Надька рассказ

Надька
• 2010 №3 электронный журнал «Пикет»
• МАРИНА ЕРШОВА  Барнаул
• рассказ
Приоткрыв глаза, она увидела вдалеке ярко-белое пятно света. Вокруг был черный туман. Он  был плотно набит чем-то ватным, вязким, и тяжело давил на веки. Где она находилась сейчас – Надька не понимала. Хотелось одного – пойти к этому ясному пятну – там было хорошо, ясно.  Надька протянула руку вперед, желая потрогать это светлое, но  оно было неуловимо далеко.  Чья-то тень преградила свет.
- Это кто? – Надька помахала рукой, пытаясь разогнать тень, но в ответ услышала:
- Опять накачалась…
- Это кто? – громко повторила Надька. Тень пугала ее. Тьмы Надька боялась, но встать и дотянуться до света не могла. Веки опустились, погрузив ее в мир тягучих то ли кошмаров, то ли воспоминаний, мешая то, что было, с тем чего хотелось. И пятно света уже казалось чем-то несбыточным, чего и не было.
На самом же деле Надька лежала  в луже собственного производства , на цементном полу родной общаги. До своей двери  она не дошла, где-то метра три. Пятно, которое казалось чем-то несбыточно прекрасным был всего лишь  светом  врывавшимся в грязный коридор с улицы.
В общаге ее знали все. И в свои тридцать два года она  откликалась на «Надьку», как собачка на свою кличку. Надька – как жизнь? Что, опять плохо? Плохо Надьке было всегда, как и сейчас.
Мимо лежавшей прошла  пожилая женщина . Прилично одетая, интеллигентного вида. Осторожно обошла, и горько вздохнув, проговорила:
- Ну, овца и овца.
Это была мать Надьки. Она зашла в квартиру, и захлопнула за собой дверь, оставив лежавшую в забытьи дочь на полу. Так происходило и в сотый, и в тысячный раз. И уже не удивляло соседей. Скорее вызывало сочувствие к  пожилой,  очень  чистоплотной  женщине. Как она могла терпеть ту грязь  в которой кувыркалась её непутёвая дочь.
А у матери просто уже не было сил ни на что . Ни на уговоры, ни на слёзы,  ни на какие-то кардинальные меры, которые она принимала  периодически. Просто  уже привыкла к тому, что своей дочери  ничем не помочь  может. Надежд больше не было. Теперь она лишь смотрела, как раз за разом, все глубже становилась пропасть под ее дочерью. Ее материнских сил уже не хватало, чтоб справиться с этой бедой. К тому - же сама уже все чаще и чаще болела. Возраст давал о себе знать. Глубже становились складки вокруг губ, лицо более суровым, а отношение к дочери более жестким. Тяжелым камнем залегла на душе обида на дочь. Ведь растила как все матери. Пыталась дать ей как можно больше. И что теперь? И главное – за что? Когда она просмотрела свою дочь? Да и что теперь…  Поздно. Но думы все - же одолевали.
Когда началось это падение?
Как обычно – после окончания школы, когда молодая девчонка, вдруг ощущает - вот и взрослая жизнь. Надька поняла это по своему – теперь ей можно все! Про учебу слышать не хотела – говорила, что одиннадцати лет ей хватило «выше крыши». Хотелось чего-то красивого, «кайфового». И конечно быть взрослой, она понимала по-своему. Это значит – делать все то, что делают взрослые. И первый раз на выпускном – напилась водки, позволив выкурить крепкие сигареты, а не ту хрень, что курила с шестого класса. Ей льстило внимание взрослых парней, которые одобряли молодую девчонку в ее стремлении стать взрослой. Так у Надьки появился мужчина. Взрослой она становилась в подъездах, подсобках, заброшенных парках. Приобретала вкус к спиртному, травке, на интерес пробовала все. Познавала изнанку жизни: обиды, измены, побои. И, наконец, привыкла – жизнь – она такая. Обиды растворяла в мечтах, которые воплощались в глюках от наркоты. Баловалась она этим по малому, боясь серьезных препаратов. Периодически соскакивала, но ненадолго. И не заметила, как пришла к тому, чем была теперь.
Надька вздрогнула, не поняв, где она. Попробовала встать, не ощущая ни своей вони, ни мокроты. Только вот пол был жестким, холодным и неудобным. Она вспомнила, что где-то вдалеке видела, что-то светлое, но пред глазами было темно. Цементный пол вновь притягивал. И не сумев побороть его притяжение, Надька осталась лежать. Но куда-то в темноту все же сумела промычать:
- Плохо мне, о-ой, плохо мне…
- Чего это она, - произнес чей-то мужской голос.
- Да не обращай внимания, ей по жизни плохо.
- Может на улицу ее?
- Да пусть тут. От нее воняет. Ты возьмёшься  за неё?
-Нет.
Голоса растворились в лифте. Надька ждала, когда ее отпустит плен оцепенения. Очнулась почему-то в лифте. Добрая душа довела ее до лифта, посадила, почему-то решила, что ей надо туда. Но вывести из лифта забыла. Надька протянула руки, пытаясь нащупать дверь. В глазах был туман. Пока она нащупывала дверь, пытаясь понять – где она – дверь захлопнулась, и Надька куда-то поехала.
Кто-то зашел, Надька промычала:
- Кто это?
Ответа не услышала. Ее брезгливо сторонились.
Сколько Надька каталась в лифте – она не знала. Очнулась от того, что кто-то выталкивает  ее из лифта. Так Надька оказалась опять у своей квартиры. Присев на корточки, она долго еще вскрикивала: «Плохо мне», пока не почувствовала как вязкий плен забытья сменяется мандражом и яснеет сознание. Оглядываясь, она узнавала свой тусклый коридор. Что сейчас день? Ночь?

Хотелось курить. Встав, держась за стену, она пошла к ближайшей двери. Постучалась раз, другой, третий.
- Чего тебе, - высунулся мужик.
- Дай закурить, - автоматом проговорила Надька. Эмоции ей давались тяжело. Она была как зомби. В этот момент от всей ее непутевой жизни, Надьке хотелось одного – закурить.
- Ты что, офонарела, третий час ночи, какой тебе закурить!
- Дай закурить, - повторила Надька.
- Пошла сама отсюда, или с лестницы счас спущу, - дверь захлопнулась перед самым ее носом. Надька не поняла:
- Эй, дак ты чо, не дашь закурить? – постояв, и что-то поняв, Надька двинулась к следующей двери, постучалась.
- Дай закурить, - крикнула она через дверь. Дверь глухо молчала.
- Ну, дай закурить, - орала Надька непонятно кому. В ответ тишина. Была ночь.
Она присела на корточки, замолкнув, в ожидании, что кто-нибудь появится с сигаретой. Но утро медлило наступать. И к Надьке приходило осмысление той мерзопакостной ситуации, в которой она находилась. В голове появились мысли. Тяжёлые пока, но уже заставлявшие работать серое вещество.  Домой она не спешила, хотя сидела рядом со своей дврью. Мать  ещё спит. Пусть.
Наконец  в окне, которое  было в конце длинного коридора,  засинело небо. Стали выходить  жители дома, спеша на работу. . Она посматривала на деловитость рано встающих на работу людей с  уважением. Но  понимала, что  так вот – не сможет. Не умеет. В коридор вышла молодая  женщина. Покурить.
-Надь, чо сидишь?
-Дай закурить.
Надька  глубоко  вдохнула дым долгожданной сигареты:
- О-о, отходняк у меня сегодня.
Из приоткрытой двери выглянул малыш  лет трёх.
-Ух-ты глазенки-то какие, муси-пуси, -за улыбалась Надька , - Такого же хочу, черноглазенького.
- А кто тебе мешает? –ухмыльнулась мамаша малыша, оценивающе оглядев сутулившуюся на корточках, серую, помятую и с опухшим лицом  женщину.
- Да вот, ничего не мешает, - загадочно улыбалась Надька, - Могу.
- Ты сначала вылечись, а то урод какой-нибудь получится, - презрительно фыркнула соседка. И, вздохнув, добавила: - Да куда тебе, ты же сбегаешь всегда, сколько тебя мать ни лечила.
- А что делать? – вдруг спросила Надька – Я как все жить хочу.
Долго молчали. Потом, соседка притушив сигарету, спросила:
-В церковь –то ходишь?
-Зачем?-удивилась Надька.
- Не знаю, - вздохнула соседка, - Сходи, помолись за себя. Только нормальной трезвой  иди, говорят - спасает.
В церковь Надька действительно пошла. Держалась. Терпела. И как за спасением торопилась успеть, пока были силы. Зашла боязливо. Купила свечи, и вдруг в душе так засвербело. Казалось – вот оно – чистое, а дотянуться не может. Сколько грязи на себе почувствовала. Плакать и плакать о своей душе – не отмоешься слезами. Не отмолишь себя. Поняла Надька – вот оно, за что хвататься надо, как за соломинку…  Потекли слёзы. Искренние.  Так горько стало. Что-то шептала Надька. Молитва не молитва, но душа сама находила слова. Душа болела…
Поставила свечу.  Посмотрела на строгие  образа. Перекрестилась, и вышла из церкви.  Словно в другом мире побывала. Вздохнула привычного воздуха .  А воздух был свежим, чистым, морозным. Была ещё ранняя весна, когда снег был ещё крепким. Но от яркого весеннего солнца  слепил  глаза своей  искрящей белизной.  И от всего этого было радостно. Просто радостно. Казалось  вот чуть-чуть, и что-то счастливо изменится в жизни Надьки. Она огляделась вокруг.  И…  Увидела подругу  с бутылкой кагора.
- Ты что здесь, давай кагору, праздник сегодня, - предложила та, Надька растерялась. Сзади была церковь – святое место. Оно показалось далеким, призрачным. А подруга была – вот она, рядом. И то, что лежало  глубоко в душе, прикрывшись белоснежной радостью, вдруг всплыло как  дохлятина в проруби.
- Да не боись, кагор выпить в такой день – дело святое.
Это окончательно убедило.
Домой Надька приползла на автомате.
Увидев ее, мать осела от безысходности. Сегодня опять хотела везти дочь в клинику. Какая теперь клиника…
- Ты где была, овца ты такая…
- Я? - удивилась Надька, - В церкви! В Покровском, - автоматически произнесла Надька и поняв что будет скандал, развернувшись, пошла из дома.
- Куда пошла, вернись, - в отчаянье кричала мать, но Надьке было не до нее. Кагор лишь раздразнил. Шла уколоться.
Вояж закончился под кустами,  на заброшенном пустыре, где жили бомжи. Рядом лежала какая-то девчонка .
- Эй, ты, - промычала Надька, - Скинь ноги, оборзела что ли? - Надька скинула , тяжелые ноги соседки , и  сама попыталась встать, - Двинься,- От девчонки пахнуло сладкой мертвечиной.
- Ты чо сдохла что ли, эй, ты!-Надька толкнула безвольное тело , и увидела пустые неподвижные глаза. И сама девчёнка была  неестественной, неживой.
-Сдохла что ли? Эй, ты! Правда что ли?- но поняв, что ей никто не ответит, тихо подвывая, Надька пыталась встать. Животный ужас гнал её от этого места – подальше.
 Ей казалось, что она бежит быстро, на самом деле – ползла,  даже не слыша своего голоса. Как всё получилось?  В памяти было пусто. Кто она? Девушка хоть и с испитым лицом, но еще молодая. Откуда она взялась? В душе холодело от того, что Надька вообще не помнила, что произошло.  Поняла  одно – передоза. И что делать ей – Надьке?! То, что ходила в церковь – она помнила. Плохо молилась? И тут  Надька вспомнила подругу с кагором. «Зря я вчера кагор пила возле церкви», - вдруг подумала она, - Бог не простил».
Похоже, Бог  действительно не простил и Надьку. Ей стало плохо. Вена раздулась. Раздулась рука. Страх от пережитого держал Надьку дома. А к вечеру поднялась температура, и глюки уже показывались бесплатно. Был бред от сепсиса. Так  она оказалась в больнице.
Врачи  пожимали плечами, ничего не обещая матери:
- Грязным шприцем пользовалась. Надейтесь на Бога, может и выживет.
Жизнь обрывками мелькала в сознании Надьки. Она понимала, что смерть тянет, отнимает ее – Надьку у жизни. И женщина впервые за всю свою жизнь взмолилась .  Даже тогда в церкви она молилась не так искренне, истово как сейчас.  Спаси боже, завяжу, вылечусь от зависимости. Перед  глазами стояла вся её непутёвая  жизнь. Никчемной была эта жизнь. Надька поняла. Чего-то в жизни этой она упустила. Но что?  Надька смотрела  на чистеньких медсестричек, солидных докторов. Соседей по палате…  И медленно, но устойчиво, к ней приходило желание – стать человеком. И видимо договорилась она  со своим Богом – пошла на поправку.
Надька выходила из больницы, с удовольствием, вдыхая летний воздух. Он был чистым, без привычного привкуса во рту.
Месяц она жила правильно, серьезно оглядываясь вокруг. Устроилась на работу. Получила первую зарплату, и … Видимо слишком многие желали ей зла, не в силах видеть, что ей вдруг похорошело. Зависть взяла – а чем она лучше?
И на первую зарплату Надька «откинулась по полной», угостив всех, кто слетелся на халяву.

Она стояла на обочине дороги, покачиваясь и упорно пытаясь что-то разглядеть. Ее обходили, насмешливо разглядывая разбитое лицо, на котором красиво и неестественно держались шикарные, темные очки. Где-то впереди , над крышами высотных домов алело заходившее солнце.  Ветерок поднимал пыль с обочины дороги, задувая её прямо в лицо Надьке. Но она не замечала.  Взгляд её  тупо, но упорно смотрел куда-то вперёд. Лишь изредка она бубнила один и тот же вопрос:  «А как мне быть?»  Иногда она задавала этот вопрос  встречному прохожему, если он  попадал в поле её зрения. Но тот брезгливо  обходил  пьяную,  удивлённо оглядываясь, и  лишь посмеивался – надо же опуститься до такого…
 Уперев  руки в боки, Надька  пыталась держать спину прямо. И вся осанка  её говорила – я тоже человек. Но верила в это одна  Надька. Другие брезгливо обходили, желая лишь одного – больше не видеть это убогое создание.
Иногда ей всё же давали совет:
- Проспись сначала.
Никто не знал, как ей быть. Куда-то спешили прохожие. Ехали машины. Жизнь кипела вокруг нее, не задевая саму Надьку. А та стояла посреди этой жизни, мешаясь в ней, как муха в молоке. Выкинуть бы ее, да браться за нее противно.
И она стояла, высматривая что-то впереди.
Есть ли оно, что-то там? И бормотала лишь один важный для нее вопрос:
– А как мне быть?
Никто не отвечал. Все были заняты собой.
Алтайский дом литераторов © 2012