8

- У него вот такая борода? – изобразил пальцами обоих рук в растопырку Серёга.
- Точно, - не стал спорить Вергилий.
- Да, дед, интересный у нас с тобой базар получился, – подытожил Серёга и сделал последнюю затяжку. Затем порыскал глазами вокруг, не обнаружил мусорной корзины и погасил бычок в пустой сигаретной упаковке. Упаковку тщательно смял и сунул в карман.
- Тоже мне, культурный, - ухмыльнулся Вергилий, плюнул на стену, обшитую дорогой дубовой панелью, а окурок бросил на пол. – Пошли, что ли, к управляющему нашей канцелярии?
- Последняя инстанция? – слегка оживился Серёга.
- Ага, - ответил Вергилий и вдруг в одном из карманов его беспрецедентной хламиды зазвонил сотовый. Сначала Серега даже не понял, что это за звук, так неподходяще соотносились друг с другом древний римский авторитет, за тысячу и восемь столетий пребывания в некоем ирреальном отражении известной историко-географической действительности превратившийся в полного проходимца, и сотовый телефон. Но, как показала действительность внутри действительности ирреальной, очень даже соотносились.
- Але? – спросил старый хрыч, привычно ткнув в нужную кнопку. – Что!? Какая ещё на хрен… Во, блин!
Он отключился и безрадостно прокомментировал:
- Придётся перед последней ещё в одну инстанцию зайти.
- Что!? – ахнул Серега.
- Вот те и что! Пока мы тут бегали, эти суки успели придумать какую-то антиобщественную приёмную. Что за хрень?
Он потянул дверь предбанника на себя, ухватил за руку своего огорошенного спутника и, спустя мгновение, они снова рухнули в бездонный колодец – не колодец, шахту – не шахту, но точно в пустое пространство, каковая пустота казалась некоей мистифицированной субстанцией с плотностью вакуума, пропорциональной неумолимой массе бюрократического присутствия за дверями-дверями-дверями, которые бесконечной чередой мелькали по кругу мимо ввергающихся вниз против часовой стрелки Вергилия и Серёги Антипова.
«Что ещё за антиобщественная приёмная? – прикидывал Серёга, машинально перебирая ногами, словно он очень быстро сбегал вниз по винтовой лестнице. – Где-то я что-то похожее уже слышал…»
В его голове завертелись обрывки телепередач, случайно подсмотренных в различных дешёвых харчевнях, и вскоре на передний план вальяжно вылезли Алла Пугачёва, профессиональная мегазвезда российской эстрады, и Николай Сванидзе, прожжённый демократ Ельцинского розлива.
«Однако эта приёмная или палата как-то по-другому называется, - заклинило бедного музыканта, всасываемого в, казалось бы, бездонную воронку. – Ведь не могли же наши чиновники, придумывая очередную пакость или отвлекающий от очередной пакости манёвр, назвать эту пакость или манёвр так конкретно? Нет, наверняка они придумали чего-нибудь поблагозвучней антиобщественной приёмной. Или палаты, чёрт бы её побрал совсем…»
Если бы Серёгу не заклинило, он бы, конечно, вспомнил правильное название общественного органа, созданного с подачи показательно доброго президента из каких-то очень альтруистических побуждений, преследующих непонятные цели. Но память бывшего учителя украинского пения пребывала в полной прострации, и он не мог пересобачить антоним с соответственным для соответствующего места негативным выражением в правильное исходное слово. Точнее, в правильное исходное определение.
«Антиобщественная, антиобщественная», – продолжал мысленно бормотать бедный музыкант, чувствуя, что по мере падения вниз на всё его тело в целом и на голову в частности начинает что-то нестерпимо давить. Не то чтобы это возникшее давление вызывало конкретную физическую боль, но сознание увеличивающегося воздействия конкретного свойства было нестерпимым.
«Но это же правильно! – осенило бедного музыканта. – Мы ведь вниз летим! Значит, давление должно увеличиваться. Однако как теснит, зараза!»
 «Забудь о своих убогих трёх измерениях, - снова вступил в мысленную беседу Вергилий, озабоченно на лету поправляя котомку и перехватывая поудобнее портфели с бумагами. – Забыл, где находишься?»
 «Но мы же падаем реально вниз?» - удивился Серёга, повторив распространенную в повседневной речи глупость, поскольку падать можно только вниз. Если, конечно, ты падаешь в нормальных условиях, где за каждым твоим неверным шагом дружелюбно следят закон всемирного тяготения и прочие постулаты.
«Это тебе так кажется, - досадливо возразил Вергилий. – Я же тебе говорил: мы с тобой находимся в ирреальном постпространстве… я не помню уже, какой категории и индексации…»
 «Ещё бы тебе помнить, - язвительно молвил Серега. – Ты и про ирреальное постпространство не очень-то в теме. Сам говорил?»
 «Ну, говорил! Так что с того? Я же поэт, а не…»
 «Но, судя по тому, что ты не помнишь категории и индексацию этого постпространства, значит, есть и другие?» - уточнил Серега.
«Есть-то они есть, но они нам на хрен не упёрлись, потому что иные ирреальные субъекты находятся вне сферы наших возможностей», - туманно пояснил Вергилий. А Серега, разумеется, ничего не понял.
«Это как?» - спросил он.
«А чёрт его знает, – легкомысленно брякнул авторитетный старец. – У меня сейчас голова от этого не болит, потому что свои проблемы налицо».
«Какие?» - поинтересовался Серёга.
«Глобальные, - веско заявил Вергилий. – И меня, как гражданина, данные проблемы не могут не волновать. Всё дело в том, что наша компания территориально ограничена даже, казалось бы, в неограниченном постпространстве нашего ирреального постбытия. И всё именно из-за присутствия постпространственных конкурентов. В то время как контингент нашей компании постоянно растёт. А мы ведь даже в своей постпространственной бесконечности не безразмерны, потому что существует определённый лимит бесконечного расширения, и по достижении установленного в бесконечности предела может произойти самый вульгарный взрыв, но последствия взрыва будут предсказуемо фатальны…»
 «Опять он какую-то чушь понёс, - затосковал Серега, - а я-то всего подумал, что какая-то зараза на башку и остальное туловище давит».
«И вовсе не чушь! – мгновенно отреагировал бывший римский поэт. – Это, между прочим, и вас, ещё живых, касается. Но вам, как правило, даже ваше ближайшее будущее по барабану. Вы, сучьё позорное, живёте одним днём. А если думаете о будущем, то только в том плане, что как бы завтра продать дороже то, что купил вчера. И продолжаете увеличивать наш контингент. Ведь всякая сволочь, единственно заботящаяся о своём личном поросячьем благосостоянии без оглядки на окружающую среду и окружающих людей, - это наш клиент…»
 «Ну, что ты опять заладил! – возмутился Серёга. – Всякому человеку хочется быть богатым, и это вполне нормальное явление…»
 «Нормальное явление – это когда человек хочет стать  р а з у м н о  богатым, - веско заявил Вергилий, - при этом цена разумности должна быть одинаковой для всех. То есть, одинаково разумного богатства должно хватать и жителям северной Америки, и центральной Африки. И ещё одно условие при определении критерия разумного богатства: всякий человек, стремящийся к разумному богатству, всегда должен придерживаться того золотого правила, которое отвратит его от нанесения ущерба другим людям и окружающей среде в процессе достижения им приемлемого благосостояния. Иначе…»
 «Вот ерунда! – в сердцах воскликнул Серёга. – Да какой дурак остановится на каком-то там разумном пределе, если ему попёрло? И что ему другие люди с окружающей средой? Срать он на них хотел, если в перспективе миллионы или миллиарды. Я, между прочим, точно насрал бы».
« …Иначе, - продолжил Вергилий, словно не слышал мысленной эскапады бывшего учителя пения, - в процессе неразумного приращения и без того огромного богатства в руках малочисленной группы людей за счёт технологического напряжения и эксплуатации подавляющего числа безмозглых потребителей плюс выкачивание из них банками тех средств, которые эти безмозглые потребители ещё не заработали, может образоваться вакуум внутри вашего пространства первичного бытия. Это будет вакуум обнуления ресурсов как человеческих, так природных в результате, когда уже никакая бумага не сможет служить эквивалентом того, чего не станет у подавляющего большинства. Но даже на первых порах образования данного вакуума ваши неразумно богатые люди будут пытаться увеличивать свои состояния. Помимо них, повсеместно будут появляться, как это случалось во все времена, новые желающие разбогатеть за счёт себе подобных или остаточных природных ресурсов. И вакуум в вашем пространстве непременно коллапсирует. Один коллапс вакуума, образованного в нематериальной среде вследствие нематериальных предпосылок, не вызвал бы даже малого видимого разрушения. Но данный коллапс посредством возбуждения ирреальной детонации ускорит разрушение предохранительной части предела, сопредельного с пределами параллельных бесконечностей. И, как я уже говорил, произойдёт взрыв такой силы, какая когда-то помогла создать весь этот мир. Я не имею в виду одну только землю…»
 «Сначала ты утверждал, что взрыв произойдёт, э, из-за перенаселения вашего постпространства нашими грешниками, - несколько прямолинейно напомнил Серёга, - а теперь поёшь, что…»
 «Для особенно тупых повторяю: коллапс ускорит взрыв, который произойдёт из-за, как ты изящно выразился, перенаселения, - грубо возразил Вергилий. – Поэтому, если вы там наверху не перестанете заниматься одним только свинством, то всем нам скоро крышка».
«Всё-таки наверху», - злопамятно сказал Серёга.
«Условно говоря», - поправился Вергилий и стал закругляться на посадку.
«Что, приехали?» - машинально поинтересовался Серёга.
«Да, эти хреновы антиобщественники где-то здесь окопались», - пробормотал Вергилий и стал тыкаться по очереди в разные по кругу двери. Наконец одна из них «отреагировала» на усилия летающего авторитета и поехал внутрь.
«За мной», - скомандовал бывший римский поэт и втащил своего спутника в прилично обставленное помещение. Правда, при более близком рассмотрении помещение оказалось сильно запущенным, даже паутина висела клочьями, не говоря о повсеместной пыли и прочем, не поддающемся быстрой классификации, мусоре.
- Здорово, мерзавцы! – приветствовал Вергилий какой-то постчеловеческий сброд, скопившийся в дальнем углу за огромным председательским столом. Этот стол, тем не менее, казался из-за размеров помещения маленьким. И ещё он казался несуразным на фоне шикарных предметов старинной мебели, расставленных в полном беспорядке на переднем плане пространного запущенного помещения прямоугольной формы. Этот прямоугольник своим меньшим основанием соединялся посредством двери с бездонным коридором-колодцем, откуда только что «впорхнули» Серёга с Вергилием. Другое меньшее основание помещения виднелось вдали, где, параллельно крайней стене, торчал вышеупомянутый несуразный стол, покрытый красным и с красным же транспарантом над ним. Вот там, в дальней перспективе, с двойным горизонтом в виде длинного председательского стола, и суетился вышеупомянутый человеческий сброд, потому что даже с неблизкого расстояния и на первый взгляд приличными людьми они Серёге не показались. Да ещё Вергилий со своим приветствием, выдающим его короткое знакомство с присутствующими. Настолько коротким, что бывший римский поэт узнал их издали. Но присутствующие не обратили на посетителей никакого внимания и продолжили суету.
- Чего это они там? – пробормотал Вергилий и увлёк Серёгу за собой, к председательскому стулу. Они несколько раз споткнулись об опрокинутую антикварную мебель, один раз на них упало красное революционное знамя, а на самом подходе оба запутались в каком-то лозунге, валявшемся на захламленном полу.
- Чёрт, не проталкивается! – услышали Серёга с Вергилием женский голос. – Лев Давидович, может, вы попробуете?
- Ну, что вы! – возразил мужской голос. – Мне руки напрягать нельзя. Забыли, я ещё к вечернему заседанию доклад не написал?
- Поставить бы тебя к стенке за саботаж, дорогой товарищ Троцкий! – раздался другой мужской голос.
- Да я бы сама его бомбой, Лаврентий Павлович! – услышали вошедшие второй женский голос. – Но полномочий не хватает. К тому же материальная база…
- Ваша правда, Софья Львовна, - засюсюкал кровожадный любитель «постановок» у небезызвестных стенок. – На место нас определили, вроде бы, ответственное, а полномочиями не снабдили… Давайте я вам помогу, Надежда Константиновна.
- Пошёл вон, упырь! Мне от тебя никакой помощи не нужно!
- Зря вы так, Надежда Константиновна!
- Наденька, а ты попробуй кулачком протолкнуть! У тебя, революционная моя, ручки маленькие, так что…
- Засуньте ваши советы себе в задницу, Лев Давидович! Лучше бы помогли… Чёрт, неужели ни у кого нет штопора?
- Эй, вы что, оглохли? – прикрикнул на суетящихся возле стола, спиной к вошедшим, Вергилий. Очевидно, он узнал (если, конечно факт узнавания имел место) их исключительно по одежде и повадкам, весьма характерным. Одежда, кстати, да и сам вид присутствующих удивил Серегу. Если раньше ему попадались сплошь симпатичные и подтянутые, благодаря высоким технологиям, покойники в виде менеджеров, логистов, рекламистов и прочей деловой шушеры, то эти, при ближнем рассмотрении, показались Сереге ещё менее приличными, чем издали. Как-то замшело и запущенно выглядели данные «присутственные» в данной антиобщественной приёмной (или палате) покойники. Одежда на них была под стать вергилиевой, что могло говорить об одном – они являлись, так же, как и римский авторитет, высокого полёта деятелями не только при жизни, но и в среде вторичного бытия.
- Пролезает, пролезает! – оживились деятели, не обращая никакого внимания на окрик Вергилия. Серёга зашёл сбоку и увидел, что они пытаются раскупорить четверть какой-то мутной жидкости с довольно широким горлышком без штопора таким манером, что процесс раскупоривания правильнее было бы назвать «вкупориванием». Та женщина или старушка, которую величали Надеждой Константиновной, стояла на стуле, товарищ Троцкий помогал держать запотевшую от их дружных усилий четверть на столе, и женщина таки кулачком протолкнула увесистую пробку внутрь антикварной ёмкости.
- Товарищи, давайте стаканы! – велела упорная старушка.
- Фигли стаканы, - грубо сказал тот, который любил ставить к стенке. – Кулак сначала из горлышка выньте. И не надо, пожалуйста, просовывать свою грязную руку дальше в бутылку. Вы нам эдак всё питьё испачкаете…
- Да, чёрт возьми! Вот и протолкнула, называется, кулачком! – горестно воскликнула старушка, чьё имя-отчество Серёга Антипов, бывший учитель украинского пения, где-то слышал. Старушка была так занята, что пропустила замечание коллеги по приёмной (или палате) мимо ушей.
«Надежда Константиновна, Надежда Константиновна, - вспоминал Серега. – Ах, да! Это же из анекдота про Брежнева, которому представили эту самую Надежду Константиновну, а он её не узнал. Тогда ему и говорят: дескать, что с вами, Леонид Ильич, это же сама Надежда Константиновна Крупская? А он: дескать, ну да, конечно же, помню! И её помню, и старика её Крупского хорошо помню!»
Освежив в памяти старый анекдот, Серёга сначала обрадовался, а затем надолго забуксовал, вспоминая, кто же такой этот пресловуто известный старик Крупский?
- Товарищи! – воззвал Вергилий. – Чего вы тут ерундой занимаетесь?!
- Да выпить охота, старик Вергилий, - горестно возразил один мужчина, раньше не участвовавший в прениях коллег. Был он много моложе своих «товарищей» и одежду носил хоть и старомодную, но чистую и приличную.
- А ты чё, Макс, тоже на самогонку подсел? – удивился Вергилий.
- Лучше пить лицензионный самогон, чем палёный коньяк, - авторитетно возразил молодой человек. – Здорово, Мирон. Каким ветром?
- Сидор… Месье Робеспьер! Помогите Надежде Константиновне, - воззвала Софья Львовна.
Она тянула бутылку в одну сторону, жена старика Крупского тянула свой злополучный кулачок в другую, а дорогой товарищ Троцкий протирал стаканы.
«А вот этого я знаю!» - снова обрадовался Серёга, имея в виду грубияна по имени Лаврентий Павлович. Дело в том, что имя данного исторического «героя» вместе с именем товарища Сталина, минуя остальные «героические» реквизиты революционной поры, так склоняли последние девятнадцать лет, что они теперь выглядели в глазах не очень образованной молодёжи виновниками всех бед, и прошлых, и настоящих. Видно, всамделишным злодеям самой последней поры было выгодно отвлекать внимание не шибко грамотного электората на злодеев мистифицированных стародавней поры, чтобы этот грёбанный электорат, однажды не найдя, чем опохмелиться, не взялся бы мять бока злодеям всамделишным. Поэтому, задействовав злодейскую же пропаганду самого отстойного содержания, платёжеспособные злодеи самой последней поры от души обосрали и свою историю, и своих исторических героев. И теперь они, Сталин с Берией, тащили ответ за все грехи двадцатого столетия, начиная с поражения в русско-японской войне, и кончая крушением Торгового центра в Нью-Йорке. Больше того: этим и без того не очень добродушным личностям приписали такие пакости и гнусности, каких они в жизни не совершали. И народ терпеливо всё это кушал, а Серёга Антипов, услышав знакомые имя-отчество, вспомнил товарища Берия и о том, как он якобы «хитил» приглянувшихся ему женщин из укромных московских закоулков, бессовестно устроившись под покровом ночной темноты. Кстати говоря, в новой своей ипостаси товарищ Берия к здешним женщинам не приставал. Наверно, привык это делать в темноте, подлец этакий.
- Товарищи, товарищи! – снова воззвал к присутствующим Вергилий. – У меня очень срочное дело, согласно циркуляру номер…
Пока он читал номер, к нему подошёл товарищ Берия и ласково поинтересовался:
- А удостоверение личности у вас при себе имеется?
- Ты чё, Лавр, впервые меня видишь? – удивился Вергилий.
- Ты кому тыкаешь, мерзавец? – взвизгнул товарищ Берия, моментально утрачивая ласковость интонации. – Прямо стоять! В глаза смотреть! На вопросы немедленно отвечать! Что?! Молчать!
- Кончай Ваньку ломать, - примирительно возразил Вергилий, однако на пару шагов на всякий случай отпятился от исторического злодея, якобы практиковавшего в бытность свою таковым похищение хорошеньких женщин, которым в своё время не сиделось дома в тёмное время суток, но которых тащило сдуру в пустынные московские закоулки.
- Что?! – пуще прежнего взвился бывший злодей. Конечно же, он сразу узнал римского авторитета, с кем бывший злодей – в виду статуса данного авторитета – до недавних пор вынужденно поддерживал вполне тёплые отношения. Дело в том, что до недавних пор товарищ Берия, не способный успешно конкурировать с взяткодателями самодержавной старины, эпохи позднего застоя и самой последней современности, справлял в одном из производственных кругов нижнего ада позорную должность ирреального машиниста антипарового котла. А Вергилий всегда занимал особенное положение мистико-профессионального гида, которому позволялось подниматься в апартаменты самого хозяина и спускаться обратно с очередным экскурсантом. Бывший римский поэт в силу своих специфических обязанностей и благодаря своей исключительно демократической настроенности относился к людям разных профессий соответственно и запросто знался со многими грешниками, как в среднем аду, так и в нижнем. А благодаря своей исключительной поэтической памяти старик помнил кучу покойников. Товарищ Берия тоже имел память изрядную. Поэтому теперь, встретив авторитетного старца после его (товарища Берии) повышения по службе до должности сопредседателя антиобщественной приёмной и вспомнив, как ему (товарищу Берии) приходилось заискивать перед Вергилием, товарищ Берия стал реальный спускать пар, который накопился у него, пока он работал ирреальным машинистом антипарового котла.
- Что?! – продолжал заходиться в праведном гневе профессионального злодея и бюрократа Лаврентий Павлович. – Удостоверение личности, немедленно! И справку о регистрации! Немедленно!
Серёга, стоя позади и чуть сбоку провожатого, с любопытством наблюдал за раскипятившимся историческим злодеем и слегка струхнувшим перед ним Вергилием. Остальные участники настоящего действия занимались исключительно своим делом. Товарищ Троцкий суетился рядом с Надеждой Константиновной, мсье Робеспьер продолжал отдирать жену старика Крупского от четверти лицензионного самогона, Софья Львовна Перовская тянула бутыль в свою сторону, а ещё одна дама, которую звали Розой, подставляла руки под четверть, чтобы, не дай бог, та не грохнулась о пол.
- Ура! – радостно воскликнули члены «дружного» революционного коллектива, когда Надежда Константиновна наконец-то отделилась от злополучной бутылки, а сама бутылка не упала на пол. Лев Давидович по этому поводу очень интеллигентно, стараясь не повредить свои драгоценные члены, похлопал в ладошки. Все они, за исключением Надежды Константиновны, числились сопредседателями в антиобщественной палате. Сама старушка с известной исторической фамилией, соответственно, являлась председателем данной организации с непонятными правами, полномочиями и функциями. Она, кстати, теперь громко смеялась, трясла над головой покрасневшими пальцами и комментировала:
- Никогда, товарищи, слышите, никогда не проталкивайте кулачком пробку внутрь того, из чего он потом не сможет вылезти!
«Очень умное высказывание», - мысленно сыронизировал Серёга, в то время как товарищ Берия продолжал пытать Вергилия на предмет наличия у него справки о регистрации на ирреальной территории среднего ада.
- Товарищи, все к столу! – воззвала Надежда Константиновна. – Ба, да у нас гости? – наконец-то обратила она внимание на пришедших. – Публий Мароныч, присоединяйся…
- Давай к нам, старик Вергилий!
- Греби сюда, Мирон!
- Лаврентий Павлович!
- Пусть он сначала предъявит справку о регистрации, - не унимался бывший советский злодей в ответ на приглашения товарищей.
- Вот сволочь! – выразила личное мнение к злодею Надежда Константиновна.
- Зря вы так! – возразила Софья Львовна.
- Сволочь – это не то слово, - встрял Лев Давидович.
- На себя посмотри, - парировал Лаврентий Павлович.
- Мы будем, наконец, пить? – напомнил о цели их приготовлений Робеспьер.
- Идиоты, - сквозь зубы процедила Роза Люксембург.
Надо сказать, что особую приязнь члены «дружного» революционного коллектива друг к другу не питали. Однако между Софьей Львовной и Лаврентием Павловичем, равно как между Надеждой Константиновной и Львом Давидовичем, существовало сочувственное взаимопонимание. А вот Роза Люксембург и товарищ Робеспьер стояли особняком, ни в какие коалиции не вступая. Однако, как Роза Люксембург не старалась дистанцировать от остальной шайки-лейки революционных товарищей, она не могла избежать неприязни Надежды Константиновны, которая подозревала немецкого товарища в интимной связи со стариком Крупским. Впрочем, всё это давно быльём поросло, и давно разошлись пути-дорожки супругов Крупских в их новом качестве субъектов вторичного бытия: старик Крупский продолжал из-за своей маниакальной принципиальности трудиться в нижних кругах нижнего ада, а Надежда Константиновна… В общем, неприязнь она к Розе испытывала, но за давностью лет и в силу пребывания в новом качестве, Надежде Константиновне эту свою неприязнь удавалось скрывать. Зато товарищ Троцкий Розу терпеть не мог откровенно. Ещё он не мог терпеть Робеспьера, который так же, как ни старался держаться в гордом одиночестве, не мог избежать неприязни со стороны большинства «коллег». В свою очередь Робеспьер тайно ненавидел Софью Перовскую, Софья Перовская не выносила Троцкого, но благоволила Берии, а Берия ненавидел всех, но особенно – Надежду Константиновну. Ему казалось жестокой несправедливостью, что председателем антиобщественной приёмной назначили её, а не его. Тем не менее, всем вышеупомянутым борцам за всемирное благосостояние с равноправием, большую часть времени, которое они вынужденно проводили вместе, удавалось сохранять видимость благопристойности. Однако иногда кое-кого прорывало, и начиналась всеобщая склока. Тогда какой-нибудь бес из нижних чинов вкатывал в приёмную выпивку и страсти утихали. Но, как в случае с посещением приёмной Серёги и Вергилия, не до конца. А товарищ Берия, виновник последней предыдущей склоки, продолжал наезжать на Вергилия, одновременно огрызаясь на «соратников».
- Да пошёл он в жопу! – по-председательски решила вопрос Надежда Константиновна. – Публий Мароныч и ты, не знаю, как звать, прошу к столу. Товарищи, объявляю мероприятие открытым. Заодно прошу проголосовать: кто за то, чтобы второе мероприятие, имеющее возможное место быть с появлением товарища Публия, который без дела, как правило, не шляется, провести параллельно с основным?
Надежда Константиновна, подчёркивая качество основного мероприятия, выразительно щёлкнула по своей цыплячьей шее сухоньким указательным пальцем.
Соратники проголосовали единогласно при одном воздержавшемся: товарищ Берия продолжал кипеть, но ему очень хотелось выпить и он, наконец, уселся за стол. Вергилий с Серёгой заняли почётные гостевые места спиной к входу, лицом к председательствующей старушке, рядом с которой присел друг семьи, товарищ Троцкий. По другую от старушки руку сел Робеспьер. Наверно, пришла его очередь быть тамадой, поэтому чопорный француз взял четвертную бутыль и стал наливать мутную жидкость в поместительные алюминиевые кружки.
«Я, вроде бы видел, как тот хрен стаканы протирал?» - слегка усомнился Серёга, имея в виду товарища Троцкого, но сомнение его было скоротечным, поскольку мысли бедного музыканта быстро перетекли в область осмысления очередного абсурда в виде покойников, собирающихся выжирать самогон двухсотграммовыми кружками. Впрочем, эта область вышеупомянутого осмысления особенно не болела в голове бывшего учителя, поскольку его желудок уже начал выделять слюну. Насчёт закуси, кстати, речи не шло. А что касается личности самих покойных, то Серёга, кроме супруги старика Крупского и злодея Берии, больше никого не знал.
- Товарищи, позвольте слово, - встала Надежда Константиновна, держа в руке полную кружку.
«Круто они тут угощаются», - с невольным уважением подумал Серёга, в упор разглядывая содержимое своей кружки, но ничего подозрительного не обнаруживая. То есть, двести граммов характерно мутной жидкости в его гостевой и не очень чистой кружке, поместившейся в ней по самые края едва заметной инородной субстанцией, не казались ему иллюзией. И даже запах от кружки шёл соответственный. Однако сивухой не воняло. Очевидно, самогонку здесь гнали также с применением высоких технологий. Оставалось только догадываться: из чего?
- Что значит, позвольте слово? – брюзгливо возразил товарищ Берия, растопыривая локти. – А на хрена нам тогда тамада?
- Я своё дело сделал, - сухо молвил Робеспьер и поднёс кружку ко рту.
- Минуточку! – властно сказала Надежда Константиновна. – Я ещё не сказала своего слова.
- А тамада вовсе не затем, чтобы кружки наполнять! – поучительно воскликнул товарищ Берия. – Тамада руководит застольем, и вместе с тем назначает выступающих с тостами и поздравительными речами.
- Я её назначаю, - буркнул Робеспьер и снова попытался приложиться к потемневшей от времени посуде.
- Тогда я буду говорить! А вы, уважаемый, поставьте кружку на стол.
- Чёрт бы вас побрал! – в сердцах воскликнул Робеспьер и хлопнул кружкой о столешницу.
- Товарищи! – начала Надежда Константиновна.
- А всё-таки это следовало обсудить, - снова полез в пузырь товарищ Берия и неожиданно выжрал весь свой самогон одним тренированным залпом.
«Во даёт!» - восхитился Серёга.
- Короче: будем! – решила не отставать от товарища по партии Надежда Константиновна и проглотила свою порцию не менее умело, чем Лаврентий Павлович.
«Будем, так будем», – мысленно согласился Серега, искоса посмотрел на Вергилия, который пил самогонку «мелкими» глотками, и припал к своей кружке. Сначала он ничего не почувствовал, словно пил разбавленный эфир, затем вкус алкоголя стал проникать в сознание, но не дальше. А когда кружка опорожнилась, остальной организм едва-едва отреагировал на приём изрядной дозы условного спиртосодержащего чисто рефлекторной идентификацией. То есть, он вроде и признал самогон, но как-то не очень от него заколбасился. На остальных участников застолья самогон произвёл аналогичное «щадящее» воздействие, поэтому они поспешили подвинуть свои кружки к тамаде. Один только Вергилий продолжал смаковать напиток.
«Что с него взять, он старенький», - мимолётно подумал Серёга и понял, почему здешние покойники не нуждаются в закуси.
- А теперь, товарищи, позвольте в перерыве между первой кружкой и второй … - начало было Надежда Константиновна, но её перебил всё тот же Берия.
- Между первой и второй перерывчик небольшой! – игриво воскликнул он и опрокинул вторую кружку в свою партийную пасть.
- Хам, - процедил Лев Давидович и хлопнул свою дозу.
- Тоже мне, аристократ собачий, - не замедлила отреагировать Софья Львовна.
- Товарищи! Нам нужно, всё-таки, выслушать товарища Вергилия! – плачущим голосом воззвала Надежда Константиновна, но сделала это в два приёма, потому что в промежутке между ними сделала всё, чтобы не отстать от товарищей по революционной борьбе.
- Да чего его слушать, – высокомерно отмахнулся товарищ Троцкий, - опять какого-то засранца собирается вести на экскурсию.
- Сам ты! – огрызнулся бывший учитель украинского пения.
- Даже если мы его и выслушаем, - продолжал гнуть свою линию Лев Давидович, который почему-то сразу не понравился Серёге ещё больше, чем злыдень товарищ Берия, - что от этого изменится? Нам даже не спустили форму отношения нашей приёмной к вопросу экскурсий в промзону.
- Вам не спустили, а мне предписали явиться сюда за визой перед тем, как идти к заместителю генерального, - возразил Вергилий, наконец-то допив свою самогонку и блаженно отдуваясь.
- Какая к чёрту виза, если нам предоставлен исключительно совещательный статус? – удивился Робеспьер.
- Нам вообще ещё никакого статуса не предоставили, - упорствовал товарищ Троцкий.
- Зато нам предоставили право выбора, - веско заявила Надежда Константиновна.
- Выбора чего? – поинтересовался товарищ Берия, вульгарно развалившись на своём стуле.
- Право выбора свободного выбора функций, - не очень вразумительно объяснила Надежда Константиновна.
- Интересный компот получается, - заметил молодой человек с интересной, но совершенно неизвестной Серёге, фамилией Робеспьер. Про фокстерьера бывший учитель пения слышал, что это такая порода собак, о флибустьерах знал, что они пираты, а вот Робеспьер…
- Вам бы всё сомневаться, - упрекнула французского сподвижника Софья Перовская. – Небось, когда своих аристократов резали, не сомневались?
- Не надо путать одно с другим, - церемонно возразил молодой человек. – В данном случае существует объективная предпосылка для выбора взвешенного принципиального подхода к вопросу выбора свободного выбора того, что нам вроде бы поручили, а вроде бы и не поручали…
- Грамотно излагает, собака, - пробурчал товарищ Берия. - Чувствуется юридическое образование…
- А головы рубить можно было без принципиального подхода? – язвительно спросила Надежда Константиновна.
- Что вы такое говорите? – вступилась за брата-иностранца Роза Люксембург. – Могли бы у мужа своего поинтересоваться: что лучше подвигает к террору, принципы или вдохновение?
«Интересная альтернатива», - невольно отметил Серёга.
- А вот мужа вы моего не троньте! – вознегодовала революционная старушка. – Он святой человек!
- Угу. Только почему-то со всеми нами сюда загремел…
- Ну, знаете ли!
- Товарищи, бог любит троицу! – напомнил Лев Давидович.
На какое-то мгновение всех покойников, и Льва Давидовича в том числе, скрючило. А когда отпустило, компания снова принялась угощаться. При этом четвертная бутыль как была полнёхонька, так и оставалась. Однако и хмеля в Серёгиной голове от выпитого самогона, изготовленного в преисподней, не прибавлялось. Зато остальные участники застолья заметно оживились. Надо сказать, они не осерчали на своего собрата по борьбе против мировой буржуазии за упоминание имени, от которого их всех здесь или крючило, или кособочило, или возвращало им на некоторое время натуральный вид всамделишных покойников. Напротив, судя по отдельным высказываниям, этим революционным отморозкам даже нравилось, когда они испытывали некие сильные ощущения, сопутствующие вышеупомянутым метаморфозам. Больше того, окосев от выпитого, они стали по очереди поминать известное имя всуе.

 

next

 
 








1) Автор убедительно просит физиков и учеников десятых классов элитных гимназий, где изучают естествознание, не присылать опровержений по поводу антинаучных высказываний в данном эпизоде






2) В описываемые времена роль «доброго» президента лениво играл Вова Путин






3) Автор просит энтузиастов и сторонников теории большого взрыва не беспокоиться по поводу возникших в процессе написания данной повести разночтений касательно вышеупомянутой теории






4) Софья Львовна, может быть, Перовская, непосредственный руководитель убийства Александра 2. Мужественная, принципиальная и замечательная девица дворянского происхождения. Искренно верила в лучшее будущее России. А сейчас смотрит на дерьмо, сотворённое из её родины современниками и думает: «А на хрена мне это было надо?» Ну, типа, идти на казнь за такую срань собачью






5) Автор хотел бы напомнить об аналогии с Аллой Борисовной Пугачёвой, когда её избрали в так называемую общественную палату. Данная палата декларировалась как вспомогательная в деле якобы улучшения жизни тех, на кого государство с устроителями данной палаты под руководством Вовы Путина железно положили. И когда мегапевица обещала проталкивать возможные проблемы со стороны якобы улучшаемых своим не шибко натруженным кулачком. В свободное, разумеется, время, тогда, когда мегапатронесса не будет занята устройством жизни своих ****опроходцев типа Николаева и Галкина






6) Возможно, герой повести, впервые услышав анекдот, уже тогда не знал Ленина, поскольку в то время в школах и, соответственно, в музыкальных училищах, перестали давать подробную биографию Владимира Ильича Ленина, чьей женой была Надежда Константиновна Крупская






7) Надо полагать, что в антиобщественной приёмной присутствовал и Робеспьер, которого звали Максимилиан-Мари-Изидор






8) Автор  полагает, что это была Роза Люксембург






9) Роль Троцкого, о котором «демократические» историки упоминают как о невинной жертве негодяя Сталина, как о выдающемся политике и военном стратеге, более очевидна. Он был ещё большим злодеем, чем Сталин. Так, товарищ Троцкий придумал брать в заложники и расстреливать членов семей белогвардейских офицеров. Что касается его выдающихся «полководческих» данных, то это миф, поскольку товарищ Троцкий оказался совершенно бездарным военачальником. Зато он был вдохновителем перманентной (постоянной) революции, переходящей в мировую, призывал к сокращению территории бывшей Российской империи до размеров бывшего государства московского, занимался экспроприацией имущества бежавших дворян в личную пользу, поощрял своих политических «подельников» в похожих мероприятиях, страдал неприкрытым русофобством и отменил празднование Нового года