Экспедиционный дневник 1990 года

  Ни слова не прибавила, просто набрала его, мы в простых таких зелёных тонких школьных тетрадках вели свои записи, и у меня много тетрадок этих сохранилось, своих и чужих. Вот слово в слово одна из таких тетрадок.

Усть –Цильма, 1-6 июля.

1 июля, воскресение.
Первое посещение, с Наташей Шумилиной – Иван Семёнович Дуркин, Нагорная 11.

На улице узнали у соседей, что он жив и здоров (я была знакома с Иваном Семёновичем с 1984 года). Дома оказался один, попозже пришли с кладбища жена Фаина Васильевна и сестра Федосья Семёновна. И.С. уже плохо видит и ходит, но книги ещё читает, а молитвы – по памяти. Беседовали по отдельности: я с И.С., Наташа – с женщинами.
Родился Иван Семёнович в 1910 году, но записан 1912 (чтобы не брали на работу). О семье не говорили, поскольку ему это не очень интересно, по этой теме Федосью Семёновну решили порасспрашивать. Книги для чтения брал у Ф.С. и Федосьи Ефимовны. Сейчас читает «Историю об отцах и страдальцах Соловецких»(синяя бумага, начало XIXвека). На вопросы о постройке церкви, обращении молодых к вере – отвечает философски: «Во вселенной много непознанного». По его мнению, веру искореняли для того, чтобы легче было управлять. «Раньше так и называлась – управа». Дети и внуки не верующие, жена – православная, но внуков не учит вере, поскольку дети будут против. Дочь, когда училась в Днепропетровске, ходила там в церковь, и детей (внуков) в прошлом году покрестила. В Усть-Цильме тоже многие крестят детей, Аксинья Васюша (Василиса Афанасьевна Поздеева), которая живёт у пристани, этим занимается, без миропомазания, водой, трижды окунут, молитвы прочитают и одевают крест.

Рассказал о смерти Федосьи Ефимовны Чупровой (наставницы и книжницы). Второго мая она ещё ходила по двору, перед смертью, когда читали канон на исход души – поправляла. Умерла 3 мая в 11 часов дня, а в 3 часа уже собрались на панихиду, пели каждый день по часу три дня, на 9-ый день отпевали.Филат Васильевич (муж покойной, с которым на старости они по согласию жили в разных домах в разных концах растянувшейся на несколько километров по берегу Печоры Усть-Цильмы) приезжал только в день смерти: болеет, хоронили без него. Хоронить приехала из Воркуты сестра Александра Ефимовна, которая после похорон осталась жить в её доме и заменила Федосью Ефимовну (в общине).

Второй визит, с Наташей Беловой – к Евдокии Никаноровне Кисляковой.

Она нас узнала, вспомнила. Я ей рассказала о нашей жизни (за 4 года, что не была перед тем в Усть-Цильме, я успела выйти замуж, родить и креститься вместе с мужем и дочкой).
Е.Н. жалуется на голову, петь уже не может, больше читает. Просидели часа 3, беседовали по анкете, больше об иконах, чем о книгах, книги в первое посещение не описали. Иконы «древяные»: Страшный суд, свв.Григорий Богослов, Василий Великий и Иоанн Богослов, Иоанн Креститель, Алексей, человек Божий. Медные: створы ( Деисус) и по отдельности, всего больше десяти. Книги только печатные, единственный рукописный сборник в16-ю долю листа она отдала, а кому – мы не поняли, Е.Н. говорит околичностями,то ли родственнице, то ли знакомой, наверное, и сама не помнит точно. (Хотя могла и утаить от нас). Опять рассказывала нам притчу, почему нельзя пить чай: все травы Богу поклонились, а чай – нет. Евдокия Никаноровна с роду его не пила. Отец у неё был строгий, в церковь не пускал, замуж не пускал, сама ушла. Но потом он признал её брак и благословил, принёс икону в построенный молодожёнами дом. Все её иконы – отцовские.

2 июля, понедельник.

Ходили (очевидно, с руководителем экспедиции) по начальству. Везде уверяли, что мы не бандиты, стариков и старушек не грабим, иконы и книги не выносим (подразумевалось – без их согласия, в то время отношения между университетом и местной администрацией усложнились, они намеревались даже нашу университетскую коллекцию печорских книг обратно к себе в местный музей вытребовать). Были в музее, пообещали их небольшое собрание описать, сами музейные работники этого сделать не могут, не умеют. Вечером Наташа Шумилина с Инной Павленко пошли в музей описывать книги, а мы переезжали (уже не помню, почему, откуда и куда). Председатель райисполкома - Раиса Николаевна. Директор музея – Валентина Ивановна. Серебренников Николай Степанович – председатель комитета по спорту (наверное, он жильё нам предоставил, кажется, мы на какой-то базе жили).

3 июля, вторник.

Работали с Жанной Антонюк (принцип археографов – всегда в паре работать).
Первый адрес – Вокуева Агафья Евдокимовна, Советская…(первая квартира в кирпичном красном двухэтажном доме, точный адрес так и не установили). А. Е. живёт одна, хотя совсем уже плохо видит и плохо ходит. Дети по очереди приходят ночевать. Сын Григорий у неё умер в тюрьме, дочь Наталья учится у матери духовному пению и берёт у неё книги читать. А.Е. читает молитвы по памяти, мысленно, и очень жалеет, что не может больше читать книги. Рассказала притчу о том, как шёл странник по пустыне и мысленно молился, встретился ему Господь и похвалил его. Мораль: не обязательно молится вслух, Богу слышна и мысленная молитва. Иконы А.Е. не видит, различает на ощупь, свечи не зажигает, боится пожара, иконы у неё возле печи на кухне и однажды там загорелось полотенце. В 85 лет А.Е. ещё пела сама и ходила на службы, на панихиды, вела их. Принимала исповедь. Теперь общее исповедание читает Марфа Леонтьевна, а принимать грехи не хочет, А.Е. это не одобряет: «Раз уж взялась, веди до конца, кому же грехи сдавать?» Я спросила о том, когда стали наставницами женщины. Она не ответила ясно, может, не поняла вопрос, сказала, что могут и мужчины, и женщины быть наставниками, нужно только благословение получить. Её благословил Иван Попов, он давно (я не поняла, когда именно) три года учился в Москве. Нельзя быть наставником тому, кто не был женат(замужем) и был больше одного раза. Вот Филату Васильевичу нельзя, он не раз был женат, а он принимает исповедь. По мнению А.Е. - это нарушение правила. О браке сказала, что сначала у них не принято было венчаться, а потом стали ( в единоверческой церкви). О причастии.Рассказала, что её грамотная тётка Татьяна, от которой у неё рукописное Житие Александра Свирского, жила в Москве и могла бы там причащаться в церкви, но считала себя недостойной. «И мы недостойны, потому у нас причастия нет». Древяные и медные иконы А. Е. почитает одинаково. В часовне на кладбище теперь хороших старых икон нет, воруют, поскольку охранять не принято, раньше никто не воровал. И у А.Е. иконы чуть не унесли неизвестные лица, которых она пустила к себе в дом (старая история!), иконы у неё отцовские. Взять чужую икону без благословения – грех, можно, конечно, купить, но по благословению – лучше. (По этому же всеобщему убеждению, что священные предметы лучше не продавать, а благословлять ими, старики «безвозмездно, то есть даром» отдавали нам свои бесценные книги, что в некоторых случаях в штыки воспринималось неверующими наследниками, понимавшими, однако, материальную ценность старинных книг). В Усть-Цильме , по А.Е., иконы не писали, хотя у Федосьи Ефимовны был один образ, по её словам, местного письма(?). В молодости А.Е. видела формы для литья медных икон, но у кого – не помнит уже. Поновлять (записывать сверху) икону грех, перед Пасхой можно чистить. Поговорили о конце света. Потоп уже был, теперь будет огонь, худо придётся грешникам, но Бог милостив.
Сын Григорий, умерший в тюрьме, читал Житие Александра Свирского, а теперь «могу и вам отдать, только у дочери спрошу» (насколько я помню, та не разрешила матери отдать нам эту старинную рукопись). Сына убило вино, грешником был, но перед тюрьмой прощался с ней (просил прощения) и А.Е.его поминает (пьяниц и прочих закоренелых и не раскаявшихся, не попросивших перед смертью прощении грешников не поминают на общей молитве). Поговорили о других её книгах. Постную Триодь А.Е. отдала в Трусово, Житие Николы – в Печору, не возвращают и то, и другое. Пришла знакомая, и мы собрались уходить, так и не добравшись до описания книг и икон. А.Е. приглашала нас приходить ещё.

Второй адрес – Нечаева Екатерина Григорьевна, Советская 96.

 Её соседка Мария Деметьевна Овчинникова (которую мы тоже знали по прошлым экспедициям) умерла год назад. Мы застали Е.Г. в слезах, месяц назад у неё скоропостижно умерла дочь, осталось двое внучат, внучка – не в себе, а внук Алексей на историческом в университете учится. Вскоре пришла соседка, Стахеева Октябрина Ивановна, Набережная 74, лет 60-ти, в прошлом бибилиотекарь, а ныне подруга и сподвижница Натальи Яковлевны Булыгиной и дочери Агафьи Ефимовны, тоже Натальи, радеющих о предоставлении общине молитвенного дома. Она училась в Великом Устюге реставрировать старые рукописи. Туда, в Великий устюг, в 1953 году приезжал Степан Анфиногенович Носов (известный печорский книжник), заменял у них преподавателя литературы, и О.И. сразу узнала в нём земляка по выговору(очень характерному, я тоже сразу бы узнала по нему усть-цилёма). Я дала ей на время свой молитвослов для сравнения (во время крещения в 1988-м никто не объяснил мне, что необходимо жить церковной жизнью и причащаться, и спустя 2 года я только пыталась молиться дома, кое-какие молитвы уже знала на память).
После чего мы отправились на концерт (местного фольклорного ансамбля). Старушки наше приглашение не приняли и советовали больше никого подобными приглашениями не смущать. (Тогда я подумала, из-за отношения к неверующим работникам культуры, участникам ансамбля, а теперь понимаю, что ведь и пост был в это время). Действительно, почти никого из наших знакомых староверов на концерте не было, единственной оказалась Вера Петровна Нечаева, депутат, учительница литературы, невестка Екатерины Григорьевны. После концерта она пошла с нами, и мы договорились, что завтра вместе пойдём по адресам. Вера Петровна разделяет общие теперешние усть-цилёмские взгляды, что все рукописи нужно сюда вернуть.

4 июля, среда.

Итак, к Федосье Семёновне Чупровой (Носовой) я отправилась с Верой Петровной Нечаевой. Ф.С.сразу показала нам свои книги: Псалтирь, Часослов, Каноник – Почаевские. Рукописный помяник Выговский, почерк Мяндина. Исповедание каждодневное – руки Степана Анфиногеновича Носова. История об отцах и страдальцах Соловецких, начала XIXвека (такая же или та же, что у брата, на синей бумаге). Проложный сборник XIXвека, со многими житиями и поучениями, раньше мы его уже описывали постатейно. Показала нам свой кабот (вариант – каботочек, специальное одеяние для молитвы, вроде подрясника). Иконы тоже все показала, но я не записала. Говорили о её проблемах и Вера Петровна, как депутат, обещала помочь с огородом и дровами. Ф.С. с гордостью показывала письмо от Геннадия с Татьяной (о. Геннадия Беловолова с матушкой) и присланные ими подарки. Она успела уже сходить к Ксении Петровне Дуркиной и передать ей поклон (из письма). Пластинку с плачем показывала нам, но слушать не стали, сама нам споёт. Договорились, что в воскресенье я приду к ней проложный сборник почитать (забыла, кто и когда усть-цилёмов записывал, но у Федосьи была большая виниловая пластинка с записями, где и она сама пела).

Второй адрес – сестра покойной Федосьи Ефимовны Александра Ефимовна Чупрова. Ходили с Таней Парамоновой, запись у неё в дневнике. (Помню, узнав о нашем положении, что я крещена, а Таня– нет, А.Е. предложила ей крестится, что и произошло в скором времени, но уже без меня, 8 июля Таня стала Февронией).

5-6 июля. Медвежка с Наташей Шумилиной.
Два адреса: Корнилий Ефремович Тиранов и Ефим Иванович Осташов.

У Корнилия Ефремовича просидели в первый день часа два, уговорили спеть «О, горе мне великое», но записать не смогли, что с магнитофоном случилось – непонятно. Вечером я приходила переписывать К.Е. вконец истрепавшийся духовный стих и просидела часа 3, взяла на ночь почитать «Историю об отцах и страдальцах Соловецких». (Времени у нас не так много было, поэтому, вопреки правилу, на другой день решили работать по одиночке, Наташа пошла к Ефиму Ивановичу, а я снова к Корнилию). Просидела я у К.Е. часа два, на этот раз записала целую кассету, а времени на то, чтобы толком осмотреть и переписать книги уже не хватило, надо было бежать на пристань. У К.Е 9 медных икон, из них одна – Успение Богородицы – большая, примерно 30х40 см, и два медных распятия. Хозяйка умерла 6 лет назад, К.Е. живёт один и терпит притеснения от родственников, хотят сдать в интернат и забрать себе его дом. С другом Ефимом Ивановичем он поссорился ещё в прошлом году из-за «матефона» (наш Андрей Власов тоже его записывал) и весь год не виделся. Печать: Минея праздничная XVII века, Минея Четья, Почаевская История об отцах и страдальцах Соловецких и другие, всего с десяток. Несколько духовных стихов и проложная повесть переписаны Степаном Анфиногеновичем и Фатеем Семёновичем Носовыми, К.Е.состоял с ними в переписке. Знал и других усть-цилёмских наставников: Якова,Андрея, Мореходку, Никанора. В Усть-Цильме живут сестреницы (двоюродные сетры) К.Е. Анисья и Мария Григорьевны и Ксения Федоровна, фамилий не помнит. Он не прочь к ним переехать. Но письма не успел написать и со мной передать. Из Четьи Минеи пересказывал о Диоклетиане и Февронии, юноше, спасшем свою матерь( руки Степана Анф.), выборах веры князем Владимиром, о двух пустынниках, об обретении чудотворной иконы Божией Матери за Волгой, притчу о нищих и богатых. Знает историю патриарха Никона и Аввакума, прп. Елеазара Анзерского. О пении. Псалтирь и молитвы лучше петь, а не читать, не лезут в голову посторонние мысли. Сам поёт по возможности, иногда останавливается, когда мешают слёзы умиления. В германскую войну заходил в церковь, говорит: «Там так красиво поют, что слёзы сами текут, а мы живём как собаки" (без храма). Корнилий Ефремович очень одинок и скучает без единомышленников.

  На этом, к сожалению, мой полевой дневник обрывается, последние записи я, видно, на борту теплохода сделала. На пристани Усть-Цильмы мне вручили пришедшую без меня телеграмму о смерти 5 июля моей родной бабушки Марфы Тихоновны, как раз в то время, когда разучивали мы в Медвежке духовный стих «О горе мне великое». Я улетела на похороны и уже не вернулась. Крестили Татьяну Февронией уже без меня, и переписывать чудесный сборник Федосьи Семёновны, а также слушать её плачи, равно как и переписывать книги и иконы Агафьи Евдокимовны ходил кто-то другой.

  По-моему, больше университетских экспедиций туда не было, администрация воспротивилась. Но и университет ничего не вернул. В 80-х же экспедиция была каждый год, я ездила в 1984, 1985, 1986 (до рождения дочери), в том числе не только в Усть-Цильму, но и в верховья Печоры, на территорию Печоро-Илычского заповедника, где на самом дальнем кордоне жил знаменитый егерь и книжник Поликарп Лызлов, и где меня с напарницей ждали большие приключения. Но это другая история, а  эта о том, как просты, бесхитростны и часто беспомощны и одиноки были старики-староверы.