Яблоки с привкусом пепла. О жизни, войне и победе

1

1986 год. Весна. Пёстрый шумный молодой народ из трёх учебных групп с утра толпится у дверей родной кафедры. Позади пять лет учёбы в политехе - лекции, курсовые, экзамены, стройотряды, картошка... Впереди ждут защита и получение диплома. А сейчас нас собрали всех вместе на распределение. Студенты волнуются, гудят, что-то обсуждают между собой, спорят, весело смеются.

В одном из кабинетов заседает комиссия. Здесь собрались сразу и замдекана, и три наших куратора, и ещё незнакомые люди - представители разных предприятий, среди них есть приехавшие издалека. Приглашают в кабинет по очереди, которая была определена заранее. Заранее были оглашены и места распределения - не слишком хорошие в этом году, но да нам есть из чего выбирать. Было предоставлено и время подумать, обсудить своё будущее с близкими и друзьями.

Мне, можно сказать, повезло - я иду седьмая, сразу после отличников. Остановила свой выбор на городе Казани - мне главное, к дому поближе, и поезда туда идут от нас по нескольку раз в день. И город большой. Я уже выяснила, что из впереди стоящих на Казань никто не претендует. Отличники выбирают Подмосковье. Запасные мои варианты - НИИ в Дс-ке и Иж-ий завод. Далековато, да что поделаешь - в Пензе оставляют только пензяков. Но я уже мечтаю о жизни в столице Татарии...

Самый первый наш отличник выходит из кабинета с довольной улыбкой. Держит листок со словом: "Протвино". Тоже мне, нашёл чему радоваться!.. Скоро моя очередь, а Тамарки, моей подруги, всё ещё нет. Опаздывает она что-то сегодня, хотя всегда такая аккуратная... Тамара в очереди записана за мной, и я уже волнуюсь за подругу. Но вот вижу её поднимающейся по лестнице. Она подбегает ко мне и, едва отдышавшись, говорит:
- Мариш, уступи, пожалуйста, Казань. У меня муж туда едет поступать в военное училище!
Неделю назад подруга вышла замуж, а я была свидетельницей на её свадьбе. Теперь растерянно смотрю на неё:
- Конечно...
- Следующий. Куда поедем?
- В Д-ск...
- Дышите кислородом!


2

И вот я с чемоданом стою на мокром после ночного дождя перроне Д-ска, "дышу кислородом", а точнее - местным химическим "коктейлем", дрожу от утреннего холода и пытаюсь взять такси до самого НИИ, где я буду теперь работать. Потом сижу в тесных комнатах отдела кадров, заполняю нудные анкеты и бумаги...
- Сейчас ты познакомишься со своим начальником.
Несколько минут ожидания - весело вбегают двое моложавых мужчин. Один высокий, солидный, еврейской наружности - начальник лаборатории. Другой невысокого роста, полуеврей с длинным острым носом, в смешном костюме синего цвета, состоящем из клешей и долгополого пиджака с пуговицами в два ряда, как у морского бушлата (только бескозырки не хватает!) - с радостной улыбкой представляется:
- Виктор Михайлович, твой новый научный руководитель.
(Если бы мне тогда сказали, как всё выйдет, я бы ни за что не поверила...)
В разговоре выясняется, что инженер-механик такого профиля, как у меня, им совсем не требуется. Заявку подавали и ждали математика и программиста из Ленинграда. Но меня, конечно, отпустить не могут, а будут переучивать. И я отправляюсь заселяться в институтское общежитие.


3

Прошло три года моего успешного освоения новых для меня методов автоматизированной оптимизации, и я уже - младший научный сотрудник. Данное словосочетание тешит моё самолюбие. Я же, самоотверженно и очень круто развивая собственную интуицию, тружусь на поприще науки.

- Ай, умница! Золотце! - слышу в свой адрес. И сердце моё учащённо бьётся от нежданной похвалы... Все мысли о нём и о работе, о работе и о нём, о нём-работе...
 
Как странно близки однажды становятся эти узкие твёрдые губы, которые вдруг превращаются в самые мягкие и нежные и раздвигаются забавным коромыслом, дугою вниз. Вечерами после работы мы кормим друг друга яблоками, пишем стихи, прячемся в густых аллеях и в подъездах, где подолгу целуемся, пробираемся в общежитие...

Первая неделя апреля. Во дворах под заборами ещё лежит снег, но асфальт на улицах уже сух и чисто выметен дворниками. Мы с Риткой, моей приятельницей из общаги, бухгалтершей, по моему настоянию едем на речной вокзал в первый раз смотреть ледоход на Оке.

Вот выбегаем на бетонную набережную и видим невероятное чудо: Ока вздыбила свою белую грудь - по ней недавно прошёл ледокол! И вся масса скомканного льда теперь, ворочаясь и громко вздыхая, движется на восток, к Волге, увлекая за собой прибрежный краснотал. Трещат и чавкают, наезжают друг на друга, огромные льдины, переворачиваются и ползут мокрым брюхом вверх, съезжают и снова переворачиваются под общим напором, множат водянистое крошево, рождают фантастически торчащие, причудливые фигуры из недолговечного хрусталя.  Невольно начинаешь следить, нет ли там, в этой движущейся шумной дали, кого-нибудь нуждающегося в спасении. Но нет. Лишь проползают мимо нас в жуткой ледяной массе чёрные влажные куски мёртвого дерева, какие-то коряги и вырванные с корнем ивовые кусты. Зато сама Ока - живая, проснувшаяся. Радостно освобождается она из своего зимнего плена.

В лица с реки дует холодный ветер. От долгого и пристального внимания начинает кружиться голова. Меня поводит, и я едва удерживаюсь от падения. Ритка удивлённо оглядывает меня и ворчит:
- Ну, нагляделась до головокружения...
А сама думаю: "Что со мной? Да я... кажется... беременна!". И разом на меня набрасывается ничем несокрушимое, невообразимое чувство счастья, от которого ещё больше кружится голова.


4

Да, я беременна! Мой Витька тоже в восторге, он приносит мне в общежитие какую-то очень малюсенькую кофточку и целый килограмм огромных красных яблок:
- Ешь витамины!
Знаю, что он сам любит яблоки, просто страсть как! Поэтому, когда он собирается уходить, я оставляю себе самое красное и самое красивое яблоко, а остальные возвращаю. Он, смущённо улыбаясь, будто не глядя, уносит их...

У меня прекрасное настроение. Я хожу в розовых очках. Я, словно под гипнозом, не замечаю неприятностей, которые начинают сыпаться на мою голову друг за другом. Не замечаю и странностей Витькиного настроения:
- Да... Много проблем... Надо разъезжаться с Ниной... Заранее подать заявление в ЗАГС... Зарплату вовремя не платят... Не слышу, что ты говоришь, чётче выговаривай слова... Говори громче...  Не вовремя... Надо подумать... Может, сделаешь аборт? Громче говори...
- А когда вовремя, лапа? Мы же хотели ребёнка... Ты хотел... Всё будет хорошо!

А дальше была война. Самая настоящая. Словно чёрный спрут, протянула она свои палёно и горько отравляющие щупальца-присоски из далёкого сорок первого. Сквозь более чем полусотню лет.


5

1939 год. Маленькое село в Белоруссии у польской границы. Еврейская община. Аккуратно побеленные снаружи и внутри глиняные домики, покрытые соломой, сгрудились на опушке леса. Рядом дорога. Возле дороги - холм, на нём высится древний массивный каменный крест, омытый многими дождями, овеянный многими ветрами...

В одном из глиняных домиков живёт еврейская семья: отец, мать и их дети - два мальчика и две девочки. Глава семьи - отец, он работает в поле, а вечерами учит детей еврейской Торе.

Старшего мальчика зовут Мардух, по-белорусски, ласково - Михась. Ему недавно исполнилось тринадцать лет. В день рождения все родственники и соседи были приглашены на торжественную трапезу, в течение которой виновник торжества демонстрировал знание Торы и благодарил родителей за то, что они воспитали его настоящим евреем. По еврейской традиции, Михась теперь считается взрослым – он может сам отвечать за свои поступки и обязан выполнять заповеди Торы, которая есть смысл всей жизни каждого еврея.

Перед наступлением субботы мама зажигает приготовленные свечи, закрывает ладонями глаза и шепчет благословение:
- Благословен освятивший нас Своими заповедями и повелевший зажигать субботнюю свечу!
Отец просит Михася вместо себя прочитать какую-нибудь главу из пророков, но перед чтением важно произносит:
- Благословен тот, кто освободил меня от ответственности за этого!
Данные слова означают: "Я более не отвечаю за поступки сына, так как он взрослый и сам несёт ответственность за свои поступки".
А после чтения отец объявляет, что в село пришла депеша - осенью от общины нужно будет кого-нибудь послать на курсы фельдшеров, и он думает выдвинуть кандидатуру Михася...


6

Война! Это страшное и непонятное слово с недавних пор слышится со всех сторон. Вчера в селе творилось нечто необычное - из больших еврейских семей собирали отряд. Отца тоже позвали. Мать, всегда спокойная и рассудительная, наспех складывала ему в мешок одежду и снедь, пошатываясь и с тихим подвыванием плелась за отцом. Потом оставшиеся толпой бежали за отрядом, дальше каменного креста, махая и крича вслед уходящим мужьям, отцам и старшим братьям.

Из их семьи отец ушёл один, потому что старшему из его детей, Михасю, только пятнадцать. Он уже два месяца каждый день, кроме суббот, ходит на работу в фельдшерский пункт. Вчера Михась вернулся рано, а нынче совсем не пошёл - после вчерашних проводов отряда в осиротевшем селе с раннего утра опять суматоха: немцы идут! Издали глухо слышны взрывы.

Около полудня на дороге за крестом что-то начинает рокотать, и вот уже всё село наполняется громким треском и незнакомой речью. Кортеж мотоциклистов останавливается напротив дома сельсовета и школы - бревенчатых и единственных во всём селе покрытых черепицей, а не соломой. Окна распахиваются, разлетаются листы бумаги. Красный флаг, прибитый над сельсоветом, тотчас сбрасывается и поджигается. Лужайка за околицей зачем-то обносится кольями и колючей проволокой.

На столбе возле школы, к которой ещё не так давно провели электричество, устанавливают громкоговоритель и на всё село очень громко объявляют, что всё местное взрослое население должно явиться на регистрацию. Патефон играет весёлую музыку. В воздухе слегка пахнет гарью. К сельсовету робко и удивлённо озираясь, будто видя своё село в первый раз, тянутся седоволосые старики, насупленные еврейские старухи, молодые испуганные женщины и матери с грудными младенцами на руках, позади ковыляет парочка инвалидов. На улице стоит стол, на который стопочкой складывают паспорта. Сбившихся в кучу людей окружают немецкие солдаты и с овчарками и автоматами наперевес ведут за околицу - в гетто.
 
Притихшие дети, рассыпавшись как горох, плетутся за взрослыми на отдалении. Немного не дойдя до гетто, дети останавливаются, садятся на корточки и наблюдают за происходящим. Малышам всё это быстро надоедает, и они убегают играть. Старшие и совсем маленькие дети остаются, не желая уходить от матерей.
- Сынок, принеси попить, - просят из-за ограждения.
- Хлеба захвати! - кричит мать, и через некоторое время куски лепёшек, сыра и бутылки с водой или молоком начинают просовываться сквозь колючую проволоку со разных сторон.

На следующий день - та же картина. Но к вечеру по гетто расходится тревожный слух: "Завтра расстреляют".  Дети не понимают, что это такое. Михась тоже в недоумении: "Неужели это может случиться? А как же я? А как же мои младшие брат и сёстры? Что мы будем делать без мамы?"

Мальчик всю ночь ворочается в постели и лишь под утро засыпает. Ему снится сон. Отец прицеливается и пронзает острым копьём самого главного, холёного и нарядного, с блестящей чёрной портупеей, немца. Остальные немцы падают перед отцом на колени и просят пощады... Мать в белой одежде с младшим братом на руках стоит в лучах солнца. Её грудь обнажена, а из тёмного соска каплями стекает молоко, которое вдруг становится красным... Михась открывает глаза. За окном светло. Страшная мысль ударяет ему в голову.

"Маму расстреляют... О, мама! Ты дала мне жизнь и выкормила меня своей грудью. Ты склонялась много раз надо мной и нежно целовала меня в лоб, ласково гладила мои волосы и что-то шептала мне перед сном. Ты долгими бессонными ночами выхаживала меня от горячечной болезни. Ты воспитывала меня и вселяла в меня надежду, что со мной в этом мире никогда не может случиться ничего, совсем ничего дурного. Ты защищала меня от зла. Ты была красавицей-богиней моей вечной безмятежной юной жизни. А теперь ты говоришь, что тебя не будет... Как ты можешь поступать так со мной, мама! Зачем ты ушла за эту гадкую колючую проволоку! Зачем не пришла ночевать домой!"

Михась расталкивает младших. Сегодня он не призывает их как обычно к соблюдению утреннего обряда чистоты. Суёт им, неумытым, по куску лепёшки. Пятилетняя сестрёнка, такая же черноволосая и кудрявая, как мать, начинает противно хныкать:
– Где мама? Хочу к маме!
Михась за руку тащит её на край села. К маме. А за околицей уже шумно. Солдаты с автоматами в руках выстроились в ряд. Громко лают, лязгая зубами и брызгая слюной, бросаются к ограждению злые немецкие собаки. Сестрёнка кричит:
– Хочу к маме! Пусть я умру вместе с ней!
Она вырывает свою маленькую ладошку и стремительно бросается к натянутой проволоке, раздирая платье и царапая кожу острыми шипами, пролезает к маме в гетто...

Слышится команда, затем длинные автоматные очереди, в паузах между которыми - крики и стоны... Автоматчики уходят. Всё стихает.


7

1997 год. Жаркий южный август. В тени тридцать девять по Цельсию.

- Дедуль! За что ты сидел в тюрьме? - спрашивает сидящего в тени под виноградной лозой старика, худощавого и с длинной седой бородой, девочка лет тринадцати по имени Леночка.
- В сорок первом нас, детей, вывезли из Белоруссии на работу в Польшу. Я стал прислуживать жене одного поляка, который работал у немцев. Хозяйка меня жалела - подкармливала. Но когда с наших самолётов стали разбрасывать агитационные листки, я убежал и перешёл линию фронта на нашу сторону. Тут же был арестован. Просидел в тюрьме на Урале всю войну, аж до сорок восьмого года. Работал там фельдшером. Пользовал и заключённых, и охрану. Потом попал под амнистию и был сослан на постоянное жительство сюда, на юг Казахстана.
- А бабулю ты где повстречал?
- Тане было четырнадцать, когда они с матерью эвакуировались из Белгорода. Их поезд разбомбили. Мать убило осколком. Поехала моя Татьянка одна в Казахстан, жила в чужих людях - не сладко ей тогда пришлось. Тут мы с ней и встретились, уже после войны. Потом она выучилась на медсестру, стали вместе работать в поселковой больнице. Построили дом, вырастили сад, родили двух сыновей. А теперь сыны поразъехались, и мы с бабулей здесь одни свой век коротаем. Только раз в год и приезжаете вы нас навестить из своей Алма-аты.
- Михаил Львович! А Ваши родители живы? - интересуется светловолосая молодая дамочка, мама той самой девочки.
- Отец пропал на войне, а мать с младшей сестрёнкой расстреляли в гетто. Как сейчас вижу каждый гвоздь в столбике, каждый шип на проволоке - в том месте, где тогда сестрёнка пролезла к маме...
По щеке деда скатывается слеза, сотрясается старческая грудь, дрожат сухие жилистые руки.


8

Мы с мужем и с нашей четырёхлетней дочуркой сегодня приехали к его родителям раньше, чем Алма-атинская семья младшего Витькиного брата Сергея. Встретили они меня по-доброму.

С его матерью, толстой русской бабулей, мы сошлись быстро, во время совместного мытья пыльных стёкол просторной веранды, за которыми гнули тяжёлые ветви старые яблони, увешанные снизу доверху наливающимися соком крупными яблоками.
 
Шаркая по стёклам тряпкой, Татьяна Максимовна рассказывала о своём замужестве:
- С Мишей я многое пережила. Поначалу на мне было всё хозяйство: четыре коровы, дом, сад, маленькие дети. Дойка, поливка, уборка, готовка, стирка - без конца. Выдастся свободная минутка, так я примусь за шитьё. Всю семью обшивала. Вышивать очень любила. А муж работал фельдшером, летал на вертолёте по всему Казахстану. Бывает, соберутся на консилиум в Чимкент шесть-восемь докторов, а обедать - к нам. Я из последних сил наготовлю им, выложу все припасы, а они обсуждают приготовленную мной еду - то не так, это не так, подзовут меня и поучают, как надо правильно капусту солить... А когда дед сам чем-то недоволен - так тапочкой запустит. До сих пор. Но я на Мишу никогда не держала зла, ведь он подобрал меня после войны сиротой пропащей... Я ему благодарна очень - без него не выжила бы тогда. Трудное, голодное время было... 
- Ох, батюшки-светы! - спохватилась она, - к нам ещё гости приехали! Сергуня! Наташа! Леночка! Малышка!
Во двор вбегает худенькая девочка-подросток:
- Ба! А это что ещё за чучелко?! - удивляется Леночка, глядя на коротко подстриженную в связи с поездкой "в жаркие страны" нашу с Виктором дочь.
Вслед за Леночкой во дворе появляется Витькин брат с огромными чемоданами,  за ним его жена, которая держит на руках спеленатую малютку...


9

- Вить, расскажи мне о своём брате Сергее. У него, кажется, сын умер - я помню, ты ездил тогда, давно, на похороны, - прошу я мужа уже дома, в своём Д-ске.
- Что?.. А-а-а... Сергей был женат раньше на другой женщине. Но его первая жена сошла с ума. Она и сейчас жива, только находится в доме для умалишённых. Он развёлся с ней - в таких случаях это делается просто. Сначала та женщина была здорова, и у них родился сын, а потом началось...  Вроде, это наследственное у неё... Сергей снова женился - на Наташе. У них с Наташей разница в возрасте тоже значительная, как у нас с тобой. Наташа усыновила мальчика. Он тогда уже школу заканчивал, в десятом классе учился. Но однажды пришли домой, а тот в ванне плавает мёртвый. Не смогли установить, что случилось... Сама Наташа потом родила дочку. В пять лет Лена подхватила какую-то страшную инфекцию в самолёте - они тогда летели из Турции. Врачи отказались её лечить. И родители привезли Ленку к бабуле с дедулей умирать. Но дед приложил все свои фельдшерские способности и таки сумел её выходить... Второго ребёнка они долго не могли родить. Наташа много лечилась. Только недавно вот родила ещё одну дочь, Ксюшу - помогли купания в Мёртвом море. Серёга в Ксюше души не чает, зовёт её Чижиком. Только и слышно из его уст:
- Чижик, Чижик...
Это я и сама слышала.

А ещё через несколько лет мы получили очень грустное известие  с Наташей случилось несчастье. Когда она гуляла с Ксюшей во дворе, где играли другие дети, то со старой нависающей стены вдруг стал падать большой камень, прямо на какого-то чужого ребёнка. Наташа успела оттолкнуть малыша, но камень угодил ей по пояснице, раздробив позвонок.

В жизни иногда бывает место подвигу. А и какая мать поступила бы иначе!
Врачи сделали операцию, и Наташа теперь уже может ходить, но всё-таки инвалидность...


10

Витька у меня тоже "не первой свежести". Это он сам так выразился. На своей первой жене Нине он женился, ещё будучи студентом, вместе приехали в Д-ск, по распределению. Проблемы в отношениях начались сразу после рождения единственной дочери. Однажды Витёк даже набросился на Нину так,что чуть не убил(об этом мне по секрету одна моя знакомая рассказала). Вот до чего доходило у них!

Тяжело пошло и у нас. Непросто строить отношения в семье, которая родилась одновременно с ребёнком. Прежняя любовь как будто куда-то запропастилась. Врачи и психологи всем и всюду твердят о послеродовой депрессии молодых мам, которая длится около полгода, но я замечала другое: в нашей семье послеродовая депрессия не у меня, а у нашего папы. И длится она с рождения дочери несколько лет...

Сначала я всем его поступкам пыталась найти оправдание: восточный темперамент, вынужденное недосыпание по ночам, забывчивость, тугоухость... В чём-то винила себя - от природы у меня тихий голос. Но, почему же Виктор перестал слышать меня и злиться из-за моего голоса только с того момента, когда я стала беременной? Раньше ведь с этим было всё в порядке. Слышал же. Но теперь, чем больше он кричал на меня, требуя повышения громкости, тем тише, почему-то, становился мой голос. Из-за постоянных претензий к голосу я почти совсем замолчала, а он теперь уже только кричал. Либо кричит, либо молчит. И всё время какие-то недовольства и подозрения, несмотря на моё самоотверженное старание и полную безотказность. Недоволен был даже после самых лучших наших ночей... И очень быстро перешёл на автоматизм - по расписанию: через день, без слов, без ласки... Долго терпела, но однажды не выдержала и оттолкнула. Он обиделся, конечно, а мне от этого только хуже стало... Но говорят, надежда умирает последней - и я продолжала надеяться, ждать возврата прежних наших отношений. Вскоре он стал меня обвинять, что у меня кто-то есть, вот тогда во мне вдруг что-то защёлкнулось... В общем, полный монастырь получился в отдельно взятом человеке. Разденься передо мной любой мужик хоть догола - во мне ничего не шевельнётся, кроме сочувствия. Прямо Мать Тереза какая-то стала - так он мне тогда по душе ударил...

С нашей дочерью у Виктора тоже с самого рождения были нелады: то, видишь ли, ребёнок не от него, то шея у неё короткая - у четырёхмесячной-то. Успокоился только позже, когда черты проявились, и всё на место встало. Но вдруг началось какое-то зверское приучивание малолетней дочери к режиму и порядку...  Однажды с утра довёл её до того, что повела я дитяте в детсад, а у неё ручонки трясутся. Прижала я её к себе, да так на руках и несла всю дорогу, почти не дыша, до самой группы, боялась отпустить от себя - сердце кровью обливалось. А когда дочь в школу пошла, он будто забыл о ней, лишь изредка вспоминал. Только когда в девушку стала оформляться, вновь заметил. И опять претензии - не так посмотрела, не так выполнила его поручение. Пару раз грозился, что разведётся с ней (с ней, а не со мной!). Я-то к тому времени уже научилась уклоняться от ударов, нарастила защитный слой жира и поэтому мало возбуждала его.

По-человечески, мне в самом начале надо было развестись с Виктором, ради дочки хотя бы, но я не сделала этого. Что-то удерживало меня всё время. Наверное то, что я не чувствовала себя виноватой в тех грехах, в которых он меня обвинял, и что не понимала, почему он так со мной поступает. Не могла я просто так всё бросить - мучилась бы вопросом потом всю жизнь. Ведь настолько добрым и ласковым Виктор был сначала. Я бы обязательно почувствовала, заметила бы, если бы в том была хоть какая-то капля лжи или лицемерия. Что же случилось?..


11

2013 год. Весна. Недавно мне исполнилось пятьдесят лет, и только теперь я зрело вижу всю картину жизни и начинаю ясно понимать, что Витька ни в чём не виноват. И его брат Сергей перед своими жёнами и детьми тоже ни в чём не виноват. И дед Михаил не виноват. Война виновата, та самая война, записавшаяся когда-то в гены и убивающая наш народ доныне.

И теперь я точно знаю, что разводиться мне с мужем не с чего, ведь Виктор на самом-то деле очень хороший. И дочь это тоже понимает. А раз мы понимаем, то, значит, тут и конец всей битве. Мы победили! "Страна гениев возвращается с войны!"

И пусть родная земля пока ещё "в руинах", я верю, что прорастут молодые ростки и поднимется здесь прекраснейший сад. И яблоки, которыми мы будем кормить внуков и правнуков, не будут иметь горький привкус пепла.

____________

В рассказе использованы материалы книги М.Рашовского "Что значит быть евреем?" (пер. с иврита Пинсах Гиль).