Переживания. гл. из пов. Кружение лет

   В 1984 году тяжело заболела Тамара.   Много времени её безуспешно лечили.   Тяжёлый параметрит, женская, весьма редко  встречающаяся болезнь, в основном  заканчивающаяяся  операционным вмешательством, удалением всего, что только можно удалить. 
В гинекологическом отделении Колпнского род. дома  были испробованы все доступные средства, ничего не помогало. По подсказке старого заслуженного врача СССР,  решили попытаться испробовать силу действия лечебных пиявок, для чего пришлось запускать их во внутрь.
   После ужасных десяти сеансов, воспалительные процессы были остановлены, ткани все очистились и дела  пошли на поправку. Ещё через две недели Тамара благополучно выписалась домой, а через пару месяцев  была засвидетельствована беременность.  Встал вопрос о сохранении плода или его изъятии. На расширенном врачебном консилиуме, четверо из шестерых врачей высказались за прерывание беременности, констатируя тот факт, что и первые и вторые роды были очень тяжелы, с сильнейшими кровотечениями. А теперь после такого тяжёлого заболевания, риск усиливался многократно.  Двое же врачей аргументированно  были за  роды, говоря, что после них женский организм придёт в нормальное состояние.
   Наше дружное с Тамарой - да, склонило чашу весов в пользу вынашивания ребёнка и нормальных родов.  Тамара, удивительно героическая женщина, прекрасно сознавая всю опасность этого акта, заявила:
   - Не хочу убивать жизнь. А меня - спасли  дважды, спасут и в третий раз.
 И она оказалась права.
   В январе 1986 года, 22 числа в первом часу ночи родилась девочка 49 см.  2800гр., совершенно нормальная, и даже оцененная по десятибальной системе в  десять баллов. Правда, роды были ужасны по своей сложности  и обильности кровотечений. Бригада не могла справиться одна, пришлось срочно, посреди ночи, вызывать на помощь ещё одну  бригаду из Пушкина. Но... честь всем и хвала, вытащили, как было сказано, с того света. О, бедные женщины! Как много им приходиться страдать и  терпеть, чтобы дать путёвку в жизнь новому человечку.
   Тамаре было тридцать девять лет, мне  сорок  семь.
Назвали дочку Вероникой. Такая же горластая, как в основном и все малыши.  И снова пелёнки, простынки, подкладки, постирушки, бессонные ночи. Вернулись назад на  шестнадцать лет, такова оказалась разница между Сашкой и Вероникой. А в это  время, старшая Марианна, благополучно училась в институте Герцена, который  и закончила с красным дипломом.
   Сын упёрся, не захотев ни за что, получать высшее образование и после восьмого класса  пошёл в ПТУ, говоря:
     - Если все будут с дипломами о высшем образовании, кто ж тогда работать-то будет. Я предпочитаю ручками, ручками шевелить.
   Закончив училище, и получив специальность токаря-фрезеровщика, пошёл работать на Ижорский завод, где в это время и я подвизался в 4 цехе в качестве электрослесаря  шестого разряда. Из-за дерматита, последствий аллергии на химикаты при работе фотографом, я был вынужден  вернуться к  своей старой профессии. Так мы и работали бок о бок три года в одном цехе. 
    Тамара,  окончив  Ленинградский техникум лёгкой промышленности,  устроилась  технологом на Колпинскую швейную фабрику, а позже  заняла должность старшего инженера ОТЗ, в качестве которого и проработала почти до самой пенсии.
   Я основательно   занимался в самодеятельности. Пел в вокальном классе и   солировал в Хоре  Русской песни. Голос звучал прилично, но было предпочтение баритональному звучанию, что у меня  неплохо получалось. В конце восьмидесятых я, как солист хора, на общероссийском конкурсе солистов Хоров Русской песни,  стал лауреатом. Торжественное вручение диплома и подарка в виде чайного сервиза, проходило на сцене Большого Концертного зала Октябрьский. В ложе, в качестве почётного гостя присутствовал сам  мер города Анатолий Сапчак, выступивший в начале церемонии, с тёплым вступительным словом об артистах из народа. Было приятно.
   Лето 1989 года для меня обернулось чуть не катастрофой. Нами был приобретён в Петрославянке, рядом с домом тестя, на соседнем участке, дом приготовленный к сносу. Бывший хозяин дома и участка некий Алексей Смирнов,   за какие-то там заслуги, достаточно серьёзные повидимому, ибо был награждён орденом, получил квартиру в Ленинграде и дом его продавался на дрова. Мы воспользовались случаем, перекупили его вовремя, и у нас появился небольшой земельный участок с домом. Хотя домом его можно быо назвать с некоторой натяжкой. Этот  Смирнов, живший один, умудрился продать полдома, распилив его точно по коньку. Разобрав по брёвнышку половинку купленного дома, покупатель его увёз куда-то. А в оставшейся половине дома и жил Смирнов.
   Видя несуразность этой оставшейся половины, больше похожей на скворечник, я решил перестроить крышу, сделав её ломанной, с тем, чтобы на чердаке получились ещё пара комнат. После летних ежедневных  работ, к осени крыша была готова для покрытия её руберойдом.    Помочь  крыть мне вызвался  хороший знакомый отца Борис Раков.
Я сделал специальную лестницу, состоящую из двух частей, шарнирно соединённых между собой. Каждая часть лестницы ложилась на предназначенный ей изгиб крыши. В верхней части лестницы был сделан специальный зацеп из двух полутораметровых досок по бокам лестницы, которые должны были цепляться за конёк и тем самым удерживать лестницу от  соскальзывания вниз.
   В качестве дополнительной страховки в верхней части лестницы должна была привязываться длинная верёвка, другим своим концом закрепляющаяся на одном из деревьев внизу, по другую сторону дома. Но Борис, попрыгав на лежащей поверх досок  обрешотки лестнице, убедил меня, что нечего огород городить, сцепление хорошее и лестница не соскользнёт. Я, скрепя сердце, пошёл у него на поводу, хотя внутренний голос подсказывал мне, что бережёного и Бог бережёт, дополнительная страховка не помешала бы.
   Затащив наверх рулон рубероида, я, стоя на ступеньках лежащей лестницы, раскатал его, выровняв полосы по длинне. Борис внизу,  на земле, привязал к верёвке второй рулон, который я затащил наверх и, наложив на край раскатаной первой полосы, равномерно распустил и этот. Настал ответственный момент соединения краёв полос. Для этого, в моей сумке  на плече были приготовлены несколько, свёрнутых в тугой рулончик длинных  полос из линолиума, шириной сантиметра четыре и молоток с толевыми гвоздями. Полазав по коньку, выровняв рубероид и закрепив верхнюю  его часть при помощи  линолиума прибитого гвоздями  к доскам крыши,  я, наконец, решился переставить лестницу с досчатой опалубки на скользкую поверхность рубероида. Встав  ногами на ступеники лестницы и убедившись, что она не соскальзывает вниз, я начал пришивать гвоздями линолиумную полоску к доскам крыши.
   И вдруг, спустившись уже на метр ниже конька крыши, я увидел, что конёк стремительно начал удаляться от меня. Я, вцепившись в лестницу,  не мог поверить своим глазам, я совершенно не был готов к этому. Ошарашенный, я очнулся только, когда уже был в полёте.  Летел я вместе с лестницей, спиной вперёд, как мне показалось, достаточно долго и  окончательно привёл меня в себя только жестокий, болезненный удар о землю ногами, с перекатом на спину  и ударом  затылком о кучу старого шифера.  Я  лежал, разглядывая голубое небо над собой, которое вдруг напомнило мне такое же голубое небо в далёком детстве, когда я тонул. Лежал и совершенно бесстрастно думал, о том, что вот, наверное, я сломал позвоночник и, возможно, не смогу ходить, буду ездить на коляске. А если у меня сломана спина, значит, я сейчас не могу пошевелить ногами.
   Каково же было моё удивление, когда я пошевелил  сначала  одной ногой, потом другой. Приподнял их по очереди, поболтал ими в воздухе. Где-то в нижней части позвоночника, в поясничном отделе стрельнула боль, но боль терпимая. Так- так, жить, пожалуй, можно.
Прибежали с Борисом плачущая Тамара, за ней тёща   Анна Александровна. Окружили, причитают:
    -Ну, как же ты так, папочка? Сколько я тебе говорила, не выпендривайся наверху, поаккуратнее. А ну, как сорвёшся. А то ещё стойки на руках, на коньке начал выделывать. У меня сердце со страху  разрывалось. А ты - не боюсь, не боюсь. Чуяло моё сердце, что этим кончится.
Подошла Алевтина, сестра Тамары:
   - Скорая едет из Колпино, вызвали от соседей. Через двадцать минут будет.
Я тихонько повернулся на бок, потом на живот. Больно, но терпимо. Все завопили:
   - Лежи, лежи, лежи! Тебе нельзя двигаться!
   - Можно, - говорю, - раз шевелюсь.
    Привстал на четвереньки, встал на ноги:
  - Пойду я в дом, на кушетке лучше полежу, пока приедут. Что я тут на земле валяться буду.
   Перевалился через старый фундамент, оставшийся от второй половины дома, которую Лёшка продал и побрёл, поддерживаемый с обеих сторон моими сердобольными.
      А вообще-то, очень даже удивительно, что я не влепился башкой в этот фундамент, а приложился  в кучку шифера, который, правда, изрядно расколотил. Голова выдержала, даже шишки не было. И упал на удивление удачно, на полутораметровый  участок чистого места, хотя кругом были разбросаны   старые доски с торчащими гвоздями, кирпичи,  разбитые листы шифера, щепки, бревнушки, куски фундамента… Мой ангел-хранитель спас меня.
В общем, отделался я компрессионным переломом первого и второго остистых отростков нижнего отдела позвоночника.
   Пролежав в больнице три недели, я вышел из неё в весьма удовлетворительном состоянии. Правда, потом, всю оставшуюся жизнь, мучился с поясницей, да и вообще со спиной, так как давали знать о себе и старые травмы оставшиеся от занятий со штангой.
   продолжение...