Верхняя Ньяма

 из цикла "Миры отражений"

В этот раз, вернее в эту ночь меня занесло в Индокитай.
В глубоком сне-медитации я осознал себя 20 летним парнем,
который возвращался домой.

Меня 5 летним ребёнком выкрали красные кхмеры много лет назад.
Ни военные лагеря, ни муштра не смогли стереть с моей детской памяти
 далекую родину - небольшой горный посёлок - Верхнюю Ньяму.

Три года назад, когда мне было 17 лет, с одним таким же парнем мы совершили побег из лагеря красных партизан. После этого я скитался по шумным дорогам всего Индокитая. Работал кем придётся - грузчиком, посудомойкой, разносчиком, уличным зазывалой и накопил немалый опыт и достаточно денег, чтобы вернуться домой.

С двумя чемоданами подарков, в красивом костюме, радостный и окрылённый я стоял на горной тропе, ведущей к моему селению.
 Прикрыв глаза, я шумно вдыхал свежий утренний воздух,
напоенный родными запахами леса.

Волна за волной перед моим внутренним взором всплывали детские воспоминания. Когда проходит время, детство вспоминается лёгким, светлым, сладким.
Обиды и страхи растворяются.
Ребёнок не хочет их помнить и легко прощает.
У детей в душе много света и страх-тень исчезает.

Я вздохнул глубоко и выдохнул три раза.
 И, отбросив воспоминания, направился по тропинке домой, в Верхнюю Ньяму.
Есть ещё Нижняя и Средняя Ньяма и вместе мы составляем один небольшой,
 но своеобразный народ со своей верой, со своими обычаями, бытом.

Я шёл легко по упругой земле и земля шла мне навстречу. Ноги сами несли меня всё быстрей и быстрей. Я опасался, что сорвусь на бег. Я ведь уже взрослый мужчина. Мне целых 20 лет.

Посередине нашего посёлка была большая площадь, майдан.
В центре её я остановился, поставил чемоданы на землю и стал озираться
с глупой улыбкой на лице.
Я понял, что эта улыбка от сильного стеснения. \
Дети кричали и бегали вокруг меня.
Показывали на меня пальцем и, прижимая ладошки к лицу, смеялись.
Вскоре вокруг нас стали собираться женщины, а потом и мужчины.
Они долго смотрели на меня и что-то обсуждали.
 Ведь я был очень похож на них.
 Невысокий, смуглый, с раскосыми глазами и полными губами.
 С характерным для нашего народа широким носом и треугольным подбородком.

Я был своим и чужим одновременно.
 Свой язык я помнил как забытый запах цветка манго, неуловимый и волнующий.
 Я точно помнил, что у нашего народа не было главных - вождей, жрецов.
Самого старого человека в нашем селе называли мамой или папой.
 То есть главой рода. К нему обращались редко.
Ко мне подошёл древний старик и спросил:
- Ты ньяма?

Я кивнул:

- Ньяма. Да!

Мы молча долго смотрели друг другу в глаза.
И вдруг старик своей сухой маленькой ладошкой стал стучать по моей груди
 и выкрикивал на все стороны:

- Это ньяма, ньяма вернулся!

Люди подхватили и стали громко повторять за ним эти слова.

Мы все расселись под пологом леса и старик, раскачиваясь, стал нараспев рассказывать историю нашего народа и мою историю.
 Он раскачивался и словно листал историю моей жизни. Он видел меня насквозь.

- Много, много лет назад красные кхмеры совершили набег.
Они увели с собой не только скот, но и маленьких мальчиков,
которых смогли поймать.
 Ты - Той, - ткнул мне в грудь Папа-старец.
И разряд тока пробежал по мне.
Я закрыл глаза и попытался сдержать себя.

Теперь у меня есть настоящее имя, есть мой народ.
Все подходили ко мне и хлопали по плечам:

- Это Той, Той.

И я смеялся и поворачивался во все стороны,
сложив ладошки у груди кланялся каждому и как заведённый повторял:

- Я Той, Той! Я Той, Той!

Потом я поспешно раскрыл чемоданы и стал раскладывать свои нехитрые подарки: платки, бусы, ножики, зажигалки.
Но, к моему удивлению, люди в трепете отошли от подарков.
 Они цокали языками и отрицательно покачивали головами.
Я с удивлением и испугом посмотрел на старца.
 Но он тоже цокал языком и покачивал головой.
Ко мне подошла девушка, одетая по-городскому. Она мне мягко сказала по-английски:

- Не обижайся.
 Мы не можем принять эти вещи.
 Они заражены дьяволом, а значит, они заразят и  нас.
 Мы будем болеть. Сначала завистью, а потом злобой.

Она положила мне руку на плечо.
- Завтра мы отнесём все на рынок. Раздай их или продай.

Я не мог поверить своим ушам.
 Я с такой любовью, так долго собирал эти подарки.

- Я Сай. И буду тебе помогать. Не волнуйся. Ведь ты Той-ньяма.

- Да, я Той-ньяма, - это было единственное, что я мог пока сказать на родном языке.

Утром всё село нас провожало до околицы.
А мальчишки бежали впереди и что-то кричали.
Они кричали во все стороны, наверное:

- К нам вернулся потерянный мальчик.
Теперь он взрослый мужчина. Но такой же глупый, как молодая свинка капибара.
Он даже не умеет говорить по-нашему.
 Он носит ядовитую одежду и от него пахнет чужим.
Нельзя заблудиться в этом мире, нельзя бросать свой народ надолго,
 иначе будешь как свинья, - и они заливались громким смехом.

Мы спустились в долину. Мы шли мимо бесконечных рисовых полей и разговаривали
 с Сай на английском языке. Я расспрашивал её, что это за средневековые предрассудки. Я совсем не так представлял себе эту встречу.

- Наверное, девушек насильно выдают замуж, дети не ходят в школу,
 - продолжал я обижено говорить.

Но ньяма-Сай только улыбалась и молчала.
Меня начинало злить, что она не спорит со мной.
Я сам в своих глазах выглядел глупо.
 Трудно что-либо доказывать, когда говоришь сам с собой.
 Вскоре я замолчал - текст кончился.
 И просто  шёл рядом с девушкой и с сопением тащил свои тяжёлые чемоданы.
Тряхнув головой и отбросив свои тяжёлые мысли я спросил Сай:

- А что нужно всем?
Ведь вы продаете на базаре плоды, рис и что-то покупаете?
Значит вам, что-то нужно?

- Да нужно, очень нужно.
 Как раз перед твоим приходом лопнул большой общинный котёл.
По праздникам мы готовим на всех плов.

Я очень обрадовался. У меня появилась высокая цель.
Мои отборные вещи быстро распродались.
 Кроме того, у меня было ещё немало моих денег.
 Мы выбрали самый лучший китайский котёл.
С двумя ручками-драконами.
 Глаза Сай сияли, как звёзды.
 Она с любовью смотрела то на котёл, то на меня.
 А у меня тепло разливалось от груди по всему телу.

Когда мы за ручки несли наш котёл домой, на нас удивлённо оглядывались люди.
Уже поднимаясь с долины вверх, внутренний европейский голос не выдержал и я ехидно спросил:

- А что, этот котёл не заражён дьяволом?

Сай, не переставая улыбаться, ответила:

- Да, заражён, да. Конечно.
Он будет находиться в глубине нашего священного источника до тех пор,
пока не станет ньяма.

- А как же вы узнаете, когда он очистится?

- Ты и сам это почувствуешь, когда станешь настоящим ньяма.

Видимо я стал меняться, потому что не стал спорить с девушкой.
Прошедшие годы лишений и унижения отдалялись и исчезали, вроде бы их и не было.

Под вечер мы пришли.
Всё село встречало нас радостными возгласами.
Я заметил, что все ньяма одинаково улыбаются и поэтому так похожи друг на друга. И опять европейский голос зашептал мне: «Может, они какие-то наркоманы? Выращивают мак или коноплю?» - спрашивал я себя, вглядываясь в их лица.
 Даже ходили они как-то странно - легко скользя и при этом пританцовывая.

Мы принесли наш котёл на площадь, где горел огромный костёр. И мой прекрасный котёл бросили в огонь. За годы странствий я научился сдерживать свои чувства, хотя мне было жалко. Неудивительно, что у них лопнул котёл - отозвался во мне европеец. А ньяма пели и танцевали вокруг костра.
 Наверное, так они изгоняют злой дух - не унимался во мне европеец.

Когда огонь спал, а котёл прокалился до конца, сквозь ручки продели толстый шест и понесли мой котел к новому испытанию - священному источнику.
Я обречённо плёлся сзади.

Высоко-высоко в горах, там где тают ледники, начинает свой бег горный ручей.
Он журчит сквозь теснины скал священной горы, впитывая её силу и дух,
 и падая вниз небольшим водопадом, образует озеро - священный источник ньяма. Вода в нём холодная, но очень чистая и вкусная.

Позже Сай мне объяснила, что так же как мужчина обнимает женщину,
 он наполняет её своей силой, а она его своей нежностью.
И они создают священный источник - любовь, ребёнок, дом, свой небольшой мир.
 Это и есть ньяма.
 Всему есть центр, всему есть основа. Основа нашего народа - это озеро.

Ещё горячий котёл смело швырнули далеко в озеро.
 Он утонул, издав шипение и бурчание.
Вождь-папа захихикал, показывая корневидным пальцем:

- Видишь, злой дух выходит. Пусть там лежит, пока не станет ньяма.

Меня поселили в лесной хижине за околицей села. Я был ещё «грязным».
Я не мог жить со всеми. Я не обиделся, уже привык к своим странным сородичам.

Мне нравилось бродить по лесу и изучать его жителей.

Однажды я проснулся, когда солнце было уже высоко.
На скорую руку позавтракав (еда появлялась у меня сама собой - бесшумно и незаметно), я побрёл к священному источнику, надеясь что у меня поднимется настроение.
Одиночество угнетало меня. Сквозь шум леса раздался глухой шум водопада. Раздевшись догола, я с разбегу бросился в ледяную воду.
Потом выбрался и стал под ледяные струи, пока тело моё не окаменело.
 Зато когда я раскинулся на горячем, обжигающем, чистом песке, испытал просто кайф. Смур исчез. «Ну, кайф! Вот это кайф!». Потом эти слова не заметно превратились в «Ну, ньяма! Просто ньяма!»

Прокалившись до конца, как мой железный котёл я встал, раскинув руки, раздвинув ноги, закинув голову - открылся солнцу. Под моими закрытыми веками плавился, переливался огненный узор, как мякоть абрикоса. Я почувствовал, как мышцы лица растягиваются, меняются и на лице появляется странная улыбка - я стал совсем как ньяма - сказал я с удивлением себе.

Когда открыл глаза, передо мной стоял старец.
 Он хихикая постукивал ладошкой то меня, то себя по груди:

- Той - ньяма, Ай - ньяма!

Над его седой головой садилось солнце. И получился нимб.
Я засмеялся и почувствовал, что под ложечкой у меня есть солнце, как апельсин:

- Той - ньяма! - смеялся я без остановки.

- Теперь ты вернулся домой, - сказал старик, и я его понял.

Мы шли сквозь джунгли к посёлку. Моё тело раскачивалось. Внутри всё пело.
 Я не мог идти, как белые люди. Моё тело скользило и пританцовывало.
 Оно следовало своему новому ритму. И я понял, почему все ньяма ходят, танцуя.

Старец стал напевать что-то себе под нос, и я за ним.
Конечно, был пир до поздней ночи. А перед сном старец сказал:

- Если бы мы завтра пошли с тобой на базар и ты бы взял чужую вещь,
тебе бы стало больно. Почему?

Мне хотелось ответить просто - «Потому, что она заражена дьяволом», но я сказал другое:

- Эта вещь не ньяма.

Теперь я понимал Сай, которая не отвечала на мои требовательные вопросы.
 Нельзя объяснить тому, кто думает, а не чувствует.
Это как разговор слепого с глухим.
 Это как один видит, но не слышит, а другой слышит, но не видит.
Поэтому Сай и не спорила со мной, а ждала.
Ждала, когда я стану ньяма. Теперь нам не надо слова.
Мы, не стесняясь, взявшись за руки, пошли по тропе.
 Навстречу нам шла девчушка с двумя корзинами ягод.
 Она шла пританцовывая и припевая. Это было славно, ничего не говорить,
а просто смеяться при встрече. Мой европейский ум ещё сопротивлялся. «Боже мой, что происходит. Они все сумасшедшие. Они заразили тебя своим пьяным состоянием». Но ньяма внутри меня отвечал: «Вот, это и есть нормальная, правильная жизнь».

Я увидел цветки орхидей.

- Ньяма - звучали соцветия. Над ними вилась пчела.

- Ньяма, - жужжала пчела

- Посмотри, - сказал я Сай, показывая на орхидею.

- Я вижу, - ответила Сай, неотрывно глядя на меня любящими глазами.

 
ПОСЛЕСЛОВИЕ

Мы не отрицаем людей и их технологический мир.
Мы просто не можем его изменить, но и не хотим, чтобы он изменил нас.
Машины наступают на джунгли. Цивилизация покоряет сознание.
Поэтому ньяма всё дальше уходят в джунгли, всё выше поднимаются в горы. Цивилизованные жители привыкли к нам, а мы к ним.
Когда у них болеют дети, они приносят к нам. А через три дня забирают здорового и весёлого человека. Они уже не обижаются, что мы не берём плату за услугу.

Взрослых мы не можем лечить.
 Им становится плохо. Начинается сильная рвота и понос.

Прошло уже несколько месяцев. Мы с Сай жили вместе.
У нас не было обряда бракосочетания.
 Когда люди клянутся в любви, это как-то подозрительно.

Однажды, когда возникла угроза нового переселения, я заявил:

- Я буду вас защищать. Я знаю тот мир.

- Не надо, - сказал старец. - Свет не боится тени. Пусть тень бежит.

- Но свет рассеивается, а тень бесконечна.

- Нет, - сказал папа. - Насилием насилие не победишь. Вся тьма пронизана светом. Надо правильно видеть.

- Значит, я ещё не ньяма? - спросил я с болью.

- Нет, ты ньяма. Я вижу. В тебе горит солнце.
Здесь, - и он положил ладонь мне на солнечное сплетение (точку души).
- Просто мозги перестраиваются медленней, - сказал старец.

- Я буду ждать.

- Не надо ждать, - опять сказал старик.
- Просто живи и ты не заметишь, как тень дьявола исчезнет навсегда.

Утро.
Встаёт солнце.
Я несу три больших сухих бревна, не чувствуя веса, танцуя и напевая.
Мы с Сай строим свой дом.

 

Верхняя Ньяма, 1995 г. 23 мая