Человек, яко трава

       Алина сны наяву видеть могла, она владела мирами в своих снах очень разные, ей казалось, что надо идти к святости, в кружении радужных миров она видела своих друзей, которые звали ее в космические дали. Конечно, ей хотелось встретить друга, который бы спас ее, так вот и начало нашей истории.
      Генрих увидел ее, стоящую на мосту, окруженную туманами и тишиной. Она говорила тихо сама себе:
- Безумие есть мятеж. Я жажду древнего хаоса, хочу к нему обратно. 
      Это была звездная ночь, было так приятно наблюдать за текущей водой, из леса был слышен вой волков, а Алина медленно шла по мосту, что вел из городка к горам, где она хотела бы зажечь костер и заснуть в шиповнике, дабы утром все ее лицо было в крови.
     Она стала идти по железному мосту, на реку она свой взгляд направила, а тут и Генрих появился вдруг, конечно, она радуется, видя его, а он тоже весел, и тут же завязался разговор о вечном. Туман дал им силы для откровенных мыслей. Он бодро изрек:
- В детстве читал сказки про фей, но вы вот фея, я ждал вас много лет. Именно вас ждал и жаждал я!
Генрих страстно рассказал ей о своей жизни созерцательной, а она ему тоже  кое-что поведала:
- Я вот, молодой человек, живу с бабушкой, но не было печали, так черт натворил дел! Я влюбилась в парня из своих снов, мол, такой хороший человек, что ищу я его повсюду. Не вы ли это? Увы – не вы. У него лоб широкий, глаза черные. Каким-то таинственным образом, человек из моих снов уже приехал в этот городок. Я чую это, не надо спорить со мной. А почему-то он не заходит в мой дом, вот же жалость! Возможно, он ищет мою тяжелую дверь? Дабы открыть ее, а потом поцеловать мой холодный лоб, а потом нежно шептать мне слова о вечной любви, что сильнее смерти. Вот же сказочка, не так ли?
Генрих смутился и ответил что-то невпопад:
- Конечно, право ваше, быть добрым ему с вами надобно, ныне не можем мы уже знать, кто нам снится ночами, кто нас любит, кто ждет у камина вечером. Мы сами себя даже не знаем-то толком! Мы еще слишком малы, чтобы знать свою душу.
 
         На следующий день она опять встретилась с Генрихом и попросила, чтобы он написал письмо этому парню из снов, а потом она отнесет это письмо на почту.
- Адрес хоть знаешь? – спросил он ее.
- Нет, а зачем? – ответила она без печали.
      Генрих написал письмо, потом спустился к реке и положил письмо в почтовый ящик, что висел у ржавой калитки. Ему мнилось, что этот и есть дом самого того парня из ее снов. Так чудилось ему, а потому он был спокоен. 
     На третий день они стали ждать ответа, ведь Алина написала, что ждет его, что теперь она готова жить с ним в любви и согласии.
- Мочит твой жених ноги в реке, видимо, - злорадствовал Генрих, - забыл он тебя, прошу же, Алина, пройдись-ка ты лучше со мной в лес, дабы я тебе дал свою правду. Моя правда – это любовь без ума.
   Генрих, сидя у реки на бревне, говорил ласково Алине о том, что, наверное, парень из ее снов никогда не ответит на ее письмо. А барышня уронила слезу на свой кружевной белый платок, а потом тихо сказала, что больше не любит его, и, теперь она больше не будет ждать его ответа, а любит лишь одного Генриха на всем белом свете, а того парня из снов и знать не желает. Генрих затаил дыхание, сердце его от трепета сильно бьется, он трепетно берет ее за тонкую руку и целует в лоб своими тонкими губами. Ее черные длинные волосы дрожат на ночном ветру, время исчезло, совсем сладко на душе стало от ощущения того, что сердца их в унисон бьются, что им совсем не надо ни о чем говорить друг другу.
      Генрих, конечно же, безумно любит ее, и вот, они ходят по улочкам своего городишка, держась за руки, соловьи поют им песни, летят по небу облака, как и тысячу лет назад.
- Боюсь, опасная игра не кончится добром! – грустно выдавил Генрих.
- О чем ты, милый? – спросила его Алина.
- Наверно, не счесть любовных затей, которыми мы насладимся с тобой, - ответил ей тихо парень, - я всех богов и демонов смог победить ради тебя.
     Крутой горный кряж, на котором полно снега, он не даст им печали, ведь все прошлое уже мертво для них, но даже и тот ее человек из сна на некоторое время оставил ее в покое. Они в тумане бредут на вершину горы; слезы скалы – это живой родник, что бьет с огромной высоты в глубокое озеро, смех воронов – это награда им за их узкий путь.
        Снова безумная и тяжелая ночь, а ведь Алина что-то предчувствует, ей кажется, что вот-вот из тумана выйдет тот, кого она старается забыть. Они стоят на мосту с Генрихом: туман к мосту движется, река застыла, словно бы ее и не было, словно то снежное поле, а они стоят и видят, как из тумана ним подходит путник одинокий, и в этом путнике Алина узнает своего парня из снов, но что ей делать дальше, как быть ей? Забывать ли себя? Ощущать ли свое бытие вне всякого ума?
        А он же, вот поросенок эдакий, делает первый и решительный шаг к ней навстречу, а она без ума совсем уже, дева так легко бросается к нему в объятия, а потом возвращается с тоской в сердце к Генриху, что замер на перилах моста. Алина грустно толкует ему о том, чтобы он не обижался на нее, ведь хоть он и славный малый, но она все-таки любит не его, а парня из сновидений. Ее парень из снов идет с нею в свой домик у реки. Генрих печален, как смертник он словно, вот он стоит у перил, а туман окутал уже и мост, но Генрих желает уйти к себе домой. Но дома его уже нет.
       Генрих подходит в печали к окну своей комнаты, смотрит в окно и видит, что городок стал старым, что комната стала старой, что везде пауки ползают по стенам, повсюду по углам пыль висит. Что куда бы он ни пошел, везде будет одно и тоже. От себя не убежишь. Жить нет смысла дальше без нее. Все теперь кончено. Решено, что он покинет этот мир, который жесток и суров. Оправится от поражения он попросту не способен.
      Утром Алина встала и посмотрела на снежные поля, что за окном белели. Она грустная стала писать письмо милому. Ей думалось, что они будут вместе, что все у них получится, но ее рука писала об ином. Она прислала ему письмо, где говорилось о том, что они  все равно будут дружить, и она с парнем из снов придет к нему в гости, но при условии, что ее парень из снов будет не против видеть Генриха.
     Генрих в ужасе сжигает ее письмо и пишет прощальную записку за столиком у окна.
        «А вот истина весела по своей сути и что чем чаще она смеется, тем сильнее становится. Это не жизнь, это не игра, пора кончать с этим, но от себя не убежишь. Людям свойственно ошибаться в той же мере, что и демонам».
        Потом же, стоя на краю моста, готовый вот-вот прыгнуть в быструю реку, что скована льдом, чтобы навсегда забыть ее и стать свободным от всего известного. Стоя на краю моста, он жаждет утонуть. Он бормочет в лихорадочном бреду: «Моя барышня, моя и только моя. Хочу коснуться губ ее губами. Хочу обнять прельстительное тело».