Таманская амазонка фантастический рассказ

                Тамара Приходько

                Таманская амазонка.
                (Фантастический рассказ)


   Жёлто-бордовым пламенем, высоко вверх, взвивался огромный огненный столб, облизывая гигантское чучело человекоподобной формы. Внутри него заживо горели пленные воины-скифы, принесённые в жертву духам Огня и Света – праздника наступающего лета в Амазонии…
   Горбатый священный холм поднимался в центре покатых воздыманий, уходящих в зелёные дебри леса. Полукруглыми террасами скальные ступени, местами смятые в складки, потрескавшиеся, полуразрушенные, подымались естественными слоями к природному срезу вершины, служившей капищем священнодействия. У подножия, на опоясывающей, округлой площадке всхолмья, полуголая жрица неистовствовала в трансе под стоны, вой и гарь дымового удушья жертвенного костра. На её теле не было украшений, железа, тиснёной кожи, как того требовал ритуал, только золотые обручи со знаками и символами  поклонения вокруг шеи, на запястьях рук и щиколотках ног.
   Мелодичные разнозвучья серебряных колокольчиков то пронзали плачущим разливом, то завывали визжащим хохотом, врезались в уши игольчатой болью, заглушая крики обречённых. Танец и звон вызывали первобытный восторг впадающих в транс… Сальная, смуглая фигура содрогалась в безжалостном, морозящем ритме обряда, дразня сжигаемых весельем живых, где нет пощады и сострадания. Мученические страдания принесённых в жертву расплескались проклятьями, судорожным завыванием боли, отчаяния, жажды мести.
   Раскалённое огниво, урча и трепеща, зло разбрасывало искры  гроздевыми снопами, разрывающимися хлопьями, завихряющимися в жарком треске бушующего пламени.
   В безмолвном чувственном напряжении Тармат, как и другие воительницы, стояла в знаковом облачении воинской доблести и мужества. Перехваченная кожаным поясом, гравированным драконом с головой орла, плотно застёгнутым пряжкой – вгрызающимися друг в друга львами, символом бесстрашия и неукротимости амазонок, она сама отождествляла безмерную храбрость, достоинство, силу обаяния, очарования  женщины-воина. Расходящийся золотыми лучами головной шлем подчёркивал знак свободы в своенравном мире гордых, вероломных амазонок. Лёгкий ветер трепал светлые локоны, щекотал глаза шелковистой прядью, застилая слёзной пеленой.

                1



   Сжав зубы, цепенея от леденящего ужаса, Тармат, не отрываясь, смотрела на огонь, из которого неслись проклятья сгоравших заживо. Он, её недолгий возлюбленный, доблестный, смелый, мощногрудый красавец скиф смотрел на неё жгучим взором через плетения форм чучела Огненной Сущности, заглатывающей пламенем. Прощальная нежность искренней, глубокой любви мысленно пробивалась сквозь дымовое дыхание смерти. Мысль не может сгореть, она беспредельна в пространственной вечности. Лють, леденящая душу, дразнила воображение, корёжила мысли. Людское безумие есть пиршество тьмы!
   Тармат стояла, не шелохнувшись, гибкая, стройная, с обворожительными бирюзовыми глазами в дрожащих опахалах длинных ресниц. Невидимый луч биения её сердца шёл к нему, полный безнадёжного желания - телом и душой разделить боль любимого и его участь мученика страсти.
   Беснующаяся жрица в магическом танце, изрыгаясь конвульсиями, металась мимо юной амазонки, пронизывая горящим тёмным взором. Жертва скифа – явная месть ревнивой соперницы. Отбор мужчин – право служительницы культа. Выбирая дань священному костру, жрица указала на отвергнувшего её. Чёрная зависть одним ударом отомстила обоим влюблённым. Суровые лица женщин, готовящихся к празднику, не оставили никакой надежды. Тармат оказалась бессильной помочь любимому. Жажда крови сильнее любых желаний, сильнее воли.
   Разворот страстей достиг апогея. Скрывая душевную дрожь, Тармат не одна провожала молчаливым сочувствием погибающую в пламени любовь…По обычаям амазонок, мужчин после продолжения рода убивали, в лучшем случае, калечили, оставляя рабами. Так же поступали с новорождёнными мальчиками.
   Изуродованные при рождении, немногочисленная группа мальчиков –рабов разных возрастов стояла недалеко от подножия священного костра. Они напоминали стайку испуганных птиц с подрезанными крыльями, что не могли взлететь и укрыться от опасности. Под гнётом безысходных обстоятельств, затравленные, запуганные, обречённые на пожизненное рабство, они зажатым взглядом наблюдали, как огненное палево плясало синекрасными языками, заливисто подминая жертвы. Безрадостные, отрешённые, угнетённые жестокостью дети! Будущее этих сомысленников было так же мрачно, страшно, полно ужасов непредсказуемости! Дети не смели поднять глаза на ликующих амазонок с гримасами изуверского наслаждения на лицах и в жестах, среди которых, возможно, находились и их матери. Отчаянный, молящий внутренний крик к всемогущей стихии немо застыл на устах.


                2


   Запах горелого мяса, треск дерева сухой плетеницы, выбрасываемые фонтаны чёрного едкого дыма, испещрённого яркими красно-жёлтыми искрами, расстилались за священный холм по разбросанному стойбищу, ублажая радующихся, полудиких  воинствующих женщин, живущих единым станом, ненавидящих и сминающих мужское начало на своём пути.                Затянувшийся стресс загнанной в безвыходность Тармат всасывал
горестные ароматы костра. Лёгкое головокружение и тошноту Тармат восприняла вначале как следствие угара от священного костра: слишком близко она стояла к сгоравшим, устремив прощальный взор в плетёную прорезь чучела.
   Когда огонь долизывал калёным пламенем остатки человекоподобной формы с живой плотью внутри, жрица раздавала Новый Огонь в жилище амазонок. Религиозный ритуал обязывал выкупать Новый Огонь, предварительно туша старый. Выкупали драгоценностями, золотом, ценными вещами, добытыми амазонками во время походов… Проявляя великодушие, жрица благосклонно принимала дары, как хранительница бесценных сокровищ священнодействия.
   Тармат положила в сокровищницу изящный, парадный, ажурный, керамический сосуд с эмблемой амфисбены – змеи, имевшей вместо хвоста вторую голову и ползающую в обе стороны…Это был вызов! Сардоническая улыбка скривила тонкие губы служительницы духам, когда она, вампиря тяжёлым взглядом, подавала Огонь Тармат. В борьбе за мужчину ритуальной властью победила жрица. Теперь не нужно делить раба-скифа. Язвительно-торжествующий вид соперницы, её сияющие победой глаза, растянутые в сплющенный шар, пронзили стрелой самолюбивое честолюбие юной амазонки, прожгли непримиримым огнём, всколыхнули глубинную ненависть. Священнодействие больше не убеждало, а заставляло сомневаться. Непроизвольные, легковесные, нервные всплески  кистей рук униженная воительница приглушила крепким  зажатием ладоней на пряжке  - символе вгрызающихся друг в друга львов. Ядовитые излучения злобной энергии подавили юный протест, пульсирующий, было, вырваться наружу.
    Смерть жертвенных скифов нависла над стойбищем давящим гнётом неотвратимой беды.
    С пепелища Тармат ушла последней, прихватив горсть священного пепла. Она спрятала пепел под боевое одеяние, на месте отрезанной груди – традиции женщин – воинов для беспрепятственной стрельбы из лука.
    Мистическое таинство Костра, ужас душевного удушья, безысходность, подавленность перевернули представление Тармат о своём предназначении, увели от прекраснодумных мечтаний юности до сурового осуждения жизни аскеток. Амазонка, наконец, обрела уверенность быть самою собой. Её свободная воля изменила судьбу.

                3


   Напрасно служительница духам надеялась заполучить Тармат обратно. Коварная лесбиянка не предполагала такого отпора. Непокорная, мужественная, подавая пример неутомимости и находчивости, Тармат оставалась неподражаемой в бою, метко бросала дротик, разрубая, без промаха стреляла из лука. Закостенел её душевный мир мыслей и чувств. Жрица уверовала: непокорная строптивость смирилась, покорилась стадному закону стойбища. Оставалось терпеливо дождаться, когда юная амазонка вновь станет заложником веры и она сломает Тармат под себя.
   Но сердце юной амазонки, терзаемое любовью, принижением, заполнялось только сдерживаемым желанием мести. Казалось, в боях она искала смерти. Судьба хранила её, подарив зачавшуюся жизнь.
     Над священным холмом медленно уплывало солнце в заходящее красное зарево, бросая на всхолмья оранжево-перламутровые переливы. Загадочная сумрачность предвещала кровавую месть.
     Последний бой амазонок был особенно отчаянным. Мужское войско мстящих скифов разбито. Лучники, вперемежку с бьющимися в агонии конями, что захлёбывались алой пеной, застлали межхолмный зелёный травяной прогиб земли трупами погибших и смертельно раненых. Уцелевшие лошади понуро склонялись над хозяином в ожидании седока, не осознавая, что тот уже никогда не поднимется. Пронзённые стрелами, дротиками, разрубленные тела и черепа мужчин и женщин являли укор бессмысленному противостоянию мужского и женского начала.
    На поле брани полегло всё стойбище амазонок. Не защитил их огненный символ! А, может быть, сбылось проклятье заживо сожжённых? Прилесная сторона ещё одержимо содрогалась в рукопашной кровавой схватке одичавших в злобе и ненависти людей, когда Тармат задохнулась от резкой боли, но молниеносно поняла: боль не от нанесённого в бою удара, а внизу живота. Сама по себе рана не опасна.
    Как и положено ритуалом, Тармат рожала на священном холме. Сдерживая стон, превозмогая боль схваток и ранения, вся в испарине, тяжело дышащая Тармат родила под присмотром жрицы. Коварная лесбиянка ухмыльнулась, приняв ребёнка, собралась унести его, чтобы убить или покалечить…
С чисто женским, трогательным вопрошением родительница попросила показать ей новорождённого. «Дай, я посмотрю на него!» Жрица замешкалась, но поднесла дитя матери. Сомнений не оставалось, родился мальчик, судьба которого предрешена стойбищем…
   Тармат властно забрала сына и положила рядом с собой, стремительно оттолкнув наклонившуюся отобрать его жрицу. Та отскочила, окаменев от неожиданности, скосив узкий прищур на колчан скифа у изголовья родившей. Багряным рубином зависла капелька крови на острие наконечника стрелы, пронзившей жрицу.

                4


   Ржаво-коричневые раскосые глаза служительницы духам мгновенно свернулись в округлый диск, полные недоумения и страха. Одним выдохом пронеслось несколько секунд. Не ожидавшая такого исхода жрица удивлённо глянула на посмевшую поднять на неё руку и тут же упала замертво, прямо под парадный, ажурный керамический сосуд с эмблемой двухголовой змеи, стоявший в жертвенном пепле, в череде ритуальных подношений…
   Воинствующие кличи, вопли, возгласы боя угасали спонтанно и импульсивно, как пламя на углях, бросая редкие выплески. Поселение отважных амазонок погибло. Кроме Тармат и ребёнка, больше никого вокруг не было… Тармат сделала так, как задумала ещё только почувствовав биение сердца плода.
«Я не дам ей уродовать сына! Он будет жить, станет достойным отца в храбрости и чести!» Тармат улыбнулась, вспомнив, как скиф сражался до последнего, разметав амазонок! Наброшенная сеть сковала и пленила его. Тармат продолжила его мужское начало, не убила, не пополнила сыном стайку уродцев-рабов поселения!
    Сосательное подёргивание пленительной мягкости тёплых губ новорождённого, его открытые бирюзовые глаза покорили женщину. Раненая мать поднесла сосок целой, налившейся молоком, груди к ловящему ротику младенца, такому нежному, светлому, дорогому, родному! Он прильнул к соску, закрыв глазки, начал сосать материнское молоко. Доверчиво прильнувший, нежный, беззащитный, маленький младенец её плоти! Женщина радостно млела от ощущения, как с потягиванием струек грудного молока происходит смешение душ от одного к другому.
    Из глубины бесконечности, незримо к ней сошёл отец – красавец скиф, сильный мощностью мускулов и тела. Она чётко и ясно ощутила его энергетический след. Прошлое обрело власть над настоящим.
    Тармат посыпала дитя пеплом священного костра, счастливая от необъяснимой радости – чувствовать крохотное существо любви и преданности, связанное навечно с ней излиянием тёплых молочных струй. Охваченная материнским осязанием, желанным умиротворением, блаженной, тихой, чистой радостью, Тармат осознала одухотворение магической связи земного, свыше данного естества, со своей плотью, воплощённой в мать и дитя. Амазонка поцеловала маленькие розовые пальчики, безмятежное тельце ребёнка, холодея от мысли, что оно могло быть сейчас изуродовано!
    Рана плеча кровоточила, напоминая о себе. Тармат перевязала ранение тугой повязкой, остановила кровотечение. Мать сияла, понимая: она выбрала Любовь, утверждающую Жизнь! Поняла – предназначение женщины в материнстве!



                5


    Тармат, вдохновлённая и восторженная рождением сына, спасённого ею от огненных запалений, наступила на бездыханное тело жрицы, взобралась в седло, сбросила на погост лучистый шлем и знаменитый, тиснёный драконом, пояс с вгрызающимися друг в друга головами львов – боевой пояс амазонки.
    Бывшая воительница погнала коня в сторону лучистой дали частолесья, бережно придерживая сына. За зелёными холмами, через скифскую степь, по берегам лазурного моря начиналась другая, отличная от Амазонии, жизнь в греческих поселениях полуострова, названного впоследствии  Таманским