Тимур

Полдник закончился. Детям разрешили встать из-за столов. Кто-то из девочек зацепился за стол, перевернув при этом два маленьких стула.

– Тихо, не шумите! – прикрикнула нянечка Венера. – Тимур, Аня, Нуржан, подойдите сюда!

Она вытерла лица детей мокрой салфеткой и стряхнула с одежды хлебные крошки.

Тимур уже знал, что это означает. Он был старшим в группе и в ближайшие недели должен был отправиться в обычный детский дом. Говорить он в свои четыре года еще не научился, а понимал все прекрасно. Сейчас их поведут к «папе и маме». Это уже второй раз. Первую попытку он позорно провалил: простоял все «смотрины», уткнувшись лбом в юбку директрисы, потому что очень испугался. Весь персонал Дома ребенка состоял исключительно из женщин, поэтому для Тимура увидеть мужчину было примерно то же самое, что для других увидеть какого-нибудь кентавра. Теперь-то он знает как нужно себя вести. Посмотрел на Жанку и сразу  научился.

В прошлый раз выбрали ее. Девочка смело подошла к незнакомой паре, протянула руки и весело защебетала. Говорила она тоже на своем языке, который никто кроме нее самой и нянечек не понимал. Но владела им виртуозно, говорила практически без остановки.
 
Потом в группе Жанка кричала: «Мой мама, мой папа!» Тимур попытался отстоять свои права и несмело возразил: «мой» и тут же получил машинкой по носу. Пошла кровь. Венера зажала ему нос, а Жанку поставила в угол. Но это не помешало ей понравиться американской паре и теперь она живет с ними. Об этом вчера говорили между собой нянечки.
 
Дети толком не знали, что означает исчезновение то одного, то другого их товарища по играм, но чувствовали что что-то очень хорошее. Поэтому всеми силами старались выделиться и обратить на себя внимание. «Мама, мама!» – приветствовали они любую появившуюся в Доме ребенка женщину. Приходящие «мамы и папы» приносили игрушки, бананы, йогурты, закармливая выбранных малышей. А кому не хочется быть избранным?

Трое детей и двое взрослых вошли в комнату для посетителей. Там в углу лежали новые красивые игрушки. Маленькие Аня и Нуржан подбежали к ярким мячам, а Тимур сразу двинулся в сторону «родителей». На этот раз ими оказались маленькая белокурая женщина и высокий темноволосый мужчина. Тимур пересилил собственный страх и решительно обхватил руками мужское колено. Никакие уговоры не могли его заставить сделать шаг в сторону. Он стоял, словно прибитый к полу. Мужчина опустился на стул, Тимур тоже немного переместился, оказавшись уже между двумя ногами.

– Надо же, как мальчишка осмелел, – удивилась директор Дома ребенка Асия Абдурахмановна. – В прошлый раз не могла его заставить даже посмотреть в сторону ммм… гостей. Взгляните, Анн-Мари, Оливье и Тимур немного похожи.
 
Переводчица перевела. Все стали пристально всматриваться в лица обоих. Вдруг трехлетняя Аня, бросив мяч, тоже подбежала к Оливье и завладела вторым коленом. И только самый маленький среди детей, Нуржан, держался в стороне, похныкивая от страха и непривычной обстановки. Его вскоре увели обратно в группу.

Белокурая женщина погладила детей по голове и протянула две мягкие игрушки. Аня потянулась к пушистой собачке, а Тимур незаметно для взрослых стал ее оттеснять от колена, не желая делиться ни одной частью только что обретенного «папы». Но директор хорошо знала своих воспитанников и сразу же заметила скрытый маневр.

– Ну, ну, Тимур, не вредничай. Анн-Мари, присмотритесь к нашей Анечке, – обратилась Асия Абдурахмановна к женщине. – Она такая же голубоглазая, как и вы.

Тимур насупился. Девочка же быстро смекнула, что нужно показать себя во всей красе. Она бегала, кувыркалась, даже пыталась что-то спеть. Но все было напрасно. Французы выбрали Тимура. Оливье был до глубины души тронут скрытой лаской ребенка, и весь следующий день пока они думали с Анн-Мари на ком остановить выбор, видел перед собой темные умоляющие глаза Тимура.

– Нет, девочку я бы не хотела, – задумчиво проговорила Анн-Мари.
– Почему?

– У меня были не очень хорошие отношения с матерью. Она меня никогда не понимала. Зачем нам подобные проблемы в семье?

– Думаешь, с мальчиком будет легче?

– Посмотрим. Надеюсь, да. С мальчиком будешь больше заниматься ты. Он к тебе сразу прилип.

Оливье не возражал.

Тимур же с нетерпением ждал скорых перемен в судьбе. Ему очень хотелось туда, за стены Дома ребенка, где бурлит жизнь и ездят большие машины, которые так замечательно гудят. Один раз сквозь забор он даже видел что-то такое огромное и прекрасное. «Это трактор», – сказала тогда Венера. Тимур повторил: «Трра». Теперь заслышав любой шум, он громко кричал: «Тррра…». Бывало это раз по двадцать на дню. Он так замучил рыкающими возгласами Венеру, что та пообещала поставить в угол, если он не угомонится. Тимур притих.

Но все оказалось не так-то просто. Назавтра новые «папа и мама» не пришли. Виной тому была врач Дома ребенка. Она предупредила потенциальных родителей, что  у Тимура «неподтвержденный гепатит С». Анн-Мари и Оливье переглянулись и стали через переводчика подробно расспрашивать об анализах ребенка и прививках. Они намеревались посоветоваться с французскими докторами и попросили три дня на размышление.

Тимур увял. Он не хотел ни есть, ни играть. Целыми днями стоял у окна и ждал, когда придет Оливье. Даже по ночам спал плохо, ворочался и все время бормотал: «папа, папа». Нужно было срочно что-то решать.

 Асия Абдурахмановна позвонила Оливье и Анн-Мари Воландри и попросила поторопиться с принятием решения.

– Раз не выбрали, другой раз не выбрали, так и до детского аутизма недалеко, – обеспокоенно говорила она доктору.

Воландри вернулись. Снова начались переговоры. Тимур опять стоял держась руками за колени Оливье, словно утопающий, так удачно схвативший проплывающее мимо бревно. Он слышал, как приехавшая с французами женщина шепотом говорила: «Не беспокойтесь. Ничего у него нет. Это просто в бумагах так написано, чтобы другие не выбрали».

Судьба Тимура решилась. Его берут. С этого дня он стал богаче, ему дали еще одно имя. Теперь он стал Том Тимур. Французы решили сохранить данное при рождении имя в качестве второго, а сами звали его коротко и звучно: «Том». Тимур не возражал, ему было все равно. Лишь бы взяли…

Через месяц он уже жил вместе с  Воландри на съемной квартире. С любопытством наблюдал, как переводчица учила Анн-Мари варить русскую кашу. Из Дома ребенка вместе с Тимуром выдали предписание, чем его надлежало кормить. В меню стояли супы, каши, компоты и кисели. Анн-Мари понятия не имела, как все это готовится. Пожимала плечами и говорила: «Во Франции такое не едят. Ему все равно придется привыкать к французской кухне».

Том вел себя почти примерно. Баловался, конечно, но в меру. Каждые полчаса искал глазами родителей, постоянно спрашивая: «мама?», «папа?», не в силах поверить собственному счастью и проверяя, нет ли семейных потерь.

  Французы любили гулять. Том трусил рядом, не выпуская из поля зрения ноги Оливье. Иногда он так уставал, что подгибались ноги, и хотелось сесть прямо на дорогу. Но Том терпел и никогда не плакал. И не просился «на ручки», потому что даже не знал, что это такое.

– Стойкий оловянный солдатик, – с уважением в голосе сказала как-то про него переводчица.

Однажды по каким-то бумажным делам Воландри поехали в последний раз в Дом ребенка. Оставить Тома было не с кем, поэтому взяли и его. У мальчишки всю дорогу рот не закрывался. Шофер уже тер ухо от его бесконечных «тррра, тррра, тррра». Такими комментариями он сопровождал каждую увиденную машину.
 
Оливье без устали поправлял: «auto», но для Тома все они были: «трра». Едва различив знакомые очертания Дома ребенка, Том испуганно замолчал, а когда увидел Асию Абдурахмановну, попытался залезть под сидение, чтобы та его не заметила.

– Успокойся, дурачок. Никто тебя не заберет обратно, – говорила директор, гладя его по голове. – Езжай в свою Францию и пусть там тебе будет хорошо.

Так и случилось. За следующую неделю Том выучил два новых слова: «виза» и «паспорт». В самолете он вел себя спокойно, будто летал уже несколько раз.
 
Во Франции Том сразу же пошел в специальную школу для маленьких. Через два года он уже довольно хорошо говорил по-французски, а через пять подробно расспрашивал родителей, где он до этого жил. О Доме ребенка Том совершенно ничего не помнил.