Я. шварц amnesia кн. 3 гл. 7 стр. 5

                Яков Шварц

                AMNESIA
                (Хроники забвения)

                Роман в трех книгах
                Книга третья
                Глава седьмая 


                Народ никогда не ошибается, особенно 
                тогда, когда сам выносит себе приговор.   
                “К”
               
                Самое одинокое существо во Вселенной – Бог.
                “К”

                Страница 5
                Явление народа

                Пьеса в двух действиях и десяти картинах

                Действующие лица

Отец.
Мать.
Сын.
Дочь.
Невестка – жена сына.
Зять – муж дочери.
Внук - сын дочери.
Внучка – дочь сына.
Дедушка – отец матери.
Бабушка – мать отца.
Поучитель.
Чин.
Костоправ.
Селекционер.
Певец.
Радиоприемник.
Гастарбайтер с Гавайских островов.
Царь.
Сатана.
Истукан.
Я.
               

 
               
               

                Действие первое

      Действие вспыхивает и затухает на задворках Архипелага Океан в эпоху безвременья. На сцене заброшенная ферма на острове Уэйк по выращиванию и поеданию урожая рыбы, а также селекции разного рода тварей по паре от бегемота до попугая, вечно глазеющего с экрана телевизора (которого на острове пока нет) или на сам телевизор - в поисках снов и лучшего приложения своих душевных разочарований. Из поколения в поколение Селекционером острова выведена способность бегемотов безошибочно повторять мысли мудрого островного народа.

                Картина первая

         По кромке берега идут трое: Поучитель, Сын и Внук.

Внук. Я видел сам, как парус был охвачен бурей.
Отец. Ты мал еще и паруса не знаешь направленья. Сокрыта от небес божественная сила нашего народа, что миром правит, наполняя паруса.
Внук. Нам Поучитель все твердит о таинствах и знаках небесной тверди, слившейся с морской пучиной (показывает на Поучителя, прогуливающегося в отдалении).

      Поучитель, заметив знак в свою сторону, подходит к Отцу и Внуку.

Отец. Вот внук талдычит все о пользе просвещенья, об искаженной в еще поверхностной его душе картине мира. А я поставлю неуд вашей школе выживанья. Отправлю лучше я его на выучку к Селекционеру - держать хвосты безумным бегемотам во время случки их с народною культурой.
Поучитель. С младых ногтей, какое уж столетье, я бьюсь за девственные души своего народа. А он - закабаленный песней изваяний, знать меня не хочет. С тех пор, как Хейердал на “Ра”* завез к нам истуканов, мы защищены от пагубной напасти с неба. Теперь и я на страже, как чудища из камня, и душу всю сливаю без остатка на ниве просвещенья моему народу, но, слава богу, вовремя моя жена затеяла уборку.
Отец. Для случки бегемотов нарасхват бульдожьи руки, а не безвольные мозги мутантов просвещенья.
Внук (домогается внимания взрослых). Здесь, или в пяти шагах отсюда, я видел сам, как молния искала свои следы от грома.
Поучитель (делает знак Внуку, чтобы тот вел себя пристойно). И бегемоты могут стать людьми, дай только сперме наладить собственную жизнь поборников законов размноженья.
Внук (кричит). Смотрите, что я нашел! (Показывает пустую пластиковую бутылку из-под минеральной воды, брошенную Нигудиным). Осколок неба...
Поучитель. Доколе, если есть на небесах Вершитель, мы не способны поделиться властью?
Отец. Уж сколько раз пытались мы всучить скрижали небесам. Но, видимо, Творец испорчен тяжкой жизнью, и нам явил на поругание тельца из звезд златых на черном небе. Соблазнами грехов отравлен Он, и в трансе прозябает от бесконечных просьб в молитвах и постах спасти Его от смерти. Но мы – народ, чей остров - лишь песчинка в океане, на всей земле один, а тот, кто все еще терзается от запрещенных мыслей, на страже к его услугам, - Костоправ.
Внук (носится с бутылкой). Вы посмотрите только: на ней наскальные рисунки из истории глубин. Быть может, здесь - миллионы лет назад, осколками с небес кормился человек пещер и каменных мозгов...
Поучитель (отмахивается от Внука). Творец – двуликий Янус?! Мы вправе Его насилие пресечь и самовластию Его правителей придать законный статус. Мы сами же Его избрали, и небо во владение вручили. Зачем же каждый день испытывать Его: одной рукой вручать Ему скрижали, другой – давать свободу воли? Да, Он в насилии погряз и править поручает ангелам и бесам.
Отец. Что толку нам от прихотей Творца? Ты помнишь сына моего...?
Поучитель. Он в школе был одним из лучших...
Отец. Да не младший – старший. Его отправил я на Небеса от имени народа и что?! Его употребили в назиданье, как овцу. Теперь он стережет ворота Рая.
Внук. Вы все болтаете о пустяках, но не желаете науке посмотреть в глаза. А в этом чуде, падшему с небес (грозит бутылкой), таится явная угроза нашему народу.
Поучитель (отвлекается от созерцания своих мыслей и берет бутылку из рук Внука). Ответ на чудо – без чудес. Удары грома – тут причина. Давление на тучи громовержцем, и вот уже сосуд приобретает форму льда.
Внук (вырывает бутылку из рук Поучителя). Но вижу я на ней послание Небес. А если сам Всевышний пытается до нашего народа докричаться?
Поучитель. Внушал я школярам своим неоднократно, что лишь безумец, безумством упоенный, поверит изобретенной им же вере, что будто он способен колесо вращать, когда он сам вращается на том же колесе. 
Отец. Ох, эти мне незрелые мозги. Во всем пытаются увидеть знаки свыше. А это лишь всего гавайский мусор. Все чужеродное, из заокеанских далей, способно наш народ склонить к распутству мыслей, а мы – едины духом и триедины, как Божественная сущность.               
Внук (лицо его искажено бессильным гневом). Вы...! Вы...! Какой же, дед, ты все-таки глухой. Хоть дочь бы пожалел! Ведь мать моя - святая. А ты – упертый! И дядю моего отправил к Небесам. Не он ли нам послание явил? (потрясает бутылкой).

                Внук убегает в глубину острова.

Поучитель. Все новое – протест и бунт. Мои ученики – всегда за перемены. Звонок еще не прозвенел – они уже бегут курить и целоваться. (Показывает на несколько столов и зонт над ними на самом берегу). Пора бы нам перекусить и жертву принести желудку.

    Отец и Поучитель располагаются за столом, достают из заплечных мешков снедь и большую бутылку вина. Поучитель ставит на край стола радиоприемник и включает его.

Радиоприемник. И последний к вам вопрос, господин Певец. К сожалению, как недавно обрушившийся на остров шторм – надвигаются новости. Вы за честные выборы?
Певец (недоуменно). О чем сегодня радио поет?
Радиоприемник. Репертуар певца – сомнительная вещь. Ваш выбор текста – под надзором?
Певец. С недавних пор, я - член семейного совета. Семья – опора нашего народа. Что толку петь (мне Чин негласно указал) далекие от нужд и чаяний народа шлягеры из опер откровений? Все тяжко трудятся на ниве урожая рыбы. Когда же наступает час перееданья, обязан я на перистальтику работать.
Радиоприемник. Спасибо вам за интервью. Приступим к Новостям. За горизонтом после шторма был замечен парус...
Поучитель (приглушает звук). Обидели мы парня зря. Он следовал за громом по пятам, и парус молнией пронесся перед иступленной жаждой новизны.
Отец. Придется школу нам лишить дотаций. А вы, крамольный наш, напишете по возвращении заявку на покой.
Поучитель. Позвольте!
Отец. Не позволим! Кто будет спину гнуть над чахлым урожаем? Кто из-под тварей уберет навоз?! У нас есть Царь, хоть мы не видели его ни разу. Ему за парусом следить, ему решать: быть новой новости, или всего лишь жить традиций наших повтореньем. Закон наш навсегда един, незыблем и Небесам по разнарядке спущен.
Поучитель. Но время!
Отец. Время – роскошь звезд! Они живут мильоны лет и умирают всем на радость. Они на Небесах плодятся без границ, сжимаются, взрываются и бредят круговертью перемен. Когда-нибудь мы явимся пред ними, и в жертву принесем себя. И разольется по Вселенной единомыслие любви и состраданья.
Поучитель. За что же пал я жертвою реформы школы?!
Отец. Нам поступил Царя указ: сдать каждому по лишнему мешку блестящей чешуи. Скудна земля, которую мы истоптали бесцельными хожденьями по мукам знаний. Все знания ведут к подрыву власти. Не будут больше горлопаны корпеть над урожаем. Пойдешь и принесешь свои мешки блестящей чешуи, плоды которой созрели у тебя на приусадебном участке.
Поучитель. Мои плоды - от просвещенья! А весь мой урожай – на подоконнике цветок.
Отец. Плоды от просвещенья революцией зовутся. У нас же - тварей недобор. Селекционер устал от вирусов и падежа скота. Не есть же дохлых крыс, сбежавших с кораблей.
Поучитель. Свяжусь я со своей душою. Пусть восстает она. Захочет в рабство – возражать не буду. Продам ее за пару медяков. Душа обязана трудиться!
Отец. Тут жертвы нет...

    Появляется Внук и слышит последние слова отца о жертве.

Внук (отчаянно кричит). Опять приносите вы души в жертву?!
Отец (растерянно). Не души, а вино (поднимает стакан с вином). Погода после шторма – швах! И не мешало б нам согреться.
Поучитель. Веди себя прилично, ученик. Природа – храм. Не стоит отрокам вот так туда врываться, - дерзить и покушаться на устои наших предков!
Отец (обращается к Внуку). Отправлю я тебя к Селекционеру. Пусть судит он, а я умою руки.

    Внук бросается к столу, опрокидывает бутыль вина, повисает на опоре зонта и ломает ее. Затем пытается перевернуть стол, но это ему не под силу. От напряжения он пукает и от стыда убегает. Отец и Поучитель бегут за ним.

                Картина вторая

  Недалеко от берега стоит тележка, на которой лежит мое умирающее тело. Я брежу уже часы иль дни – известно только безмолвию песка и хороводу унылых волн.

Я (в бреду). Меня преследует Судьба. Она безжалостна ко мне. Судьба злодейка – хуже Смерти. Я умирал уже однажды, когда в Венеции похоронил себя под спудом пятисот страниц бумаги - стряпни, которую осмелился назвать романом. Как я мечтал, чтобы сказать себе и миру: дар жить и дар писать – во мне неразделимы. Но от моих потуг коварная Судьба надорвала живот от смеха и бросила меня на дно лагуны испить гнилой воды венецианского канала. Без дара, я всего лишь был куском ходячей биомассы. Была во мне еще душа, но и она не стоила копейки, раз Асмадей меня сгубил ни за понюшку табаку. Нашел, чертяга, кому вручить предназначенье - вернуть из заточения царя. Он лучше бы договорился с моей Судьбой, чтоб мне была она заботливой женой, а не зловредной шлюхой.
     Вот и сейчас, когда во всей Вселенной остался я один – Судьба преследует меня... преследует... преследует... И следует остерегаться мне ее коварных поворотов. Да прекратите, волны, врать, что я здоров и полон сил. Вы сговорились все с моей Судьбой меня убить... Как говорят некрологи – в расцвете сил. Тебя, Судьба, я обвиняю от имени свободы выбора идей переустройства мира. Идеи – выше воплощенья, которое всегда - лишь их убийца.
     Я рад безмерно, что в пламени идеи храма для всех, кто с Небом не в ладу, сгорел, и Бог тому свидетель. Не будь тебя, Судьба, – в стократ бы мир давно стал лучше. Какая польза от меня теперь? Тут даже нет червей, чтоб их порадовать безжизненного тела совершенством. И черви не споют в моих пустых глазницах: “Я царь — я раб — я червь — я бог!”
    Но что это?! Я слышу голоса. За мной пришли? Меня зовут? Иль Смерть опять пьяна и криком оглашает Небеса? Но, мнится мне, тот голос не проказницы старухи, и я не слышу звон косы. Кричит ребенок. Ужель не ангел ль мне явился, чтоб смежить веки и уста? Но кто-то гонится за ним. Бежит мой ангел от свирепых бесов? Преследуют меня – преследуют его. И небо стонет под ярмом мильонов труб. Я слышу звон мечей и хруст костей. И вот последнее видение – явление народа...

    Разъяренный Внук с размаху натыкается на тележку и, пораженный, останавливается.

Внук (поворачивается к преследовавшим его Отцу и Поучителю и кричит). Скорей сюда! Еще одно послание с Небес! Клянусь кальмарами! Не беглый ль это раб с далеких островов?
Поучитель. Не должно нам сейчас решать: он раб иль царь. Я вижу – грудь его едва трепещет. Пусть Костоправ его осмотрит.
Отец (в сомнении). Мы прежде Чину доложить должны. И Мать свою я должен расспросить. Она мне в детстве напевала, что пару тысяч лет тому назад являлись наши предки одному пришельцу.
Поучитель. И я читал об этом в тайных книгах – одной большой войной тогда все завершилось.
Отец (обращается к Внуку). Беги скорей за Чином. И Костоправ пусть будет наготове.
Поучитель. Что если нам придется писать прошение Царю на право воскрешения пришельца?

                Внук убегает.

Отец (обращается к Поучителю). Включи-ка радио. О парусе оно твердило.
Поучитель. Зачем нам новости, от старости которых нас тошнит. Не лучше ль нам проверить это тело на наличие души.
Отец (раздраженно). Душа – всего лишь часть природы. А радио – незыблемо, как трон царя. Вот явится сюда наш Чин с анкетой – пять вопросов, и можно будет ставить галочку в графе “душа”.
Поучитель (волнуется). Подумай сам. А если Внук наш прав и перед нами - знамение с Небес. Я слышал - там есть остров, как и наш, но только он разрезан весь водой, и там есть кладбище пророков. Они являются на остров, чтоб обрести любовь ценою смерти, и умереть - ценой любви. Возможно, линии Судьбы запутались настолько, что одного их них закинули сюда, и мы, народ, явились перед ним, чтобы спасти его своей любовью.
Отец (видно, что он не понимает, о чем ему говорит Поучитель). Пророки будоражат совесть, а совесть есть не будешь. Спроси-ка лучше: наш Селекционер работает за совесть иль за деньги?
Поучитель (прячет свое поражение, достает Радиоприемник и включает его). Чтобы чему-нибудь поверить, тебе не нужен опыт и рассудок. Достаточно, что скажет наша власть.
Радиоприемник. Из последних новостей. Только что на площадь с моря прибежал наш юный житель. Он требует у Чина прибор, такой же странный, как и его рассказ сумбурный. Он уверяет, что на берегу нашел сосуд прозрачный, и надо бы измерить наличие души в посланнике Небес. 
Отец (испуганно). Вот сорванец – опять все перепутал. А если Чин решит, что тело мы с тобой решили утаить? Давай его в песок зароем или снова сбросим в море.
Радиоприемник. Немного музыки. У микрофона наш Певец.
Певец. Хочу вас ознакомить, скорей – порадовать заморским дивом. Наш Гастарбайтер убирал пещеру, и в ней он обнаружил свитки лент магнитных. Наш гений – Поучитель расшифровал апокрифов святые ноты, и вот сегодня премьера древней песни: (поет).

                Широка страна моя родная,
                Много в ней лесов полей и рек.
                Я другой такой страны не знаю,
                Где так вольно дышит человек.

Радиоприемник. Как заявил нам утром Чин, он свиток этой песни отнесет Царю. Есть мнение - текст песни утвердить как новый гимн.
Певец. На радио к нам заявился ветеранов хор. Дуэт из Дедушки и Бабушки Царю споет один куплет из будущего гимна. Подарком для Царя мы сможем насладиться вместе с вами:

                Всюду жизнь привольно и широко,
                Точно Волга полная, течет.
                Молодым везде у нас дорога,
                Старикам везде у нас почет.

Отец (обращается к Поучителю). Кто такая Волга?
Поучитель. Народная душа.

    Раздается звук клаксона, и на самодвижущейся телеге, изрыгающей пар, появляются Чин и Костоправ. При виде тележки с телом пришельца недоуменно взирают на Отца и Поучителя.

Чин. Мальчишка доложил нам о сосуде. А тут – возможная угроза нашему Народу.
Костоправ. Я вынужден составить протокол.
Поучитель. Сосуд предшествовал пришельцу. Внук перепутал все. Образованье – главный козырь выживанья. Меня ж пытаются сослать на битву с урожаем.
Костоправ. Нарушена священная граница. Враги пытаются взорвать нас изнутри.
Поучитель. Я...
Чин. Поучитель, вы лучше поучайте ваших поучат. Они не могут отличить сосуд от формы. 
Отец. Мальчишку мы накажем розгами. Лишим обеда, изувечим самокат. На ферме он с навозом будет жить в обнимку. А этого пришельца предлагаю сжечь. Нет тела – нет проблем.
Костоправ. Но в протоколе я ему уже присвоил инвентарный номер...
Чин. Свезем его на склад. Напишем донесение Царю. А в Лавку же чудес его отправим мы сосуд небесный. Кстати, я его не вижу.
Отец (разводит руками). Спросите Поучителя. Он пялился на знаки и мял его руками.
Поучитель (показывает на меня). Смотрите: у него дрожат коленки, и правый глаз задергался в падучей. 

      Все со страхом и любопытством уставились на тележку.

                Картина третья

       Ночь. Помещение одновременно напоминает и карцер, и больничную палату. Я лежу нагой на настиле из досок. В маленьком окошке видна луна, бегущая в лохмотьях черных облаков. Свидетельством того, что я живой, является Сатан -  мой старый друг - наставник Асмадей. С копытами он развалился в голове моей и байками на жалкую свою судьбу меня он развлекает. К тому же, умудряется бить челобитные и Богу.

Я (от имени Асмадея). Напрасно все зло, творимое с людьми и зло, творимое людьми, взвалили на меня. Просил я, и не раз, Всесильного унять свой грозный нрав (порою – дикий). Но все мои депеши до Самого - всяк сущего на небе и земле – не доходили. То имени у Бога нет вообще, то сразу – все четыре. Иль почта взбунтовалась? Скажи на милость мне и ты: читал я почеркушки “К”, да и твои - к тому же, но имени проказника не встретил.  У Бога в имени четыре буквы, а от тебя осталась только буква “Я”...
Я. Вот, я ничтожен; что отвечать тебе я буду? И руку на уста мои я полагаю. Однажды говорил, — теперь я отвечать не буду... Четыре “Я” тебя устроит?
Я (от имени Асмадея). Еще раз повторю тебе: со мной ты мог бы как-то сладить. Но превратил тебя в ничтожного червя не я. Я - шут Всевышнего, и я могу себе позволить Ему дерзить и даже поносить его жестокость, слепоту и глухоту к народным воплям. Но ты смирись, не притворяясь! Твое спасение – в безумной Вере.
Я. Для полноты ее вам не мешало бы прибить меня гвоздями к ложу моему. Ты зря стараешься, Сатан. Не от тебя - от Бога все великолепие небес. Нагим лежу я здесь, нагим из чрева матери моей я вышел, нагим и возвращусь, куда назначено мне будет. Что дал Господь, то Он же взял. Я - червь раздавленный, и суд окончен – я приговорен. В защиту невиновности своей меня лишил Он права защищаться, и в этом – все Его права. И некому меня избавить от Его карающей десницы. Ты объясни смысл гнева Твоего! Ты сокрушаешь пустоту, преследуешь мираж. Был счастлив я совсем недолго. Хватило взгляда Твоего, чтоб парус мой свалился в море. Клочок пустынного песка – не более могилы, дарован мне во искупленье. Мой бунт – смирение. Так повелел Твой грозный нрав. Но вижу я огонь надежды...

В окошке появляется голова девочки, а следом - и ее протянутая рука со свечой. Это Внучка.

Внучка. Возьми, пришелец, крошки хлеба. Я курам не дала – тебе все принесла.

   Раздается грозный окрик и Внучка исчезает. Гремят засовы, двери открываются и на пороге появляются: Чин, Костоправ и Селекционер.

Чин. Добавим к протоколу его имя.
Селекционер. Зависит от того: явился он с Небес, иль из морской пучины.
Костоправ. Нам радио указ спустило, что появился в наших водах парус чужеродный.
Чин. Раз извлеченный из воды, то - Моисей.*
Костоправ. К указу есть еще секретный протокол. Советники царя узрели в молнии сошедшего на землю Сатану.
Селекционер (пытливо изучая меня). На Сатану он не похож.
Костоправ. Кто прячется внутри него – загадка мирозданья.
Чин. Страшиться Сатану, иль петь ему осанну сегодня нам еще не велено. Когда ж народ его простит – отправимся наверх. Указ Царя – Царю указ на то, что Сатану придется взять ему помощником по связям с прессой.
Селекционер. А что нам делать с ним? (показывает на меня).
Костоправ. Мумифицировать и выставить его на обозрение в музей.
Чин. Без протокола – не могу.
Селекционер. Могу я поместить его на ферму - до полной остановки сердца.
Костоправ. Ты отвлекаешь нас от своего провала! Что с белой лошадью?
Селекционер. Не с лошадью – с конем.
Костоправ. Уж близится парад. Народ всей мощью большинства Царю обязан показать - кто здесь хозяин. А впереди всего народа гарцую я на белом рысаке. Не будет к сроку альбиноса – пойдешь под трибунал!
Селекционер. Я тоже вхож к Царю. Но и народною любовью обласкан неспроста. Не счесть составов с алкоголем, что мне пришлось добыть из свежей свеклы. Ты, Костоправ, всего лишь силовик, и троном можешь быть раздавлен. А я – большой ученый. Грядут прямые выборы Царя. Электорат весь – на моей игле. А ты лишь страхом обличен и докторскую защитил по изуверским пыткам.
Костоправ (в ярости). Ну что ж, посмотрим, чья возьмет!

    Входит Отец, закованный в латы. В руке у него пластиковая бутылка, найденная Внуком на берегу.

Отец. Сыночек-сорванец чуть не сгубил сосуд священный. А это кто еще?! (с изумлением уставился на меня)
Чин. Пришелец. Парус был замечен в наших водах. Раздался гром и парус опрокинул. Завеса пала, и открылся нам сосуд священный, который держишь ты в своих руках. А с ним явился и пришелец.
Отец. Откуда? С неба?
Чин. Думаем, что с моря. Поэтому ему присвоили мы имя – Моисей. Но он - скорее мертв, чем жив.
Отец. Ведь Поучитель нас учил: семь раз пророк падет, но каждый раз восстанет.
Селекционер. На Избавителя он не похож совсем. Возможно он - тому причина?
Костоправ (подозрительно). Что за доспехи на тебе?
Отец. Был я на Маяке угасшем. Там и нашел сосуд священный в руках сыночка. Но стоило к нему лишь прикоснуться...
Костоправ. К сыночку?
Отец. Нет, к сосуду я лишь прикоснулся, как хлынул свет. Мне точно в сердце он ударил, но не успел его разбить. Я руку смог отдернуть. Пришлось мне в лавке оружейной купить от рыцаря костюм. И медь доспехов с этих пор - всего лишь оболочка.
Костоправ. Красивая история, но мы сосуд обязаны изъять и...
Чин (мертвецки напуган). Но сердце нашего Царя без лат! А если хлынет свет?! Оставим сей сосуд на попечении народа. Тем более, что в наших землях был замечен Сатана...
Костоправ, Селекционер, Отец (хором). Кто сказал?!
Чин. Я думаю – пришельца надо вскрыть. И это, Костоправ, возьмешь ты на себя.
Селекционер. Еще раз повторю: до полной остановки сердца – пусть поваляется на нашей ферме.
Чин. А если Сатана избавится от тела и побежит докладывать Царю?
Костоправ. И что? Нечистый – старый интриган. Нам не Царя приходится страшиться - народной смуты. Согласен. А пришельца Моисея отправим мы немедленно на ферму. Как только он копыта там откинет, приступим к вивисекции его души. А если оной там не обнаружим, то соберем консилиум.
Селекционер. Организуем круглосуточную вахту (обращается к Отцу). А вам мы поручить готовы встать на пост, всей фермы охватив границы, и бдеть, и бдеть без устали в ночи. На солнце тоже наплевать.
Чин. Так и запишем в протокол.

                Картина четвертая

      Заброшенный хутор на краю острова. У окошка пьют чай Дедушка и Бабушка. После смерти жены Дедушки и мужа Бабушки, для экономии места и чувств они живут под одной крышей. В Красном углу тихонько мурлычет Радиоприемник. В другом конце у каменного очага Невестка занимается с Внучкой “Историей Острова”. У очага над большим котлом колдует Мать. У приемника в Красном углу Дочь рисует плакат для предвыборного митинга. Только что Сын заказал местному радио поздравление жене с Днем ее рождения.

Радиоприемник (исполняя поздравление).

                В час роковой, когда встретил тебя,
                Трепетно сердце забилось во мне,
                Страстно, безумно тебя полюбя,
                Был я весь день как во сне.
                Сколько счастья, сколько муки
                Ты, любовь, несешь с собой.
                В час свиданья, в час разлуки
                Дышит все тобой одной...

 Невестка отодвигает учебник и от поздравления пускает слезу.

Мать (орудуя ухватом у котла, обращается к Невестке). Не слезы надо проливать, а кровь. Дурак мой сын. Запал на передок. В тебе же, кроме вымени, вранья и зарослей подмышек - нет ничего. Все видели тебя на Маяке. Один мой сын – слепой! (подбегает к Радиоприемнику и ухватом выключает его).
Невестка. Наш остров весь, уже который час, покрыт туманом слухов. Ползут они, змее подобно, и видно в ваши уши заползли. А змей тот – Сатаной зовется. Бесстыдник шляется в одном исподнем, и уши честному народу прожигает ложью (подскакивает к Радиоприемнику и включает его).
Радиоприемник.

                Сатана там правит бал,
                Там правит бал!
                Сатана там правит бал,
                Там правит бал!

По многочисленным заявкам мы исполняли песню Сатаны.
Внучка (с удовольствием закрывает учебник). Мам, а Сатана придет к нам в школу на новогодний бал?
Невестка (утирая слезы). Когда беда стучится в ворота – открой их Сатане.
Бабушка (вскакивает с лавки и высовывается в окно). Смотрите, кто идет! Да радиву ж заткните сральник! Они о чем-то говорят...

   По дороге на ферму Сатана везет тележку с моим телом. Выбившись из сил, останавливается напротив окон хутора.

Сатана. С утра объемлю взором я нетленные угодья. Ты не поверишь – скучно! Вот было время – был Всевышнему я лучшим другом. Но Он меня изгнал по наущенью бесов. Какие роли мне он отвалил в подлунном мире?! Слезы! Вот искусителем я жил в Раю однажды. А что сейчас? Вручаю Каина печать избранникам народа.
Я. Хватит плакать. Хотя б за смерть Христа ты не в ответе. А я сей крест несу – веков уж двадцать будет.
Сатана. Меня ты обвинить не можешь. Я руки вымыл, и не раз.
Я. Я не пойму! Ты ж сам меня послал, и сам – оговорил... 
Сатана. Из лучших побуждений. Поверь – Всевышний так скучает без любви.
Я. Ты сможешь объяснить?
Сатана. Без нашего Творца – что стоим мы с тобой? Мне, чтоб вернуться к Богу в свиту, и тебе, чтобы вернуться к маме, все время надо клясться, хоть до гроба, хоть до света, что мы Его боимся – потому и любим.
Я. Ты полагаешь, чтобы вымолить прощенья, нам воскресенья мало? Лишь свет один и нашего Творца способен сделать человеком!
Сатана. А то ли ты не знаешь? Хоть и грызешь плоды ты с Дерева познанья, - в болоте Первородного греха увяз с ногами. Тебе Творец не верит! Но можно оставаться искренним в любви к Нему. Вот если бы ты спасся, то любовь твоя была б без примеси притворства.
Я.  Но Веры нет в тебе и на тебе. Бог не с тобой, а с Авелем давно.
Сатана (выламывает из тележки оглоблю и замахивается ею на меня). Прикончу, гад! Вы все меня достали тем, что я завидую Христу. А я один при Боге – честный малый. Все ваши клятвы и молитвы – подмостки одного народа. Пушистые снаружи – зловонные внутри – вот ваша суть!

  Сатана вставляет обратно оглоблю в тележку и везет меня дальше на ферму.

Бабушка (закрывает окно). О чем трындычили они – мне сроду не понять (толкает Дедушку). Опять ты спишь?! Меня бы лучше приласкал заморским пряником или пустою газировкой.
Невестка (рада, что можно отвлечь всех от домогательств свекрови). Бабуля, что скажет завтра Поучитель, если мы не выучим урок про вечный наш народ?
Мать (всплеснула ухватом). Смотри – оговорилась. Сама прихлопнула учебник. Пусть лучше юбку задерет. Под ней наш Поучитель задыхается в ее грехе!
Дедушка (обрадовано). Подол задрать и я смогу. На лавку брысь и придави ее пупком. Пороть – вот лучший метод воспитанья! (снимает со стены вожжи).
Внучка (кидается с кулаками на Дедушку). Не дам ее пороть! Алкаш противный, весь насквозь провонял сивухой с табаком. На нем же даже мухи мрут от смеха.
Бабушка. Остынь, Дедуля, придержи свои портки. Невестку мы заставим сорок дней поститься.
Невестка. Да постыдились бы, глашатаи разврата. В сенях свинья лежит – так в ней морали больше.
Внучка. А мама чувствует историю народа, как яблоня, цветущая в Раю.
Дочь (от возмущения проливает красную краску на плакат). На маяке моя невестка не зря скормила тонну яблок ухажерам...
Мать. Ох, доченька, ты посильней ухвата.
Внучка (неожиданно вынимает их халатика смятый листочек и читает).

                Прекрасно было яблоко, что с древа
                Адаму на беду сорвала Ева.
                Мешать соединенью двух сердец
                Я не намерен. Может ли измена
                Любви безмерной положить конец?
                Любовь не знает убыли и тлена...

Мой Поучитель маме сей листочек передал, а я совсем забыла. Все нашу маму любят: и я, и папа, а Поучитель больше всех. Так что кричите вы напрасно!

    Воцаряется зловещая тишина. Невестка в смятении вырывает из рук дочери бумажку. Из оцепенения всех выводит Радиоприемник.

Радиоприемник. Лишь огнь в объятия заключит солнце, и свет багровый канет в море, на площади, где громоздится памятник народу - народное гулянье будет. Гвоздем программы - смерть прелюбодейки. Пред казнью на костре дадим поговорить ей о превратностях любви:

                Чтоб скорбью низвести меня до ада,
                Стремится ведьма ангела прельстить
                И, спесью замарать невинность рада,
                Святого хочет в беса превратить.
                Пойму, что мне предчувствие не лжет,
                Когда злой ангел - доброго сожжет...

Дочь. На митинге Невестку мы прикрутим к позорному столбу.
Мать. Столба ей мало. Ее с прелюбодейкой вместе сегодня вечером мы запихнем в костер.
Бабушка. Она же пришлая - такой же Поучитель. Огня им мало. Для них народная молва - похлеще дыбы будет.
Дочь. Гряду песка в наследство хочет отхватить у нашего народа.
Бабушка. А правду донесли, что Поучитель наш по документам с укороченным суставом, и по фамилии он вроде - Мармелад.
Мать. Сто лет назад на базу к нам забросили лукошко апельсин с Яфайских островов. Так Поучитель врал исконно, что если их сварить, то будет мармелад.
Дочь. Совсем не Мармелад. А мел, намазанный на мед. Из-за бугра все, что нам суют, отборною отравой будет.
Мать. На огороде нас зачали – на огороде и помрем.
Дочь. Читал нам Поучитель на прошлом митинге свои гражданские стихи. Так мы ему подсыпали пургену.
Бабушка. А им один исход: пердеть иль клясться на крови.
Внучка (чуть не плачет). У всех прабабки, как с иголки. А ты все время материшься какими - то народными словами. Нам Поучитель объяснял...
Дочь. Смотрите на нее! Ранеточка от яблока недалеко упала.
Мать (вспомнила про ухват). Невесточка притихла, а напрасно. С полей необозримых скоро Сын вернется, голодный и тупой от рабского труда. Пусть доченька его повеселит: записочку от Поучителя покажет.
Внучка. Наш папа любит маму. Он по ночам кричит от счастья, и ей однажды даже новый фартук подарил.
Дочь. Сегодня же на сходке Избиркома лишим ее мы голоса и прав.

  Входят Сын, закованный в латы, и Зять. Зять с копьем в руке.

Сын (обращается к сестре). Твой сын – племянничек, на берегу нашел сосуд священный. Отец там был и под присягой не дал себе соврать.
Мать. У доченьки твоей – своя находка: нашла похабное признание в любви к твоей жене.
Сын (растерянно). Я и писать - то разучился. Последний раз писал свою я подпись под обращением к Царю, когда решили мы с народом в его короне поубавить злата.
Невестка (кидается на шею мужа, но больно ударяется о латы). Они меня тут порешили сжечь!
Бабушка. Пусть сучка прочитает.
Невестка. Не верь наветам. Всего лишь это – сонеты от заморского поэта.
Зять (грозит копьем). Однажды мы уже сожгли все неугодные нам книги. Что, снова Поучитель народ наш развращает?
Дочь. Ты, муженек, зачем копьем трясешь? Как в партию вступил, так тронулся умом. Тут не стихи, не книги, а сплошной разврат.
Сын (то опускает, то поднимает забрало на шлеме). Заткнитесь все! Пусть кто-нибудь один мне объяснит.
Мать. Пусть женушка твоя расскажет, кому она скормила кучу яблок.
Сын (снимает шлем и обращается к жене). Ты что ль опять была на Маяке?!
Внучка. Да, пап, мы вместе любовались светом. Мы парус видели, а Поучитель наш от счастья чуть не тронулся умом. Он маму всю исцеловал и звал в далекие края, где правит не народ, а Бог!
Зять. Я сколько раз твердил, что Поучитель – враг Народа!
Сын (обращается к жене). Скажи, что все они со злобы сговорились! Но если это правда, то сам я лично к ночи тебя снесу к костру.
Невестка. Все ради нашей дочери – поверь!
Сын. Я ночи крал у жизни! Нет на тебе святого места, где не было б следов моей любви. Я семени пролил на грудь твою, считай, - ведро!
Мать. Вы камень календарный отверните – сегодня ж рыбный день.
Сын. Семь лет неурожая рыбы. Мы заговорщиков отыщем и узнаем, кто из них наводит порчу.
Мать. Но яма с требухой тунца полна и так смердит, что облака отказываются жить над нами. Ты брось прелюбодейку в яму!
Радиоприемник (неожиданно включается). Всем встать по швам - сердцами к трону. И водрузите колпаки народного призванья быть основой царской власти.

    Все лихорадочно ищут свои колпаки и натягивают их себе на головы. Наступает величественная минута единения. В головах жителей острова начинает звучать Гимн. К сожалению, невозможно привести его слова, так как ни один звук не может покинуть головы. Через минуту все снимают колпаки.

Зять. От гимна я тащусь. Лишь стукнет первый звук набатом по височным долям, как остров наш проваливается в ров и наступает миг забвенья, когда предательскую память повергают в прах.
Дочь. В плакате, что малюю я не покладая мук, содержится вся мудрость древних лет; и прошлое, исчезнув навсегда, освобождает душу.
Дедушка. Я слышал проповедь однажды, что память хуже непогоды. Она является всегда некстати и губит созерцание ландшафта огорода.
Мать. Вы что – все охренели?! Забыли, что ли, вы про нашу ****ь?! Что память, чувства, воля... Ты проверь ее промежность и запоешь другие песни.
Сын. Оставьте, мама. Что было накануне, то прошло и поросло забвеньем. Пришелец к нам явился и таит в себе угрозу нашим мыслям. Иду в ночной дозор стеречь незыблемых основ существование того, что вечно остается неизменным. А память же – заразная болезнь, и ей не сдобровать сегодня ночью. 
Зять (потрясает копьем). А я, чтоб не дожить до перемен, готов у времени проткнуть бельмо в глазу. На всякий случай, и луну пришпилю к небосводу.  Пусть не морочит нас своими фазами о тщетности движенья.
Бабушка (позеленев от злости). Да что же с нашим родом?! Мы семя им доверили хранить, и раз в году осеменять законных самок. А что они?! В неведомых полях все ночи напролет пришельцев стерегут. А самки разбежались по углам, в подоле яблочки храня для приворота чуждых нашему народу шустрых спермозойдов...
Дедушка. Сперматозоидов...
Бабушка (грозит Дедушке кулачищем). Заткнулся бы, бесполый хрен! Я помню, был когда-то ты героем из былин. Как что не так – хватался за топор. Сегодня петуху я голову рубить должна сама. А вам, ребята (обращается к Сыну и Зятю), не в поле надо рыскать, а Поучителя пришить не глядя. 
Дедушка (надвигается на Бабушку). Опять сочишься ты кровищей.
Бабушка. Заткнись, убивца! Ты лучше расскажи, как голыми руками свою жену ты зарубил. (Показывает на окно). Вон клен опавший плачет над ее костями. Зарыл средь дня и на Маяк подался. Там лежбище вакханок содержал на женины мозоли.
Дедушка (задыхается). Да я..., да ты..., да мы с тобой! Не помнишь, сука, как ноги раздвигала, когда я в гости приходил! Мужик-то твой был недоделан – стихи писал, а ночью не тебя ласкал, а звезды. На огороде пугалом стоял и телескопом драил небо. От рукоблудия твоя рука отсохла.
Дочь (в гневе рвет плакат). Заткнитесь оба! Мы знаем все наперечет, что вы тут наплетете. Пошли бы лучше в огород, да конопли нарвали.
Бабушка (ее не остановить!). Ах, внученька, а твой-то по ночам с копьем все скачет. А между ног копье его давно сломалось. Вот и малюешь ты пасквили. А сын твой без присмотра шастает по злачным берегам. Вот и сосуд он откопал. Теперь его сошлют к Селекционеру вязать безумных бегемотов. Ты б лучше зачала – хоть бы от ветру, хоть от беса. Ведь их у вас на митинге как грязи.
Мать. Не трогай дочь мою, маманя. К тебе я с уважением, но до предела. Ты лучше расскажи, куда икона наша задевалась?
Внучка. Я видела, я видела!
Бабушка. Заткнись, соплячка! На реставрации она.
Внучка. А кто мне врать все время запрещал?
Мать (обращается к Внучке). А ну-ка расскажи.
Дедушка. Дитя бы пожалели. (Протягивает Внучке монету). Беги на берег, там карусель от скуки заржавела.
Мать. Так ты с бабулей заодно? Пропили?!
Бабушка. Ну, ты и, доченька, паскуда! Бог видит все. Свою-то дочку ты от Бога отвратила. Послания антихристу с утра малюет.

    Сын подмигивает Зятю, и они мигом выкатывают на середину дощатый стол. И тут же на нем, неведомо откуда, водружается полная бутыль вина, да и ухват не отстает: горшок с супом из рыбьих потрохов пыхтит от счастья рядом с бутылью. Внучка раскладывает миски, ложки и кружки для вина. Из кружек выделяется резной бокал. За окном начинает темнеть. Бабушка зажигает лучину.

Бабушка. А почему тринадцать мисок? (К Внучке). Когда ж тебя научат считать до единицы?

            Входят Отец, Внук, Костоправ, Селекционер, Чин.

Чин. Зашли на огонек. Кого решили тут пропить?
Сын. У женушки моей почти что юбилей. И даже радио ей песню посвятило.
Отец. Споем и мы.

     Все рассаживаются за столом. Сумрак мешает рассмотреть, кто сидит во главе стола напротив резного бокала.

Костоправ (потирает руки). По первой опорожним. (Обращается к Чину). Ну что, чинуша, не по чину нам всем налить по горизонту кружек?
Невестка (приподнимает бутыль). Я всем налью, не зная меры.
Селекционер. Бутылью рукотворить тебе, нечистой, запрещено по царскому указу. У Чина есть мандат народного разлива – пусть наливает.

              Чин разливает. Все выпивают и затягивают песню.

Все хором.

                Небо вечери в стену влюбилось, 
                Всё изрублено светом рубцов -
                Провалилось в неё, осветилось,
                Превратилось в тринадцать голов...

Сын (обращается к Селекционеру). Ты сюда послушай, господин хороший, нареченный властью улучшать для нас сознанье бегемотов! Ты такой мастак лепить нам новые породы заблудших в неводах овец. Жена ж моя – другой, божественной породы. А за нечистую ты можешь схлопотать по полной!
Селекционер. Не бузи! Нам Поучитель на допросе все расскажет.
Невестка (вырывается из рук мужа). На каком допросе?!
Костоправ. Допросим мы его по всем законам безобидно. Но только я не знаю кого-нибудь, кто б выдержал допрос.
Чин. Не ссорьтесь, братья! У меня полезный всем указ. Подайте мне лучину. Медалью за отвагу мы Бабушку решили наградить. Икону, что висела тут в углу, она отважилась побить камнями. Когда же на допросе икону вздернули на дыбу, она велела краску соскрести с нее. Как бдительность доводит до медали! Под верхним слоем краски смеялась дьявольская харя. Каков итог сегодняшнего дня? На острове вновь обнаружен сатана. Да и пришелец парусом подкинут. К тому ж, с небес нас посетил сосуд священный. Не надо и лучины, чтоб усмотреть над Внуком неведомый доселе свет, излитый из сосуда. За это надо выпить.

    Чин прикрепляет на фартук Бабушки медаль, потом разливает. Все выпивают.


Внук. За что ж тогда меня мой дед решил отдать Селекционеру на перевоспитанье? Сосед по парте мне сказал, что я предатель.
Отец. Прошу не трогать честь семьи. Мы сами порешим, кто здесь готов предать.
Чин. Так это - заблужденье всех, кто следует за всеми. Предателей не ищут. Их только назначают.
Внук (кричит фальцетом). На скотской ферме мне не место! Мне Поучитель звезды обещал найти в ученье.
Внучка (бросает монету в Чина). Пусть в классы Поучитель наш вернется! Он любит всех, и даже – нищих. А маму нашу - больше всех!
Костоправ. Что в доме сем творится? Когда с утра над островом не альбатросы реют, а тысячи угроз народной воле быть оплотом царской власти, тут зреет заговор отмены спущенных с небес скрижалей. Похоже, Поучитель наш облил себя водою из священного сосуда, и приручил своих учеников к тому же.
Селекционер. Порода этих бузотеров из мутантов. Под нож, а лучше всех их на костер!
Отец. Кто ж род наш, который испокон веков был актом божьего творенья, готов пустить под нож? Запоры на вратах от дерзких перемен – залог стабильности и крепости мышленья.
Внук. Я ноги всем готов отмыть от заблуждений прежней жизни.
Чин. Крамола!
Костоправ. Угроза трону!
Селекционер. Мы на подходе запустить в народ наш новый ген на старый лад. Какими нас создал Творец, такими мы пребудем до скончания времен.
Чин. Предателей стабильности отправим мы к Царю на правый суд!
Костоправ. У нас решает все народ!
Внук. Ну, кто еще готов меня предать толпе на поруганье?
Дедушка (в свете лучины виден отблеск лезвия топора в его руках). Не допущу расправы!
Костоправ. Бунт?!

             Все вскакивают. Лучина падает под ноги и гаснет.

Крики. Убили!

                Картина пятая

    Прошли дни. Центральная площадь острова. Она окружена сплошным кольцевым зданием с арками. И только вывески над арками дают представление о том, что находится в частях здания: “Гостиница Народная”, “Министерство народной селекции”, “Народный суд”, “Редакция газеты “Народная молва”, “Музей народной памяти”, “Министерство народных заблуждений”, “Народная прокуратура”... Да, стоит ли все перечислять? Уже готов к огню сложенный из старых шпал (никто не знает, как они попали на остров) костер. Шпалы обкладывает сухим хворостом Гастарбайтер. Именно он быстро поднял меня на ноги чудодейственным напитком и грамотным массажем. В благодарность я выпросил у Селекционера разрешения ему помочь. За нами увязался сатана Асмадей. Мы торопимся. Скоро на площади соберутся все жители острова. Поговаривают, что сам Царь допускает возможность своего появления на зрелище. И еще знатоки утверждают, что Царь готов произнести свою тронную предвыборную речь. По слухам, все еще не утверждена народным голосованием кандидатура на сожжение.

Гастарбайтер. Вот хворост. Я не вижу в нем различий с человеком. Одна лишь спичка слов, и вспыхивает он, как будто в смерти – утешенье.
Сатана. Бояться надо не огня, а гнева Божьего. Когда овладеваю я душой, иль просто получаю субстанции нетленной призрак за молодость, талант и деньги, то больше не ищу защиты у того, кто не прощает. Как педофилы любят маленьких детей, так мой Хозяин праведников любит. Кто ваши души знает лучше Сатаны? В словах, молитвах и поступках вам равных нет. Но вероломны ваши души, и сны мешают примирить себя с Всевышним. В Эдеме мне пришлось садовником трудиться. Но очень быстро поручили мне работу поважнее: быть стукачом. А это – извини, похлеще, чем Голгофа. Так мне Иуда плакался в жилетку.
Я. Опять гнусавишь ты о снах. Тебе привольно в них живется. Ты пожираешь души по ночам, но плоть тебе не по зубам. Твои глаза горят во снах моих и наяву, поэтому мне надо было защищаться. Мой разум научил меня смотреть на жизнь духовным взором. Но мой предтеча был тщеславен, глуп и слаб. И я осиротел душою. И взор моей души давно угас.
Гастарбайтер. Ты с кем все время говоришь? Бубнишь себе под нос, кого-то проклинаешь. Не будешь рьяно помогать - на ферме станешь разминать навоз руками.
Я. За фермой в яме я видел Поучителя, избитого до смерти. Кому он так не угодил?
Сатана. Кому еще? Конечно же, народу. Скорее – равнодушию его.
Я. Изыди, сатана!
Гастарбайтер. Опять кричишь? Такой помощник мне не нужен.
Я. Прости, чувак. Я не один.
Гастарбайтер. Всех шизофреников на острове давно свезли на мясокомбинат. Хорошая, как говорят, приправа к скучной жизни. Ты думаешь, за нами не следят? Не выдашь на гора костра два пуда хворостинок, немедля Костоправ займется твоим неуставным либидо. Хоть будь ты трижды с Марса.
Сатана. Он не с Марса. Он - труженик провальной миссии спасения планеты от людей.
Гастарбайтер. Я слышу, ты – чревовещатель. Докатишься до манифеста права знать правде о своих правах. Тогда у Поучителя отнимешь в его яме пятый угол.
Я. Я думал, Поучитель - праведник народный, и, даже, потянул бы на апостола при новой школе выживанья без любви.
Гастарбайтер. Могу лишь повторить его народный образ. Скорее, грешник он, чем праведник в глазах народа. И дух его так истончился, что видно сердце на просвет. На Маяке Невестку он пригрел, а на другом его колене ласкала Внучка холодеющие чресла педофила. Но кто не грешен?  Все б ему простили. Но он покрыл у школы стены свинцовыми листами, чтоб классы защитить от пагубных традиций, безжалостных корней и милости Царя. А что он нацарапал мелом на свинце! “Народ мой будет помнить мое имя, нет — он будет преклоняться перед именем моим!” И если сегодня ночью сгорит он на костре, народ до самого утра его забыть не сможет.
Я. Но почему костер? Ведь существует множество гуманных способов убийств...
Сатана. Как все же люди глуповаты! Вот тело человека: совершенней Творец бы не осилил. Гармония сечения златого, краса небес и трепетная плоть, сводящая с ума. А голова? Не об ушах, губах, глазах и носе речь веду. Я о мозгах! Я там полжизни просидел, и опыт наблюдений накопил. Так я скажу: дурак, хоть и ученый.
Гастарбайтер. Не отвлекайся, не брюзжи. Ты сам увидишь. Все искры от костра – бесчисленные звезды. Они на небо падают и там сгорают до конца. Так кажется с земли. Но то не просто искры – это плоть, что стала светом. Лишь солнце завтра утром возвратится, и свет той плоти нам вернет.
 
     Постепенно площадь начинает заполняться народом. Сегодня двойной праздник: сожжение отступника и царский выезд. Среди собравшихся на площади можно отыскать и наших героев, и даже подойти к ним и прислушаться, о чем они говорят.

Дедушка (еле идет, опираясь на палку). Сказал же, бабка, я тебе взять стульчик раскладной.
Бабушка. Как разворчался, старый хрен. По радио сказали: всем ветеранам острова у самого костра постелют койку.
Дедушка. Я спать с тобой не буду – ты рыбой провоняла до мозгов.
Бабушка. Видишь волонтеров? У них ты запасись горшком. А то зассышь костер, и на глазах Царя возьмет он и загаснет.
Дедушка. По радио доселе не сказали, кого сегодня жарить будем на костре.
Бабушка. Как бы не сорвалося вновь! Ты помнишь, в прошлый раз наш Царь проплакал битых три часа, и в грудь себя стучал: грозился пред костром остаться у руля еще на пятый срок.
Дедушка. Народ наш без царя...
Бабушка. Конечно, - в голове!
Радиоприемник. В честь праздника сожжения строптивых мыслей, погода обещала всем островитянам улыбок безмятежных на семь процентов больше, чем вчера.

                К костру подходят Чин и Костоправ.

Чин (обращается к Гастарбайтеру). Я вижу плеши хвороста и острые углы от шпал. 
Костоправ. Кто хворост будоражит бунтовать? Он от костра к костру все больше требует от нас свободы быть самим собой, а не гореть по нашему желанью.
Радиоприемник. Когда часы на острове пробьют, что им не суждено показывать нам время, наш сладкоголосый певчий споет предупрежденье не приближаться к пламени костра.
Чин (обращается к Гастарбайтеру). Украсите костер и тут же возвращайтесь. На ферме дел невпроворот. У бегемота Крепыша по графику оздоровительный массаж.

         Гастарбайтер и Я уходят. За ними увязался и Сатана.

Костоправ. Народ толпою валит. Гонца же от Царя все нет. Боюсь, что будет как всегда: народ решит все за Царя.
Чин. Не знаю даже: боюсь, иль восхищаюсь я народом нашим. Все, кто готов его угробить - у него в большом почете.
Радиоприемник. Мы предупреждаем...

                На площади появляются Отец, Мать и Сын.

Мать. Сегодня вечером наш добрый Царь от Поучителя и дыма не оставит.
Отец. Когда смотрю я на костер, восторг меня переполняет. Ведь должен быть у жизни смысл. За эти несколько минут, когда огонь родится и на глазах твоих от счастья погибает, в гармонии я с ним переплетаюсь. Какое счастье видеть, как дотла сгорают наши души.
Сын. Какая ж тут гармония, когда наш Поучитель в яме ждет приговора от Царя?
Мать. Он спит с твоей женой, а ты готов им сбить перину?
Сын. А это - кто?! (Показывает на прячущихся в одной из арок Внука и Внучку). Смотрите: наши дети. Им нечего глазеть на то, как Поучителя потащат на костер.
Радиоприемник. Мы предупреждаем...
           Арка под “Министерством народной селекции”

Внучка. Я не позволю Поучителя предать костру. Я потеряю сразу маму, друга и себя.
Внук. Еще вчера я громко бы смеялся над речами сумасбродной ученицы. Но стоило мне светом пропитаться из священного сосуда, как чувствую теперь свою способность к чудесам.
Внучка. На ферму мы должны вернуться и Поучителя спасти.

     Внук и Внучка убегают. На площади появляются Невестка, Дочь и Зять.

Невестка (вся в слезах). Вы не удержете меня. И вся охрана мира бессильна будет удержать меня. Я брошусь в логово костра и с Поучителем сгорю.
Дочь. Ты с ним спала?
Невестка. Кто может запретить любить?!
Зять. Ответ не заставляет ждать: народная молва.
Дочь. Я тоже бы хотела переспать с пол миром. Но позволить я могу себе такую роскошь лишь во сне.
Зять. Да не сучись ты языком. Сначала клитор отрасти.
Дочь. Давно бы вырос, будь садовником ты настоящим.
Невестка (рыдает). Как ненавижу ваш семейный рай.
Дочь. Смотрите на нее! Как будто у нее меж ног не плоть, что вожделеет, а целый воз сонетов.
Зять. Тебе бы лучше нашему Царю сказать прилюдное “спасибо”. Он от позора спас тебя.

     Ферма. Гастарбайтер, Я и Сатана отдыхают от праведных трудов. Вбегают Внук и Внучка.

Внучка (обращается к Гастарбайтеру). Я слышала, что на задворках фермы в глубокой яме Поучитель наш томится. Сегодня вечером его сожгут.
Внук. Указ Царя уже в дороге.
Гастарбайтер. Не рабскому уму ходить по царским мыслям. Я ж бегемотам предан. Другой семьи мне не видать.
Я. Вот Внук и Внучка. Сегодня все еще они полны любви и состраданья. Все это – детская болезнь, которую привил им Поучитель. Когда же подрастут, то плоть от плоти станут одной крови со своим народом. Так пользуйся своей душой, пока они болеют. Они - твоя семья.
Сатана. Пора тебе Невестку обольстить. Она вся умирает от таких речей.
Внучка. Так помогите нам! Ну, хоть немножечко, чуть-чуть!
Гастарбайтер. Витал и я в чудесных снах: взлетал над островом рабом, а к солнцу приближался уже свободным от цепей и крыльев.
Внук. Мне кажется, для пользы дела, и я способен на маленькое чудо.
Я. Я видел клетку рядом с ямой для отправки Поучителя на площадь.
Сатана. Я запросто могу в ней Поучителя сменить. В огне я не горю, да и потешить весь народ чертовски мне приятно. Какие рожи я сострою, когда от сущности моей огонь сгорит весь без остатка.
Гастарбайтер. Ты прав! Ведь клетку закрывают тентом. Но как нам Поучителя достать из ямы?
Внучка. Мы бегемота в клеточку посадим.
Гастарбайтер. Не дам я божью тварь поджарить на костре!
Я. Откуда родом ты?
Гастарбайтер. С Гавайских островов. А если пожелаешь, номер наш - пятидесятый штат всемирного жандарма.
Я. Зачем же ты сбежал?
Гастарбайтер. Как только наш гавайец стал президентом штатов* - я слинял.
Я. Ты слышал что-нибудь про агнца?
Гастарбайтер. Он – искупительная жертва.
Я. Так почему твой бегемот нам не подходит?
Гастарбайтер. На острове я представляю Партию зеленых.
Я. Ты лучше нам скажи, какие на запорах коды?
Внук. Я видел коды на дне священного сосуда.
Внучка. Нам Поучителя не спрятать!
Сатана. Продайте душу мне его – тогда искать его не будут. Кому он нужен без души? Костер от злости поперхнется. Огонь рассказывал всем сказки, что он – народная душа.
Я. Угомонись, служивый! А то еще услышат, и не дай нам бог, – тебе поверят.
Гастарбайтер. У края острова, где истуканы спят и днем и ночью, есть место, где садятся корабли пришельцев. Там Поучителя и спрячем.
Внучка. Мы возвращаемся на площадь, и будем ждать там царского указа.
     Внук и Внучка убегают. Уходит на задворки фермы и Гастарбайтер, где вытаскивает из ямы Поучителя, а в клетку загоняет бегемота.
Сатана. Ну что – доволен?!
Я. Какой же ты подлец и изувер. Ты знал о самолетах, но ничего мне не сказал. Я мог бы выбраться отсюда – тебе ж на пользу.
Сатана. Я помогать тебе не в силах. Моя планида – всем мешать, испытывать и красть надломленные души. Захочешь повстречаться с Соломоном на краю земли – умрешь еще не раз. Куда нам торопиться: у нас же только – половина пьесы. 


                Действие второе

       Действие, по-прежнему, вспыхивает и затухает на задворках Архипелага Океан в эпоху безвременья. На сцене та же центральная площадь острова, приспособленная для массовых гуляний и казней. В центре площади громоздится огромный костер, а рядом с ним, накрытая тентом клетка с приговоренным к сожжению. До оглашения царского указа никто не узнает его имени.
   
                Картина шестая

     В центре площади, рядом с костром, сооружается трибуна для выступления Царя. Особое внимание наблюдающих за работой Чина и Костоправа уделяется установке пюпитра, на который будет возложен царский указ с именем приговоренного к сожжению на костре.

Чин. На ферму я послал отряд из лучших представителей гвардейцев. Уверен, клетка с Поучителем прибудет к сроку.
Костоправ. Брожение в народе третий день. Поможет ли костер, иль только распалит сознанье недовольных?
Чин. Я слышал - Царь назначил истукана себе в министры.
Костоправ. Для приращенья тверди власти. Министра взял себе под стать: он с левой головой и правыми руками.
Чин. Кто Поучителя заменит в школе?
Костоправ. Прослушка мне доносит, что, вслед сосуда, на наши головы свалиться может Святая книга сказок. Что, если дети смогут прикоснуться к ее страницам? Поганый вирус расползется в каждый дом, и даже уши у щелей откажутся служить народной воле.
Чин. Нельзя нам допустить подрыв народной власти. Царю мы можем проиграть с трибуны популизма. Речам царя народ внимает не для пользы, а для ублаженья слуха.
Костоправ. Наш Царь силен народными словами, а мы пытаемся народ бессменный захвалить. Я думаю, пора созвать нам тайный съезд.
Чин. И главное, чтобы решенья съезда любой дурак мог принять за дела.
Костоправ. Народ наш, как скала - незыблем. Я знаю только об одной угрозе мудрости народной – его попытке рассуждать и думать.
Чин. Нет, Костоправ, - все это не беда. Мы часто забываем лишний раз народ наш похвалить за мудрость. Народная душа всегда должна быть занята заботами о собственном величии.
Костоправ. Должны мы помнить, что недопустимо в корне: осмелиться осмеять нас народ не должен. Невежды слух ласкают с большей пользой, чем всякий просвещенный сброд.
Чин. Сужденья о Царе - лишенные ума, но полные елея, - подчас опасней разрешенной смуты.
Костоправ. Так будем ждать Царя. Его речам внимать – заслуженная кара, и, в то же время - праздник для души.

     Ларек на площади “Пиво-Мороженое”. Дедушка и Бабушка кушают Пломбир и запивают мороженое пивом.

Бабушка. Помню я, когда молодушкой была фигура, я дозволяла ей любые шалости в еде. А счас я кто? Пособие для анекдота: “Пить есть, есть нету”.
Дедушка. Ты бредишь все о жопе, о жратве. Старухой ты была, старухой и помрешь. В газетах я читал: грядут большие перемены. Матрасы будут набивать теперь не рыбьей требухой, а новенькой морской капустой. И вновь введут налог на зубы.
Бабушка. Тебе зачем печалиться беззубым ртом?
Дедушка. Знать наперед, так взял бы в долг у Поучителя я пару коренных.
Бабушка. Бахвалилась мне внучка, что сына отошлет на ферму. Рабочий класс – в почете у Царя. Он и опора, и сквозняк...
Дедушка. Какой сквозняк?! Он – полный штиль. До ветру ходит только в огород.
Бабушка. Дурак ты, старче. Цари хоть навсегда, но мрут как мухи. Рабочий люд плывет сквозь них, не ведая печали.
Дедушка. Устал, старуха, от твоих намеков. Ты пиво лучше жуй и помолчи.
Бабушка. Опять на двадцать пять желаешь сесть? Мне Костоправа на ночь пригласить, чтоб он послушал, какую лепишь ты во сне крамолу?
Дедушка. Народ, который отсидел свой срок, достоин высшей власти. Подамся я в цари. Пусть маузер дадут. Я несогласным объясню, почем фунт лиха.
Бабушка. Дедуля! Ты ж с блатными отсидел. А клеишь мне горбатого: мол, патриот я, и сознательный боец.

     Для особо приближенных к власти, вокруг костра устанавливают несколько рядов пластиковых стульев. Постепенно, пройдя сквозь рамку крамолоискателя, на них начинают усаживаться первые зрители. Среди них мы замечаем Отца и Селекционера. Они прекратили спор и прислушиваются к объявлению.

Радиоприемник. Наш Певец находится в эскорте сопровождающих указ Царя. Он голосом своим и пылом доложит в песне нам, о чем поют колеса экипажа.
Певец.
                Так вот и хожу –
                На вершок от смерти.
                Жизнь свою ношу
                В синеньком конверте.

                То письмо давно,
                С осени, готово.
                В нём всегда одно
                Маленькое слово.

Отец. Певец наш голосистый достоин премии Гослита.
Селекционер. Мне нравится, когда отец семейства так трезво мыслит. Как правы вы, что носите с базара партийные тома шедевров нюхотворных. А вот известно ль вам из книжки трудовой моей, что я до фермы был начальником Гослита, и диссертация моя: “Селекция талантов” - два Букера имеет и секретный гриф?
Отец. Вся ваша жизнь попала в точку. Хочу вам предложить одну бесспорную идею: ввести нам в школе курс селекции учебников и карт. Вот наша родина: всего лишь остров, но занимать она должна на карте целый мир.
Селекционер. Еще до казни я обнаружил, что Поучитель наш - пришелец чуждых нам миров...
Отец. А тот, кого нашли мы с Поучителем на дальнем берегу – его связной? Недаром Поучитель - конспиратор нас с Внуком затащил на берег прогуляться.
Селекционер. На ферме он ведет себя, по крайней мере, очень странно. Бубнит себе под нос, но в сене спрятали мы полиграф и выяснили: он якшается с нечистой силой.
Отец. Я знаю их повадки. Внедряются пришельцы в нашу жизнь, как коренные жители, как люди из народа...
Селекционер. Мы провели селекцию воззрений молодежи и поняли, что наше прошлое им всем по барабану.
Отец. И что  с того?
Селекционер. А то, что, вместе с Поучителем, пришельцы все помешаны на прошлом. Для них традиции - важнее сытой жизни.
Отец. Тебя и всех твоих собратьев понять я не могу. На той же улице, где хутор мой стоит, откроют вскоре филиал музея, где память на витринах будет донимать от скуки помутневшие глаза.
Селекционер. Наш Костоправ считает верным держать на привязи ловушку для пришельцев.
Отец. Когда насадим мы музеи в каждом доме, то школы сможем приспособить под консервные заводы. Консервы – лучший способ хранить у рыбы память о морской пучине.
Селекционер. Я слышал – дочь твоя рисует лозунги отменно. Ее поставим управлять музейным делом.

         Из-под арки “Министерства народных заблуждений” выходят на площадь Мать, Сын и Зять.

Мать. Скажу, что мужики – не вы! Чинушей надо брать нахрапом. Жаль, что ухват оставила я дома без присмотра.
Зять. Но нам же обещали: “Расслабьтесь, и чудеса на вас прольются”.
Сын. Хотели нас купить высокими словами о мировой войне и неурожае жирного планктона.
Зять. Вернее – подкупить! Они все время мне совали сто сорок пятый том речей Царя.
Мать. Они мечтают у всех доверчивых островитян скупить мозги по бросовой цене.
Зять. И мы – народ, позволим так задешево купиться?! Мозги-то нынче не в цене. Я слышал, что за тонну предлагают секс, к тому же – безопасный.
Мать. Пойдем в другое министерство, чтоб нас перекупили. У нас в запасе сердце и душа, иль лучше предложить им наши голоса?
Сын. Напрасно суетимся! Хоть мы и падкие на лесть, но нет же больше сил таскать ее дырявыми мешками. Что я скажу жене?
Зять. Ох, шурин, выбей бабе глаз, чтобы налево не косила. 
Сын. А если Поучитель с ней не спал?
Мать. И как я только родила тебя без глаз, и без ушей?
Сын. Но мне жена все время говорила, что Поучитель ей внушал любовь иного свойства.
Зять. Любовь – всего лишь способ продолженья рода нашего народа.
Мать. Совокупление с пришельцем – перитонит болезни крови.
Зять. Тому причиной – парус и пришелец.
Сын. А я скажу: не парус – парусия.* Пришествие грядет, и тот, кого нашли на берегу – знак нашему народу святого благовестия необъяснимых перемен.
Мать. Сынок, ты заговаривайся, но не до потери пульса. При чем употребление разврата твоей женой на маяке?
Сын. Да нет же, говорю! Пока не прибыл к нам пришелец, наш Поучитель был одним из нас. Но стоило ему найти того на берегу, как все переменилось. Теперь пришествия мы ждем совсем другого. Ты правильно, мамаша, тут толкуешь: моя неверная на маяке какую-то заразу подхватила.
Зять. Но это невозможно!
Сын. Вот невозможное и искалечит наш доверчивый народ.

    У самой трибуны за цепью охранников и снайперов присели Дочь и Невестка.

Дочь. Не знаю - мне сочувствовать тебе, или злорадствовать в душе?
Невестка. Мне Поучитель день и ночь твердил о чуде...
Дочь. Красиво говорил он о своей любви?
Невестка. Любил меня он беспорочно...
Дочь. Любил?! И ты позволила ему?!
Невестка. Не время перед казнью нам говорить о странностях любви. Я все-таки о чуде...
Дочь. Чего ты ждешь? Что от царя появится приказчик и назовет другое имя?
Невестка. Не знаю!
Дочь. А тот приказчик прямиком к тебе: “Мадам, вы можете для казни любого выбрать из толпы. И Поучитель будет жить!”
Невестка. Ты рассуждаешь как палач и изувер.
Дочь. Нет, дорогуша, - я говорю тебе, как жизнь. Ведь палачей и изуверов – она придумала за нас.
Невестка. Но я молюсь!
Дочь. Какому богу?

   На площадь прибегают Внук и Внучка. Дочь уговаривает охрану пропустить их.

Внучка (склоняется к матери и шепчет ей на ухо). Нам Гастарбайтер обещал, что в клетку он посадит бегемота, а Поучителя запрячет в тайнике.
Внук (склоняется к матери и шепчет ей на ухо). Чтоб Поучителя спасти – в указе надо имя изменить.
Дочь. Сыночек, ты с ума сошел! Меня же с Поучителем сожгут в одном флаконе!
Внучка (кидается на колени своей тете). Спасите Поучителя!

   На площадь с грохотом и пылью в сопровождении эскорта въезжает гонец Царя с его указом. Указ торжественно возлагают на пюпитр. С другой стороны площади из-под арки “Народный суд” въезжает повозка, запряженная бегемотом, на которой возвышается клетка, накрытая тентом. К трибуне подходит Костоправ и начинает поправлять цветы и лозунги.

Невестка (умоляет Дочь). Твой час настал!
Дочь (подходит к Костоправу). Я - автор лозунгов и песен. В один из лозунгов прокралась гнусная ошибка. Смотрите сами. Нет, нет, вот этот лозунг: “Живому человеку слава!” – написано же: “Жидому человеку слава!” А если царь увидит это первым?
Костоправ (бледный от страха). Немедленно исправьте!

    Дочь подходит к трибуне и исправляет лозунг. Заодно она исправляет одно слово в указе. В это время в карете, запряженной белым бегемотом, на площадь въезжает Царь и поднимается на трибуну.

Царь. Моя тронная предвыборная речь обращена к вашим сердцам, к вашим неравнодушным душам. Уверен, что наш народ обязан восстановить мое к нему доверие. После выборов, мы закатаем рукава, расправим сети, смажем механизмы народовластия. Мы же - великий остров, великий народ. Это не политика одного дня. Я приехал к вам, чтобы поговорить со своим народом о бездумном насилии, которое существует в наших головах, которое бросает угрозы на наши земли, на наши воды, и на жизнь каждого из нас. Это не относится к какой-либо определенной группе населения нашего острова. Жертвами насилия становятся, как рыбаки, так и едоки; как бедные, так и богатые; старые и молодые, знаменитости и никому не известные люди; бегемоты и их селекционеры; палачи и их жертвы. Самое важное то, что они – люди! Но получают ли эти люди любовь? Нужны ли они другим?
    Ни один человек, где бы он ни жил, и чем бы он ни занимался, не может с уверенностью сказать, кто пострадает следующим из-за какого-либо бесчувственного акта кровопролития. И, все же, это продолжается и продолжается на нашем острове. Почему?! И будет ли это насилие когда-нибудь остановлено? Будет ли ему положен конец? Когда жизнь островитянина без нужды отбирается другим островитянином, делается ли это во имя закона, или вопреки закону, одним человеком или бандой, один раз или несколько, в нападении или в ответе на нападение? Мы рвем ткань жизни, которую другой человек долго и с трудом ткал для себя и для своих детей. И неважно, когда мы это делаем, - обиду терпит весь наш народ. Но мы продолжаем мириться с все возрастающим уровнем насилия. Он растет, несмотря на все наши достижения и на заявления о высоком уровне культуры.
    Часто мы ведем себя самоуверенно и самодовольно, уверенные в своей силе. Как часто мы прощаем тех, кто хочет строить свою жизнь на осколках мечты других людей. Ясно одно – насилие порождает насилие, агрессия влечет за собой ответ. И только очищение общества может вылечить наши души от этой болезни.
    Вы учите человека ненавидеть и бояться своего брата, говоря ему, что он хуже, потому что у него не такой улов, не такая кровь или понятие веры, или он - сторонник другой политики. Когда вы говорите, что те, кто от вас отличаются, угрожают вашей свободе, или вашему благосостоянию, или дому и семье, - вы тоже учите людей противостоять другим не как сограждане, но как враги, которые не сотрудничают, а завоевывают вас для того, чтобы подавить и стать хозяевами.
    Мы продолжаем учить друг друга смотреть на наших братьев, как на чужаков. Это чужаки, с которыми мы живем на одном острове, но не в согласии. Это люди, которые находятся рядом, но не сотрудничают с властью. Наша жизнь на нашем острове слишком коротка, а работа, которую надо проделать – слишком большая для того, чтобы допустить развитие этого зла еще больше на нашей с вами земле.
    Конечно, мы не можем просто так от этого избавиться ни с помощью программ, ни с помощью законов, но мы можем вспомнить хотя бы ненадолго, что те, кто живут рядом с нами, - наши братья, и что они делят вместе с нами свою короткую жизнь. Они, как и мы, только ищут возможность жить счастливо и со смыслом, с удовлетворением от достижения своих посильных целей.
    Конечно же, наша общая судьба, наши общие цели могут начать чему-то нас учить. Конечно же, мы можем научиться, по крайней мере, обращать внимание на наших братьев, и мы могли бы еще больше стараться залечить наши раны и в наших сердцах, стать братьями и согражданами.
    А теперь разрешите огласить Указ Моего Величества для отступающих от благочестия и от тех принципов, которые я только что ясно изложил. “Учинить публичное сожжение (царь поперхнулся словом)... бегемота!”

    Костоправ, Чин и Селекционер подбегают к клетке и срывают тент. К изумлению народа и его Царя, в клетке мирно спит бегемот.

Все вместе. Ах!



                Картина седьмая

     На задворках фермы. В яме сидят Гастарбайтер, Я и примкнувший к ним Сатана.

Гастарбайтер. Дознание идет уж пятый день. Нет Поучителя: ни трупа, ни живого – кто нас осудит?
Сатана. Найдут живого – станет трупом. И черномазый – вслед за ним.
Я. А что, если найдут?
Гастарбайтер. Там зона. Туда и сталкеры не водят сумасшедших.
Я. Зона?!
Гастарбайтер. Так они считают – там космодром пришельцев. Но Поучитель их учил другому мифу: там бывший Райский сад, где под кустом познанья когда-то Ева родила прелестных крошек.
Сатана. Спасибо, черномазый, - я же вспомнил! С одним из крошек я побратался кровью. По наущенью моему он братика зарезал, а Господь меня лишь пожурил, и даже защитил от разъяренного папаши. А Соломон, который ждет и не дождется, когда отсюда ты слиняешь, мне тогда сказал: “Ты, Асмадей, всего-то Авелю помог поспешно удалиться от мира зла”.
Я. К чему ты клонишь, Сатана?
Сатана. Нет Авелям покоя на земле, где Каин правит бал. Моя заслуга в том, что лучших я стараюсь не допустить до жизни, или забрать их первыми к себе.
Я. К себе?!
Сатана. И у меня есть уголочек Ада, похожего на Рай. Там пара ангелов наивных всех ублажают и внушают: не вам пришлось вкусить все яблоки прогресса.
Гастарбайтер (обращается к Я). Опять ты бредишь? На, попей. Ты хочешь, почитаю я газеты, чтоб скрасить наше заточенье?
Я. Откуда у тебя газеты?
Гастарбайтер. На утреннем допросе мне Костоправ подсунул их: мол, почитай, как наш народ откликнулся на речь Царя.
Сатана. Оставил я в Аду очки. Какая жалость: не терпится и мне узнать про мой народ.
Я. И что там пишут?
Гастарбайтер. Народ в волненьи и смятеньи. Кому-то показалось, что Царь наш тронулся умом.
Сатана. Очки, очки! Зачем я их оставил?!
Гастарбайтер. Ты сказал: очки?
Я. Возможно, я.
Гастарбайтер. Ты угадал. Очки – всему причина. Наш Царь перед народом всегда являлся в авиаторских очках от “Ray Ban”.
Сатана. И я в таких летал на сход нечистой силы. И “К” не даст соврать, что мой прикид: очки – чернее черной ночи.
Я. Они же черные! Зачем Царю скрывать от подданных свои глаза?
Гастарбайтер. Чтоб спрятать от народа слепоту своих воззрений.
Я. Царь ослеп?!
Сатана. Незрячий Царь – народу не помеха. Страшней, когда ослепнет весь народ.
Я. Ну и пошляк ты, Асмадей! Цитируешь – то Бога, то – пророков.
Сатана. Когда ослепший Царь народ, погрязший в слепоте, ведет к сияющим вершинам – я один способен указать им верный путь до бездны.
Я. Зачем так ненавидеть свой народ, чтобы однажды дать ему прозреть?!
Радиоприемник. Гастарбайтер, на допрос.

    На задворках фермы в уютной пыточной Костоправ ведет допросы. Над столом Костоправа в центре висит портрет Царя, а по бокам – лозунги. Слева:

         Допрос под пыткой – царица доказательств!

и справа:

        Признание под пыткой – победительница
 невиновности!

Костоправ. Я на свиданье с вами, милый раб, хожу, как на работу. Но где взаимность? Моим признаниям в любви вы не даете ход. Где Поучитель? Не надо снова нам винить Селекционера за то, что бегемотов он так ловко дрессирует: мол, научил он их самих и клетки открывать ключами.
Гастарбайтер. Когда мы на рогах вернулись с площади в компании пришельца, увы, под тентом клетка битый час внимала безмятежно царскому указу.
Костоправ. Мои эксперты здесь, на ферме, унюхали духи из рыбы №5.
Гастарбайтер. На ферме рыбьих потрохов...
Костоправ. Заткнись! Мы выследили: лишь одна Невестка льет их на себя без меры, и без края.
Гастарбайтер. Невестку я не видел и не нюхал. А вот свояк ее, Зятек  достопочтимый, все время в латах сторожил чужие слухи о пришельцах. Он бегемотов всех достал своим копьем.
Костоправ. Копьем?! Кто смел с оружием по острову бродить?! Наш комитет лицензий не давал.
Гастарбайтер. То не копье, а реквизит. Заезжий театр, который пел нам “Парсифаль”,* оставил острову в наследство и копье, и ноты.
Костоправ. А что, твой новый друг, действительно, - пришелец?
Гастарбайтер. Он больше тянет на беднягу-моряка, по пьяни прыгнувшего в водную пучину. От белой, черной и цветной горячки бывают и почище заблужденья. Во сне он бредит о Мессии, все время поминает, упаси нас, Бог, он сатану премерзкого в очках, и с ним часами спорит на святые темы. 
Костоправ. Узнаешь больше – стукани. Я снижу пыточные вольты до двухсот с хвостом.
Гастарбайтер. Всегда на страже я всех чаяний народа, так приютившего меня.
Костоправ. Зови сюда пришельца.

      Гастарбайтера уводят, и вскоре в пыточную приводят Я. За его спиной прячется Сатана.

Костоправ. Мне Гастарбайтер доложил, что ты якшаешься с нечистой силой?
Сатана. Ну что за языки такие у людей?! Ведь, может быть, из всех сотрудников по ведомству чертей, я самый чистоплотный в помыслах своих, и самый чистый в исполненьи важных поручений...
Я. Воды морской я нахлебался вволю. С тех пор все время черт стоит перед глазами и портит воздух бреднями своими.
Костоправ. На Конституции клянусь, что Сатану я и не вижу, и не слышу. А мой устав партийный мне запрещает упиваться курам на смех и до зелененьких чертей.
Сатана. Скажи ему, что член его весь в волдырях от проституток. И если делать нечего ему – себе пусть в задницу засунет свой устав партийный.
Я. Наверное, ушами я ударился о воду...
Костоправ. Ох, зря, пришелец, ты ко мне питаешь неприязнь и отчужденье. И я ночами звездными не спал, и песни у костра я пел, и девушек склонял к любви и созиданию детей. (Неожиданно из стола достает гитару и поет)

                Клубились тучи, ветер выл,
                и мир дышал распадом
                В те дни, когда мы вышли в путь
                с неомраченным взглядом.
                Наука славила свой нуль,
                искусством правил бред;
                Лишь мы смеялись, как могли,
                по молодости лет...

Свой я, свой! Вылей воду из ушей.
Я. Но песен в хоре я не пел. Я хора сторонился, как герой. И кто поверит, что так отвел я гибель от себя. Но, по невезенью, здесь напоролся на народный хор, и по законам драмы ждет меня теперь петля или костер.
Сатана. Кто право дал тебе распоряжаться личной жизнью? Ты вот помучайся, как я, хлебни народной самостийности сполна, - потом получишь вексель от меня на право умереть с приплясом и притопом.
Костоправ. У нас по острову ползут немые слухи, что кто-то хочет опорочить наш народ. Они твердят в своих листках подметных, что воду он таскает в решете, песком он закидал морские дали, от рыбы ест одни лишь плавники, и научился гнать первач из собственных страданий. Он духом крепок, как скала, а сердцем нежен, как невеста. Доверчив, как щенок, но крепок он смекалкой, а песни как поет! И всякой нечисти он спуску не дает. А как ломает он чертей, смутьянов-либералов!  А голосует как! Не надо урн, и ЦИК не надо, и уж подавно - эксит-полл! Да что там сто! И до двухсот процентов голосов народ наш достигал на выборах Царя!
Я. Общался с вашим я народом слишком мало, чтоб поддержать ваш пыл...
Костоправ. Из бегемотов сделали флешмоб, чтобы Царю испортить аппетит. Узнаю только я, что ты - пришелец, в бетон велю замуровать нещадно. И там ты будешь истуканом Хейердала стоять на солнцепеке день и ночь.

     В пыточную вводят на допрос Сына и Зятя. Они оба взволнованы и кричат друг на друга. Не обращая внимания на Костоправа, Зять грозит Сыну копьем, а тот защищается, как щитом, - сводом пергаментов.

Зять. Конечно, мой народ древнее! Еще сто тысяч лет назад во льдах, степях и на откосах мы мамонтов ловили на мормышку.
Сын. А мы...! А наше племя еще сто десять тысяч лет назад острило стрелы с трех сторон!
Зять. Вы примитивные, как бронтозавры. Сто двадцать тысяч лет назад в пещерах на стенах и галереях наши предки всем на забаву рисовали картины маслом, добытым из одомашненных моржей.
Сын. Не маслом - салом провонявшим! Доказано (и артефактов уйма): еще задолго до пещер, народ наш день и ночь ковал коварные мечи и углеродистые копья, но выходили всё орала.
Зять (визжит). Мы - недостающее звено! Уже как полмильона лет, на дне морей и на вершинах сосен воздвигли наши братья пирамиды - на зависть всем инопланетянам.
Сын (бьет Зятя фолиантом пергаментов по голове). Мы семь мильонов лет тому назад изобрели пенициллин, презервативы, и орган, и уж поверь – сам Себастьян нам переписывал вручную ноты.
Зять (протыкает фолианты копьем). А вот и нет! Не вы, и не евреи придумали Творца! Когда еще Всевышний был только на сносях, а наше племя уж молилось и в синагогах, и в церквях... 
Костоправ. Заткнитесь оба и садитесь! Вы день и ночь стояли в оцеплении преград и клялись: даже мышь не проскользнет у наших ног. Так кто ж тогда нам Поучителя сменил на бегемота? 
Зять (громыхая копьем). Все зло на нашем острове - от инородцев и пришельцев.
Сын. Селекционер на ферме - бог и царь. С него и спрос, с него ответ! Пусть нам ответит на костре, пылая, как так случилось, что из сотен бегемотов ни один не выступил на конкурсе поэтов? А что мы видим на доске почета в приемной у Царя? Наград и премий у нежвачных намного больше, чем у трудоголиков-акул, истерших перья-зубы об редакторов живых журналов.
Костоправ. Юлить не надо! Твоя жена - любовника и властелина тяжких дум о совести и сраме - пригрела у себя меж ног. Есть мнение притронных приживал, что именно Невестка заговор сплела из нитей состраданья.
Зять (переломив копье через колено). Пока не будем мы готовы своих любимых и родных сдавать на бойню за отступленья от народных правил жития, трухою изойдет страна родная.
Сын. Не сдам жену на бойню! Пусть суд докажет мне ее измену!
Костоправ. Вот этот выбор – то, что надо! Наш Царь всегда за правый суд. И судьи у него – все, как на подбор. Царь и моргнуть в трапезной не успеет, а у судей готов уж приговор.
Сын. Надеюсь на присяжных, небеса и справедливость...
Костоправ. Я слышал от Царя, клянусь – собственноручно, что даже приговор несправедливый – всего лишь закорючка на бумаге. А, лучше, уповать на Божий суд. С ним и на зоне веселей валить акулам зубы.

     В пыточной на допросе сидят Дедушка и Бабушка. Они плохо слышат, вопросов следователя не понимают, но, зато, имеют свое мнение на любую ими же высказанную мысль.

Костоправ. Я видел вас на площади, пригретых у костра. Наш Царь издал указ: “Найти того безумца, который смел отважиться Царю подсунуть бегемота!” Что скажете под пыткой?
Бабушка. Я помню время на заре времен, когда все бегемоты ходили строем вкруг костра и пели полковые песни.
Дедушка. Мне кажется, что клетки надо делать на заказ за океаном. А вместо прутьев – ставить жерла пушек.
Бабушка. Мое-то жерло хоть иссохло, но я могу еще родить Царю на радость.
Костоправ. Невестка ваша, правда, с Поучителем якшалась?
Дедушка. В замки на клетках надо прятать бомбы с неразглашаемым секретом. Ворюга ключик - тюк, и фермы нет!
Бабушка. А если точно посчитать, родить могу я аккурат на рыбий праздник.
Костоправ (теряет терпение). Все говорят, что найденный пришелец склонил Невестку к тайным мыслям. И говорят еще, что прямо на глазах народа, Невестка с Поучителем спала у вас на печке...
Бабушка. Невестке надо дать отгул. Наш хутор весь завшивел. Тунцы не кормлены, а муравьи играют свадьбу прямо на обеденном столе.
Дедушка. Селекционеру нашему придется из фермы изготовить цирк. А сам он может стать почище Копперфильда – слыхал я о таком масонском трюкаче. Гудини может даже распилить Царя...
Костоправ (взревел). Какой еще Гудини?! Ты говори, но меру знай словам!
Дедушка. А кто их, инородцев, разберет? По ним костер наш плачет тыщу лет. Отцы их - древние раввины, так замутили кабалой весь белый свет, что даже стала в океане исчезать вода.
Бабушка. Невестке я сто раз сказала: один ребенок – не семья. Не хочешь ты родить от Поучителя мальца, так пусть он переспит со мной. Рожу ребеночка – пусть мне на старости исподнее меняет каждый час.
Костоправ (подписывает бумагу). Я вас двоих отправлю мыть хвосты у бегемотов!
Дедушка. А, лучше, бегемотов нам творить из глины. Ты пальцами нажал и вставил им мозги - хоть в задницу, хоть в пузо.
Бабушка. Какая глина?! Из бегемотов надо делать колбасу. Ведь колбасе мозги – зачем? Вот Поучитель был с мозгами, а что теперь?
Костоправ (орет). Вон отсюда!
Дедушка. Напрасно так, служивый, ты серчаешь! Царь всегда не вечен. Глядишь, и мига не пройдет: был человеком ты - вдруг бегемотом стал. Та рыжая, что зад твой обласкала, тоскует: слишком долго ты дознание ведешь. 

     Уже за полночь. В пыточной появляются Отец и Мать. Костоправ настолько одурел от предыдущих клиентов, что от усталости клюет носом, пьет рыбью водку, и только изредка вмешивается в перекрестный допрос, который ведут друг против друга Отец и Мать. 

Отец. Ты со своим ухватом мучительно профукала народное призванье быть народом. Ты к жизни у печи всегда стояла задом! Где ты была, когда Невестка сына твоего водила за интимные места?!
Мать. Не ты ли, вместе с Поучителем, припер пришельца – смутьяна, инородца и вредителя народной власти?! Ведь для таких как он – закон не писан на камнях, а хоронится в бочках крови невинно убиенных. Выходит, ты Царю не предан, и (уж не мне ли то не знать?) во сне однажды пытался даже отважиться на собственную мысль.
Отец. Я сына...
Мать. Сыночек твой весь проржавел от философии заезжей. Не ты ли с ним все ночи напролет перцовкой заливаешь враждебные народу голоса? Ты лучше Костоправу покажи билет! Уж третий день не платишь ты партийных взносов.
Костоправ. Наш Царь настолько прост и хваток, что, даже, от радений все время забывает пригубить краюху хлеба с океанской солью. А взносы отдает он скульпторам на сотворенье новых истуканов.
Мать. Наш Царь всегда безумно прав. Нам истуканы жить и фермы строить помогают. А ты! Когда последний раз ходил ты к истукану поговорить за жизнь, душою поделиться?!
Отец. Я бы пошел, но как я на тебя оставлю без присмотра нашу дочь? Ты видела тату вокруг ее пупка? Там солнце испускает запрещенный свет! Вдруг вырвется наружу из рыбацких джинсов!
Мать. Народ наш мылом не корми, дай только посмотреть парады и салюты. Дочурка наша научилась рыбьи пузыри пускать в глаза народу. И ты бы с ней пошел на баррикады.
Отец. Я бы впрямь пошел, но знамя, сотканное из рыбьих пузырей, из ослабевших рук у падшей дочери всегда выхватывает мать.
Костоправ. Наш Царь у знамени в полку...
Отец (обращается к Костоправу). Ты больше рыбную не пей. Ведь не в полку наш Царь – в долгу!
Костоправ. В долгу перед народом!
Мать. Я брошу свой ухват и в праздный день подамся бюллетени гладить утюгом на избирательный участок.
Отец. Зачем их гладить? Их надо, мать, бензином мыть, чтоб у костра не закисало пламя.

                Картина восьмая

     На площади, где еще недавно огонь ждал своей участи, стоит шатер Верховного Суда. Сегодня, с утра пораньше, начнется суд над Невесткой. Она обвиняется за связь с Поучителем, который сумел (с ее помощью) подменить себя на бегемота. Среди суда присяжных мы видим знакомые нам лица: Селекционера, Дедушки, Бабушки, Матери и Сына..., или наши глаза нас подводят: Мать и Сын, вроде, сидят на скамейке свидетелей, вместе с Дочерью и Зятем. Среди обвинителей (во главе с Костоправом) и защитников (кажется, что среди них - все тот же Сын) тоже можно было бы угадать знакомые лица, если бы они все время не бегали к Судье (даже парик из мочала до плеч не мешает разглядеть в нем Чина) с доносами и клеветой друг на друга и на подсудимую. В большой клетке стоит Невестка, прикованная наручниками к прутьям. Рядом, в клетке поменьше, скорчившись на полу, сидят Гастарбайтер и Я. Сатана, хоть и вместе с Я. (он может беспрепятственно пролезать сквозь прутья клетки), появляется за спиной любого, находящегося в шатре Верховного Суда. Гастарбайтера и Я. прямо не судят, но косвенно считают их заговорщиками. Секретаря в Суде нет, так как после исправления царского указа, вся бумага на острове арестована и казнена на костре. Поэтому Суд ведет Радиоприемник.
 
Радиоприемник. Наш Царь подумал (ведь для царей закон не писан), что приговор Невестке обязан быть исполнен еще задолго до суда. Пришла депеша с угадайкой: сумеют ли присяжные по справедливости понять Царя? И как монолитной спайке власти и народа стать нерасчленимой? Невестке, трижды подсудимой, высокий суд дарует право еще немножечко дышать, как рыбе на песке.
Сатана. Как жалко, что Невестке еще задолго до суда я не сумел помочь скатиться в бездну Ада.
Чин-судья. Прошу народ, ликуя от решения суда, столы и стулья не ломать и самосуда не чинить.   
Радиоприемник. Прошу всех встать и охранять закон до белого каления.
Костоправ. Учитывая, что тело Поучителя исчезло в наших головах, как призрак и предательский туман, вершить наш справедливый суд придется над его сторонницей - Невесткой. Кто мог еще на плечи взгромоздить слепого от рожденья бегемота и притащить его (еще и с клеткой, да с пол тонной сена на горбу!), и бросить бедное созданье под ноги Царю?
Сын. Возражаю, Ваша честь! Конечно, бегемота можно за ноги держать, но клетку без страховки и ремней едва ли можно унести. Ремней же и страховки никто не обнаружил. Раз нет улик, то нет и приговора. 
Чин-судья. Улики при желании найдутся. Но зачем? На кой нам черт нужны ремни, когда мотивы преступленья у подсудимой на лице?
Мать (кричит с места). Не там мотивы коренятся у неверных жен! Их ультрасаундом придется поискать у ней меж ног!
Сатана. Проверки эти – порожденье Сатаны. Мой шеф всегда за таинство зачатья! Мы с Ним по-братски разделили две ноги у женщин: Он – за любовь одной ногой, а я - за похоть у другой.
Костоправ. У нас есть снимки с камер наблюдений. На них отчетливо видны у подсудимой и тоска, и похоть, и что страшней стократ - враждебная Царю прическа.
Сын. Еще бы им не быть! Я сутки напролет ловил пришельцев. Каюсь я: не вовремя отлынил от супружеских законов ласкать без устали жену.
Радиоприемник. Прошу не загрязнять народные мозги теорией любви и размноженья.
Сатана. Народ у вас престранный очень: он в Бога верит, а живет со мной.
Зять. Кто нашу рыбу научил ходить налево?! Едва приперли мы улов, и спиртом сполоснули плавники – проснулись: рыба снова в океане и надрывает животы своей икрой.
Чин-судья. Кто отвлекается от приговора – сам сядет за решетку!
Костоправ. Беда на остров наш свалилась в образе пришельца. Он мутит воду в Океане и наш песок своим народом величает.
Сын. Ваша честь! Я снова возражаю. Центральным институтом рыбы во главе с Царем недавно утром расшифрован древний текст на каменных скрижалях.    Давным-давно, еще до истуканов, на остров наш обрушился потоп. Но лишь ушла вода обратно восвояси, причалил к острову ковчег. В чешуе, как жар горя, вышли три богатыря, все красавцы удалые, великаны молодые. Старший – Сим, родил семитов. Вот и наш (показывает на Я.) семит – потомок он ковчега. Какой же он - пришелец?! Он - жертва наций и Всемирного потопа!
Сатана. Сынишка не на шутку разошелся. Готов Невестку он прикрыть подлогом. Семиты все – смутьяны и пришельцы! Они же оккупанты и разорители чужих морей.
Костоправ. Я требую из зала Сына удалить! Он весь пропитан запахом жены.
Радиоприемник. Высокий Суд. У прокуратора имеется и справка о проверке запаха Невестки на лжедетекторе, а также взято из-под мышек по пять мазков. Эксперты и детектор лжи считают, что запах от нее - смутьян и богохульник.
Сын. То был не запах от нее, а праведный катарсис.
Чин-судья. Быть может, в зале есть катарсилолог?
Селекционер. Имею докторат и семь заслуженных наград по оной теме.
Радиоприемник. Доложите Высокому Суду экспертные оценки.
Селекционер. У древних истуканов катарсис означал не очищение страстей, а очищение желудка. Вот так и надо понимать семитов: несут они на остров наш не нравственный закон, не дух - а плоть, не смысл - а жизнь. Отсюда - запах от Невестки. Ведь только плоть способна дурно пахнуть.
Костоправ. Прошу вкатить вагон народных волеизъявлений. Кто сможет Суд присяжных лучше удержать от праведного гнева?!
Сын. Давление на суд! Попранье процедуры.
Мать (кричит с места). Вестимо, дура! Не письма про любовь ей надо было по ночам писать, - на Поучителя доносы.
Сатана. Доносы – мой конек. Уж сколько я их накатал наверх! Наш Главный судия со счета сбился.
Сын. Прошу я допросить свидетелей: Гастарбайтера и скрытого семита.
Костоправ. Возражаю, Ваша честь. Никто не отменял Закон о расе.
Зять (очнувшись от состояния полудремы). Я требую свободы слову! И пусть, цензуру заклеймив очередным пиаром, наш Царь дарует себе волю прощать безвинных бегемотов!
Мать. Уймись, зятек. Чужую кровь мы отторгаем! В своей семье мы разберемся сами. Как дочь родную на закланье, я отдаю Невестку правому суду.
Сын. Мне стыдно слышать, мама, твои безудержные речи. Я знаю: ты ходила за советом к истуканам. У них же - каменное сердце! Когда под сердцем я лежал твоим, то песни слышал о любви. Теперь же, вместо сердца у тебя - ухват!
Чин-судья. Мамаша с сыном! За недозволенные протоколом речи я арестую ваши мысли! Я должен не согнуться под законом. Пусть нам пришелец поклянется, что он - простой моряк, но только выпавший из судна.
Я. Готов был я соврать, иль что-нибудь придумать, но прошлой жизни я лишен по настоянью автора романа о путешествии сюжета в потусторонний мир. Я не апостол Павел, не Эней, и не достоин ни в малейшей мере внимания высокого суда. Мне дайте волю - я сойду в страну теней, где и сойду тихонечко с ума.
Сатана (за спиной Я.). Ты не боишься, что судье я мигом нашепчу на ухо, как ты все врешь и не краснеешь. Сюжетом двигаешь не ты: мы с “К” – тандем, и с ним давно решили полюбовно: когда твои мозги, - слепые от рожденья, казнить иль миловать.
Костоправ. Я требую пришельца сжечь - с Невесткой заодно! Ущерба острову не будет, зато очистим нашу жизнь от скверны. А Гастарбайтера - повесить! Пусть наш Селекционер научит бегемотов обходиться без прислуги.
Сын. Через неделю – выборы Царя. Не слишком ль много кровушки прольется из его короны?
Чин-судья (стаскивает с головы парик и утирает им взопревший лоб). Я слышал, что наш Царь радеет за пришельцев как родной отец. На выселках он из бараков перестраивает дачи, куда мы и поселим нашего пришельца. Там - море целины и целина морей. Там волны ждут своих первопроходцев с плугом.
Костоправ. А Гастарбайтер...?
Чин-судья. Пусть он возглавит комитет надзора за правильным горением костра.
Мать. Доколе можно ждать пустого приговора? Впишите ее имя, и конец порочной связи. Тогда мы сможем сжечь Невестку прямо в зале.
Радиоприемник. Вы что – все охренели?! Мы лишь вчера белили потолок!
Сын. Точней не скажешь – охренели! Нет доказательств, нет решения суда, а вы ее уже готовы сжечь!
Сатана. Ответственность беру всю на себя. А ваш народ высоких дум стремленье пусть тоже валит на меня!
Костоправ. В свидетели я вызываю сам себя. И обращаюсь я к присяжным. Я туз козырный спрятал на десерт. Письмо! (Показывает письмо присяжным, Высокому суду и залу). Печать графологического института. Сличенье стиля, исключение подмены. Письмо от... бегемота, которого Невестка притаранила на площадь. Вот подлинная подпись! Он сам пришел с повинной. И что в письме? Признание не смоешь рыбьим жиром. Невестка все организовала, и все исполнила сама. К тому ж, она неоднократно по дороге оскорбляла бегемота. Она ему пообещала скрыть его роман с единственной на острове козой.
Радиоприемник. Неоспоримую улику подшейте к делу.
Сатана. Я разговаривал с козой. Мы с ней же – родственные души. Она пожаловалась мне, что тяжесть бегемота – намного тяжелей превратностей любви.
Чин-судья. Прошу присяжных удалиться для вынесения вердикта. 
Сын (кричит). Пусть назовут мне имя бегемота!
Костоправ. Кажется, - Варавва.
Чин-судья. Не будем ждать согласия присяжных. Дадим Невестке что-нибудь сказать в конце концов.
Невестка. Конец мой близок...
Крики в зале. Смерть еретичке!
Невестка. На нашем острове, и в небесах над ним, святые – это истуканы. Кричать, молить и каяться камням мне не пристало. Есть лишь единственный в подлунном мире, кто готов меня услышать. К тебе я обращаю, Царь, надежды на спасенье. Ты лучше своего народа, хоть и на трон помазан его волей. Когда огонь охватит мой последний взор, то перед ним в сиянии костра стоять ты будешь, проливая слезы состраданья. Но даже ты, любимый Царь, бессилен праздника лишить народ. И если Поучитель оказал влиянье на меня, то лишь в одном: народ всегда, везде, во всем не ошибается вовек. Народ наш прав в годины испытаний, и в плясках на костре побед. И если заведется в нем червяк сомнений, то наш народ ему на горло наступить всегда сумеет. Прощай, мой муж! Прощай, мое дитя! Вы знаете традиции костра. Я не уйду от вас. Из искр моих на небесах зажгутся звезды.

                В зал возвращаются присяжные с вердиктом.

Чин-судья. Для оглашенья приговора прошу всех встать. Виновна!
Радиоприемник. Приговор - сожженье на костре.
Крики в зале. Смерть! Смерть! Смерть! 

      Все, находящиеся в зале, бросаются на сцену, и, по давней традиции островитян, забрасывают судью и присяжных букетами цветов.

                Картина девятая

     На площади, где еще недавно костер сжег Невестку, стоит будка. Это - избирательный участок. Сегодня на острове большой праздник – выборы нового старого Царя. Радиоприемник непрерывно ведет репортаж, пристроившись рядом с будкой. Все, покидающие участок, после голосования немедленно попадают в ловко расставленные сети антенн Радиоприемника.

Радиоприемник (к Зятю). Известно нам: вы - преданный служака своему Царю. Кому сегодня вы отдали голос сердца? 
Зять. Голосовал за нашего Царя. Причин тому немало. Во-первых, Царь мне лично обещал вручить копье из рыбьей кости. Ведь старое от ветхости сломалось об колено. А, во-вторых, я предан одержимости Царя, ведь он – фанатик крепкой власти, уверенный в себе, как истукан, и правит миром он по праву.
Радиоприемник (к Бабушке). Как, несмотря на древний возраст, вы не покинули участок, пока не удалось найти вам бюллетень и урну? Кого украсил ваш непревзойденный голос?
Бабушка. Были когда-то и мы серебристой кефалью. Прыщавой девушкой бродила я в мечтах по берегам морей. Я помню, Царь (была тогда в моей душе ненастная погода) подумал вслух, при сборище народа, что горе - от ума, и лучшей радости ему и не сыскать, чем стать безумным и страдать падучей. И, от его истерик, в океане рыба вся забилась в щели коммунальных кухонь. Ту, что сбежать иль спрятаться в кастрюлях не успела, Царь засадил за проволочные сети. Теперь ты сам сумеешь мне ответить, кому я голос отдала - и девственность свою ему б я тоже подарила.
Радиоприемник (к Селекционеру). Вас знает мир от края острова до края, как представителя народного ума. Не одинок ваш голос - ферма с вами. Кому все ваши подопечные отдали голоса?
Селекционер. Конечно же, - Царю! Он обещал с балкона царского следить за поголовьем бегемотов. Но, главное: мы приступаем по его указу к селекции животных с белой кожей. Начнем мы с крокодилов.
Радиоприемник. Но как это возможно?!
Селекционер. Берем простого крокодила подотряда грюн и вешаем за хвост недели на две. Не кормим - лишь рассказываем сказки про гены и наследственность. Царь защитил уже две докторских по этой теме.
Радиоприемник. И что?
Селекционер. Так всем понятно: уж через месяц крокодил седеет, а через год становится белей луны.
Радиоприемник (к Матери). Все знают вас, как прародительницу рода. Сам Царь однажды намекнул, что родом он из детства. Откройтесь нам: не ваше ль лоно – роддомом числится у нашего Царя? Всего один ваш голос, и Царь навеки легитимен. Позвольте мне припасть к руке, которой только что коснулся бюллетень.
Мать. Я лучше вам поведаю о детстве нашего Царя. Я к Поучителю его свела в закрытый класс. Его в два счета окружили (вы уж мне поверьте) не друзья – а юные садисты. Мальчишку унижали и травили, дразнили слабаком; с него штаны спускали для сексуальных игр. Он одичал, от страха почернел, покрылся весь коростой. Среди себе подобных, он во всей Вселенной, был так же одинок, как Бог, как Царь. Как я страдала! И теперь мой мальчик все еще один. Я голосом слабеющим своим хотела поддержать слабеющую власть. Пусть будет он здоров, мой мальчик.
Радиоприемник (к Дедушке). У нас на радио в дежурной стенгазете написали, что вас семь раз хватал удар за правый клапан сердца. Вы так и не смогли смириться с гибелью Невестки на костре? И так вы ослабели, что, правда, бюллетень вам подвозили на тележке?
Дедушка. Подонки - журналисты и бандюги. Как и политики: продажны, беспринципны. Да, был инфаркт! Вот и рубцы еще остались на коленях. Но в вашу стенгазету я б побрезговал селедку завернуть. Собрался я с чужой старухой душу отвести, глазея на костер...
Радиоприемник. Переживали?
Дедушка. Из-за Невестки? Что я Невестке? И что мне гадина Невестка? Я клял судьбу, но прежде  - свои предательские руки. Два дня искал, куда старуха задевала четверть рыбьей водки. Представить трудно: под крышей, за трубой. Все дальше было как в тумане. Разбилась четверть! Не сдержали руки. Как тут инфаркту не сплясать на стариковском сердце?! Вот вы все врете про высоты духа и прогресс. Но я ни разу не услышал, что выше нашей крыши духа нет. Мою ж Невестку – поделом сожгли. Опять же, виноваты – вы! Кто провонял ей уши о бессмертье идеалов? Поверить невозможно! Но я - свидетель и даже подержал в руках лопату. Невестка, с Поучителем на пару, в центральном огороде взялись копать колодец “Happy end”. Поверили, что весь народ припрет туда свои молитвы. Но жизнь плевать хотела на идеалы их и в розницу, и скопом. И наш колодец стал веселым Луна-парком, куда съезжается народ, чтобы плевать от всей души на счастье без конца.
Радиоприемник. Так удалось вам все же прикоснуться к бюллетеню?
Дедушка. Какая ж ты, железка, сука! Я был единственный, кто получил автограф от Царя.
Радиоприемник. И где автограф? Будет всем подарком его услышать.
Дедушка. Так он же был на бюллетене! Так что, мы за Царя голосовали вместе: и Царь, и я.
Радиоприемник (к Сыну). Скорбим и уважаем ваши чувства. Я слышал сам, что вы не смели от жены (когда она горела на костре) ни взгляда отвести, ни сердца. И, все же, вы пришли на избирательный участок. Так вы согласны с волею народа?
Сын. Голосовал я против всех.
Радиоприемник. Но Царь убрал графу такую...
Сын. Я - против всех Царей! Уже пять лун, как я бреду на берег и, весь в бреду, склоняюсь к истуканам. Во всем подлунном мире, они - последние мои друзья. Я с ними говорю о жизни, смерти и любви.
Радиоприемник. Что? Камни возопили и научились говорить?
Сын. И даже – больше. Они не строят из себя людей. Но есть один – среди камней, кто обратился ко мне с просьбой: ему необходимы руки. Хотя б его устроила всего одна рука.
Радиоприемник. Но зачем?
Сын. Он, видимо, считает, что нашему народу сильная рука не повредит.
Радиоприемник. И на каком вы языке общались с истуканом?
Сын. С тех пор, как звезды приняли в свою семью мою жену, я вынужден покинуть отчий дом и странствовать внутри себя. И сердце, и душа мои окаменели и стали продолженьем жизни истукана. А что касается общенья с ним и языка... Я убедился, что Ложь всегда нам лжет на сотнях языках. Жестокость же - не отстает от гнусной Лжи! Жалею об одном: моя жена пренебрегла любовью ради фальши героизма. Она старалась для народа и верила в Народ. Стремилась быть его надеждой и опорой. Но Суд постановил: она - пришелец и народный враг. Ее сожгли за связь с пришельцем. Ведь Поучитель для народа всегда был чужаком.
Радиоприемник. Да, при аресте, в его квартире нашли подложный паспорт с графою пятой – финикиец. Невестка знала обо всем, но клюнула на это...
Сын. Но у меня мильоны доказательств: моя жена всегда была верна моей любви.
Радиоприемник. Любви, иль вашей плоти?
Сын. Я обожал ее, служил любым капризам. А голос мне твердил: твоя жена вне всяких подозрений!
Радиоприемник. Чей голос?
Сын. Моей любви. Как мог предать я наше первое свиданье? Она была цветком невинным, и в памяти моей такой осталась навсегда.
Радиоприемник (к Дочери). Все знают вас, как рисовальщицу плакатов. В какой же цвет окрасили вы голос на участке?
Дочь. У нашего Царя безмерная палитра. Никто не знает - он смеется или плачет; страдает он, или ликует; ревнует к Богу, или наш Всевышний сам к нему ревнует. Любовь народа ведь к нему безмерна! Он зряч и слеп. Он лют и добр. Он - разрушитель и творец. Царь жив, пока народная любовь к нему переполняет океаны.

                Картина десятая 

    Задворки фермы. Сторожевая будка. Безлунная ночь. Остров спит. И только крохотный огонек от светлячка освещает спичечный коробок, на котором Поучитель начертал план побега. Я. и Сатана вглядываются в тайные знаки и ничего не понимают. Гастарбайтер не хочет терять новых друзей, и его черное лицо в черноте ночи светится унынием.

Гастарбайтер. Я раньше был чистильщиком у бегемотов, теперь меня повысят до кормильца белых крокодилов. Пройдет немало поколений, и стану я таким, как все. Возможно, даже побелею - на зависть альбиносам-крокодилам.
Сатана. Но душу добела ты не отмоешь.
Гастарбайтер. Изыди, сатана! Моя душа – белей стыда, снежней кудрявых облаков. Она всё непорочней год от году.
Я. Я рад, что вы так подружились. Но если верить плану...

    В крохотном окошке будки появляются едва различимые глаза. Это Внук и Внучка под покровом ночи пробрались на ферму. Гастарбайтер открывает им двери.

Внук. Сосуд надежно спрятан в хаосе камней.
Внучка. И стерегут его два чудища морских.
Гастарбайтер. Но Поучитель начертал на плане, что без сосуда невозможно найти дорогу к истукану.
Сатана. Черт с вами! В путь! Я вам из чудищ сделаю салат.

      Сатана, Внук и Внучка уходят. Вскоре раздается вой сирены. И тут же в будку вламываются Костоправ и Зять.

Костоправ (достает бумагу). Вот расшифровка ваших мыслей. И день, и ночь они твердят о боли, страхе и порочности методик воспитанья бегемотов. Я так и знал: виной всему - пришелец.
Зять. Считаю: наградить его плетьми и в карцер.
Костоправ. Сирена засекла детей. Зачем сюда являлись Внук и Внучка?
Гастарбайтер. Детей не знаете? Все норовят чего-нибудь украсть. А прошлый раз хвосты связали бегемотам и помешали им плодиться.
Зять. Я дочке накручу хвоста. Совсем отбилась от народа. 
Я. А, может быть, народ отбился от себя, и больше некому детей его от жизни - безжалостной и нудной, защитить.
Зять (верещит). Ну чем же для тебя, пришелец, народ наш недостоин Бога?
Я. Я слышал, как в ночи шептались истуканы. Мол, у народа лоб окаменел и кровоточит, когда его он расшибает о свой великий путь.
Зять (верещит еще пронзительней). Зато мы рыбьими хвостами заполонили белый свет!
Гастарбайтер (неожиданно сникает). Я сам который день не сплю. У партии Царя есть документ, что смерть во сне приходит и страхом убивает человека.
Зять. Я не устану повторять: пришельца с черножопым снова в яму, и наградит вас Бог сном без конца и правил.

      На задворках фермы. В яме вновь сидят Гастарбайтер и Я.
    
Гастарбайтер. Что за манера у пришельцев совать свой длинный нос в чужой народ?! Теперь побег тебе не может и присниться.

    В яму возвращается Сатана. Ему это легко проделать, так как он при желании даже может превратиться в муху.

Сатана. Я истукана смог подмазать лестью. Он наконец-то от меня услышал правду. Ему сказал я: “Ты не камень. Ты – инопланетянин. Вас всех оставили стеречь посадочные базы на земле. Как только прилетят твои собратья – они вас оживят и наградят почетом и гаремом”. И, значит, для побега путь открыт.
Я. Заткнись, исчадье Ада. Ты не видишь - мы снова в яме. Теперь не почва под ногами, а лишь пустые хлопоты и несколько молитв.

    В яме гаснет последний источник света – маленький светлячок. В темноте раздается крик: “Пришельца на допрос”. Когда свет вновь появляется, то мы уже вновь находимся в пыточной. Костоправ пьет рыбий жир и курит гавайскую сигару. В пыточную Зять вводит Я.

Костоправ (показывает на бумагу). Тебя сожгут, едва луна покинет тучи. Указ Царя готов. Осталось лишь вписать твои инициалы.
Я. Я с удовольствием их вам впишу. Однако в толк я не возьму: всех рыб спустили на меня. Я и чужак, я и пришелец, и в сети хитрые ловлю доверчивые души. Но я же свой - и Бог у нас один! Ведь о своем народе я забыл, язык его утратил. Я на судьбу поклал винтом. Везде я свой среди чужих: я и рыбак, и надзиратель бегемотов, я костровой и отпущения козел. Могу в трактирщики пойти или открыть на острове пяток кредитных банков. Могу быть в оппозиции и, даже, сверху. Я б и в писатели пошел, но их казнят быстрее, чем пришельцев. Всегда готов глазами стать слепому, с голодным поделиться рыбой, для страждущих закона стать отцом, и матерью, и Богом! Тогда вопрос: зачем меня казнить, коль сам давно себя казнил?! 

                На столе Костоправа затрещал телеграф.

Костоправ. Скорее, Зять, читай депешу. Ты видишь - буквы красные горят огнем. Сам Царь шлет нам послание с небес.
Зять (читает). Всем людям озлобленной воли. Указом царским я отменяю месть. Возмездию мы хором из народа скажем: “Нет!” Сегодня мы гонца отправим к Богу. Взмолимся: “Господи, прости грехи всех палачей. Они не ведают призыв Твой всех любить. О, наш великий Господин. Народ наш как один готов Тебе помочь внимать добру, отринув зло!”
Костоправ. Я думаю, указ не запоздал. В нем про пришельцев – ни единой ноты состраданья. Нам местные реалии диктуют тактику борьбы. Так что, пришелец, слышал сам: со злом на острове приказано покончить, а, значит, на рассвете мы тебя казним.
Сатана (пристроился мухой на плече Я.) Мешать не буду. Я сам готов гореть с поленом, чтоб сжечь очередного слизняка. На кой мне черт твоя аморфная душа, которая не стоит рыбьего помета? 
Я. (пытается прихлопнуть муху). Так жить мне суждено, иль только выжить?!
Костоправ (к Зятю). Мне Гастарбайтера к столу.

               Зять вводит в пыточную Гастарбайтера.

Гастарбайтер. Уж третий день срывают спевку бегемотов. Напрасно накануне я прочистил глотки им кетовою икрой.
Костоправ (к Гастарбайтеру). Беги скорей на площадь и сложи поленья для костра. Пусть первый солнца луч побудет палачом, и остров мы избавим от вековой заразы. 

     Гастарбайтер уходит. Зять уводит Я. в яму. Входит пьяный Селекционер.

Костоправ. Ты где же так набрался?
Селекционер. Выпил две, да не помню где.
Костоправ. К утру чтоб протрезвел! И клетку для пришельца приготовь. Зять в пять утра за ним прибудет. Спалим пришельца на костре.
Селекционер. Где винцо рекой, там и праздничек горой.
Радиоприемник. Мы все приветствуем ликующий народ. На радостях вся рыба добровольно в сетях оказалась, да по консервным банкам расплылась.
Певец. По случаю инаугурации Царя споем мы караоке хором всем народом:
                Бога нет, Царя не надо,
                Мы пришельцев всех побьем,
                Рыбу мы ловить не станем,
                В рай бегемотов поведем.
                В пыточную входят Внук и Внучка.
Внучка. О, мудрейший из всех генетиков вселенной! Хочу напомнить истину простую: “От трудов праведных не наживешь палат ты каменных”.
Селекционер. Кыш, черти. Я взятки не беру. Я стерегу пришельца. 
Внук. Где пришелец, там и взятка – такова его повадка.
Внучка. О, наш пророк, мудрейший гений ДНК. Ты незаслуженно лишен наград и почестей народных. Случайно, ты не хочешь выпить?
Певец. Продолжим караоке на восхождение Царя на трон:

                Не пить вино – зачахнет ум,
                И разум может помутиться,
                Не пьем – умрем, и пьем - умрем,
                Не лучше ль всем опохмелиться?

Внук (протягивает Селекционеру объемистую фляжку). Мы с Внучкой разгадали тайну священного сосуда. Лишь каплю света из него, - и Царь вас превратит в  Министра рыбного хозяйства.
Внучка. Вы пейте, пейте! Душа нуждается в присмотре.
Внук. Ходили мы к Варавве-бегемоту. Просили в клетке посидеть его, пока пришелец отдыхает перед казнью.
Внучка. Ему мы предлагали тонну огурцов и суп из трюфелей. И дали пять монет, чтобы зарыл он золотые в поле дураков, но все впустую.
Селекционер. Ему бы должность при дворе.
Внук. Мы вам дадим немного света из священного сосуда, и вы с Вараввой сами обо всем договоритесь.
Селекционер. Но только до утра. Потом пришелец в клетку пусть вернется.
Внучка. Вы пейте, пейте на здоровье.
Радиоприемник. Срочное сообщение. Народ явился выразить Царю свою любовь и преданность, и к ужасу сирот – трон оказался пуст, хотя еще дымилось на троне том насиженное задом место. Царь исчез! На заседании министров и любовниц порешили, что Царь наш попросту сбежал. Высокое собранье полно решимости придумать пять причин немыслимого бегства, о чем доложим мы народу.

      Сцена погружается в темноту. Звучит реквием, собственноручно утвержденный царским указом. На остров накатываются волны народного ропота. Постепенно за сценой разгорается свет маяка, и он освещает с трех сторон путь, по которому двигаются к истукану три фигуры: Поучителя, Царя и Я. Последний, как всегда, ползет на пару с Сатаной. Все встречаются у подножия истукана.

Поучитель. Но мне неведом каменный язык.
Царь. А нам надо выведать, когда прибудет из созвездья Лебедь транспортный челнок...
Сатана. Не беспокойтесь, Ваше царское величье, я вам переведу.
Царь (пытается в свете маяка разглядеть Сатану). Скажите, друг, случайно вы - не мой министр по исполненью приговоров?
Сатана. Поверьте, я от имени народа служил вам животом и даже сам указы ваши исполнял с непоколебимым рвеньем.

    От разговоров просыпается Истукан, и начинает в волнении ходить туда-сюда по сцене. Сатана тут же переводит его речи с каменного языка на островной.

Истукан. Знакомо ль вам величье мирозданья? Способны ль вы вместить в себя и слабость знаний, и бесконечность веры?! Вы все замечены в сомненьях. И мне известно: жизнь свою вы не искупили даже каплею страданий. Я вижу, с вами - его величество Лукавый. Прошу вас всех сдать на анализ ваши души Сатане.
Сатана. Экспресс-анализ душ я разработал кстати. Всего лишь - айн момент и все готово!
Истукан. Так зачитай!
Сатана. Душа у всех твоих клиентов готова потрудиться над вымыслом страданий.
Поучитель. Позвольте мне сказать. Меня терзали и приговорили к смерти...
Истукан. Теперь я понял - вы не поняли момента. На челноке, что через миг прибудет, всего одно единственное место для пассажира в Вечность. Иль бросьте жребий, или голосуйте. Но можете соперников прикончить. У вас в руках оружие мое: свобода выбора и воли.
Я. Наверное, придется мне свою кандидатуру отвести. Ведь я из тех, кто проклинает жизнь за множество страданий, которые вручают ей в нагрузку при рожденьи.
Сатана. Слизняк и трус!
Царь. Я свой народ любил упоминать в речах. Я сам - из рыбаков. Я - кость от рыбьей кости моего народа. Я власти приобрел рекордный абсолют. Но Вечность кажется мне слаще Власти.
Поучитель. Но совесть...?
Царь. Прошу учесть, что Поучитель моим указом удостоен смерти. Ему - не в Вечность, а на плаху. Таков же мой указ насчет пришельца. Я предлагаю им двоим пойти и добровольно сдаться палачу. Про совесть так скажу: отыщете у жизни смысл - найдете там и совесть.
Истукан (обращается к Сатане). Ты всё про души мне наврал. Анализ твой – святая ложь или осколок истины текучей? Чьи души у тебя в плену?
Я. Мой город был разрушен и сожжен. А я две тыщи лет скитаюсь по чужим углам. Народ мой плачет в песнях и молитвах. Я только Соломона отыщу и с ним назад.
Поучитель. Не врешь ли ты, пришелец?! Народ твой как скала стоит у врат Средиземноморья.
Я. Пусть Соломон отстроит моему народу духовное величье.
Сатана. К погибели ведут его слова. Нельзя от мира вам отгородиться - даже Богом. Единственный ваш путь – единым стать народом на земле. Кто более у Вечности в цене? Один народ – земляне, иль избранная кучка самозванцев?
Царь. Я представляю Шар земной.
Я. Ты, как и все цари, - временщики, не более. Лишь твердость Веры превозможет тленный мир.

   Неожиданно ослепительный свет заполняет сцену. Чья-то рука появляется из света и подхватывает Я. Через мгновение сияние исчезает в Вечности. Издалека слышна песнь Певца:

                Что было, будет вновь.
                Что было, будет не однажды.

                Занавес.

Примечания.
_________________________________
*С тех пор, как Хейердал на “Ра” - (норв. Thor Heyerdahl, 1914 — 2002) — знаменитый норвежский путешественник и учёный-антрополог. В 1955-1956 гг. Т. Хейердал организовал Норвежскую археологическую экспедицию на остров Пасхи, во многом известный, благодаря каменным статуям. Тур Хейердал построил лодку  из папируса и назвал ее “Ра”
* Раз извлеченный из воды, то – Моисей – Моисей (иврит ;;;) – “взятый, спасенный из воды”. Мать Моисея оставила трехмесячного ребенка в корзине на берегу Нила, где его нашла дочь фараона.
* Как только наш гавайец стал президентом штатов – 44-й президент США Барак Обама родился на Гавайских островах, в городе Гонолулу.
* А я скажу: не парус – парусия – Парусия - понятие христианского богословия, изначально обозначавшее как незримое присутствие Господа Иисуса Христа в мире с момента Его явления, так и пришествие Его в мир в конце света.