Тень черного солнца 13

…Сознание «парило» где-то в «темных лабиринтах тонкого пространства», когда резкий запах нитрида азота, «соединил» его с «физической сущностью».
Первым вернулся слух, и я услышала голоса….
Нет, не ангелов, хотя поначалу меня посетила именно эта мысль.
«Пришла в себя», - донеслось, как со дна колодца, что только подтвердило мои выводы, насчет «не ангелов». Хотя, кто знает, как общаются ангелы.
Глаза резанул белый свет и феерические, синие всполохи.
Зрение, вопреки моим усилиям, никак не хотело «настраиваться на резкость», все плыло и преломлялось…
В голове будто вакуум, а мысли подобно астронавтам «кувыркались» в невесомости, и никак не могли соединиться между собой в логическую последовательность.
Кто-то склонился надо мной…
«Значит, я все-таки лежу» - Промелькнуло в голове, неожиданно возникшее разумное рассуждение. Хороший признак, похоже, ко мне возвращалась способность не только мыслить, но и чувство ориентации в пространстве.
Луч фонарика ослепил меня, а чьи-то бесцеремонные пальцы помешали «захлопнуть» веки.
«Левый в норме, правый – повреждение сетчатки». - Снова тот же голос, теперь уже совсем рядом, - «Не значительное кровотечение».
«Это обо мне?» - Сознание изо всех сил пыталось помочь понять, что происходит.
- Она может говорить? – Донесся хриплый голос откуда-то издалека.
- Подождите, инспектор! Она только очнулась. Дайте, пару минут осмотреть её. Не исключено сотрясение.
Как здорово! Сотрясение! Снова клиника, томограф…
А потом…
Потом – «глубинные процессы»…
- Мадемуазель, Вы меня видите? – Обратилась расплывчатая фигура надо мной.
- Вижу плохо. Слышу достаточно хорошо. Кто Вы?
- Я – врач. Вы помните, что с Вами произошло?
- Скорее, начинаю вспоминать. Вспоминать в виде, картинок, образов…
- Это нормальный процесс. Надеюсь, Вы и имя свое вспомнили?
- Да.
- Это хорошо.. Как же зовут, столь очаровательное создание, не теряющее чувство юмора даже в карете скорой помощи?
- Максимилиана…
- Редкое имя…
Вы можете приподнять голову, Максимилиана? Я должен осмотреть Ваш затылок.
- Попытаюсь…
Я приподняла голову, поморщившись от неприятного ощущения «тяжести» в затылке.
- Больно? – Участливо спросил доктор.
- Немного…
Что у меня со зрением? Я буду видеть?
- Не волнуйтесь, мне нужно было проверить зрачки, и я ввел Вам специальные капли. Минут через десять зрение восстановиться.
- Звучит обнадеживающе. Надеюсь, там, где Вы смотрите тоже все в порядке?
- Если не вдаваться в медицинскую терминологию, обыкновенная – «шишка». Голова не кружится? Тошноты не ощущаете?
- Нет. Ощущаю только голод. Причем, до тошноты и головокружения.
- Ага! Все не так плохо, если и чувство юмора к Вам вернулось.
Я собиралась ответить, что говорю абсолютно серьезно, поскольку, в самом деле, очень хотелось есть, как неожиданно в разговор вмешался уже знакомый, голос с хрипотцой.
- Вы скоро доктор? Мне нужно задать Вашей пациентке несколько вопросов.
- Кто это? – Спросила я, начиная понемногу различать обстановку вокруг себя.
- Инспектор полиции.
Человека, который ударил Вас, задержали…
- Не инспектор, доктор. Инспекторы в прошлом. Лейтенант.
Несмотря на возражения, полицейский все-таки забрался в салон «скорой».
- Простите, мадемуазель, простая формальность. Мне необходимо прояснить обстоятельства, происшествия.
- Проясняйте, только быстро, - предупредил доктор. – Потом мы отвезем её в госпиталь.
- Только не в госпиталь! – Твердо возразила я. – Не поеду я никуда! Я домой хочу!
- Переход от веселья к строптивости - типичное проявление при commotio cerebri. – Уныло констатировал доктор.
- Нет у меня никакого сотрясения.
- О! Мадемуазель знает латынь? Мы коллеги?
- Не думаю. Я журналист. А с сотрясением я уже имела честь находиться в Жофруа Сант-Илер, и признаюсь еще раз попадать не больничную койку нет никакого желания.
- Тогда, тем более необходимо детальное обследование в стационаре.
- Может, все-таки дадите мне начать? - Не терпеливо вклинился в разговор полицейский, обращаясь к доктору.
Прищурившись, я «сфокусировалась» на «представителе закона», пытаясь разглядеть его. Он был в штатском, среднего роста, коренастый с широким угловатым лицом и блестящей лысиной. Больше походил на вышибалу из ночного клуба, нежели на служащего полиции.
- Прошу, лейтенант! – Доктор безразлично махнул рукой и вышел из салона, оставив меня наедине с полицейским.
- Итак, мадемуазель…
Он присел возле меня, открыл блокнот, записал мои личные данные, а затем стал расспрашивать о случившемся.
Его интересовало, знакома ли я с Этьеном, как давно мы знакомы, какие у нас с ним были отношения, как я могу объяснить мотивы его, Этьена, поступка? Вот уж совсем интересный вопрос! Об этом, наверное, лучше знал сам Этьен. Я так и ответила.
Исписав, примерно, три листа моими показаниями, полицейский, наконец, захлопнул свой блокнот.
- Как только позволит Ваше состояние, мадемуазель, Вам надлежит прибыть в участок для официального протоколирования. Господин Этьен Ламберт совершил серьезное преступление, к тому же оказал сопротивление патрульным, при задержании.
- Чем это ему грозит?
- Прежде всего, судом.
- Да. Понимаю. - В моей памяти почему-то сразу же всплыл незабываемый образ судьи, который решительным ударом молотка приговорил меня к штрафу.
Непроизвольно дотронулась пальцами до того места, где, вероятно уже образовался «натюрморт» в «синих тонах» - результат «художественной росписи» кулака Этьена. Как-то стало грустно и тоскливо от внезапно нахлынувшего чувства несправедливости.
- Могу я увидеть мсье Ламберта?
Лейтенант не понимающе уставился на меня.
- У вас в полиции это называется очной ставкой, заодно помогу Вам выяснить «мотивы его поступка».
- Очная ставка – это не совсем то, о чем Вы просите. Месье Ламберт своей вины не отрицает. Преступление на лицо…
- Скорее, на лице. На моем лице.
- Хорошо, мадемуазель, если Вы хотите его увидеть, я провожу Вас к автомобилю.
Этьен стоял у открытой задней двери патрульной машины, в наручниках. Увидев меня – отвернулся, говорить со мной он явно не собирался. О каких мотивах можно вообще говорить? Он просто глупец и поступок его глупый, и исходит он от его собственной слабости. Впрочем, полицейскому это не объяснишь, ему нужны только факты.
Ох, Этьен! Ничего-то ты не понял, никогда не понимал, не понял и сейчас. Все слова были сказаны. Все «точки» расставлены. Все, кроме одной.
- Этьен. Обратилась я к своему, нет, не «бывшему», как это принято говорить, а к «настоящему», тому, кто стоял передо мной на расстоянии вытянутой руки, не желая то ли от больного самолюбия, то ли по какой либо другой причине, встретится со мной взглядом. Далека от мысли, что в те минуты он испытывал угрызения совести, и ему было стыдно. Нет, не испытывал и стыдно ему не было. Это точно, никаких сомнений.
Что ж, тем лучше.
- Этьен, - снова проронила, я.
Он, все-таки снизошел, обернулся. Легкий ветер донес до меня аромат его дорогого парфюма. Ни капли намека на раскаяние.
- Жаль, что все так вышло…
Решительность придала мне сил. К чему объяснения. Мой удар прямой и короткий угодил ему в переносицу, все сделала, как учили на курсах самообороны. Стоявшие рядом полицейские едва успели подхватить моего, нет, не «бывшего», как это принято говорить, а «настоящего», на которого теперь было жалко глядеть.
Еще двое подоспевших полицейских, «завернули» мне руки и оттащили в сторону во избежание дальнейших эксцессов.
- Вы в своем уме, мадемуазель! -  Прокричал ошеломленный лейтенант.
- Конечно, нет. Вы же слышали диагноз доктора. Заметьте, я не оказываю сопротивления полиции.
Полицейские, удерживавшие меня, ослабили хватку, но не освободили.
- Отпустите её. Ну и вечерок выдался сегодня! – Раздосадовано выпалил лейтенант.
В ту минуту могла только искренне посочувствовать ему.
«Плохая я, плохая. И на меня следует надеть наручники и препроводить в участок вместе с Этьеном», - читалось в его взгляде.
Каюсь, виновата, но пощечины слишком мало, нет, не для «бывшего», как это принято говорить, а для «настоящего», которому доктор промакивал ватным тампоном кровь, сочившуюся из ноздрей разбитого носа.
Я не чувствовала за собой вины и полицейский, похоже, понимал это. Удовлетворения тоже не было, я поступила так, потому, что должна была так поступить. Да, «око за око», а не «подставлять левую щеку, если тебя ударили по правой». Не по-христиански? Да, не по-христиански.
Пусть бог осудит меня, а небо простит. В чем разница? В том, что бога придумали люди, а небо было всегда. И потом, молится богу, еще не значит верить в него. Вероятнее всего, в средние века за такие мысли моим финалом мог стать костер инквизиции.
Все-таки здорово, что я родилась несколько позже.