, то ли непонятных событий Сергей сказал, что пойдёт ночевать НА ДОМ, потому что хочет взяться за работу прямо с шести утра. Жена удивилась: холодно же, март на дворе, а в доме пока только печка-буржуйка есть, много ли от неё тепла? Но муж не послушал её, вообще ничего не ответил и ушёл. Полночи она лежала без сна, почувствовав непонятную тревогу, потом тяжело заснула и едва не проспала службу.
А Сергей теперь так делал часто. Она пыталась выяснить, не случилось ли чего. Он отмалчивался. Когда в выходные приходила «НА ДОМ», ясно видела, что дела продвинулись совсем немного.
И однажды, нежданно-негаданно, хотя дом ещё оставался сильно недостроенным, он сказал жене, что теперь будет жить там один. Она удивилась, тут же пообещала, что придёт в выходные, но он как-то странно, отчуждённо посмотрел на неё и сказал: «Не надо».
Это было вечером. Она в тот день пришла с работы пораньше, будто специально для того, чтобы услышать то, что заготовил Сергей. Он довольно сухо уточнил, что вообще больше с ней жить не будет, уходит насовсем.
И только тут вспомнилось, что они же формально разведены и им ровно ничего не требуется делать для развода. Всё так просто...
Он отговорил свою недолгую речь и действительно ушёл, а она осталась стоять в коридоре каменным изваянием. Это было ужасно! Потом спохватилась, хотела броситься за ним, но испугалась темноты.
Следующим вечером она всё-таки кинулась «НА ДОМ», прямо с работы, не заходя на квартиру. Но дом оказался заперт, хозяин отсутствовал. Однако вышло, что съездила не без пользы: соседка шепнула ей, что у Сергея есть залётка, «он тута вовсе не один живёт». Дальше – больше, спиралька раскрутилась.
Его сожительницей стала молодая красивая девушка, всего девятнадцати лет, студентка. Из приезжих беженцев, которые тогда начали появляться из самых разных уголков страны. Сейчас устраивается на работу, будет преподавать в школе, хотя высшего образования ещё нет; учителя так нужны, что и со средним кого угодно возьмут. По соседкиному описанию Мила поняла, что она эту женщину видела, и не раз – в посёлке каждый новый человек заметен. Симпатичная, конечно, вдвое моложе Сергея. Но главное – почти нищенка! Ведь там, откуда она явилась, шла война, и ей пришлось всё бросить, привезла с собой только сумку личных вещей. В посёлке приютили, она приехала сюда не случайно, к своим знакомым. Можно представить себе, что она без памяти рада получить такого мужика, да ещё с домом!.. И со всеми её, Людмилиными, деньгами и трудами, вложенными в строительство...
Теперь хоть что-то стало понятно: он просто увлёкся молодой! Но сам же всегда говорил, что Мила совсем ещё молоденькая и хорошенькая, и что при такой жене ему никто больше не нужен. Оказывается, нет, нужен...
Она решила срочно встретиться с Сергеем и поговорить. Взяла на работе отгул. Долго рыдала перед начальником, сообщив ему: «У меня семья разваливается!» Он проникся её бедой, отпустил на один день. И она отыскала Сергея. Разговор, который она начала ласково и даже нежно, вскоре перешёл на резкие тона. Муж ничего не объяснял. Сказал лишь, что больше не любит её, а на нет и суда нет. Пообещал: с Дениской никаких проблем не возникнет, это его сын и он всегда будет ему преданным отцом. Мила говорила что-то ещё, несуразное, путаное. Потом с презрением выкрикнула: «На нищенке женишься! Надоело хорошо жить?» Вот тут он чуть не взревел: это не её дело! Она что-то смекнула и спросила: «Может, тебя очень расстраивает, что сейчас я одна зарабатываю? Но так бывает. Сегодня я работаю, завтра ты. Мы же семья!» «Всё, больше не семья!» - почти рявкнул он. Сказал, что разговор закончен, он принял бесповоротное решение. Ещё раз уточнил: всё, что касается Дениса, остаётся их общим, так что он будет звонить ему и даже ей, иногда брать сына к себе, а в остальном никаких пересмотров не будет.
Мила всхлипнула в темноте зала, на секунду почти забыв, где находится. Никто не обратил внимания – видимо, люди решили, что её так растрогал концерт. Народ бурно аплодировал, скандируя: «Со-фи-я! Со-фи-я!» Она улыбалась, разрумянившись от напряжения, простирала к людям руки и всем своим обликом, не только конкретными словами в микрофон, говорила: «Ради вас я теперь живу. Ради того, чтобы нести вам своё искусство».
В антракте зрители повалили в фойе, а Людмила так и сидела, не шевелясь.  Зачем ей выходить? Среди оживлённой толпы она чувствовала себя особенно плохо. Легче – одной, в этом надёжном уголке. Она быстро привела себя в порядок: вытерла слёзы, припудрилась, подвела реснички. На работе давно приучили  всегда быть в форме, что бы у тебя ни случилось.
Перерыв длился недолго, и вот уже снова в зале погас свет, раздвинулся занавес. София стояла торжественная, очень печальная. Сказала, что сейчас исполнит песню, которую посвящает памяти своего мужа Анатолия Евдокименко, замечательного музыканта и руководителя ансамбля. Песня называлась «Год за десять» и в какой-то мере запомнилась.

                Растает где-то снег,
                И где-то в глубине
                Обидных слов уже
                Не будет слышать сердце.

                Я упаду в тебя,
                Как в лето жаркое...
                И тихо прошепчу себе самой,
                Что никогда любить не поздно.

                Год с тобою – год за десять.
                Как же мало я прошу для счастья:
                Год с любовью, год без песен
                И опять бежит и возвращается.

                Растает первый снег, и догорит во мне
                И слов твоих и нежность обещаний...


А на задней стене сцены вдруг возник кадр: красивое лицо её мужа, играющего на трубе. Она пела, обратив взор к нему. Пела скорбно, благородно, горестно. Но и с большой благодарностью судьбе за то, что этот человек долго был с нею вместе.
Мила плакала в темноте зала почти навзрыд, не стесняясь публики. В какую-то минуту встала, хотела выйти. Но её место было в глубине ряда, быстро не выйдешь, всех придётся побеспокоить. Она продолжала слушать.
- Вот как получилось, - сказал кто-то рядом. – Муж умер – и остался для неё иконой.
Людмила снова и снова возвращалась к своим проблемам. На работе, по крайней мере, в её отделе, все теперь знали о её беде. Женщины, будто сговорившись, пытались ей помочь. Выбрав минуты, когда работы было поменьше, налив всем чаю, они уговаривали Милу:
- Ты не должна впадать в отчаяние! Молодая ещё, неужели век будешь одна?
- Да и что за жизнь с разлюбившим мужем? Пытка!
- Ты всегда была гордой, неужели забыла об этом? Где твоя гордость теперь?
- Посмотри на себя в зеркало – ты же интересная женщина! А как одета! Как причёсана! Спасибо этому французу-парикмахеру Жаку де Санжу, он действительно творит чудеса. Да с такой головкой, как у тебя, это и нетрудно!
- Пусть твой муж жалеет, что потерял тебя, а не ты.
Вот  тут Мила горько ухмыльнулась и сказала:
- Он потерял меня... Ну уж нет, дорогая! Ему найти меня снова ничего не стоит! Только бы пришёл – я бы ему всё простила!
- Неправильно! – критиковал кто-то. – Женщина должна быть гордой, это очень важно. Тебе надо срочно найти кого-то другого.
- Ну какого другого? – жалобно сказала Людмила, едва не опрокинув на себя чай. – Я же его люблю. Зачем мне другой?
- Раньше ты была умнее. Такая шустрая! Мы все только удивлялись на тебя. Неужели паршивый мужик, который тебя разлюбил, так много стоит?
- Да и не беспокойся, он не будет счастлив с той беженкой. Это по первости хорошо – молодая, во всём от него зависит, он с нею королём себя чувствует. Перетерпи. Ему надоест такая жизнь, он вернётся к тебе.
- Я одного не могу понять, - сказала Мила сквозь слёзы, - почему всё так получилось? Что я плохого ему сделала? Так старалась для него и для семьи...
- Это и случилось. Перестаралась. Такое не ценится.
- Но вообще-то ты просто задавила его своей успешностью, вот он и решил тебе отплатить. Ведь он мужик, во всём первым должен быть, а ты так обставила его...
- Такое теперь время. Жизнь, как колесница, несётся куда-то по-новому, и только камешки  из-под колёс в стороны разлетаются.
Словом, консилиум вышел многообразным и решительным. Однако ничего яснее не стало. Одно было  приятно Людмиле: что сотрудницы так неравнодушны к её судьбе, хотят помочь – это, как говорится, дорогого стоит. Но ни уверенности в себе, ни веры в то, что муж вернётся, у неё не прибавилось. А когда подруги снова решили  коллективно «повоспитывать» её, Мила с трудом выдержала их советы.
Сейчас, в темном зале, под аккомпанемент песен Ротару, она вспомнила, какой же несчастной плелась к себе в тот день, когда они с Сергеем окончательно объяснились. За всю ночь не сомкнула глаз, проплакала до утра. Хорошо, что родителей не было. За неделю до того мать предложила: «Может, нам уехать домой, наверняка вам мешаем». Это было совсем не так, но Людмила не возразила, подумав, что, может, они и вправду мешают Сергею. Ей было очень неловко: чувствовала, что мать с отцом обиделись. Дениска тоже скучал по бабушке и дедушке, но помочь тут не мог. Очень переживал за маму. И тоже ничего не понял. Для него родители всегда были одинаковыми, очень любил обоих, а что теперь получалось?
С горя Людмила потеряла все ориентиры в жизни, кроме рабочих. Тут она была по-прежнему  на высоте и никогда ни от кого не получила ни единого замечания. Зато в перерывы, после работы, в выходные... Она не справлялась с переживаниями, рассказывала свою историю чуть ли не всем  знакомым. Каждый пытался, как и её сотрудницы, что-то ей подсказать, помочь. Оказывается, у любой женщины, даже самой благополучной на вид, были свои критические периоды в отношениях с мужем. Однако потом всё как-то  преодолевалось. Приятельницы дважды сводили её в ночные клубы, и  молодые люди там охотно флиртовали с Людмилой. Но оба раза она сбежала, так было тошно. На улице брала левака и быстро уезжала к себе. Ни в какие театры она ходить не хотела, даже в кино не тянуло. Она так много теперь плакала, что люди испугались: недолго и заболеть. Только мысли о сыне сдерживали да ещё привычка быть всегда в форме на работе.
Она решила изменить кое-что в своей с сыном жизни. Тогда и сняла квартиру в Москве, перевела Дениса в хорошую школу. Много заботилась о его делах. Ходила к его учителям, справлялась, как он тут. Классному руководителю рассказала о страданиях мальчишки, это было важно: мало ли как он поведёт себя! Понемногу приучала его к самостоятельности. Фактически видела его утром перед школой, а потом – лишь вечером, когда возвращалась с работы. Он слушал её во всём, но, тем не менее, будто находился совсем не здесь. Все выходные проводил у отца: тот не возражал. Возвращаясь в понедельник в Москву, рассказывал матери: «Как у них там весело!  Смеются, друг на друга не нарадуются. Даже в бадминтон на участке играют. Жалко, что у нас всё так грустно». Денис и сообщил матери, что отец, видимо, женился, потому что  «эта тётка» теперь всё время живёт в доме; чувствуется, что стала его женой. Дом потихоньку достраивают. Люди шептали ему в уши разное. Милу жалели.
Что же ей нужно было делать? Уйти на грошовую должность, только чтобы он чувствовал себя на коне? В наш век, когда так сложно с работой?! И как бы они жили тогда? Копейки считали? Ничего бы не могли купить, никуда съездить? И дом – разве построили бы его? А Дениска? Он ведь не на необитаемом острове живёт, его тоже надо одеть-обуть и экипировать так, чтобы не чувствовал себя среди сверстников гадким утёнком! Да и не верилось ей, что если бы в доме поселилась бедность, отношения с мужем наладились бы. Нет, нет, не всё она тут понимает! Может, пройдёт какое-то время и станет яснее?
Но вообще-то работа действительно вышла на первое место в её жизни, отодвинув всё остальное на второе, третье места и дальше. Ей казалось, что она хорошая жена, мать, хозяйка, но так ли всё это было? Хозяйка... Да почти всем давным-давно занимались старики. Сын? Дениска очень хороший мальчик, он  не требовал особых забот, не создавал трудностей. Очень правильный и душевный человечек. Жена... Тут, вроде бы, всё было нормально. Хотя... Если честно, то отношения разладились. Она чувствовала, что муж недоволен. Но чем? Секс, такая важная часть их жизнь, незаметно тоже отошёл на второе, если не на пятое место. Вечером оба так уставали, что было ни до чего. А если что-то и возникало, то Сергей всё равно постоянно нервничал из-за своих рабочих неудач, и это очень сказывалось на их отношениях. Могли бы спасти положение утра, когда снова приходили силы, настроение, надежды. Но как раз утром ей было ни до чего. Вставала в шесть часов. Одеться с иголочки, сделать макияж, причесаться... Это требовало времени – какая уж тут любовь? Сергей злился, а что она могла сделать? Даже позавтракать толком не успевала, обходилась лишь чашкой кофе.
И всё же... Наверное, постепенно разобрались бы во всём, что-то поменяли, нашли бы выход из положения. А Сергей решил по-своему...
...Концерт, между тем, закончился. Публика бушевала от восторга. Со всех сторон слышалось: «Браво, София!» Люди понимали, как непросто ей было преодолеть свои переживания, подготовить такой концерт, выступить. Вернуться в жизнь!
В другую минуту Людмила тоже долго стояла бы в зале и аплодировала. Ей ли было не понять, чего стоил Софии-актрисе такой акт! Но она пошла к выходу, вслед за некоторыми зрителями, которые очень торопились домой.
- А говорили, что они развелись, - услышала она за спиной. – Что плохо жили. Вот ведь как, видно, сошлись снова. Или она вернулась к нему, когда он заболел?
- Она целый год сидела с ним, потому и не выступала.
- Вот так и надо жить: прощать друг другу плохое.
- А с другой стороны, раз жили не очень хорошо, горе её не так уж велико и перенесётся легче.
- Да вы что! Сами, что ли, не видели, как ей тяжело? Исхудала, будто болела с ним рядом.
- Таким молодым умер... Ещё бы жить да жить...
- Как она теперь будет? Он же был руководителем ансамбля. Говорят, даже костюмы жене сам заказывал.
- Постепенно привыкнет, как все привыкают к горю.
Толпа настойчиво продвигалась к выходу. Ещё отчётливо слышались аплодисменты в зале. Людмила шла вместе со всеми, понуро глядя в пол.
- Браво, София! – слышалось даже на улице.
Героиня... Да, да, настоящая героиня, думала Людмила. Выстояла. Будет жить и петь дальше. Вернулась в строй. Живёт, действует, поёт. Она борется и будет бороться дальше, спасая жизнь и своё искусство. Муж действительно остался для неё иконой. А у неё, Людмилы... Какая там икона, хотя она всё ещё очень любила его. Он же предал её! Она никогда не мешала ему добиваться любых успехов, чем же  виновата перед ним? София справилась, а вот справится ли она?
Толпа вынесла её на улицу, и Людмила направилась к метро. На минутку остановилась, достала мобильник, нажала кнопку.
- Алло! Денис? Ты где? У папы? Когда вернёшься? Говори громче, тут шумно. Завтра приедешь? Ну, хорошо. Звони!
Через несколько минут она входила вместе со всеми в метро.